Понтификум. Пепел и грех

Николай Могилевич

Третья сотня лет после Погребения – страшного бедствия, выпустившего в мир чёрные грехи. Понтификум встречает третий Темпус. Страшные предзнаменования появляются на улицах городов, а на границах святые легионы бьются с предателями-еретиками и потерявшими разум безумцами. Дети Госпожи Грехов рыщут во мраке, стремясь погасить пламя добродетели, и над землями Понтификума звучит Двуединый Колокол, не дающий пеплу лишить народ разума.Что принесёт новый Темпус? Пепел и грех или спасение и добродетель?

Глава 7

Стальной Лик. Сей лик — твоя темница, госпожа

Казалось, падающему снегу не будет конца. Для него не существовало преград, он мог похоронить под собой лагерь святых легионов Понтификума. Судя по бурану, который не хотел стихать, снег намеревался исполнить задуманное. Ветер разносил утробные завывания еретиков, возносивших хвалебные песни Барфросту, Господину Чёрной Стужи. Те, кому не повезло нести дозор этой ночью, жались к лагерным кострам в надежде согреться и передавали меха с горячим вином.

— Что, ручной пёс Эшераля решил выйти на прогулку? — один из солдат бросил подошедшему Лику фляжку. Тот поймал и жадно отхлебнул.

— Да знаешь, Крунис, поссать приспичило, а до нужника ещё идти и идти. Вот рожу-то твою увидел, сразу захотелось костерок ваш обоссать, чтоб вы от холода подохли, — рассмеялся Лик. Солдаты загоготали следом.

— Еретики что-то сегодня слишком голосистые. Пока не дерутся с нами, друг дружку в жопы потрахивают? Знатная у них там веселуха тогда, скажу я вам, — человек в маске отхлебнул ещё немного вина и отдал солдатам мех.

— Я слыхал, что есть у них огроменные, ну просто великаны, мрази. Покрыты каким-то чёрным не то камнем, не то чешуёй, а на голове из того же камня рога, ну как у твоего быка. Если такого на поле боя встретил, лучше сразу бросайся в разлом, потому как в драке его не одолеешь. Особенно если он начинает петь на малефикаруме. Дориус рассказывал, что видел одного такого, — один из солдат обвёл товарищей взглядом и указал пальцем на крепко сбитого мужчину с сединой в волосах. Тот кивнул.

— Ну, было дело. Этих тварей Певчими кличут. Они сидят себе в лесу и голосят. Вроде как через них Алая Дева еретикам силу придаёт, вселяются в них грехи убийства, чтоб предатели могли через пропасти на своих двоих перепрыгивать да праведников кромсать. В общем, нас тогда за провал Падения Грешника кинули. Ещё когда ординарием-воителем был Зендар, башковитый мужик. Почитай лет пять назад. Ну, так и вот… — Дориус вышел вперёд, на усах застыли снежинки. — Мы тогда еретиков знатно потеснили, и Зендар, значится, орёт: «Не жалей себя, воины веры, погоним поганцев до их лагеря!». А нам, значится, думать не положено, нам бегать да рубить положено, — он поднял указательный палец вверх, будто преподавал новобранцам военную науку.

— Бежим мы такие радостные, псалмы распеваем, еретикам болты из арбалетов в спину всаживаем. Бежим, бежим, ноги в снегу утопают. Тогда весна зиме не уступала, лютая была, не то что нонешняя, — Дориус хлебнул из меха, прополоскал горло и смачно сплюнул. Солдаты закатили глаза, но смолчали, привыкшие к причудам ветерана. — Ну и впереди лес уже виднеется, а там, по докладам, как раз их лагерь был. Шмыгают, значится, еретики под кроны, а мы аккурат на расстояние полёта стрелы подошли. Как я и говорил, Зендар башковитым мужиком был. Сходу не попёр в лес, а выстроил нас и, как это обычно на смотре бывало, проехал на боевом коне перед нами, вытянул палицу и гаркнул: «За каждого убитого еретика в лагере плачу по пятёрке золотых ведисов! А ну, марш рубить нечестивцев!», — Дориус фыркнул и пробежал вокруг костра, изображая несущегося галопом командира.

