Жулики. Книга 6

Николай Захаров, 2019

В книге описаны события произошедшие, по мнению автора, в девяностых годах 20-го века. «Лихие девяностые» со стрельбой и погонями переплетаются с прошедшими временами, не менее «Лихими». Все совпадения имен персонажей с реально живущими людьми совершенно случайны. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

14 Июля 1789-го. Мишка появился довольно далеко от Бастилии в одной из улочек выводящей к знаменитой королевской тюрьме-крепости. Был полдень и солнце припекало.

"Запарюсь я в этой сутане", — подумал он, оглядываясь по сторонам. Они с Леркой материализовались в каком-то тупичке, образованном при строительстве доходных домов и настолько узком, что если бы нужно было разворачиваться, то Лерка, пожалуй, это сделать не смогла. Она стояла, почти касаясь боками стен и, возмущенно пофыркивала.

— Что. Не нравится?

— Да чего хорошего-то? Ни кустика, ни травинки.

— Сейчас выберемся. Только там вряд ли на улицах центральных зелени тоже много. Не особенно в эти времена уделяли этому внимание,

— Мишка двинулся по кишке тупичка и через два десятка метров он вывел их на вполне нормальную улицу, шириной метров в десять, по которой в обе стороны сновали парижане. Дернув пробегающего мимо мальчишку, лохматого и босого, Мишка узнал направление, в котором нужно двигаться, для того чтобы попасть к Бастилии. Лерка цокала рядом подковами и крутила по сторонам головой.

— Прекрати вертеть башкой, как студент в борделе, — сделал ей замечание Мишка шёпотом. — Филька, мотай на розыски Сереги,

— Филя, выпорхнул из рукава и взвился почти вертикально вверх. Улочка была довольно оживлена в это время дня, но в основном движение было в том же направлении, в котором двигался и Мишка. Парижане шли к Бастилии. И не с пустыми руками.

Впереди Мишки, энергично размахивая руками, двигались трое мужчин, одетых довольно пестро и разнообразно, но в рванье. У одного даже что-то похожее на мундир красовалось на плечах, но явно донашиваемый за кем-то."Пролетарии, блин", — к такому выводу Мишка пришел, рассмотрев предметы, которые несла троица.

У того что шел крайним слева, на плече лежала самая обыкновенная кувалда с длинной рукоятью и блестящими ударными плоскостями. Кувалда или молот была довольно увесистой и несущий ее, периодически перебрасывал рукоятку с одного плеча на другое.

У шагающего посередине, в руке правой, чернели здоровенные кузнечные клещи метра полтора длиной, а тот, что крайний справа, забросил на костлявое плечо длиннющий лом.

"Штурмовать тюрьму идут работяги", — подумал Мишка, прислушиваясь к их разговору.

— Этот Камиль толково вчера все объяснял. Я сам слышал. Ты вот, Жан, сколько получаешь за день?

— Концы с концами еле сводим. Если бы жена еще в прачечной у мадам не гнулась с утра до ночи, то впору детишек на паперть посылать, — буркнул в ответ"молотобоец".

— А эти с жиру трескаются. Нажрали рожи. Камни на шею и в Сену.

А улица тем временем наполнялась людьми. В основном такими же, как трое шагающих перед Мишкой. И у всех что-нибудь было в руках увесистое. Самодельные пики, топоры и кое у кого ружья и мушкеты.

— Вчера Дом Инвалидов разгромили. Жаль я не успел вовремя, — сетовал тот, что с клещами, завистливо поглядывая на идущего впереди ремесленника с мушкетом.

— Эй, приятель, махнем клещи на мушкет, — предложил он счастливому обладателю огнестрела.

— Да иди ты со своими клещами, — отмахнулся тот и даже голову не повернул в сторону шутника.

— Ох, какие мы важные. Заряжать-то хоть умеешь? Мушкетер?

