Понтификум. Пепел и грех

Николай Могилевич

Третья сотня лет после Погребения – страшного бедствия, выпустившего в мир чёрные грехи. Понтификум встречает третий Темпус. Страшные предзнаменования появляются на улицах городов, а на границах святые легионы бьются с предателями-еретиками и потерявшими разум безумцами. Дети Госпожи Грехов рыщут во мраке, стремясь погасить пламя добродетели, и над землями Понтификума звучит Двуединый Колокол, не дающий пеплу лишить народ разума.Что принесёт новый Темпус? Пепел и грех или спасение и добродетель?

Глава 5

Менд Винум. Я по делу

Менд пробудился с рассветом, приученный открывать глаза с первыми лучами солнца. Руки привычно открыли ставни, прокрутили ворот колодца, зачерпнули воду, разожгли очаг и приступили к приготовлению нехитрого завтрака. Эти простые действия не требовали участия рассудка, и юноша полностью ушёл в мысли о ночных кошмарах, которые стали его частыми спутниками со дня казни отца. Только сев за стол Менд понял, что приготовил завтрак на двоих. Опять. Силы сегодня понадобятся, но аппетита нет. Вчерашняя встреча в катакомбах заброшенной эклессии, имя того, кто обрёк отца на смерть и всё новые и новые вопросы не давали разуму полностью осознать, что начался новый день.

Далёкий звук торопливых шагов отвлёк сына палача от мрачных мыслей. Так могли стучать только деревянные башмаки Ориса. Менд поднялся, чтобы отпереть ворота, и бросил взгляд на глиняные миски. Старик всегда выглядел измождённо, а выбрасывать еду юноша не привык.

Хмыкнув, Менд распахнул створки как раз к моменту, как помощник показался из-за поворота. Орис будто не спал ночью, и это делало его лицо ещё более кислым, чем обычно. Впрочем, сыну палача не впервой было видеть старика таким.

— Есть новости? — спросил Менд, возвращаясь к крыльцу и поднимая взгляд к небу. Серые тучи развеялись, и впервые за несколько недель над Левантией сияло солнце, согревая промёрзший город.

— Архисанктум прислал в узилище братства записку. Требует вас по личному делу, — Орис следовал за молодым человеком по пятам. — Зайдёте к нему?

Если Менд и собирался вновь встретиться с архисанктумом, то помощнику об этом знать не следовало.

— Может быть, — юноша обернулся в тот момент, когда старик поспешно отводил жадный взгляд от мисок с едой. Похоже, голод — постоянный спутник Ориса, а гнусные и кровавые события никак не мешают желудку старика урчать.

— Можешь взять еду со стола, — Менд не глядя махнул рукой. Он был уверен, что правильно истолковал взгляд помощника. Алчный, голодный. Старик только и ждал, чтобы наброситься на еду, но страх перед сыном палача сдерживал его. Брови Менда едва заметно приподнялись, когда вместо благодарности Орис вдруг начал причитать:

— За мусор меня считают, уроды, платят гроши! Каждый мелкий служка тычет в меня пальцем и кричит, что я объедками питаюсь! Крыс на ужин ловлю, человечиной не брезгую… Но я им покажу! Не дождутся! Нет, мастер Менд, не дождутся! — он брызгал слюной и потрясал кулаками. Злобные крики не менее злобного человека бывают крайне утомительными, а потому Менду надоело выслушивать их. Старик так ненавидит весь мир, что даже ради собственной выгоды не может вести себя, как подобает. Каким бы крепышом Менд ни был, работать в подземельях братства Погребения без помощника утомительно. «Проклятье, никто больше не согласится помогать палачу, если Орис подохнет. Что ж, придётся сделать так, чтобы старик жил» — в голове юноши ворочались мысли.

Схватив помощника за шею и заставив подавиться ругательством, сын палача подтащил его к столу и швырнул на лавку.

— Садись и ешь. Молча. Или мне силой еду тебе в глотку впихнуть?

Менд ожидал новой порции плаксивых воплей, и приготовился было выполнить угрозу, но Орис, принюхавшись, схватил костлявой рукой кусок хлеба и начал торопливо жевать, давясь от жадности.