— И тут из-за деревьев выходит эта тварь. Сосну выворачивает с корнем и как пушинку в конников метает. Р-р-раз! — ветеран поднял руки, запуская невидимое дерево. — Топор гигантский, как два меня, с земли поднимает и бежит на нас, не переставая горланить. Мы остановились, взвели арбалеты, ребята щиты подняли, конники развернулись, и готовимся порубить ублюдка. И тут я смотрю: наросты эти не только на голове и руках, он весь уже покрывается ими. Будто скала на тебя несётся! — Дориус снова отхлебнул вина и задрожал. Взгляд устремился на запад — туда, где пустынную ледяную землю пересекали гигантские пропасти. — Ничего ему сделать не смогли… Стрелы отскакивали, а топор сметал сразу нескольких наших ребят за раз. Кто-то из круциариев попытался остановить его, но эта тварь, едва колокольчики заслышала, подняла с земли кобылу и запустила в беднягу. Мгновенно пришибло. И… — рассказ ветерана прервал Лик, медленно хлопая в ладоши. Дориус осёкся и гневно посмотрел на убийцу. Остальные солдаты тоже заворчали.

— Ну не дуйтесь, что я прервал такую потрясающую сагу. Могучий воин… — с издёвкой произнёс Лик, указывая на Дориуса. — Кажется, вам чего-то не договаривает, друзья. В битве у Студёного леса тогда почти все полегли, а самого Зендара знатно этот урод покромсал. Не подоспей я вовремя, великан этот точно прикончил бы славного ординария-воителя! Хотя лучше уж такая смерть, чем от меча в живот, когда он сидел в нужнике, — усмехнулся убийца. Солдаты притихли, а Дориус, несмотря на холод, побагровел от злости. Кулаки яростно сжимались и разжимались.

— Десять ребят из пяти сотен пережили ту бойню, и каждого я в лицо знаю, потому как бок о бок с ними стоял. Всех их наградили да по домам распустили. Вот твою рожу не припомню. Про такую мясорубку не рассказывают, кривляясь, будто шут в дешёвом балагане, — Лик снял с шеи продолговатый чёрный камень и протянул его Дориусу. Тот неохотно принял его и стал рассматривать.

— Странно, что в лице ты не изменился, когда увидел нарост с головы той твари, — сказал убийца, подходя ближе. Солдаты шептались между собой, строя догадки, но никто не вмешивался.

Первый удар сломал Дориусу нос. Тут же Лик крутанулся, впечатывая локоть в лицо ветерану. Со стоном он повалился в снег, зажимая нос. Сапог убийцы припечатал руку Дориуса к земле. Товарищи воина отпрянули. Никому не хотелось драться с наёмником Эшераля. Лик же наклонился к лежащему на снегу Дориусу и вытащил из-за голенища кинжал. Впечатал рукоять в висок солдата. Красные глаза под маской недобро блеснули в свете костра. Лезвие кинжала теперь трепетало в опасной близости от расширившегося левого глаза Дориуса. Убийца прошипел:

— Ещё раз услышу от тебя эту историю, падаль, заставлю посмотреть на собственные грешки, — Лик ещё раз ударил Дориуса в лицо. Сильно. Тот застонал. — У меня там товарищи сгинули, мразь, а ты превратил трагедию в посмешище, — ещё один удар рукоятью обрушился на лицо воина.

— Слушай, Лик, прекращай. Он завтра в дозоре, а после твоих тумаков он вряд ли зенки-то откроет. Заплывут, — Крунис отделился от товарищей и положил руку на плечо убийце. Лик обернулся, метнув полный гнева взгляд. Крунис отступил, поднимая руки.

