Адвокат инкогнито

Наталья Борохова, 2010

У адвоката Елизаветы Дубровской никогда раньше не было такого необычного клиента! Известный ученый, уважаемый профессор университета Аркадий Соболев обвиняется в… изнасиловании и попытке убийства лаборантки! Но ведь он верен своей жене Виктории, у них двое очаровательных детишек и вообще просто идеальная семья… Что же тогда случилось после празднования дня рождения супруги, когда та улетела в срочную командировку, а Аркадий остался в банкетном зале наедине с Софьей Кисловой? Наутро он проснулся один в гостиничном номере, абсолютно ничего не помня о вчерашнем вечере… Начав знакомиться с материалами дела, Елизавета сразу заподозрила, что в показаниях жертвы есть какой-то подвох!

Глава 5

Аркадий и не подозревал, что на планете Земля есть еще иной мир, кроме того, в котором он жил до недавнего времени. Конечно, он обитал не во дворце, да и общался в основном с обыкновенными студентами и своими научными коллегами, но все-таки его мир, наполненный шорохом книжных страниц, звонками на перемену, лекциями и семинарами, научными статьями и монографиями, был далек от реальности, в которой он оказался. Здесь отвратительно пахло дешевым табаком и мочой. Здесь люди говорили на русском, но почти непонятном ему языке. Здесь все предложения строились в повелительном наклонении, а там к нему относились с почтением, как к личности, как к человеку, его мнением интересовались, его авторитет признавали. Здесь он был никем, этаким жалким подонком, которого можно бесцеремонно ткнуть к спину, беспричинно выругать. Он словно выпал из родного, теплого и уютного гнезда, оказавшись на другой планете, населенной злобными существами в форменной одежде. Это падение казалось ему очень болезненным.

То, что делали с ним, казалось, придумали специально для того, чтобы втоптать человека в землю, смешать его с навозом, а потом, вонючего и испачканного, кинуть в кучу из других таких же людских экскрементов. Он, подавив протест, терпел все. Терпел, когда ему делали смыв с полового члена и счесывали волосы с лобка, когда брали образцы крови и подногтевого содержимого. Он слышал оскорбительные слова и не мог ответить. Он стоял перед этими людьми обнаженный, подавляя стыд и чувствуя, что покрывается гусиной кожей. Предмет его мужской гордости был выставлен напоказ, как орудие преступления, а врач в грязном белом халате производил над ним нехитрые манипуляции. Аркадий даже не спрашивал, зачем это все им нужно, настолько был подавлен и растерян. А люди с другой планеты, кажется, и не подозревали, что для обозначения частей человеческого тела и отдельных, вполне понятных, с точки зрения биологии, действий могут использоваться пристойные выражения, а не мат и похабщина.

«За что? — вертелось у него в мозгу. — Что я сделал не так? Чем заслужил такое отношение?»

Как ни старался, Аркадий Александрович так и не смог вспомнить события минувшей ночи. Все заволокло плотным туманом, сквозь который прорывались отдельные реплики и неясные картинки, как кадры из недосмотренного фильма. Он плохо помнил даже саму Софью, в изнасиловании которой его подозревали. Ощущал что-то очень мягкое и податливое в своих руках, видел светлые волосы, чувствовал запах дешевого шампуня, но черты лица расплывались, словно стертые губкой, оставляя после себя только неясное белесое пятно. У них что, была связь?

Соболев не мог припомнить, с чего вдруг ему так приспичило, и он, бросив детей, поплелся в ночь за какой-то женщиной в гостиницу. Зачем? Господи, он был пьян, отвратительно пьян. Неужели он ее изнасиловал? На его груди были свежие царапины, которые врач, издевательски улыбаясь, показывал одному очень наглому оперативнику. Это что, свидетельство того, что она сопротивлялась? Ужас какой! В мире столько женщин, юных и обворожительных, способных подарить ему ласку и любовь, а он кинулся на какую-то белобрысую тетку из ресторана, внешность которой даже не удосужился запомнить. Да и лет-то ей сколько было? Тридцать? Сорок? Или больше? Полная нелепость.

И вот теперь он, человек с высшим образованием и научной степенью, сидит на табурете, привинченном к полу, в крошечном помещении с окошком под самым потолком и ждет. Чего?

— Аркадий Александрович, вы меня слышите?

В ушах звучал чей-то мягкий, участливый голос, очень непохожий на те, напоминавшие ему лай сторожевых собак, которые ему довелось здесь услышать. Соболев поднял голову и натолкнулся на сочувственный взгляд молодого человека в обычном костюме, без галстука.