Юноша отвернулся, взял в руки дневник отца, что лежал на каминной полке и начал торопливо листать его, чтобы отвлечься от бесконечного чавканья. Наконец, звуки позади стихли, и торопливый стук деревянных башмаков дал понять, что старик вышел из дома. Ни единого слова благодарности. Впрочем, Менд был к этому привычен. Вскоре снаружи послышался стук нескольких камней о деревянные доски забора рядом с мусорной ямой и быстро оборвавшийся писк. Старик промышлял крысами? Может, готовит дичь впрок? Должно быть, ему и вправду нечего есть. Менд убирал пустые миски и размышлял. Может, накрывать на двоих не такая уж плохая идея?

Дверь снова открылась, и на фоне утреннего неба лучи солнца высветили тонкий силуэт. Зелёное платье, пушистые волосы, нежная шея. Когда сын палача был мальчишкой, он часто вспоминал мать. Отец говорил о ней лишь то, что она была красавицей и бросила их, когда Менду исполнилось семь. Он этого почему-то не помнил. За всю жизнь юноша едва ли успел ощутить женские прикосновения, но часто воображал, что мама никуда не уходила, что она с ним, представлял в тяжёлые минуты, как ее нежные руки обнимают его, гладят по голове, и мир становится чуть светлее. Однако в мечтах он никогда не видел её лица — только неясную фигуру и тепло, которое она должна принести с собой, а ещё слышал голос. Далёкий и переливчатый, будто весенний ручей.

Сейчас Менд чувствовал нечто похожее, но ярче и острее. Он слышал запах трав, молока и грубой шерсти, замечал, как ветер трепал выбившуюся из косы прядь, а солнце высвечивало бледные веснушки на нежной коже лица и рук.

Сын палача вынырнул из мыслей, почувствовав острый, будто укол, взгляд. Незнакомка смотрела на него настороженно, если не враждебно.

— Что ж, ты смелая. Местный люд боится даже мимо проходить. Нездешняя? — Менд облокотился на каминную полку и скрестил руки на груди.

— Здешняя. И я по делу, — девушка вздёрнула маленький круглый подбородок. На вид ей лет шестнадцать. — Мне уже бояться нечего. И некого.

— Тогда проходи, — горьковато-сладкий запах её волос защекотал ноздри, когда она проскользнула внутрь. Своими повадками и огромными испуганными глазами она напоминала оленёнка — хрупкое существо, настороженное и готовое в любой момент кинуться прочь. Девушка с опаской осмотрела комнату и заметно расслабила узкие плечи, когда поняла, что всё в порядке. Наверное, ожидала увидеть повсюду части жертв, пыточные инструменты и ужасы, которыми пугают друг дружку местные дети, утверждая, что смогли заглянуть в мутные окна и узреть всё своими глазами.

— Хорошо… — она поджала губы и опустилась на кухонную лавку. Ни холодной вежливости, ни боязливой угодливости, с которой обычно обращаются к палачу люди. — Вы мне поможете.

— Почему ты думаешь, что я захочу помочь?

Ответила она далеко не сразу. Задумалась, будто цель её визита в палаческий дом упорхнула из памяти.

— Папина казнь — худшее, что случилось в моей жизни. Но я верю, что у каждого есть возможность исправиться. Я пришла к вам, потому что вы можете искупить причинённое моей семье зло тем, что сделаете правильную вещь, — Менд увидел отчаянные глаза девушки и узнал огонь, который полыхал в них. Огонь настойчивого желания человека, жизнь которого в одночасье потеряла смысл, вновь обрести его. Сделать нечто значимое, нечто правильное.

Что-то в глубине юноши, некий росток, измученный и истерзанный событиями последних месяцев, отозвался на голос гостьи, будто на капли дождя. Однако Менд должен задать ей вопрос. От ответа зависит, будет ли он дальше слушать этого пугливого оленёнка.

— Почему ты была в ссоре с отцом?

В ответ девушка вспыхнула ярким болезненным румянцем и отвела взгляд, но Менд успел ухватить выражение больших глаз. Слишком часто он читал такое же выражение в глазах преступников — боль. Незнакомка молчала, и юноша понял, что ответ, независимо от того, будет он ложью или правдой, дорого ей обойдётся.

— Неважно, можешь не отвечать.

Она поморщилась, и с усилием подняла на Менда виноватый взгляд, но сын палача рассмотрел за виной скрытую ненависть. Обычно она была направлена на Менда, но юноша чувствовал, что сейчас всё по-другому.

— Был один парень. Очень мне нравился… Учил меня грамоте. Папа узнал про нас и очень рассердился. Испугался за меня, и я его понимаю… — она прерывисто вздохнула и продолжила уже твёрдым голосом. — Мы с папой тогда ужасно поссорились, и я убежала в город, к бабушке. Потом вернулась… Я… В общем, больше с тем парнем мы не виделись.