— Ты лучше не говори мне прекращать, тесерар*. Когда один из твоих сосунков порочит память о славных ребятах, что сложили головы на опушке того леса, я его отучаю от этого! — рявкнул убийца и пнул Дориуса под рёбра. Ветеран не сопротивлялся, он тихо мычал и стонал. — Мы тогда завалили Певчего, тесерар. Певчего, мать его! И трахни меня конский хер в задние ворота, я не позволю какому-то куску дерьма насмехаться над той битвой.

Крунис замолчал. Остальные тоже притихли. Не притих только колючий северный ветер, что притуплял боль лежавшего в снегу Дориуса. Однако притупить боль Лика буран не мог. Слишком жестокой была та бойня. Слишком многих он потерял в тот день, а лица выживших навсегда отпечатались в его памяти неизгладимым клеймом. Человек в маске снял ногу с руки ветерана и поднял чёрный камень с земли. Развернулся к солдатам. Кто-то бросился помогать Дориусу, кто-то отвернулся.

— Ох, не вовремя ты раскрыл свою пасть, солдатик. Будет тут всем теперь толковая наука. Не видел сам — нечего байки травить.

— Так почему тогда никто не говорит про тебя, герой?! Почему только и слышно, как Стальной Лик вогнал кому-то нож под ребро, или напился вдрызг, вместо того чтобы на передовой быть? Вместо того чтобы святые воины головы свои не складывали? — какой-то юный воин вышел вперёд и плюнул под ноги убийце.

— Потому что про убийц не бывает красивых слов, — Лик развернулся и направился прочь от костра, провожаемый злобными взглядами.

Сегодняшней ночью у него стало на несколько врагов больше, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что случится, если он не сможет избавиться от лорда Тираля.

***

Лик поболтал ещё с несколькими дозорными по пути к шатру Тираля. Теперь вопросов к нему не возникнет. Каждый вечер перед отходом ко сну он ходил по лагерю, травил байки, заводил новых знакомых, ссорился со старыми и веселился, насколько позволяла непростая жизнь убийцы на побегушках у лорда. Однако Лик был рад, что теперь ему платят за устранение людей, а не грехов, которые скрываются в утробе огромной горы, чей окутанный дымом пик даже сейчас был виден сквозь плотную завесу снега. Ярость, вспыхнувшая при разговоре с Дориусом, почти иссякла. Теперь убийце нужна была холодная голова.

Шатёр Тираля отлично охранялся. «Проклятье, солдатик, как же обидно, что не один ты верен этому мерзавцу. Слишком много лизоблюдов на подходах. Придётся извернуться. Главное — успеть в срок» — мысли крутились в голове убийцы подобно снегу, когда он завернул за нагромождение ящиков и бочек с припасами. Между солдатскими палатками было темно, а голоса дозорных, обходящих лагерь, едва улавливались. Идеальный момент для Лика, чтобы осуществить задуманное.

Запустив руку в сумку на плече, убийца извлёк оттуда шитую золотом и серебром робу. Нити сплетались в раздвоенные символы Скорбящего. Тяжело вздохнув, Лик надел робу эклессии, натянул чёрную и белую перчатки и добавил к ним тяжёлый золотой кулон, который изображал добродетель. Цепочка из крошечных рубинов тянулась от её закрытых глаз до подбородка. Нескончаемые кровавые слёзы, которые та проливала, оплакивая каждого грешника. Коснувшись холодной стали маски, Лик зашептал:

— Сей лик — твоя темница, госпожа. Лишаясь его, освобождаю тебя. Дозволь воссоединиться с тобой вновь.

Едва убийца снял маску, узкое лицо его преобразилось: глаза сменили цвет на янтарный, нос стал длиннее, лоб шире, щёки округлились, заиграли румянцем. Волосы посветлели, стали короче. Спрятав маску в сумку, и оставив на себе лишь изящный церемониальный кинжал, что висел на изукрашенном поясе, Лик схоронил сумку среди бочек и хорошенько присыпал снегом. Послание еретиков было спрятано в тубусе рядом с кинжалом и дожидалось своего часа.