— Уже заряжен, — оглянулся наконец-то"мушкетер". — Дело не хитрое. В Бастилии, говорят, арсенал будь здоров. Там этих ружей, на армию заготовлено Людовиком. И пороховые припасы, тоже говорят, знатные, — поделился он слухами.

— Возьмем, увидим, — оптимистично откликнулся ремесленник с клещами.

Улочка вильнула пару раз и вывела точно на крепость, которая просматривалась вся целиком и выглядела грозно и неприступно. Мост через ров был поднят и между зубцов мелькал немногочисленный гарнизон, испуганно разглядывающий толпы народа, скапливающиеся вокруг крепости.

— Парламентеров, говорят, послали. Чтобы сдавались. Чего там их вон. А уже и с ответом идут, — кто-то с острым зрением, взял на себя роль комментатора, остальные вытягивали шеи, пытаясь разглядеть парламентеров.

Посланная к крепости делегация парламентеров, что-то громко объясняла толпам.

— Говорят, что послал их комендант Лонэ к чертям и мост опускать отказался, — передавали новость из уст в уста.

— Сами опустим. Айда за мной, — моментально появившийся лидер, тут же организовал ударную группу. Человек двадцать с топорами и кирками, к которой присоединилось по ходу перемещения еще человек сто. И вся эта добровольная, штурмовая группа полезла в ров, помогаю друг другу и вырубая кирками и топорами ступени в отвесных стенах. Ров, частично заполненный водой и нечистотами, преодолели охотники за считанные секунды и, не встречая сопротивления, ринулись к подъемному мосту. И только тогда прозвучали первые выстрелы из Бастилии.

Очевидно, сначала вверх, но видя, что никто и не думает испуганно отступать, стрелять начали и по толпе, уже подбегающей к мосту. Упали первые убитые и раненые. А со стены рявкнула пушчонка и заряд картечи, слегка проредил бегущую толпу. Раздались выстрелы и со стороны штурмующих.

Знакомый уже Мишке"мушкетер", так же выпалил с грохотом и клубом дыма в сторону крепости и принялся деловито перезаряжать свое оружие.

— Ну и где тебя искать в этой давке? — пробормотал Мишка, оглядываясь по сторонам. На плечо плюхнулся Филя и зачирикал на ухо:

— На улице Бобур. Находится в подвале. Прикован к стене. Без сознания.

— Когда успел в дерьмо влезть? — пожал Мишка плечами. — Всего на час раньше меня ведь сюда проскочил. Веди, давай, — и, следуя указаниям Фили, двинулся, раздвигая толпу ремесленников.

— Эй, монах, полегче нельзя копытами? — заорал отодвинутый с дороги очередной ротозей, наблюдающий как рубят цепи топорами на подвесном мосту"охотники".

— Что, смотреть мешаю? А сам не хочешь поучаствовать? Вон уже сколько народу подстреленного ползет обратно через дерьморечку. Чего уставился? Это лучшие сыны Франции жизни свои на алтарь свободы кладут, а ты тут под ногами путаешься. Мать твою… — не останавливаясь, отшил недовольного Мишка.

А подъемный мост уже рухнул и вопль торжества пронесся над толпами, штурмующими Бастилию. Откуда-то притащили три огромных воза с соломой, подожгли и густой, белесый дым окутал подступы к крепости, мешая защитникам вести прицельный огонь. Опять рявкнули пушки, выплюнув очередную порцию картечи и один из наводчиков видимо взял специально повыше, потому что взвыли мельтешащие в отдалении зеваки.

— Шоу, как в России у Белого дома в 93-ем, — сплюнул Мишка зло и пошел быстрее, бесцеремонно отшвыривая всех, кто не успевал увернуться и отскочить.

— Задолбали своей Революцией, блин. Дорогу, мазурики, задавлю, — народ нехотя раздвигался, вытягивая шеи в сторону крепости.