Менд кивнул, принимая и обдумывая ее ответ.

— И чего ты от меня хочешь?

— Несколько дней назад вы казнили моего папу. Казнили за преступление, которого он не совершал, — незнакомка помедлила. — Да, он иногда утаивал от лорда добычу, чтобы прокормить нас в тяжёлое время… Но он не был глуп, чтобы попасться так просто.

— Ты говоришь, что он не убивал того оленя в день охоты лордов? — уточнил Менд, немного сбитый с толку. В конце концов Дирус Синяя Морда был браконьером, уж это он знал точно. Егерь сам в этом признался.

— Папа знал, каким путём поедут охотники. Он был очень, очень осторожен. Да разве браконьер оставит кровавый след, который приведёт прямо к его дому?! Просто кто-то хотел, чтобы люди лорда Дераля его схватили! — девушка свято верила в свои слова. Сказать по правде, звучали они вполне разумно.

В голове Менда возник глаз из цветного стекла, поблескивающий в свете факела. Нет, он не мог быть лордом Гербов. С другой стороны, юноша так и не виделся с тем, кто обвинил Дируса. Егерь был браконьером, да, однако, Дируса казнили как Мучителя, за неимением другого преступника. В груди Менда всколыхнулся интерес. Что-то здесь не сходилось.

— Отец назвал тебе виновного?

Девушка покачала головой.

— Папа ничего мне не говорил. Он очень осторожный… был, с чужими людьми не общался особо. Зимой к нам с севера приезжал дядя, папин младший брат, и они охотились вместе… Он сервус в башне одного из лордов Гербов, но на севере пепел засыпает и без того скудные посевы. Люди голодают, и папа помогает… помогал ему. Дядя не очень хороший охотник, — она замолкла и принялась нервно потягивать концы шали, наброшенной на плечи. Собравшись с мыслями, девушка всё же вернулась к делу:

— Но я хорошо знаю лес, и папа учил меня читать следы. Прошло уже несколько дней, но дождя не было. Может, тот, кто хотел папиной смерти, оставил там следы? Или у дома… — она вновь замолкла.

— Ты хочешь, чтобы я пошёл с тобой? — недоверчиво спросил Менд. Девушка кивнула, в огромных глазах замерцала надежда. Самое странное — юноше хотелось оправдать эту надежду. Дирус был преступником, но чутьё твердило Менду, что в этой истории что-то нечисто. Ещё когда он заставлял егеря подписать признание.

Теперь у сына палача появился реальный шанс узнать правду. Дело Мучителя уже начало губить невинные души, и если Менд хотел убраться из столицы, чтобы найти лорда Эшераля, ему нужно было поймать этого выродка. Глядишь, люд успокоится и несколько месяцев в городе будет тихо.

— Значит, ты надеешься отыскать следы и поймать запах того, кто подставил твоего отца? — это идея нашла отклик в разуме Менда. Как эхо на брошенный в колодец камень.

— Боишься идти одна? — спросил юноша. — Хотя, ты ведь сказала, что уже ничего и никого не боишься.

Девушка гневно посмотрела на Менда, затем медленно ответила:

— Одну меня прогонит новый егерь. Я не боюсь его, просто понимаю, что одна с ним не слажу. Вы поможете.

— Что ж, пойдём, посмотрим на эти твои следы, — сказал юноша, чувствуя, как тепло принятого решения расплывается внутри. — Но, учти, надо обернуться до полудня. Ещё одна казнь не будет дожидаться меня.

Девушка на мгновение съёжилась, но тут же распрямила плечи, будто пыталась показать, что страх перед Мендом полностью покинул её.

— Если выйдем сейчас, успеем. Новый хозяин, возможно, и не застанет нас, утром он уходит проверять тропы, — торопливо проговорила незнакомка. Она не выглядела довольной согласием убийцы своего отца, но в то же время Менд приметил её беспокойство. Она боялась, что сын палача передумает. Уже в дверях она замерла и обернулась:

— Папино тело. Что с ним будет?

Менд тяжело вздохнул. Он никогда не промышлял торговлей телами, и Дирус был первым. В глазах девушки вновь зажглась робкая надежда на прощание с отцом, но её прошлой ночью отобрал Менд. Уж лучше она будет считать его чудовищем, как остальной люд. Нельзя открывать истинную причину. К тому же вряд ли этот сверкающий невинностью оленёнок поймёт его.

