Агент угрозыска

Наталья Собакарь, 2023

Сотрудники уголовного розыска думают, что Семен Карагач помогает им искать бандитов. Бандиты думают, что Семен ищет царское золото. Сестра его погибшей жены думает, что он ищет ее убийцу. Его новая любовь думает, что он помогает ей отомстить за смерть отца. Что думает сам бывший взломщик сейфов, а ныне агент уголовного розыска Семен Карагач, вы узнаете в конце этой истории.Москва, 1925 год. Это было время, когда угрозыск еще не переехал на Петровку, 38. Время НЭПа, когда делались и терялись состояния, когда бандитов в столице было больше, чем тех, кто их ловил. Время, когда выбор между добром и злом приходилось делать каждый день.

ГЛАВА 8

Пивная «Встреча» на Петровке была местом бойким. Хотя грубо сколоченные деревянные столы и такие же стулья были слишком просты для взыскательной публики, но пол был посыпан опилками, которые радушно принимали в себя литры пролитого липкого пива, после чего сметались и заменялись свежими.

Мутный свет выхватывал из темноты тусклые лица. Их движения были медлительны, глазам требовалось усилие, чтобы опознать собеседника. Здесь было много бывших людей, тех, чей мир поделился на до революции и после. И все, что после, причиняло им невыносимую боль.

Они приходили в пивную, чтобы перекинуться парой слов с такими же обломками старого мира, чтобы посмеяться над потугами новых властей, над их самоуверенной попыткой управлять огромной страной, над убогостью новых контор, которые унаследовали весь набор бюрократических проволочек старых.

Воистину легче построить новый мир, чем найти в него новых людей.

Большинство гостей заведения были одеты в поношенные пальто и тужурки, перешитые из шинелей. Семен Карагач в своем пиджаке с шарфом на шее выглядел настоящим франтом. Он пробежался скучающим взглядом по залу, пока не заметил в углу пожилого господина, который протирал пенсне. У него был вид человека, пришедшего сюда не для удовольствия, а по делу.

Семен взял кружку пива и подсел за его столик:

— Здорово, Папаша. Товар берешь по-прежнему или завязал?

Пожилой господин водрузил пенсне на нос, оглядел молодого нахала и спокойным голосом ответил:

— Молодой человек, вы ошиблись адресом. Я не покупаю вещи. Я культурно отдыхаю, пью пиво. И я вас не знаю.

Карагач понимающе кивнул. Открываться незнакомцу станет либо последний глупец, либо человек, посаженный сюда в качестве приманки для глупцов. Человек в пенсне не походил ни на того, ни на другого. Карагач глотнул пива, вытер пену с верхней губы и наклонился ближе к собеседнику.

— Возможно, вы слышали об Иване Саввиче Красавине, знаменитом медвежатнике, — начал он.

— Возможно, — не стал отрицать Папаша.

— Например, историю как он работал в Камышине сейфы Волго-Камского банка.

— Что-то припоминаю.

— А не было ли в том рассказе таких подробностей, что он и его помощник вскрывали два сейфа одновременно. И помощник, некий брюнет из Ростова, вскрыл быстрее мастера.

— Такое не забывается.

— Этот брюнет перед вами.

Папаша немного расслабился и даже выдавил нечто похожее на улыбку.

— Время нынче тревожное, — пояснил он свою настороженность. — Приятно, когда вот так, через общих знакомых. Чем могу служить?

— Хотелось бы толкнуть одну вещь, а то я поиздержался.

Из внутреннего кармана пиджака Карагач вынул кольцо и положил его на стол, прикрывая от остального зала пивной кружкой. Папаша снял пенсне, достал из кармана лупу, чтобы рассмотреть предмет ближе.

К крупному продолговатому изумруду тела крепились камни поменьше, собранные в форме крыльев. Два сапфира были глазами, которыми эта переливающаяся бабочка смотрела на мир.