— Ну, что там? — волновался какой-то коротышка в замызганном цилиндре и потертом сюртуке. — Что видно?

— Белый флаг вывесили, — ответил ему Мишка. — Беги скорее, там сейчас добычу делить начнут.

— Где флаг? — заволновался еще пуще коротышка. — Что делить?

— Деньги, — наклонившись, рявкнул ему в самое ухо Мишка. — Там полные подвалы серебра и золота.

Толпа заколыхалась, усваивая информацию и ломанулась в сторону Бастилии.

— Ну, теперь и флага не нужно, минут через пять ворвутся на одной только алчности, — скривился Мишка.

На улицу Бобур он вышел минут через пять и сразу увидел Верку, которая стояла привязанная к кованому кольцу, торчащему из стены. Специально для лошадей очевидно туда и ввинченному.

— Та-а-а-к! Стоишь, значит. А где хозяин? — спросил он «Трояна».

— Унесли полчаса назад вон в ту дверь, — мотнула головой Верка.

— А ты стояла и смотрела?

— Указаний не было от Хозяина, — тряхнул гривой"Троян".

— Кукла Барби, — сморщился Мишка. — Филя, сколько там мазуриков?

— Восемь человек, вооружены всяко-разно. Местные тати. Пользуются смутой, мародерничают. Сейчас перекусят, чем Бог послал и опять на промысел.

— Зачем заковали Серегу тогда?

— Чтобы жаловаться не побежал.

— Почему не убили?

— Так не душегубы же, а мародеры.

— И много там еще таких простофиль, вместе с нашим охламоном?

— Да уже дюжину стреножили.

— Чего же лошадь без присмотра оставили?

— Отчего же без присмотра? Очень даже присматривают. Вон за углом двое, — чирикнул Филя.

— И правда две рожи, как я вас сразу-то не заметил? Ну-ка ко мне оба, живо. Побазарить пока хочу,

— Мишка щелкнул пальцами и из-за угла окончательно вывалились два оборванца, но при мушкетах и шпагах.

— В Доме Инвалидов разжились? — кивнул Мишка на железо.

— Та-а-м, мсье, — расплылся в улыбке оборванец постарше и позадиристее выглядящий. Волосы у него на голове были жгуче черного цвета, да еще и вились в мелкое колечко, так что нетрудно было угадать в нем выходца из какой-нибудь очень южной колонии Франции.

Второй оборванец был напротив совершенно бледнолицый, на столько, на сколько, возможно вообще европейцу им быть. Он лишь сопел и шмыгал носом, усыпанным веснушками и лет ему было никак не больше 10-ти. Серые глаза, конопатое лицо, соломенные волосы. Вот уж кого за мародера сразу и не посчитаешь. Гаврош.

— Ну и какого хрена вы, пацаны, моего лучшего кореша по башке огрели и на цепь посадили? — начал Мишка"базарить".

— Кто ж знал, что он ваш корешь? — пожал плечами"кучерявый". — Кошелем тряс, вот и получил.

— Чего это он им трясти тут начал? — не понял Мишка.

— Так вот Пьер, попросил денежку на пропитание, а он достал и давай звенеть монетой. Мы тут чуть все не оглохли. Много у него их оказалось. Ни че, отлежится к утру.

— Так он ведь отлежится когда, так все ребра вам переломает, — усмехнулся Мишка.

— Ищи ветра в поле, — захихикал чернявый, а конопатый залился весело вслед за ним.

— Веселые вы, пацаны, я смотрю. Ты, рыжий, за лошадьми присмотри, а ты брюнет брутальный, веди к своим гаврикам, — распорядился Мишка и"бледнолицый", тут же принялся прохаживаться, бдительно озираясь, а"брутальный брюнет", помчался к двери дома, с огромным кольцом вместо дверной ручки. За него он и потянул, предупредительно распахивая ее перед подошедшим следом Мишкой.

