Дом, в котором нас не будет

Наоми Эдкинс

Меня зовут Ванесса, мне семнадцать, и я живу в Долине Бессмертия. Жители нашего городка не имеют права покидать его пределы – от нас требуется беспрекословно следовать правилам, установленным основателями города три столетия назад.В этом году правила были нарушены, и теперь нам предстоит вспомнить одну из самых жутких традиций Долины Бессмертия. В ожидании этого дня я начинаю замечать присутствие рядом странного незнакомца. Я не знаю, кто он, но чувствую, что с его появлением что-то изменится…

2

На календаре было шестнадцатое августа. На улицах города было непривычно пусто. Люди покидали свои дома только по необходимости. Я же целыми днями сидела в своей комнате. Заниматься особо было нечем, поэтому я либо читала, либо что-то смотрела. Это были одни из самых спокойных дней в моей жизни. Ко мне редко кто заходил, зная, как я люблю одиночество, да и я сама редко спускалась к семье, разве что к столу. В общем, дни шли как нельзя лучше. Но рано или поздно это все равно должно было прекратиться.

В этот день дождя почти не было. После обеда небо более-менее прояснилось, и я решила открыть окно, пока дождь снова не начался. Стоило мне только подойти к окну, как меня тут же встретил тот же взгляд, который я не видела целые сутки. На этот раз он смотрел на меня дольше, чем обычно, чего никогда раньше не было. Мне стало не по себе, я открыла окно и отошла. Первой мыслью было то, что папа все же поговорил с ним, а значит, есть вероятность, что он может больше не прийти. Времени не было, это был мой шанс. Я быстро, но не привлекая внимания спустилась вниз. На кухне сидела мама, она читала какой-то до жути скучный роман, один из тех, в которые погружалась с головой, но меня она заметила.

— Куда ты собралась? — обратилась она ко мне.

— Впервые за долгое время нет дождя, — пояснила я, — хочу насладиться этим.

Мама посмотрела на меня с удивлением и, слегка улыбнувшись, кивнула головой.

Он не успел далеко уйти. Он шел в том же направлении, что и всегда. Я последовала за ним. Это было немного странно: я преследовала человека, который все это время следил за мной. К счастью, на улице никого не было, от этого мне было спокойнее.

Мы прошли всю улицу. На мгновение это преследование стало казаться мне безумным и бессмысленным. Наверняка он шел к какому-нибудь другому дому или просто по своим делам. Я уже почти в этом убедилась, когда он неожиданно остановился и, повернувшись, стал смотреть на какой-то дом. Я разочарованно вздохнула и стала корить себя за то, что прошла такой бессмысленный путь, как вдруг меня словно ударило молнией. Я с ужасом поняла, у какого дома остановился этот человек.

По моему телу пробежали мурашки, ноги словно приросли к земле. Я смотрела на него не отрываясь, словно завороженная. Мне стоило пройти каких-то сто метров, и я увидела бы все то же, что видел он. Я была не самым трусливым человеком, но мысли о том, что я должна приближаться к этому дому, приводили меня в ужас. Передо мной стоял непростой выбор: я могла подойти к нему и, возможно, узнать причину, отчего он каждый день приходит ко мне, а могла смириться с этим и пойти домой.

Я думала долго и наверняка думала бы еще столько же, если бы он не повернулся ко мне. Через все то расстояние, которое было между нами, я чувствовала, как его взгляд пронзает меня. Я не знаю, как это получилось, но я просто пошла к нему. Он заставлял меня, я не хотела этого. Никогда по своей воле я бы не пошла туда.

С каждым шагом мне становилось все холодней. Чувство страха овладевало мной. Это было безумие, но я делала это. Еще шаг — и расстояние между нами сократилось до метра. Он не обращал на меня внимания. Он просто смотрел на это ужасное здание холодным взглядом. В то время как я не осмеливалась посмотреть даже в его сторону.

— Зачем ты пошла за мной? — прозвучал ровный, холодный голос.

После этих слов меня словно окатили холодной водой. Я молча смотрела на него, не желая что-либо отвечать.

— Говорят, когда страшно, стынет кровь. Мне это ощущение не знакомо. И вовсе не потому, что мне не бывает страшно. Но посмотри на него. Ведь тебя пугает не само здание, а история, связанная с ним.

Я невольно повернула голову в сторону дома. Несколько секунд — и я смотрела прямо на него.

Эту улицу принято называть улицей Желтых Домов. Здесь практически никто не живет. Больше половины домов заброшено, остальная часть разрушена или сожжена, и практически все эти дома покрашены в желтый цвет. Здесь редко можно встретить прохожего. Никто не желает заходить в эту часть города, каждый стремится обойти ее как можно дальше. И на это есть свои причины. За этим домом, напротив которого мы стоим, тянется длинная история, которая берет начало в 1721 году. Год, когда был основан наш город.