По правилам покупатель должен был изобразить скептицизм и сомнения в подлинности вещи, а оскорбленный продавец с жаром его разубеждать. После продолжительных торгов они должны были сойтись на приемлемой для обоих сумме, после чего разойтись, довольные сделкой. Но Папаша понимал, что сидящий перед ним человек не нуждался в дешевых представлениях, поэтому сразу перешел к делу.

— Вещь редкая, цены немалой, — признал он.

— Маменькина память, — пояснил Семен. — Никогда бы не продал, но деньги нужны.

— У меня таких денег нет.

— Но вы человек опытный и знаете, у кого такие деньги есть.

Папаша сделал неопределенный жест бровями.

— Сведите меня с этим человеком. Ваши труды не пропадут даром.

— Я поспрашиваю, может, кто и заинтересуется, — кивнул Папаша. — Заходите вечером.

Карагач кивнул и вернул перстень в карман.

Пока они с Папашей ностальгировали о прежних временах, а расторопный половой сгребал мокрые опилки и заменял их свежими, трое агентов угрозыска шли по Камергерскому переулку. Апрельский ветер, приятно освежавший первые пять минут, стал залезать под пальто, пиджаки и даже рубахи, пронизывая до костей.

— Надо было машину взять, Федор Петрович, — недовольно сказал Коля Евсеев. — Так мы задубеем.

— На машине карданный вал полетел. Мне водитель наш с утра плакался, — отозвался Шугарин. — Вообще доктора советуют гулять. Полезно, говорят, для здоровья.

— Не по такой же погоде, — поежился Костанжогло.

— Я слышал в управление новые «Фиаты 502» привезли. Черные такие, длинные, гладкие. Шины как у них поют — музыка! Вот бы нам бы такой, Федор Петрович, — частил Евсеев. — Очень было бы полезно для здоровья. А то как на задержание едешь, молишься всю дорогу, чтоб на этом корыте мотор не заглох.

— Молиться сотруднику угрозыска по должности не положено. Так что ты это прекращай, Коля. Вот возьмем Белецкого, тогда будет с чем к начальству идти. Пока нам новую машину давать не за что, — отрезал Шугарин. — Ты мне вот что лучше скажи, зачем, по-твоему, Семен взял кольцо?

— Он знает, чье оно.

— Это и так ясно, что сбежавшей дамочки, — сказал Костанжогло. — Она, поди, и на квартиру наводила.

— Это что же выходит, Карагач ее знает? — Шугарин остановился у тумбы, где висели афиши Художественного театра. Коля вопросительно посмотрел на начальника, тот махнул рукой, и Коля достал папиросы. Григорий позаимствовал одну, и они закурили, прикрываясь афишной тумбой от ветра.

— Я одного не понимаю, — продолжил Шугарин, — зачем ему от нас прятаться?

— Может он только играет раскаявшегося, а в душе как был бандитом, так и остался, — прохрипел Костанжогло.

— Документ у него настоящий. По описанию подходит. Я звонил начальнику Ростовского угрозыска, он все подтвердил, что Семен рассказал. Он ведь медвежатником был, а это аристократия воровская. — Шугарин посмотрел на Костанжогло. — Скажем, ты сейф вскрыть можешь?

— Я честный человек, мне это без надобности.

— Предположим в сейфе важные документы, а ключ честный человек, вроде тебя, потерял, — продолжал допытываться Шугарин. Григорий затянулся папиросой и неопределенно пожал плечами. — Тут грубой силой не обойтись. Знания инженерного дела нужны, да и по металлу работать надо уметь. А еще, бывает, шифры ломают. Это я себе даже представить не могу как.

— Вы так говорите, как будто он уникум, — усмехнулся Коля. — Обыкновенный уголовник. Только странный.

Шугарин оглядел его с ног до головы.

— Я, Коля, смотрю на твои ботинки и тоже думаю, что ты странный. Как может агент советского угрозыска носить такие штиблеты? Ноги-то поди мерзнут?

— Ничего вы в моде не понимаете, Федор Петрович. — Коля залюбовался своими ботинками. — Это же «шимми», самый шик.