После превращения по телу мгновенно разлилась волна боли, но убийца был к ней привычен. Нескольких часов должно было хватить, чтобы он оборвал жизнь лорда Тираля. В голове Лика зазвучал голос. Вкрадчивый, он шелестел подобно раскрывающимся лепесткам цветов:

— Ах, Вариэль, мой верный Вариэль, как давно я не смотрела на этот мир твоими глазами, как давно ты меня не звал. Или я тебе не мила? Или подаренные мной силы тебе опротивели?

Лику теперь не нужно было скрываться. Он шёл к шатру Тираля, смиренно опустив голову, сложив руки на святом символе. Для того чтобы ответить возникшему в голове голосу, не было нужды открывать рот. Убийца сформировал мысль и отправил её блуждать в глубины разума:

— Госпожа, грехам моим нет счёта, равно как и нет счёта молитвам, что я возношу во славу твою. В этом месте никто, кроме лорда Эшераля, не должен знать о твоём даре, а потому я прибегаю к нему лишь в случае крайней нужды, — от грубого тона человека в стальной маске не осталось и следа. На смену насмешкам и сальным шуткам пришло подобострастие.

Миновав ещё несколько патрулей, Лик, наконец, приблизился к первым палаткам, что образовывали лагерь Тираля. Город внутри города. Стражи, на нагрудниках которых красовался герб лорда — белое солнце и чёрная луна — поклонились убийце в пол.

— Приор* Децимиус, лорд ожидает у себя, — солдат указал рукой на шатёр, превосходивший размерами шатёр Эшераля в несколько раз.

— Благодарю, воитель веры. Да благословит тебя на ратные подвиги Скорбящий, — Лик осенил стража двуперстием и двинулся к шатру. Несмотря на поздний час, казалось, что никто в лагере Тираля не спал. Усиленные дозоры вышагивали с фонарями, в которых билось священное пламя, и зорко всматривались в буран, будто ожидая нападения. Командиры раздавали приказы, окрики солдат заглушали вой ветра. Лик же продолжал смиренно вышагивать, подмечая благоговение, с каким солдаты смотрели на него. В голове снова раздался сладострастный голос:

— Вариэль, дай мне крови, дай мне раздор среди твоего народа. Пусть Скорбящий льёт кровавые слёзы в тёмных глубинах Умбриума, зная, что те, кого он поклялся защищать, режут друг другу глотки. Хочу слышать крики боли и стоны умирающих. Награда будет сладка, мой верный Вариэль.

— Ты получишь кровь, госпожа, лишь дай мне время на исполнение моего плана. Прошу, не покинь меня в час нужды, и ты получишь кровь, которая захлестнет эти земли, подобно бурной реке, — Лик прервал поток мыслей, когда один из стражников остановил его.

— По какому делу высокочтимый приор направляется в центр нашего лагеря? — голос солдата с хрипом прорывался через шлем. — Ночной час не время для визитов, — рука в кольчужной рукавице легла на рукоять меча. Лик поднял глаза и тепло улыбнулся.

— Сын мой, разве для молитвы и покаяния надобно выбирать особый час? Благословенный лорд Тираль желает меня видеть, ведь дитя уже здесь, верно? — он коснулся символа Скорбящего и вновь смиренно опустил голову.

— Но откуда… — он осёкся и кашлянул. — Впрочем, личному исповеднику лорда виднее. Да пребудет с вами Скорбящий, высокочтимый приор, — стражник кивнул и удалился. Лик выдохнул. «Да уж, личному исповеднику виднее из стылой землицы, это уж точно» — усмехнулся убийца. Голос в голове ответил ему мелодичным смехом.

— Знай, Вариэль, твоя госпожа капризна и падка на зрелища, а потому не держи обиды, если что-то пойдёт не так, — Алая Дева рассмеялась. — Ты мне нравишься, Вариэль, так что не разочаруй меня. Я буду наблюдать. Не спеши надевать свой стальной лик, — вкрадчивый голос замолк, а перед мнимым приором возник шатёр лорда Тираля. Отряд личной охраны пронзил убийцу десятком колких взглядов. Юноша в отороченной мехом мантии отделился от стражи и, позвякивая колокольчиками на поясе, двинулся к нему.