— Я живу торговлей телами. Покупателей хватает.

Девушка вновь гордо распрямила плечи. Казалось, она ожидала такого ответа.

— Денег у меня нет. Но, может, вы согласитесь взять в уплату бабушкин домик здесь, в Левантии. Это единственное, что у меня осталось.

Менд оглядел четыре стены и потемневший от времени потолок, а затем произнёс:

— Зачем мне ещё один дом? Дом не прокормит меня, в отличие от золотых ведисов.

Девушка сглотнула.

— Больше мне нечего вам предложить.

— Твой отец вряд ли одобрил бы это, — сказал Менд. — Можешь считать меня лжецом, но последние слова Дируса были о тебе. О том, как ты будешь жить дальше. Без него.

Юноша осёкся, заметив, что девушка всхлипывает. Что ж, она может позволить себе всхлипывать.

— Хочешь, чтобы я отдал тело тебе?

Горький всхлип и яростный взгляд подсказали Менду, что девушка едва удерживалась от слёз. Она стояла спиной к нему, вцепившись в кольцо, приделанное к двери.

— Откуда вам знать, что хотел отец? Вы ведь пытали его, истязали и били, а в конце вздёрнули на площади.

— Если бы… — горько произнёс Менд. — Если бы я не продал тело, то вернул бы его тебе. Пора выходить, если ты всё ещё хочешь, чтобы я помог тебе.

Девушка стиснула руки, и Менд заметил алые капли крови там, где ногти пробили кожу. Не сказав ни слова, незнакомка вышла на улицу.

***

Палач и его спутница шли вдоль тёмного фасада знахарской лавки, когда Менд перехватил чей-то вязкий, будто масло, взгляд. Какой-то толстый купец небрежно кивнул девушке из окна. Она опустила голову, пряча исцарапанные, загрубевшие руки под передник и зашла внутрь, шёпотом попросив Менда подождать на улице. Привычный городской гул отлетал от почерневших от пепла стен домов.

Палач не вслушивался в их разговор, но доносящиеся из окна слова били по ушам, будто ему снова шесть, и уличные мальчишки закидывали его камнями. Привычно. Неприятно. Раздражающе.

— Думаешь, если я раньше платил твоей бабке за травы, то буду брать их и у тебя? Ты должна быть счастлива, что тебе доверяют работу подмастерья, а должного усилия я не вижу, — купец говорил прокисшим, будто молоко во время грозы, тоном.

— Я только вчера принесла всё, что вы просили. Если желаете, тотчас соберу ещё… — Менд почти слышал, как она нервно сжимала пальцы под фартуком.

–… Шляешься с палачом, а потом хочешь, чтобы приличные люди тебя на порог пускали, — шипение наверняка заставляло спутницу Менда молча кивать.

Ещё несколько слов слились в хлёсткий звук удара. Менд рванулся к двери. Дочь егеря с алеющей щекой выскочила навстречу и быстро произнесла:

— Короткий путь к воротам через тот переулок, совсем рядом, идёмте!

Они отходили от лавки, а Менд слушал, как прерывистое дыхание девушки постепенно успокаивалось.

— Тебе нужна работа?

— Пока она у меня есть, и я за неё благодарна, — медленно, будто доставая каждое слово из глубокого мешка, ответила девушка. — К осени меня, наверное, выгонят. Кому в работниках нужна дочь преступника? Однако милостью Скорбящего я не пропаду. Многие не имеют и того. Нам не посылают испытаний, которые мы не можем выдержать, так говорит сам понтификар. Он часто бывает здесь. Щедро одаривает хозяина редкими травами и звонкой монетой.

Она верила в свои слова, но стены переулка смеялись над этой верой скрипом старых ставен. Сквозь череду многолюдных улиц Менд вместе с девушкой вышли к воротам Молящегося, а через них пошли дальше на восток, в лес. Город за эти несколько утренних часов измучил сына палача рваными прикосновениями косых взглядов и отгоняющих зло жестов. Люди ненавидели его, и от этой ненависти Менда защищали холодные стены подземелий братства Погребения, бритвенно-острые пыточные инструменты и конопляная верёвка. Чем хуже дела в столице, тем больше люди страшатся оказаться в руках палача — даже если за ними нет вины.