— Где ты, простой опер, берешь такие дефицитные вещи? — поинтересовался Костанжогло.

— Тебе какая разница? Ты же все равно не наденешь.

— Почему это?

Коля с сожалением оглядел кожаную куртку, галифе и стоптанные ботинки Костанжогло.

— Видишь ли, Гриша, в искусстве есть такое понятие как «образ», — начал Евсеев тоном заправского лектора. — Так вот, только благодаря мандату и нагану люди воспринимают тебя серьезно. Если тебе дать модные ботинки, пальто и шляпу, тебя же никто бояться не будет.

— Мне не надо, чтобы меня боялись. Мне уважение нужно, — насупился Костанжогло.

— Так с нашим контингентом этот одно и то же. Если боятся, значит, уважают. Ведь так, Федор Петрович?

Коля ожидал поддержки, но мысли Шугарина были далеко.

— Как хоть оно выглядело, это кольцо? — спросил он.

Костанжогло достал листок бумаги и протянул Шугарину. Тот развернул и увидел крупный карандашный набросок перстня в форме бабочки.

— Когда это ты успел? — удивился Коля.

— Пока ты ботинки свои модные шнуровал.

— Красивое какое, — оценил Шугарин. — Надо показать это ювелирам, может, опознает кто. Он еще раз внимательно посмотрел на рисунок, где прорисованные тени и блики придавали камням объем. — Как только всех бандитов переловим, ты, Григорий, пойдешь учиться на художника.

— Да какой там художник, — махнул рукой Костанжогло. — Я в Питере чертежником работал у одного архитектора. У него и нахватался.

Всего в сегодняшнем списке значились восемь ювелирных магазинов, которые им предстояло обойти. Костанжогло предложил разделиться и взял на себя три самых дальних. Шугарин одобрил предложение, и они разошлись.

В первом магазине, куда зашли Шугарин с Евсеевым, приказчик сначала нахмурился, видя неказистых покупателей, но при виде удостоверений рассыпался в любезностях. К сожалению, подобного кольца он не видел. Двое его коллег в других заведениях также ничем не смогли помочь.

И лишь в четвертом магазине седовласый продавец опознал рисунок.

— Это перстень княгини Юсуповой из гарнитура под названием «Махаон». К нему еще серьги полагаются, — рассказал он. — Делал его покойный ювелир Карл Густавович Энгер.

— И где теперь та княгиня? — поинтересовался Шугарин.

— Говорили, что она уехала за границу.

— Тогда как перстень мог попасть к преступникам? — спросил Евсеев.

— Я могу только предполагать, — развел руками продавец. — Обычно люди не продают фамильные драгоценности. Разве что им нужны деньги.

— Кому они нынче не нужны? — вздохнул Шугарин. — Вещь, как я понимаю, дорогая. Если бы грабитель захотел продать ее, к кому бы он обратился?

— Совершенно точно не в приличный магазин, — решительно ответил продавец. — Мы всегда отслеживаем историю вещи, иногда даже знакомим продавца и покупателя, чтобы подтвердить законность сделки.

— И в других магазинах также делают?

— За всеми не уследишь, — признался продавец. — Но вообще-то мир у нас маленький. Все всех знают. — Приказчик вернул рисунок Шугарину. — Нужного вам человека ищите среди барыг, скупщиков краденого. Эти люди вопросов не задают.

Немолодой человек в длинном темном пальто неторопливо шел по Мясницкой улице. Строго говоря, новые власти именовали ее Первомайской, да только называли ее так лишь вагоновожатые трамвая, который по ней ходил и то исключительно по служебной необходимости.

В руках немолодого человека была трость, придававшая ему солидность и респектабельность. Уверенный взгляд с оттенком превосходства вызывал в памяти образы деловых людей, издавна облюбовавших этот район Москвы для своих контор. Похоже, что новая власть нуждалась в них не меньше старой. Иначе зачем бы она объявила новую экономическую политику, дав возможность заработать человеку с умом, связями и капиталом.