Мелодичный звон маленьких колокольчиков был слышен даже сквозь завывания ветра. Греховные нити позволяли Лику улавливать его. Сколько лет он имел дело с круциариями, но всё равно благословенный звон заставлял его ёжиться. Убийца знал, что при должном рвении круциарии могли почувствовать тёмную силу внутри него. Могли ли они чуять его связь с Алой Девой?

Сейчас приор Децимиус надеялся, что госпожа потехи ради не лишит его образа. Тогда Лику уже ничего не поможет.

— Ваше святейшество, мы ожидали вас несколько позже, — круциарий едва заметно зашевелил губами, и в разум Лика будто проникла змея. Нечто не уловимое ни мыслью, ни чувствами, растекалось и заполняло собой всё его сознание.

— К тому же я не ощущаю в вас благодетели, которой всех нас наделил Скорбящий. Всё в порядке, ваше святейшество? — круциарий посерьезнел, колокольчики зазвенели тревожнее. «Проклятье, Грациан хорошо натренировал своих псов. Нужно придумать отговорку» — Лик потянулся мыслью к памяти приора. Перед глазами возникла бадья. В багровой, пахнущей смертью воде лежало тело маленькой девочки. Где-то далеко раздался голос:

— Прошу, приор, избавьте меня от греха, даруйте мне благодетель.

Видение оборвалось, а Лик упал на колени, задыхаясь. Круциарий ещё больше насторожился, а воины схватились за мечи.

— Что происходит, ваше святейшество? Позвать лекаря?

— Сын мой, — слабым голосом произнёс Лик. — Вашему господину, лорду Тиралю, да благословит его Скорбящий, надобна исповедь. Не дано вам видеть то, что у грешника на душе даже с помощью святой мизерикордии, а я… — мнимый приор закашлялся. — Я же вижу грех и принимаю его в себя, дабы уничтожить. Благодетель не безгранична, сын мой. Грех может быть силён и надобно бросить все силы на его истребление. Но она вернётся… Вернётся, не беспокойся обо мне. Дитя ведь уже готовится к омовению? — слова давались тяжело, горло жгло огнём, а в голове Лик услышал ехидный смешок. Круциарий размышлял. Враждебность на лице уступила место участливости, а звон прекратился.

— Прошу простить мою подозрительность, — сказал молодой человек. К Лику вновь вернулась ясность рассудка, и он смог разглядеть его: высокий юноша с едва заметным пушком над губами. На вид ему едва минуло шестнадцать вёсен. Убийца постарался скрыть удивление. Хоть он и часто водился с круциариями, ни разу ему не доводилось видеть столь юного, тем более в личной охране лорда Гербов. Молодой человек протянул ему руку.

— Не стоит, сын мой. Я заметил, что среди людей этой ночью царит особенное оживление. Ожидаете нападения еретиков, да обрушит на них Скорбящий беды и несчастья неисчислимые? — Лик принял руку и отряхнулся от налипшего снега. Круциарий подал знак, и стража отступила.

— Всё хуже, ваше святейшество. Думается мне, кто-то среди святого воинства задумал чёрное дело, — юноша нахмурился. — Кто-то хочет лишить жизни лорда Тираля.

— Святотатцы, да низвергнет их в Ледяную Бездну Скорбящий, — в притворном испуге прошептал Лик и сотворил двуперстие. — Как твоё имя, сын мой? Мы ведь раньше не встречались.

— Верно, ваше святейшество, меня отсылали на восток. Ферус Тираль, — юноша кивнул.

— Молюсь Скорбящему, чтобы злодеяние не свершилось. Пусть снег и ветер не станут преградой глазам твоим, юный Ферус. А теперь прошу меня простить, отец твой нуждается в исповеди, — Лик поклонился, и собрался было пройти к пологу шатра, как Ферус произнёс:

— Ваше святейшество, у отца сейчас гость. Быть может, обождёте его? Ваши мудрые слова придадут нам сил.