За дверью сразу оказалась площадка в пару метров площадью и ступеньки лестницы круто уходящие вверх и вниз.

— Куда? — оглянулся Мишка на чернявого.

— Вниз, мсье.

Мишка спустился по ступеням вниз, всего их было с десяток и выводили они в десятиметровый проход, из которого можно было попасть, судя по дверям, сразу в десяток помещений.

— Что за бордель? — буркнул Мишка.

— Бордель и есть, — весело подтвердил его догадку кудрявый. — Мадам Зизи.

— И где сама мадам?

— В подвале на соломке отдыхает, вместе с вашим корешем.

— Что ж вы так с женщиной невежливо обошлись?

— Скандалить принялась, долю требовать. Совсем страх потеряла. Вот Огюст и велел, по репе дать и на цепь посадить.

— Откуда цепи там?

— Так у мадам там карцер для гулявых. Чтоб значит для острастки и порядку.

— Вот как значит. Садистка?

— Как есть сидит теперь сама. Для ее телес полезно. Теперь сюда, мсье, — чернявый распахнул вторую слева дверь и, глазам Мишкиным открылась идиллическая картина. В довольно обширном помещении, расположилось человек пятнадцать различного пола. Видимо мародеры решили совместить приятное с полезным и"перекус"устроить вместе с девицами борделя.

За двумя деревянными, массивными, грубо сколоченными столами, развалясь на лавках, пировала разношерстная компания разбойничков уличных и уличных же шлюх.

— Привет честной компании, — Мишка шагнул в помещение и принялся не спеша разглядывать всех там находящихся. — Потасканные, самым древним ремеслом, женские мордашки, показались ему все на одно лицо. Хмельные и разнузданные до нельзя. Ну а мародеры тоже особенного впечатления на него не произвели. Оборванцы и оборванцы. Дно парижское.

— Ты кого это привел, Турок? — поднялся со скамьи невзрачного вида мужичок. Глаза его, однако, смотрели настороженно, и в руке он держал здоровенный тесак, которым хозяйки рубят мясо на приличных кухнях.

— Этот мсье сказал, что он корешь того монаха с кошелем. Тоже вишь ты монах, Огюст, — радостно улыбнулся Турок.

— И чего он хочет? — продолжал допрашивать Турка Огюст, так будто бы Мишки здесь и вовсе не было или был он глухонемой, язык жестов которого понятен только Турку.

— Велел сюда привести, — оскалился весело Турок. — Вот привел.

— Чего надо? — наконец Огюст решил удостоить и Мишку своим вниманием. Задавая вопрос, он размахнулся и всадил тесак в столешницу.

— Для начала, дай команду своим живоглотам прекратить чавкать как свиньи,

— Мишка прошел к столу и уселся на скамейку, закинув ногу на ногу. — Чего это вы жрете такое вонючее? Сыр?!

— Мишка брезгливо покосился на объедки, валяющиеся на столешнице. — Хоть бы окна открыли, дышать же нечем!

У Огюста и остальных членов шайки мародеров, пропал дар речи. Все одновременно уставились на наглеца, который заявился в «чужой дом» незвано, да еще и «качает права».

— Ты хто есть? — поднялся со скамьи напротив оборванец с огромной медной серьгой в ухе, голова у него была абсолютно лысой и от того он был похож на сказочного джина. Лохматые брови, нос крючком, в общем, сходство стопроцентное. Еще бы халат в звездах… Впрочем, рваная рубаха, с закатанными рукавами, сходство не особенно портила.

В руке"джин"держал двух пинтовую глиняную кружку, с каким-то пойлом, которое смаковал перед приходам Мишки. А теперь он ей легонько постукивал по столу, показывая нетерпение, с которым ждет ответ на свой своевременный"правильный"вопрос.

— Голубой что ли? — покосился на"джина"Мишка. — Сядь, с тобой потом отдельно пообщаемся, если захочешь.

