Война с готами. Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона

Никита Василенко, 2021

Трибун Галльского легиона Константин Германик по заданию римского императора Валента отправляется с дипломатической и разведывательной миссией на север в земли готов и антов. Вместе с командой из солдат Империи и гребцов со всей Ойкумены он плывет на купеческом судне, а потом и речной лодии по Греческому (Черному) морю и рекам современной Украины. Цель – добраться до военной столицы готов Данпарштадта, «города над Днепром». В пути экипаж ожидают смертельные стычки с гуннами, сарматами, атака речных пиратов. В Ольвии трибуна принимает Наместник королевства готов и его сестра, принцесса Ульрика. После ночи, проведенной с Германиком, она дарит ему перстень с изображением Абрасакса, подземного бога смерти. До поры до времени тот хранит римлянина. Но зачем? Для кого? Продолжение истории храброго офицера императора Валента читайте во второй книге дилогии «Война с готами. Смерть Константина Германика, трибуна Галльского легиона».

Глава VII

Таможенный досмотр

На пятый день каботажного плавания по Греческому морю картинки за бортом начали постепенно меняться. Море из ласкового, лазурного, по-византийски теплого стало темно-синим, холодным, непонятным. Греческим, одним словом. А вдоль берега и до горизонта тянулись темно-каштановые черноземы, на которых кое-где зоркий глаз трибуна примечал серых волов и согбенные фигурки то ли крестьян, то ли рабов, склонившихся в вечном поклоне над нивой.

С тринадцати лет, взявший в руки учебный старомодный римский меч гладиус, в семнадцать сменивший его на еще более тяжелую и длинную германскую спату, Константин Германик не знал, да и не стремился узнать, чем занимаются хлебопашцы. К чему? Кто на что рожден… И для чего…

— Посмотри, трибун. — По мере приближения к Ольвии навклир Аммоний старался все больше угодить знатному пассажиру, совершенно очевидно рассчитывая на дальнейшее расположение. Заглянув за плечо офицера и убедившись, что злой пес спит, он осмелился подойти к Германику и указал на берег: — Посмотри, видишь, виноградники?

— Что с того? — не понял трибун, насмотревшийся на эти виноградники вдоволь в границах Империи.

— Дело в том, — поспешил объяснить Аммоний, — что мой отец сюда плавал, и отец отца плавал в Ольвию. При них виноградников не было! Они появились десяток лет назад, когда уже я был опытным навклиром. Понимаешь, великолепный офицер?

— Признаться, нет, — сознался Константин Германик, — может, местные только сейчас додумались виноград выращивать?

Аммоний повел длинным носом.

— Нет, трибун. Я заметил, что климат меняется. Зимы были длинны и холодны, сейчас — все короче, лето — жарче. Среди местных жителей много потомков греческих колонистов, они свою выгоду сразу почувствовали, вот и появились в предместьях Ольвии первые виноградники.

— Это имеет отношение к нашей экспедиции? — рассеянно спросил Германик, которого проблемы выращивания винограда в по-прежнему холодном, по его мнению, климате интересовали в последнюю очередь.

— Как знать, как знать. Все один легендарный бог Ра знает, — загадочно проронил египтянин.

— Слушай, капитан! — Как всякий солдат, Константин Германик ценил прежде всего определенность и ясность. Ведь правильно отданный и соответственно, верно истолкованный приказ спасает жизнь. Если взялся за дротик, то не дрочи, а мечи! — Выкладывай, что ты хотел сказать на самом деле!

Навклир вдруг резко обернулся, чтобы убедиться, не подслушивают ли его, и зябко поежился.

— На краю Ойкумены было холодно, очень холодно. Потом стало еще холоднее. Далеко от Меотийского болота, в сторону Ледовитого океана, за сотни, а то и тысячи дней пути отсюда, на землях, на которых большую часть года лежат сплошные снега и где растут только чахлые сосны, а крестьянская кирка, всаженная в землю на ладонь, ломается о лед, невыносимая даже для тех краев стужа заставила подняться и пойти в теплые края дикий народ, который называет себя хунна. Или — гунны на греческом. Еще рассказывают, что этот подвижный и неукротимый народ превосходит своей дикостью всякую меру и, воспламененный дикой жаждой грабежа, продвигаясь вперед, грабя и убивая, уже до земли аланов.

— Ага, — наконец дошло до Германика, и он по-мальчишески сморщил лоб, пытаясь осознать услышанное. — Ты хочешь сказать, что какое-то очередное варварское племя, одержимое жаждой убийств, достигло аланских пределов и вполне может атаковать Готское королевство?

— Это не простое племя, — в ужасе горячо зашептал египтянин. — Говорят, что гунны родились от ведьм, которых готы изгнали из своих родов. Кровь у гуннов черная, глаза раскосые, ноги кривые, их конные отряды несметны, они все время в движении, даже нужду справляют, не сходя с лошади.

— Послушать тебя, так это уже начало того Апокалипсиса, о чем нам втолковывает христианский священник в гарнизонной церкви, которого, надо тебе признаться, я почти не понимаю, до того мудрено он проповедует, — пренебрежительно молвил Константин Германик. — Но вот что я тебе скажу, египтянин. Когда в Персидском походе моя кавалерийская ала пошла в атаку на согдийцев, вооруженных железными булавами, в ней было три сотни всадников. Назад вернулось не более сотни бойцов. Все — аланы на службе римского императора. Ты всерьез считаешь, что аланские племена, или сарматы, как их тут называют, не сумеют загнать обратно в холодные земли ублюдков, рожденных от вшивых безумных потаскух?