— Боюсь, юный Ферус, эта ночь не для мудрых слов. Слуги Скорбящего не лучшая подмога святым воинам в дозорных вопросах, — покачал головой Лик и тяжело вздохнул. — Досточтимый лорд Тираль ведь приказал мне явиться к нему незамедлительно, а приказа я ослушаться не могу, — он развёл руками. — К тому же тайна их разговора, если, конечно, за пологом есть место тайне, останется таковой. Исповедник не разглашает сказанного грешником.

— В таком случае оставляю ваше святейшество на милость отца, — юноша отошёл в сторону и дал знак страже пропустить Лика.

«Ох, исповедую я твоего папеньку, не узнаешь потом старика» — подумал убийца и откинул полог. Шатёр Тираля превосходил походное жилище Эшераля в несколько раз. Пахло благовониями и высушенными травами. Лорд выпячивал богатство напоказ: вышитые золотыми нитями гобелены и ковры, стойки с оружием, инкрустированным драгоценными камнями, напольные канделябры из баснословно дорогого Пепельного дерева, а в углу стояла бадья из видения убийцы.

Лик хотел было присвистнуть: нечасто он встречал такое великолепие, особенно на задворках Понтификума, но, увидев лорда Тираля и его гостя, сдержался. Мужчины сидели за столом, ножки которого были вырезаны в виде орлиных когтей и беседовали. Тираля убийца узнал сразу. Такого борова трудно было забыть, а вот гостя Лик не видел ни разу, но богатые одежды выдавали в нём лорда. Вот только герба нигде не было видно. Лицо незнакомца скрывала маска из чёрного бархата, какие аристократы надевают на балы. В голове Лика вновь раздался голос Алой Девы:

— Ах, Вариэль, не думала, что увижу ещё одного приближённого твоими глазами. Поболтай с Аракиэлем и этим никчёмным лордом, но не вздумай убивать Тираля! — повысила голос госпожа. — Аракиэль служит мне верно и всегда насыщает меня людским горем. Исповедуй развратника Тираля и уходи. Приказы Эшераля — ничто, по сравнению с моей волей. Помни об этом… — голос утих.

«Не думал, что остался ещё кто-то, кому удалось избежать костра эклессии. Славно» — убийца мысленно улыбнулся.

— Ваше святейшество, какой приятный сюрприз! — глубокий голос Тираля вывел Лика из транса. — Мы с мастером Соловьём уже заканчиваем, однако, — он указал на стул рядом с собой. — Мне необходимо твоё мнение, Децимиус, касательно моральной стороны одного вопроса, — толстые губы Тираля разъехались в ехидной ухмылке. Лик сел рядом и перевёл взгляд на незнакомца. Холодные синие глаза под маской изучали его.

— Конечно, мой лорд, ведь кто, как не человек веры способен взвесить грех и благость на весах Скорбящего, — кивнул Лик и прижал ладонь к священному символу.

«Самодовольная свинья. Кичишься своим положением патриарха Герба, и даже не надел пояс с колокольчиками. Что ж, тем лучше» — подумал мнимый приор.

— Прошу простить мастера Соловья. Несмотря на своё имя, он весьма немногословен, — махнул рукой Тираль.

— Благие слова меняют человеческий лик, — тихо проговорил человек в маске, делая акцент на последнем слове. Он будто знал, кто на самом деле скрывается под личиной приора.

«Что, госпожа, нравится играть со мной?» — унёсся в глубины разума вопрос. Ответа Лик не дождался. Всё, что он услышал — эхо далёкого девичьего смешка. Соловей между тем продолжил:

— Обрисуйте доброму приору ситуацию. Быть может, план наш переменится, — он постучал рукой, облачённой в белую перчатку, по тонкому листу вскрытого письма. Сломанная печать с косой под колоколом выдавала отправителя. Тираль вздохнул, почесал двойной подбородок и неохотно произнёс:

— Видишь ли, Децимиус, попало ко мне в руки одно письмецо от этого лизоблюда Эшераля. Один из его надёжных людей готовился передать его ординарию-воителю. Что ж, у него не вышло, — развёл руками лорд. — Мастер Соловей доставил это послание мне, и мы погрузились в чтение. Этот мерзавец! — заорал Тираль, обрушивая массивный кулак на столешницу. Ткань перчатки благости чуть было не лопнула, а Лик заметил, как по дереву пробежала небольшая трещина. «Силён, боров. Надо быть осторожнее» — мысленно предостерёг себя убийца.