— Ты-ы-ы! Святоша! Отвечай когда спрашивают! Пока рыло не свернули! — начал свирепеть"джин"и швырнул в Мишку обглоданную кость.

Кость, скорее косточка куриная, очевидно, подхваченная"джином"со столешницы, должна была, по его мнению, поставить наглеца на место. Унизить и вразумить. Однако, швырнул он ее несколько сильнее, чем нужно, да еще и не попал в наглеца, глумливо ухмыляющегося в двух метрах. Кость мелькнула мимо Мишкиной головы и врезалась в лоб, сидящему за следующим столом мародеру, которому, судя по реплике, это явно пришлось не по душе. Так и сказал, слегка брызгая слюной:

— Ты чего, Лохматый, это мой лобешник. И не жАлезный, — обиженный Лохматым мародер, тер лоб и шарил глазом по столешнице /единственным, второй прикрывала грязная повязка серого цвета/, подбирая что-нибудь поувесистее.

Все предметы и остатки трапезы разбойничьей, казались ему либо скромного размера, либо не удобными для применения. Наконец его единственный глаз остановился на деревянном черпаке, который он тут же и метнул. Продемонстрировав, в отличие от Лохматого, удивительную меткость.

Черпак свистнул над Мишкиной головой и врезался с треском прямо в лысину"джину", то бишь Лохматому. Отскочив от зарумянившейся лысины, черпак заскакал по столешнице, опрокидывая на пирующих"работников ножа и топора"кружки и кувшины. Несколько оборванцев вскочило на ноги, отряхивая с порток пролитое пойло.

— Ты что, гад?! НА-А-А!!! — Лохматый, в припадке праведной ярости, не пожалел и размахнувшись метнул в одноглазого глиняную кружку. И опять промахнулся, умудрившись обидеть сразу двоих собратьев по ремеслу.

Размахиваясь, он выплеснул не меньше литра жидкости в лицо главарю Огюсту. А кружка прилетела в лоб, сидящему рядом с одноглазым оборванцу, с подвязанной щекой.

Парень и так маялся с зубами, и был не в духе по этой причине. Так что, когда ему «звездорезнуло» промеж глаз глиняной посудиной, то он обалдел всего лишь секунд на пять. Ошалело уставившись на черепки, в которые превратилась кружка, после встречи с его лбом, а потом без лишних слов, кинулся на причину всех его"несчастий и неудач по жизни" — Лохматого.

Причем скакнул прямо со своей лавки на столешницу, аки козел и уже в полете врезал так Лохматому в челюсть, что удар Огюста, в то же место предназначавшийся, ушел в пустоту.

Огюста поволокло по всем законам физики по инерции, следом за ударом и он машинально схватился, падая, за подвернувшуюся ему"жрицу любви". Но"жрица"оказалась особой не только легкого поведения, но и телосложения тоже, по этой причине удержать Огюста не смогла и, завизжав, опрокинулась вместе с ним на пол. Умудрившись, падая, пнуть ногой в деликатное место своего"кавалера", на коленях у которого восседала до падения.

"Кавалер"взвыл, как"кавалеру"в подобной ситуации и положено, и принялся срочно проверять сохранность своих"деликатесов", прыгая вокруг стола и расшвыривая соратников.

При этом он раз двадцать в течение пяти секунд помянул мать озорницы и даже вспомнил ее прабабку, с которой ему уж точно видеться в этой жизни не приходилось. Прабабка озорницы, возможно, услышала проклятье адресованные ей и из-за гроба тут же наказала"кавалера", врезав ему по голове кувшином, использовав руку пришедшего в себя Лохматого.

И тут уж"веселье"началось настоящее. Все били всех. Даже шлюхи визжа и плюясь, рвали последние волосы друг у дружки из легкомысленных голов. Летала, разлетаясь вдребезги, посуда и рев стоял такой, что наверное даже штурмующие Бастилию парижане позавидовали бы, услышав его.