Слишком взрослая жизнь

Никас Славич, 2021

Многие люди сходят с ума после двадцати пяти лет. Причины неизвестны простым смертным, но на Гавайских островах живут миллиардеры, которые знают, в чём дело. Они захватили власть над всей планетой благодаря созданию исоргов – искусственных организмов, выполняющих волю своих хозяев. Однако люди начинают стремиться к свободе, а исорги – к неподчинению. Неумолимый ход событий приводит к восстанию – пламя войны распространяется по всей планете. А вскоре возникает и новая проблема – на Землю прилетают инопланетные захватчики… И лишь природа может дать людям новые сверхспособности, чтобы устоять перед угрозой уничтожения. Рекомендуется любителям фантастики, киберпанка, антиутопий.

Часть первая

Виталий. Запись № 1. Город 33

Осеннее солнце ярко осветило комнату сквозь не закрытое занавесками окно. Я лениво потянулся, встал с кровати и разутым прошлёпал в уборную. День начинался обыкновенно, но в душе́ поселилась смутная тревога. Предчувствие перемен не покидало всё утро.

Я заглянул в соседнюю комнату. Сестра Ольга безмятежно спала. Она всю ночь провела за компьютерными играми. Отец сидел в уголке и гулюкал. Он сошёл с ума, когда мне исполнилось всего шесть лет. Мама ночь просидела перед визором и широко раскрытыми неспящими глазами пялилась в потемневший широкий экран на стене (слышал от друга, что люди называли прибор телевизором, но быстрый темп жизни и стремление сокращать слова дали другое название).

Тяжело вздохнул и покачал головой. Мама лишилась разума вскоре после моего пятилетия. С того дня мы с сестрой вынужденно ухаживали за родителями.

Я подключил к разъёму визора зарядное устройство, присел на кровать и задумался. Неужели стану «овощем» подобно родителям? Почему все обречены на безумие?

Плохо, если ребёнок не хочет взрослеть. Но я не желал становиться таким — полубезумным идиотом, и благо ещё мирным. Сверстники махнули рукой — если станем сумасшедшими, то нескоро, а пока живём и наслаждаемся всеми доступными удовольствиями.

Роковая дата — двадцать пять лет. Не знаю, почему, но все горожане (а деревень и сёл, поговаривали, не осталось, их снесли), когда доживали до первой серьёзной вехи, теряли рассудок и оставались помешанными до смерти. В европейских странах продвинутая молодёжь пришла к власти и приняла закон об эвтаназии по достижении сорокалетнего возраста. В интернете поговаривали, что её применят по всему миру и низведут число лет до тридцати. Но у нас в России медлили.

Люди потеряли счёт годам, и никто не помнил, когда началась пандемия безумия. Если судить по старым фильмам и передачам, что крутили по визору, раньше взрослые вели себя вполне вменяемо. Но потом произошёл кошмар. Есть одна архивная запись — её, наверное, смотрели все. Увиденное вызывало отвращение, омерзение: тысячи людей на своих рабочих местах, в домах и на улице буянили, крушили мебель, изображали животных. Те, кто ещё оставался в здравом уме, вкалывали им успокоительное. Другие сумасшедшие прыгали с высоты, бесславно прерывали жизнь. Третьи мычали, ползали по асфальту или полу. Бесстрастный молодой репортёр сообщал: «Неприглядную картину увидели сегодня жители городов по всему миру. Вирус безумия возник из неизвестного источника и поразил всех взрослых людей. Мы предполагаем, что сумасшествие ещё не охватило молодых людей в возрасте до двадцати пяти лет, но поразило всех, кто старше. Обезумели все: обычные работники и гениальные учёные. Некому найти средство от неизвестной болезни».

То, что мы увидели по визору, не полностью отражало правду. Восемнадцать лет назад отец рассказывал, что вспышка безумия распространялась постепенно, вспыхивала то в одном городе, то на следующий день — в другом; этот репортаж засняли, видимо, когда страшная болезнь охватила весь мир. В первую очередь вирус поразил двадцатипятилетних, затем — всех, кто старше. С тех пор мы живём вместе с идиотами, без малейшей надежды справиться с неизвестной болезнью, поскольку провалились все попытки молодых учёных разобраться в произошедшем.