Навклир, посмотрев на трибуна испуганно, поклонился и ушел на нос корабля.

Корбита подходила к обширному устью Гипаниса. Даже не очень впечатлительный Константин Германик был поражен масштабами воистину вселенских вод. Цвет воды, даже ее запах изменились. Трибун, который в свое время сильно страдал от жажды в проклятом Персидском походе, с наслаждением вдохнул сладкий запах пресной воды, которую Гипанис щедро изливал в соленое море.

По команде капитана судно подошло ближе к берегу. Уже явственно виднелись аккуратные белые строения, напоминавшие загородные виллы богатых константинопольцев, но, кажется, выглядевшие несколько старомодно.

Корабль вошел в широкое устье реки, и скоро перед глазами путешественников предстала Ольвия, один из центров королевства готов.

Трибун отметил для себя высокие, явно недавно отстроенные крепостные стены, правильные с точки зрения фортификации караульные башни, расположенные даже ближе положенного по уставу полета стрелы.

С одной стороны Ольвию омывала река, а поскольку сам город стоял на гигантской террасе-возвышенности, то лучшей защиты нельзя было и представить. Впрочем, кажется, с другой стороны готы успели выкопать глубокий ров, и Германик подумал, что неплохо бы сходить туда на рекогносцировку. У моря никакого рва не было, но башни здесь были повыше, помощнее. Не такие, конечно, как в Константинополе, но все же.

Трибун, как опытный солдат, во всем привыкший к порядку, с удовлетворением обнаружил издалека маленькие фигурки караульных на стенах. Даже разглядел рисунки на бьющихся на ветру готских знаменах, закрепленных на дозорных башнях: изображение волка на одном знамени и свастики, символизировавшей момент встречи жизни и смерти на другом.

В самом порту, который располагался ниже крепостных стен, римский офицер рассмотрел несколько одноэтажных и двухэтажных зданий и длинные, уходившие в море пирсы. Отдельно находились ряды деревянных навесов, явно предназначавшихся для временного хранения грузов. Из порта к крепостным воротам (уж если быть совершенно откровенным, то ничуть не уступавшим знаменитым Золотым воротам в Константинополе), поднималась широкая дорога, по которой в обе стороны непрерывным потоком двигались громадные, забитые грузом телеги, запряженные здоровенными волами.

Со стороны порта показалась большая шестивесельная морская лодка. Офицер таможенной стражи выглядел озабоченным, неприступным. Длинные белые волосы до плеч по готскому обычаю были аккуратно расчесаны и покрыты войлочной шапочкой, но в любой момент гот был готов надеть кавалерийский шлем, его он держал в левой руке. Короткая добротная стальная кольчуга была опоясана широким кожаным поясом со спатой на перевязи. Правая рука офицера стражи лежала на рукояти меча. Он отдал короткие команды на готском языке двум солдатам из таможенной охраны, поднявшимся с ним на корбиту. Те приступили к досмотру груза. Бросив быстрый взгляд на капитана-египтянина, офицер с интересом воззрился на молосского дога. Затем перевел взгляд на Германика и уже по-гречески спросил:

— Твое чудовище?

— Мое! — с удовольствием признался Константин Германик. — Подарок от родни жены.

— Хотел бы я иметь такую родню, — пробормотал офицер, присев на корточки и с любопытством наблюдая за псом. — Сколько ему? Года два?

— Еще и года нет, — ответил Германик.

Гот только покачал головой: «Если уже сейчас такой вымахал, что с ним станет, когда в полную силу войдет!»

Затем он выпрямился, выбросив правую руку вверх в готском приветствии, и громко произнес:

— Хайль! Приветствую гражданина. Прошу оповестить о цели визита в королевство Германариха.

— Я — трибун Галльского легиона, Константин Германик, сейчас выступаю в роли вербовщика, — осторожно молвил Константин, подчеркнуто избегая воинского приветствия и тщательно придерживаясь легенды, сочиненной для него квестором Священного двора, в которой присутствовала изрядная доля правды, что делало ложь менее узнаваемой. — Евсеем, квестором Священного двора, мне поставлен приказ подняться с караваном наших купцов вверх по Гипанису, далее по Борисфену, миновав земли антов, достичь крепости под названием Самбатас. Там завербовать северных бойцов для гвардии императора и, если хватит средств, набрать конных сарматов в комитатский легион, обещанный мне в командование нашим храбрым императором Валентом.

В этот момент один из готских солдат подошел к своему офицеру и что-то зашептал тому на ухо, указывая на тщательно укрытый просмоленными кожами контрабандный груз в глубине корбиты.

Офицер таможенной стражи с иронией посмотрел на Константина Германика:

— Судя по всему, средств вам хватит еще на осадные башни.

Осмотр так же быстро закончился, как и начался. Готский офицер кивком позвал за собой египтянина Аммония:

— Нам с тобой предстоит оформить еще две корбиты из твоего каравана, — и обратился к Германику: — О тебе я должен доложить Наместнику, побудь пока на корабле. Вернусь до вечера, не сомневайся.

И, уже закинув ногу за борт, чтобы спуститься в шлюпку, внезапно подмигнул трибуну, указывая на пса:

— А что твоему грозному бойцу с берега прихватить? Медвежатины или сразу гуннского пленника?

Римский офицер понял гота правильно, подхватил шутку:

— Я его пока не балую. Думаю, благодарен будет и за свининку.