— Этот выродок хочет сжить меня со свету. Думает, Альмадорские девчонки что-то значат для нового ординария-воителя. Да Каладан даже пальцем не пошевелит, зная о моих заслугах перед святым воинством, — Тираль рассмеялся. — Но меня больше беспокоит не то, что он решил поиграть в доброго лорда, а то, что я могу не дожить до того, как смогу оправдаться, — он испуганно посмотрел на колышущийся на ветру полог.

— Думаете, лорд Эшераль способен на убийство такого святого человека, как вы? — подобострастно спросил Лик. — Люди говорят, что он радеет только за благо Понтификума. Его очень уважают.

— Эшераль умён. Клянусь своим гербом, я его даже уважал. И уважал бы до сих пор, если бы не увидел ту приписку. Эшералева рука, точно. Мастер Соловей, покажите приору Децимиусу письмо, — человек в маске кивнул и передал пергамент Лику.

Мнимый приор быстро пробежался глазами по тексту. «Чтоб тебя, Эшераль! Говорил тебе, меня посылай с письмом этим. Теперь твоя благородная жопа у Тираля в руках. Это же прямое обвинение и приказ об устранении» — Лик начинал нервничать.

«Если только ты всё это не подстроил, хитрый ты подзаборный котяра! Свезло тебе, что я приора приметил, иначе хер бы пробрался к этой свинье в шатёр. Да вот только Алой Деве перечить — себе дороже, так что подставил ты сам себя, Нитус. А я при тебе числюсь, твою-то мать!» — убийца попытался изобразить на лице крайнюю озабоченность. Отложив письмо, он на мгновение деланно задумался, а потом сказал:

— Что ж, сын мой, даже великий праведник может открыть свою душу греху. Лорд Эшераль даже не вызвал вас на божий поединок, а предпочёл действовать скрытно — клинком убийцы. Я осуждаю этого человека и молюсь Скорбящему, чтобы вы одержали над ним верх, но что ещё может человек веры? — Лик сотворил двуперстие и зашептал молитву. Человек в маске усмехнулся, его забавляли попытки убийцы играть Децимиуса.

— Как ты и сказал, кто, как не человек веры может помочь. Ты ведь знаешь всех лагерных эклессиаров? — маленькие глаза Тираля скользнули по богатому одеянию приора и остановились на символе добродетели.

— Конечно. Каждому святому брату в нашем воинстве я друг и товарищ, — торжественно произнёс Лик. Тираль плотоядно улыбнулся.

— Прекрасно. Значит, тебе известен личный исповедник Эшераля?

— Брат Тацеус проявляет в делах исповеди достойное рвение. Но зачем он вам? — Лик изобразил на лице притворное удивление.

— Децимиус, ты исповедуешь меня почти с самого моего прибытия семь лет тому назад, и исправно держал язык за зубами. Это достойно уважения. Мастер Соловей, я думаю, его Святейшество можно допустить до избранного круга, — человек в маске усмехнулся и заглянул в глаза Лика:

— Приятно познакомиться, Вариэль. Наслышан о тебе, — в голове убийцы зазвучал бархатный голос. Он располагал к себе. — Госпожа сообщила мне о твоих намерениях касательно Тираля, но, смею надеяться, они уже в прошлом. Приятно будет иметь тебя в качестве союзника, — ментальная связь оборвалась, и Соловей заговорил уже вслух:

— Что ж, срок воистину немалый, ваше святейшество. Думаю, ордену Серебряного Солнца вы будете полезны. А теперь слушайте внимательно…