— Ну, как вам здесь?

Усмешка исказила его губы. Что он мог ответить?

— Сигарету хотите?

Вообще-то Аркадий не курил. Давно бросил. Но сейчас сложилась ситуация, когда вдруг очень захотелось закурить снова. Он взял сигарету из рук молодого человека. Тот поднес зажигалку.

— Я — ваш следователь. Моя фамилия Чирков. Я буду вести ваше дело.

О боже! Неужели ему наконец повезло и его делом займется не один из тех негодяев, которые громко ржали, когда он снимал с себя трусы, а приличный молодой мужчина с правильным выговором и сочувственной улыбкой?

— Я понимаю, каково вам здесь оказаться. Вы — не наш типичный клиент, не какой-то там разбойник или бандит, вы человек, попавший в трудную ситуацию…

Соболев слушал и кивал головой: «Да. Да».

— Здесь, конечно, не сахар, — продолжал сочувствовать следователь. — Отвратительно пахнет. Отвратительно кормят. Здесь не место для таких, как вы. Если бы все зависело только от меня, я немедленно отпустил бы вас домой…

Аркадий вынул сигарету изо рта и в безмолвной надежде уставился на Чиркова.

— Многое будет зависеть от вас, Аркадий Александрович. Мы должны убедиться в вашей лояльности, в том, что вы желаете сотрудничать со следствием и сделаете все от вас зависящее, чтобы мы как можно скорее выяснили все обстоятельства вашего дела.

— Я готов, — сказал Соболев.

Следователю такая решимость понравилась.

— Вот и отлично. Давайте вспоминать все по порядку. Фамилия Кислова вам знакома? Софья Кислова?

Аркадий покачал головой.

— Нет. Мне ее называл оперативный работник, но я так и не мог вспомнить, кто это такая.

— Хорошо. Тогда мы пойдем другим путем. Что вы делали четырнадцатого октября? Меня интересует вечер.

— Четырнадцатого октября у моей жены был день рождения. Мы отмечали его в ресторане.

— Кислова была в числе гостей?

— Не помню. Может быть.

— Вы ушли оттуда с женой?

— Нет. Моя супруга… ее зовут… Впрочем, неважно. Жена уехала в аэропорт. Я остался с гостями.

— Вы пили?

— Пил, — честно признался Аркадий. — Мне кажется, я сильно выпил. Обычно я довольно равнодушно отношусь к спиртному, но тут на меня что-то нашло. Бес попутал.

— Как вы ушли из ресторана?

— Ко мне подошла какая-то женщина… Или я к ней подошел. Мы стали разговаривать. Хорошо так, душевно. Потом, кажется, пошли в бар и опять пили и разговаривали.

— Вы можете описать ту женщину?

Лицо Аркадия страдальчески исказилось.

— Можете мне не верить, но я вообще мало что помню. Кажется, она была блондинкой лет тридцати…

— Ей тридцать девять.

— Тридцать девять? Старше, чем моя жена? О боже мой!

Чирков сочувственно улыбнулся.

— Ну что же, бывает… А как вы оказались в гостинице?

— Не помню.

— Но вы же не будете отрицать то, что были в гостинице?

— Нет, конечно. Если меня забрали из гостиницы, глупо говорить, что меня там не было.

— Разумно. И что же там произошло? Вы решили приударить за вашей знакомой?

— Приударить?!

«Хорошо, что он так деликатен», — подумал Аркадий, вспоминая, какой лексикон использовали оперативники.

— Все-таки опишите ваши действия, Аркадий Александрович.

— Я не помню.

Следователь оперся спиной о стену и покачал головой.

— Эдак у нас с вами ничего не получится, — расстроился он. — Вы не хотите говорить. Что, по-вашему, я должен писать в протокол? То, что вы ничего не помните?

— Но я на самом деле ничего не помню! — взмолился Аркадий.

— Тогда придется вспомнить. — Следователь достал из папки какой-то лист и, прокашлявшись, начал читать: — «Соболев повалил меня на кровать и начал сдирать одежду». Правильно написано?

Аркадий Александрович нервно сглотнул:

— Это… это она написала?

— Да, я читаю выдержку из заявления Кисловой для того, чтобы вы вспомнили все как следует. Так вы сдирали с нее одежду?

— Не помню… — начал было Соболев, но, увидев выражение лица следователя, осекся. — В принципе утром я нашел на полу розовый женский пиджак с оторванной пуговицей. Так что не исключаю…

— Вот и правильно, — одобрил следователь и опять обратился к заявлению. — «Соболев сорвал одежду и с себя. На его правой груди я заметила родинку…» Есть такая?