Человек с тростью свернул в Большой Златоустинский переулок и несколько замедлил ход. Проверив, не следит ли кто за ним, он свернул направо в переулок, который новые москвичи называли Лучниковым, а старые Георгиевским. Пройдя несколько зданий, оглядевшись и убедившись, что никого подозрительного рядом нет, он нырнул в арку.

Москва известна тем, что если вы ходите только по широким улицам, то можете никогда не узнать о той бурной жизни, что кипит в лабиринтах проходных дворов. Это были те самые дворы, через которые революционеры бегали от жандармов и агентов охранного отделения. Теперь они стали местом встречи людей, не жаловавших власть революционеров. Названия режимов меняются, проблемы с законом остаются.

Человек с тростью замедлил ход и, увидев худую фигуру в сером у стены, направился к ней.

— С ювелиром нехорошо получилось, — сказал человек с тростью вместо приветствия.

— Вы, Папаша, меня позвали, чтобы лекцию прочитать? — огрызнулась фигура. — Не тратьте время. Я свое отучился. Сам лекции читать могу.

— Не горячитесь, господин Белецкий, я не хотел вас обидеть. Я всего лишь объясняю вам, как человеку приезжему и не знакомому с тонкостями местного бизнеса, что у нас принято отнимать деньги, а не жизнь. Это гораздо более выгодное предприятие, поскольку деньги можно отнимать много раз, а жизнь только один.

Тонкие губы Белецкого исказила презрительная усмешка, но он промолчал.

— Ко мне сегодня человек приходил, — продолжил Папаша. — Кольцо показал на продажу. Общих знакомых назвал, так что человек не случайный.

— И почему он мне должен быть интересен?

— Колечко это из гарнитура «Махаон» княгини Юсуповой, что было среди других драгоценностей в польском саквояже.

Глаза его собеседника лихорадочно забегали, он жадно сглотнул, но тут же взял себя в руки и, чтобы изобразить равнодушие, зевнул, прикрыв рот тонкими пальцами.

— С чего вы взяли, что оно то самое? — нарочито равнодушно спросил Белецкий.

— Вы, молодой человек, напрасно искусством не интересуетесь. При случае зайдите в галерею Третьякова. Там на первом этаже выставка дореволюционных русских художников. Третьим справа висит портрет княгини Юсуповой. Так вот перстень этот у нее на пальце. Ошибиться невозможно. Еще и серьги в ушах с такими же камнями.

— Как выглядел тот брюнет? — спросил Белецкий.

— Среднего роста, плечистый, глаза ясные. Похоже, что недавно с юга: слишком загорелый для наших краев. Говорит медвежатником был, с Ваней Красавчиком работал.

— Шрам на шее у него, — Белецкий показал на свой воротник. — Угадал?

— Шрама не видел. Шею он шарфом замотал.

— Это Сеня Карагач. Я ему тот шрам оставил. — Белецкий стал шарить по карманам. — Где же она?

— Что вы ищете?

— Фотография у меня была. Вместе снимались в Ялте в шестнадцатом году. Он тогда резвый был, молодой, нахальный. Сейфы открывал на спор. А потом влюбился, завязал. Такой талант профукал. — Белецкий прошелся по всем карманам. — Куда же я ее положил?

— Погодите, вы что же, эту фотографию с собой носите? Чтобы вас по ней опознали? — Папаша всплеснул руками.

Белецкий его не слышал. Лицо его раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, голос вибрировал.

— Я чем больше о том саквояже думаю, тем больше вижу, что это Карагача работа. Увидел большой куш, не выдержал соблазна. Вся его завязка тут же прошла. Узнаю темпераментного Сеню. Встречу назначайте на сегодня.

— Сколько у вас человек? — спросил Папаша.

— Трое. На одного хватит.

— А если он не один придет?

— Карагач не любит компании. Он всегда в одиночку работал.

— И, тем не менее, надо бы соломки подстелить. Я вам еще трех молодцев пришлю. Умом небогаты, но стреляют отменно.

— Договорились. Скажете ему, пусть приходит к девяти на Винякинские склады.