Отец Менда всегда говорил, что мнения других не имеют значения, но сына палача мучало то, что его считают чудовищем. Он такой же человек, как и все они.

В отличие от людей, лес не осуждает. Они нырнули под кроны деревьев и скрылись в глубине.

***

Лес — закрытая книга для сына палача. Воспетая менестрелями лесная тишина звенела в ушах шелестом листьев, трелями птиц, запахами диких зверей и охотничьих лошадей, которые несколько дней назад проезжали здесь.

Девушка молчала, шагая впереди, и дышала теперь глубже и свободнее. В тени леса она будто вновь стала ребёнком, который проснулся после долгого сна и удивлённо оглядывался по сторонам.

«Сколько дней прошло с тех пор, как она покинула дом отца в глубине леса? Судя по её неуверенным движениям, это случилось вечность назад» — думал юноша, следуя за дочерью егеря лесными тропами.

Однако скорбная складка между бровей исчезла — Менд заметил это, когда девушка решила обернуться:

— Пришли, — тихо проговорила она. — Здесь охотники нашли убитого оленя.

У поваленной сосны, в зарослях пахнущей сном и ядом травы, девушка опустилась на колени и осмотрела землю и сломанные ветки. Она поджала губы, крайне разочарованная увиденным. Клубок следов людей, лошадей и собак не хотел распутываться. Их невозможно прочесть.

— Много следов. Слишком много, — она подняла чёрную надломившуюся ветку. — Будто не люди лорда здесь побывали, а ураган прошёл.

Менд тоже решил оглядеться. К дальним кустам его приманил рой мух. Он убрал ветви и увидел, как черви пируют на останках молодого оленя. Никому в голову не пришло забрать животное, из-за которого был казнён человек. Сын палача вспомнил слова архисанктума, перед тем как он спустился в казематы к связанному Дирусу: «Быть может, мастер Менд, дочь вскоре присоединится к отцу».

У плеча пыточного мастера пущенной стрелой возникла девушка. Менд вдруг остро почувствовал, что в этот момент она думала о родном ей человеке. Дочь егеря не могла поверить в то, что перед ними — причина смерти её отца. Менд почувствовал едва уловимый, резкий, чуждый лесу запах.

— Здесь пахнет, — сказал сын палача и вновь принюхался. Девушка удивилась и нахмурилась.

— Чем? Не чувствую ничего необычного.

— Идём, — Менд последовал за нитью запаха глубже в лес.

На пригорке обнаружилась ложбинка, заросшая колючими кустами. Среди ощетинившихся веток запах ощущался сильнее всего. Девушка скривилась.

— И вправду пахнет, — она потянула носом. — Здесь разлили эль. Много, раз запах ещё держится. Похоже, кто-то прятался тут… Вот только от чего?

Менд посмотрел назад. Сквозь заросли была отлично видна поляна с поваленным деревом. Зато зелёное платье девушки почти сливалось с листвой. Отличное укрытие. Спутница сына палача, шурша ветками, выбралась из впадины:

— Хм, не вижу больше следов, а значит, люди лорда с собаками не ушли дальше поляны. Ветки хорошо скрыли следы того, кто здесь прятался. Земля там хорошо придавлена, а, значит, человек был крупный и, наверное, сильный. Он сидел здесь долго. И пил.

Девушка показала находку — пустую глиняную бутыль.

— Тут на донышке ворон, — удивлённо добавила она, внимательнее присмотревшись. — Это клеймо таверны, я её знаю.

— Откуда знаешь? — спросил Менд.

— Папа с дядей бывали там. Они продавали дичь.

— Значит, это таверна для браконьеров?

Она кивнула, но тут же возмущённо вскинула голову, будто ничего преступного не упомянула.

— Нужно будет туда зайти, — сказал юноша. Это были единственные слова, которые он смог подобрать, чтобы не обидеть её. Дочь егеря снова кивнула и, махнув ему рукой, спустилась с пригорка.

Они продолжили двигаться дальше по тропе, которую повторял богатый, вкусный запах дыма. Вскоре показалась прогалина, откуда виднелся вьющийся среди деревьев тонкий дымок.

— Мы уже рядом. Может, дядя вернулся в дом? — девушка сорвалась с места, будто надежда, что звучала в её словах, толкала в спину. Менд с трудом поспевал за ней. Тяжелое предчувствие шептало сыну палача, что дочь егеря ошибается. В ушах звучал шелест примятой травы. На неширокой поляне над ручьём сладко улыбались первые весенние цветы.