— Есть, — обреченно сдался Аркадий.

— Конечно, глупо отрицать, когда у нас есть акт вашего освидетельствования. Врач нашел у вас и родинку, и свежие царапины на груди и внизу живота. Значит, Кислова сопротивлялась?

— Значит, сопротивлялась, — опустил голову Аркадий.

— А вы запоминайте, запоминайте, — назидательно заметил Чирков. — Потом все повторите для протокола допроса. Нам не нужны ваши всякие там «не знаю» и «не помню»… Вы изнасиловали Кислову дважды. Один раз в естественной и один раз — в извращенной форме.

— В извращенной?! — воскликнул Аркадий. У него даже не хватило смелости спросить, что же имеется в виду.

— Анальное совокупление, — тем не менее коротко пояснил Чирков, внимательно глядя на Аркадия. — Вы признаете эти факты?

— Но я же пояснял, что не помню.

— По-вашему, у гражданки Кисловой есть повод оговаривать вас?

— Наверняка нет. Мы ведь едва знакомы, — прошептал Соболев.

— Я тоже так думаю. Значит, женщина не обманывает?

— Не знаю, что и сказать.

— Просто подтвердите ее слова. Большего от вас и не просят, — предложил Чирков. — Вы не беспокойтесь, врач осмотрел потерпевшую. Ее слова совпадают с данными медицинского обследования. Так что вас никто не просит оговаривать себя.

— Но если я подтвержу ее слова, меня отправят в тюрьму?

— Не думаю, — заверил его следователь. — Я отпущу вас под подписку о невыезде, а судья примет во внимание все ваши положительные характеристики с места работы, наличие детей, семьи…

— О боже! Значит, не удастся оставить это все в тайне?

Чирков пожал плечами.

— Процесс будет закрытым, поэтому обо всем узнает только ограниченный круг лиц. Так что я там говорил? Судья, учитывая вашу положительную личность и деятельное раскаяние, назначит вам условный срок.

— Это точно?

— Разумеется. Ну посудите сами, что вам делать в тюрьме?

Аркадий кивнул головой.

— А что там еще написано в ее заявлении?

Следователь передал ему бумагу, и Соболев начал разбирать неровные строчки, написанные торопливым почерком его ночной незнакомки. Не прошло и минуты, как он в сердцах бросил заявление на стол.

— Она пишет, что я хотел убить ее и скрыть тем самым следы преступления! — возмущенно воскликнул он. — Она пишет, что я душил ее. Это же бред!

— Почему вы говорите, что это бред, если, как утверждаете, ничего не помните? — спросил следователь, хитро прищурив один глаз. — Или все-таки что-то стали припоминать, а?

— Нет, я действительно ничего не помню! Но если я еще допускаю мысль, что по пьянке мог изнасиловать ее, то, хоть убейте, не могу себе представить, что собирался ее задушить. Я не преступник!

— Ну, хорошо, хорошо, — примиряюще откликнулся следователь. — Может, дамочка слегка сгустила краски. Мы, конечно, вам статью про покушение пока укажем. Не можем же мы игнорировать ее заявление! Но потом судья все это из обвинения уберет, и вы уйдете домой. Я тоже считаю, что вам незачем было ее убивать.

— Что от меня сейчас требуется? — устало спросил Аркадий.

— Всего ничего, — заявил Чирков. — Вы напишете заявление, в котором изложите события той самой ночи. Если плохо помните, можете указать все в общих чертах. Выпил, изнасиловал… Мы разберемся. А потом мы при адвокате вас официально допросим, и вы все повторите под протокол. Лады?

— Так, значит, у меня будет адвокат? — Аркадий словно почувствовал глоток свежего воздуха.

— Будет. Самый лучший, — заверил его следователь. — Хотите, я вам даже посоветую, кого пригласить? Шустрый защитник. Дела решает, как семечки щелкает. Кстати, бывший прокурорский работник. Вы с ним быстро найдете общий язык.

— Я в принципе согласен.

— Тогда вот вам бумага. Быстренько пишите свое чистосердечное признание, а я вызвоню пока адвоката. Да поспешите! Глядите, какая погода на улице хорошая, — подмигнул Чирков. — К вечеру будете дома с женой чай пить…

Он осекся на последней фразе, видимо, посчитав, что вряд ли его подследственного дожидаются вечером чай и блины со сметаной из рук улыбчивой, всем довольной жены. Потом следователь смущенно крякнул и исчез за тяжелой дверью с круглым стеклянным окошечком посередине…