Я резко поднялся с кровати, надел серую, полинявшую от времени футболку (новой одеждой разживались не все — однотипные костюмы нечасто изготавливали на автоматической фабрике), посмотрел на отражение в зеркале. Угловатое и бледное от постоянного беспокойства за родных лицо; русые волосы отросли до плеч — неохота стричь; тёмная бородка; глаза с необычными зрачками — синий цвет переходит в зелёный. И некрасивые морщины на лбу и щеках.

Мне двадцать четыре года. Не хочу терять разум. Почему отличаюсь от беззаботной молодёжи? Сказалось воспитание отца — когда он ещё не стал сумасшедшим, всегда твердил: «Не повтори, сынок, моей ошибки — я потратил время на развлечения, смирился и не искал способы справиться с безумием».

Я тяжело вздохнул, отбросил прочь воспоминания и отправился на работу — чтобы содержать родителей, нужны деньги. Да и сестра ждала ребёночка, потому я не любил, когда она, будучи на седьмом месяце, ночи просиживала за компьютером. Вообще терпеть не могу игры. Попробовал их на «вкус» лет в пять и забросил. Знакомые считают меня отсталым: у них почти все разговоры касаются игр. Мне плевать; они не задумываются о будущем. Похоже, не верят, что пройдёт несколько лет — и станут помешанными.

Мы с другом Михаилом работаем на фабрике по производству псевдопродуктов — ими питаются все. Что такое настоящая еда, мы знаем лишь благодаря визору и старым сериалам и передачам — новых никто не снимает, актёрское искусство вымерло. Молодёжь интересуют компьютерные игры, бесплатный интернет и вечерние безудержные тусовки. Последние я не посещаю — не по пути со странными людьми. Они дёргаются в безудержном ритме под оглушительную музыку. А если это верный путь к сумасшествию? Тогда не лишне уберечь себя от подобного «удовольствия».

Повседневная рутина поглощала меня полностью: работа на фабрике, забота о сестре и родителях, встречи с друзьями — всё это сливалось в нескончаемую вереницу дней, медленно и неотвратимо приближало к роковой дате. Все поневоле смирились, что обречены на безумие, да и не видели выхода из ситуации. Покинуть город, расстаться с привычным укладом — для меня и других людей подобная мысль сродни сумасшествию: не выживем за пределами привычного цивилизованного мира.

Поэтому мы с Михаилом — другом с соседней улицы — в очередной раз неохотно плелись на работу. Мелькнула мысль: даже не знаю, как произвожу псевдопродукты. Весь труд — встать возле угловатого аппарата высотой до плеч и нажимать соответствующие инструкции кнопки. Я выбирал продукт и сверялся с дисплеем, сколько различных ингредиентов осталось. Михаил рассказывал, что однажды подменял знакомого и загружал компоненты в другой прибор. Он недоумевал: почему рабочим толком не расскажут о тонкостях технологии? Если случится поломка, кто починит аппараты?

Тёмно-синие солнечные панели домов жадно впитывали утреннюю энергию светила. Чахлые деревья ещё не сбросили листву; люди в это время обычно собирали урожай — так показывали по визору. В передачах мы видели фрукты и овощи (подобные я производил на фабрике), но внешне куда более аппетитные.

Наш городок повсюду окружён лесом; никто не ходит вглубь чащи. Поговаривали, что посреди неё есть имение, где жители не обезумели — но никто не рисковал проверить это. Люди отвыкли путешествовать; ездить по дорогам не желали, ненужные старые машины годами ржавели на свалке близ города. Но в интернете американцы хвалились, что всё ещё наслаждаются экстремальными скоростями и рассекают по дорогам на автомобилях.

Всё, что крутили по визору, выглядело дико и непривычно; мы не хотели повторять прошлое. С раннего возраста дети вели слишком взрослую жизнь: торопились насладиться всеми возможными удовольствиями. Курс обучения сводился к рассказам ещё не сошедших с ума родителей плюс тому, что ребята изучали по визору или на мониторе компьютера. С трудом читать и считать, коряво писать — всё образование. А других детей, кого мамы родили в 23 или 24 года, воспитывали и́сорги — неотличимые от людей клоны со встроенными чипами, имплантатами и неизвестно, чем ещё. Рослые, худощавые, они внешне выглядят подобно обычным парням и девушкам — но в общении с лихвой выдают, что им чуждо всё человеческое. Их голоса — обычные, но все слова исорги произносят с металлическими, неживыми, механическими интонациями, без малейшего проявления чувств. «Няни» воспитывают детей с рождения или с трёх-четырёх лет. Они тоже не способны выражать эмоции.