— Почти пришли, — прошептала девушка, и ей вторил запах дыма и нагретых солнцем брёвен. Она поспешила впереди юноши по тропе, но тень окруженного молчанием дома заставила её ощутимо вздрогнуть. Менд почувствовал её волнение, напряжение и страх.

Позади дома, за задним крыльцом, была свалена в кучу домашняя утварь, старая одежда и пучки каких-то трав. Чёрный дым уносился сквозь кроны к небу, трещало пламя. Два сосредоточенно молчащих мужчины в латаных туниках выносили из дома чужой им хлам и равнодушно швыряли в костёр.

Девушка бросилась к вещам и выхватила из огня ворох лоскутов. Кажется, она совершенно не заметила жара пламени. Менд медленно последовал за ней, будто огромная тень. Старший из мужчин, с седой головой и сильными руками застыл от неожиданности, а потом резко схватил девушку за плечо и отбросил в сторону. В следующий миг хмурый, будто у сторожевого пса, взгляд остановился на юноше. Младший, молодой ещё парень, спускался с крыльца, немилосердно скрипя ступенями, и нащупывал рукоять ножа на поясе. Старший остановил его коротким окриком и пробурчал:

— Чего надо? Я тут в своём новом доме прибираюсь, а племянник мой на подмогу пришёл. Что тут палач забыл? Подыскиваешь дерево, чтобы вздёрнуть эту молодку подальше от лишних глаз? Ищи быстрее, а то она уже в костёр бросается.

Их всего двое, они крепкие, сильные и здоровые люди, привыкшие к суровой жизни. Холодная зима не коснулась их изнуряющей дланью. Опасные противники. Племянник, похоже, не послушал дядю, и вытащил большой разделочный нож. Седовласый мужчина же продолжал смотреть на Менда немигающим взглядом, держа руку за спиной.

«Проклятье, дочка Дируса, как назло, стоит сзади. Как только им надоест задавать вопросы, они набросятся на меня. Она будет мешать» — лихорадочно думал Менд, прикидывая шансы.

— Ну, тебе что, в эклессии рот зашили? — грозно спросил новый егерь.

Сын палача шагнул навстречу незнакомцам, с хрустом разминая шею. Он надеялся напугать их, но вместо этого парень бросился вперёд, размахивая ножом.

Сзади испуганно закричала девушка, и Менд невольно обернулся на её крик. Острая полоса боли вспыхнула на плече, когда лезвие ножа разрезало кожу. Юноша зарычал и схватил парня за грудки. В следующий миг племянник егеря полетел в костёр, а Менд шагнул следом. Нож потонул в пламени, а над поляной разнёсся отчаянный крик боли.

Седовласый бросился на Менда сзади. Сын палача, не глядя, перехватил руку с занесённым топором. Сухой веткой затрещала кость, ей вторил сиплый вопль. Парень тяжело ворочался, расшвыривая угли. Менд за шиворот вытянул его из огня и бросил на траву. Ему не нужны лишние смерти.

Послышался яростный рык — это егерь несётся на юношу, забыв про топор, прижав сломанную руку к груди. Менд просто толкнул его в плечо. Мужчина отлетел к крыльцу и замер там, тяжело дыша, с ненавистью глядя на сына палача. Девушка попыталась оттащить Менда прочь, но он уже закончил. Им хватит.

Парень с трудом поднялся на ноги. Его лицо и руки покрывали волдыри от ожогов. Всхлипывая от боли и глядя на Менда как на бешеного пса, он кое-как затащил в дом дядю. Лязгнул дверной засов.

Девушка с силой толкнула сына палача в грудь. Безрезультатно. Её побледневшее лицо исказилось отвращением и гневом. Треск огня напомнил о горящих воспоминаниях, и, забыв про юношу, она начала кружить, выхватывая из пламени то одну, то другую вещь. Менд наклонился, собираясь растащить костёр, и прищурился от жара. Из рассыпавшегося в огне сундука девушка достала старую лоскутную куклу. Беспомощно посмотрела на неё и обернулась к юноше:

— Не трогай!

Менд выпрямился и пожал плечами. Ему не было дела до чужих воспоминаний. Сын палача лишь хотел загладить вину за произошедшее с новым егерем и его племянником.

— Теперь у меня новая жизнь, — дочь егеря бережно баюкала куклу, поглаживая её по растрёпанным соломенным волосам. — Я не буду цепляться за старую.