К нам с сестрой, когда обезумел отец, на семь месяцев приставили клона, что мы сочли оскорбительным: они обычно воспитывают трёхлеток или присматривают за малышами в детдомах, если те остались без надзора родителей в возрасте одного-двух лет. Нам поневоле пришлось смириться и поблагодарить их — исорги вместо умалишённых взрослых поддерживают порядок и обеспечивают людей интернетом и ингредиентами для псевдопродуктов.

Не знаю, почему, но я не собирался ни жениться, ни заводить детей. Все говорили: «Чего медлишь? Не успеешь потомство оставить». Но я всё не решался найти себе пару; просто не хотел, чтобы дети вместо отца видели пускающего слюни идиота.

Мы с Михаилом пробрались сквозь извилистые улочки города к фабрике и на секунду остановились возле входа. Перед нелепой четырёхэтажной конструкцией с арками, портиками и никому не нужными балконами — подобные дома не раз мелькали по визору. Мне предлагали устроиться на работу по прокрутке старых передач и фильмов, но я не соглашался, считал этот труд ненужным. Да и кому понравится вставлять нелепые программы в эфир визора, популярного среди умалишённых взрослых?

На первом этаже фабрики сбоку от входа расположился магазин, где исорги продают всё, что мы изготовляем. На двери приклеили нелепое объявление:

АЛКОГОЛЬ И СПИРТОСОДЕРЖАЩУЮ ПРОДУКЦИЮ

РЕАЛИЗУЕМ ТОЛЬКО ЛИЦАМ ДО 25 ЛЕТ

— Смешно: думают, что взрослые смогут самостоятельно прийти в магазин и купить себе выпивку! — с ухмылкой сказал Михаил.

— Да они по дому еле передвигаются, что говорить о городе! — добавил я.

Возле входа в закрытый с утра магазин бубнили трое молодых алкашей, на вид не более двадцати лет. К выпивке, ненатуральной, как и все продукты, я относился настороженно и не пил.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Михаил отправился дальше, а я прошёл к закреплённой за мной установке. Три часа потрудился и домой — такой график у всех, неважно, где работаешь — на фабрике, в визор-студии или в другом месте. Каждый сотрудник имел право забрать себе часть произведённой им за смену продукции.

Сегодня я поработал ударно, потому под пристальным взором видеокамеры — лучше не брать лишнего — взял три псевдояблока для себя, захватил бананы для сестры, четыре батона и шесть сосисок для отца с матерью. Ольге их не давал: ждала ребёнка; вдобавок покрывалась аллергической сыпью, когда ела якобы «мясные» псевдопродукты (что такое мясо, мы толком не знали, никто не умел содержать животных и ухаживать за ними).

Михаил сказал, что задержится: хотел произвести побольше еды для братьев и сестёр. Ему тоже скоро исполнится двадцать пять лет. Друг надеялся, что родственники в благодарность за всё позаботятся о нём, когда лишится рассудка. Михаил смирился с тем, что обречён на сумасшествие.

Я посоветовал ему бороться с неизвестной болезнью во что бы то ни стало. Попрощался, сложил продукты в пластиковый пакет и отправился обратно домой. Троица всё ещё сидела на скамейке, невпопад распевала на всю улицу пьяными голосами похабную песенку. «Алкашня!» — подумал я и поспешил мимо них. Подобные личности всегда выбирали вечернюю двухчасовую смену, чтобы поменьше работать. Исорги часто вкалывали им отрезвляющие лекарства.

Прошёл сотню метров и почувствовал: на плечо опустилось что-то тяжёлое. Резко развернулся, увидел взмах чёрных крыльев птицы. Она слетела с меня и села на раскрошившийся от времени асфальт. «Ворон», — вспомнилось название из пособия, скачанного в интернете.