Сын палача взглянул на солнце, лениво плывущее в безоблачном небе. Скоро полдень. У него есть дела.

— Мне пора в город. Если старая жизнь снова напомнит о себе, заходи, — он развернулся и двинулся к сходящимся у края поляны деревьям.

— Я с тобой, — окликнула его девушка, до сих пор баюкавшая куклу. Менд не противился. Лучше ощущать рядом с собой живого человека, чем безмолвный лес. После полудня компанию ему составит лишь труп, болтающийся на верёвке.

***

Миновав предместья и ворота Молящегося, сын палача и его спутница вернулись в столицу. Город бурлил и возбуждённо шумел, будто река Эльтерея, которая пересекала его. Девушка молчала, иногда бросая угрюмые взгляды на массивную фигуру Менда.

Они уже покидали благополучные улицы Дома Службы, где располагались уходящие к небу башни лордов и леди Гербов и проходили через внутренние ворота к Дому Дыма, где должна была состояться казнь, когда на дороге началась суета: послышались крики и стук копыт, люди поспешно убирались с пути приближающегося кортежа. Казалось, даже вездесущий запах конской мочи и нечистот спешил укрыться от процессии.

— Лорд Гербов! — летел над головами радостный шёпот, а черты девушки заострились и похолодели. Золочёный паланкин плыл мимо, четверо всадников теснили с дороги нерасторопных зевак.

Внезапно в воздухе будто натянули невидимую нить. Согбенные носильщики остановились. Один из всадников, на алом плаще которого была изображена раскрытая ладонь в латной рукавице, сжимавшей синее пламя, наклонился к пологу. Кивнув невидимому собеседнику он, пришпорив коня, подъехал к Менду.

— Эй ты! Ты ведь палач из братства Погребения? Подойди, лорд хочет с тобой поговорить.

Девушка заворожённо смотрела на застывший среди людского потока паланкин и чёрную латную перчатку на алом фоне. Стража ощетинилась обнаженными клинками, готовая в любой момент пустить их в ход. В глазах спутницы Менда начинал разгораться гнев, но она стояла на месте, продолжая смотреть на гербовый полог.

Когда юноша двинулся в сторону паланкина, она вдруг сорвалась с места и последовала за ним. Солдаты было хотели оттолкнуть её, но, посмотрев на рослую фигуру палача, расступились. Один из всадников спешился и замер у полога. Он остановил Менда и девушку, рявкнул на шепчущуюся толпу и, презрительно растягивая слова, произнёс:

— Лорд — благородный и щедрый человек, он охотно помогает сервусам, живя по заветам Скорбящего. Однако это не значит, что чернь может проявлять неуважение, — лоснящееся молодое лицо стражника презрительно скривилось, — Вряд ли вы раньше разговаривали с благословенной особой, поэтому вот что: не следует поднимать глаза и встречаться взглядом с лордом, ладони держать открытыми и молчать, пока лорд не изволит задать вам вопрос…

— Довольно! Мастер Менд, прошу, подойдите ближе.

Рука в белоснежной перчатке сделала нетерпеливый жест, и Менду почудилось, что он уже слышал голос лорда. Он обошёл воина и заглянул за расшитый полог паланкина.

— Мы ещё не встречались, но меня уже представил мой герб. Что до тебя…

Лорд продолжал говорить, но юноша уже не слышал слов — на него неожиданно обрушилось прошлое. Он вновь стоял у дверей зала в соборе Погребения. Тогда он ждал, что отца оправдают. Запахи, ощущения, образы смешиваются: несвежее дыхание Ориса, громкий голос эклессиара, утренний холод тюремной решётки, алая улыбка понтификара, безумие в глазах толпы и накрывающий всё запах смерти. А затем, множество образов спустя, мрачные катакомбы под заброшенным погостом. Снисходительный вопрос лорда рыболовным крючком впился в Менда и вытянул из воспоминаний на поверхность.

–… Однако я смотрю, ты не один, а с девой. Кто она? — лорд недоумённо нахмурился. Глаз из цветного стекла поблескивал в полумраке паланкина.

— Она дочь егеря, я помогаю ей, — Менд почувствовал, как девушка приободрилась после его слов.

— И в чём же ты ей помогаешь?

Лорд ждал ответа, нетерпеливо постукивая пальцами в белой перчатке по щеке. Спину юноши обжёг пылающий взгляд дочери егеря. Его ответа ждала и она.

— Егерь был невиновен, и я помогаю восстановить справедливость, — солнце, почти воцарившееся в зените, золотило кожу сына палача теплом улыбки девушки. Похоже, сказанное Мендом, развеселило человека в паланкине:

— Какое недоверие к божественному суду! Впечатляет. Да, вижу, ты проявляешь рвение во имя справедливости, а не правосудия. Ради той же справедливости вынужден напомнить, что вина моего егеря была доказана ещё до вашей с ним встречи в подвалах братства тем, что нашли в его доме.

— Мне не нравится этот разговор, — холодно произнёс Менд. Известие о том, что егерь принадлежал Дералю, ошарашило. Тогда, в подземелье, ему просто сказали, что егерь попался на браконьерстве в лесах своего господина, а Менду не было дела до того, кому из лордов тот перешёл дорогу. Да и сам Дирус больше пёкся о дочери и не упоминал Нихилуса. Сын палача услышал шорох парчи, когда лорд Гербов пожал плечами:

— Мой егерь был преступником, браконьером. Это бесспорно. И повесил ты его по закону. Это было справедливо, — Менд загривком чувствовал раздражение, которому лорд Дераль не позволял прорываться в словах и тоне. Нихилус казнил бы и за меньшую дерзость, но юноша чувствовал, что он сдерживается из-за их ночной встречи.

Слова лорда заставили девушку дёрнуться, будто от пощёчины, но Нихилус даже не посмотрел на дочь, лишившуюся отца по его вине. Он вновь обратился к Менду:

— Так или иначе, хорошо, что мы встретились. Я собирался пригласить тебя в свою башню.

— Меня? Зачем?

— В башне Герба Дераль есть библиотека. Её главный зал я открыл для сервусов. Как и для сервусов, он будет открыт для тебя завтра. Буду рад обсудить ряд насущных проблем с палачом братства. Надеюсь, ты примешь приглашение, — лорд ненавязчиво выделил паузой последнее слово, будто показывая, что Менд волен поступать, как ему угодно. В этих словах нет ни надежды, ни сомнения. Лишь приказ того, кто всю жизнь повелевал простым людом. Внутри мягких, шёлковых слов затаилась острая сталь.

Юноша молча кивнул. Слова были не нужны. Вокруг замерли воины с обнажённым оружием, с обочин таращились зеваки, и никто не ждал от него ничего, кроме согласия. Лорд милостиво улыбнулся и вновь махнул рукой в белой перчатке. Охрана тут же оттеснила Менда от паланкина, слуги вновь взвалили ношу на плечи, кивком поблагодарив юношу за передышку. Кортеж готовился было тронуться, когда из-за полога снова показалась рука в перчатке.

— Девица. Твой отец долго служил мне. Считай это его последним жалованьем. Трать его мудро. Или справедливо, если угодно.

В воздух взмыл увесистый кошелёк. Девушка не пыталась поймать его, и мешочек, зазвенев, упал в грязь.

— Тебе повезло, — сказал Менд и вздохнул с облегчением.

Девушка посмотрела на него, а затем на лежащий кошель, будто тот был дорожной пылью. Она покачала головой и прошептала:

— Пытается откупиться, заставить замолчать совесть. Пусть мучается дальше, я не возьму его деньги! Пусть грех вины изъест его душу! — твёрдый тон, но Менд видел в глаза муку. Юноша понимал, как сильно ей нужны были деньги, но дочь егеря уже отвернулась, встречаясь взглядом с жадными глазами сервусов в толпе. Они не ринулись за кошельком только благодаря устрашающей палаческой фигуре.

— Нет, ты возьмёшь их! — Менд поднял кошелёк и протянул девушке.

«Как объяснить, что лорд откупается от меня? Что эти деньги помогут тебе выжить. Твой отец хотел, чтобы ты жила» — юноша пытался придумать что-нибудь мудрое, но слова не шли на ум.

Однако угроза в голосе сработала и без слов. Вздрогнув, девушка посмотрела на Менда, затем опустила глаза на кошелёк, который он вложил ей в руку. Сжала побелевшие от напряжения пальцы.

Менд ушёл не оборачиваясь. За спиной перекатывался гомон зевак. Сын палача шёл на площадь Лиходеев. Там его ждала ещё одна спутница. Вернее, Атрония Люцерния будет спутницей не ему, а верёвке. Менд лишь надеялся, что дочь егеря не убьют из-за кошеля лорда Дераля в первом же переулке.