Странно… Обычно никто к нам в город не залетает — звери и птицы живут в лесу. Голуби, судя по фильмам с экрана визора, раньше в обилии водились в крупных поселениях, но в наши времена редко появлялись поблизости от людей — и никогда не клевали крошек псевдохлеба, рассыпанных щедрой мальчишеской рукой.

Мы торопились прожить всю человеческую судьбу за отведённые двадцать пять лет и позабыли, что такое природа. Огромный ворон матовыми глазами посматривал на меня, чудился неведомым и диким существом. Я наклонился к птице и спросил, не ожидая ответа:

— Зачем ты прилетел?

Ворон мягко клюнул меня по ладони, каркнул и встопорщил крылья. Он важно двинулся на когтистых лапах к лесу.

«Неужели хочет сказать — следуй за мной?» — растерянно подумал я. И через секунду, не отдавая отчёта, что делаю, двинулся за вороном робкими шагами. Лес приближался; я несмело посматривал на живую «изгородь» из деревьев и кустарников. Их названий толком и не знал!

Я ощутил голод и машинально достал яблоко. Откусил… и поморщился. Оно отвратительно горчило — наверное, сегодня поставили некачественные вкусозаменители. С отвращением выплюнул то, что разжевал. Я резко остановился. Ворон топтался на месте и топорщил крылья в нетерпении.

Поневоле я задумался: плохо, что подобные продукты едят люди — а ведь низкопробные заменители вкуса попадаются нередко. Зачем тружусь на фабрике, изготовляю подобную отраву? Чтобы прокормить сумасшедших родителей? Им без разницы, чем питаться. Чтобы дать пищу людям? А не станут ли они от ненатуральной еды ещё более сумасшедшими? И точно вредно есть подобные яблоки Ольге в ожидании ребёнка.

Я медленным движением потянулся к следующему фрукту. Достал, осторожно откусил… и выплюнул. С досады бросил на асфальт оба отвратительных яблока. «Ненатуральная пища точно вредна», — подумал я.

Вспомнился один случай. Однажды я наблюдал за мамой и заметил: не переключает канал целых полчаса — для неё рекорд. Заинтересовался, что показывают, и увидел передачу из архива местного телевидения. На экране женщина ходила по живописному саду среди плодовых деревьев — наши чахлые городские им не чета. Неуловимо знакомый голос мягко комментировал, объяснял, что женщина и её ныне покойный муж завели сад. Пятнадцать лет она ухаживает за деревьями и цветами, каждый год собирает немалый урожай. Крупными кадрами показали корзинки, где лежали аппетитные яблоки, сочные и крупные, красивей тех сморщенных, что выдавал прибор у нас на фабрике. Появилось желание немедленно залезть внутрь транслируемой картинки и попробовать их. Босоногий мальчонка с аппетитом поглощал крупные сливы — у мамы и у меня слюнки потекли!

…Я с кислой миной посмотрел на третье псевдояблоко. Оно наверняка невкусное. Несбыточное желание овладело мной: попробовать тех настоящих яблок, что собирали женщина с сыном. Если передача, судя по титрам, из местного архива, то сад рядом.

Ворон двинулся к лесу. Я отбросил в сторону пакет с псевдопродуктами. Решимость овладела мной. В голове завертелись мысли: «Хватит слишком взрослой жизни! Не стану идиотом! И хочу попробовать настоящие продукты… Найду тот сад! Если отыщу его, то вернусь к Ольге. Угощу её настоящими фруктами, а не теми поддельными, что изготовляю на фабрике!»

Отринул страх и вступил вслед за вороном под полог леса. Природа встретила удивительными трелями птах и мягким шелестом ветра в кронах деревьев. Улыбнулся этому и пошёл за птицей — подарком судьбы. «В этом спасенье: возможно, там не лишусь рассудка. И главное — найду сад и узнаю о настоящей детской жизни», — подумал я.

Чем дальше следовал за вороном в лесные дебри, тем больше сомневался. Энтузиазм постепенно ослабевал. Оглянулся мельком и не увидел пути обратно в город — деревья и кусты загораживали обзор. Что, если заблужусь и пропаду в настоящем лесу? Но эту мысль перебила другая: а какая разница, где пропадать, если в городе обречён на безумие?

Я встрепенулся и, не оглядываясь, пошёл за странным вороном.