Мне тяжело было смотреть на этот дом. На этот отвратительный желтый цвет, в который он был покрашен, на выбитые окна, заколоченные ставни и двери. Этот дом собрал в себе все страдания, всю жестокость, что переносили и переносят до сих пор люди. Глядя на него, ты словно смотришь в прошлое, в то страшное прошлое, каким когда-то жили.

Смерть, отчаяние, невыносимые муки, та нестерпимая боль и душераздирающие последствия, что оставляет нам один-единственный день в году. Глядя на него, хочется кричать, сердце разрывается. В голову лезут самые страшные мысли, ты чувствуешь себя безумцем, который хочет избавиться от своего безумия раз и навсегда.

— Что тебе нужно от нашей семьи? — осмелилась спросить я. — Зачем ты стоишь у наших окон?

— У твоих, — заметил он.

От его голоса по моему телу бежали мурашки. Но я всеми силами пыталась делать вид, что меня ничто не тревожит.

— Зачем? — не унималась я.

Высокий человек развернулся и пошел прочь. Некоторое время я растерянно смотрела на него, не зная, что делать, но тут он повернулся.

— Разве тебя не ждут дома? — обратился он ко мне. — Я уверен, твои родители хотели бы видеть тебя сейчас. Иди, Ванесса, погода в это время года не самая подходящая для прогулок.

Некоторое время я еще стояла, глядя ему вслед. Идти за ним было не самым разумным решением. Кроме того, что мы смотрели на этот проклятый дом, ничего не происходило. У меня по телу снова пробежали мурашки. Он назвал мое имя. Кроме того, я осознала, что до сих пор стою у этого дома, но только теперь одна. От этих мыслей мне стало жутко, и я, не глядя на него, пошла обратно домой.

По пути меня застал дождь, прямо у порога моего дома. Я забежала внутрь, желая согреться, но там меня ждала ситуация похуже, чем мокрые волосы.

На кухне сидела почти вся моя семья. Мама горько рыдала, а папа обнимал ее за плечи, пытаясь утешить. Рядом стояли Джордж и Джанин. Никто из них на меня не смотрел. На их лицах была тревога.

— Что случилось? — спросила я.

Мой голос прозвучал для них как сигнал. Они обратили на меня свои взгляды, но тут же опустили их.

— Ванесса, случилось ужасное, — дрожащим голосом проговорил папа.

— Где ты была? — обратился ко мне Джордж.

— Объясните, — просила я, непонимающе глядя на остальных.

— Кэтрин, — произнесла мама, — Кэтрин Петш, твоя одноклассница. Она пропала.

— Что? — вырвалось у меня.

— Вчера она не пришла домой, и никто ее не видел, — тихо объяснил папа.

— Но я видела ее не так давно, все было нормально.

Но тут я вспомнила ее озадаченный вид в тот день, когда мы ездили в театр. Еще тогда я чувствовала, что что-то не так.

— Ванесса, она пропала, — напомнил папа.

Я опустилась на пол. Ноги дрожали, внутри все переворачивалось. «Она пропала», — крутилось в моей голове. Она не пришла, и ее никто не видел.

Состояние моей семьи было ужасное. Мама не переставала хлюпать носом, папа старался ее утешить, а все остальные не могли смириться с фактом. Я и пяти минут не пробыла в таком состоянии, но ощущение было такое, словно из меня выкачали все жизненные силы, которые я копила для чего-то важного. У меня было такое чувство, будто я что-то потеряла — то, без чего мне трудно будет жить, будто часть меня оторвали и выкинули. Мне хотелось рыдать, но в то же время я ощущала себя такой жалкой оттого, что так легко могу поддаться эмоциям.

— Мама, — послышался мягкий голос. — Мама, почему ты плачешь?

Роджер стоял на одной из ступенек и смотрел на маму.

— Я не плачу, милый, — попыталась улыбнуться мама.

— Тогда почему твои глаза красные?

— Это от усталости, — ответил за нее папа.

Роджер подбежал к маме и обнял ее. Я видела, как она пыталась сдержаться от слез, но у нее это плохо получалось. Роджер стал ей что-то говорить, от чего мама улыбалась. Это было лучшее время для того, чтобы встать и уйти. Так я и сделала.

К окну я больше не подходила. Я села на край постели и просто стала смотреть на стекло, по которому не спеша стекали капли. Конечно, дождь мог скрыть мои слезы. В комнату все равно никто бы не зашел, поэтому можно было бы дать волю эмоциям, но я этого не сделала. Ничто на свете не заставит меня плакать. Я никогда не покажу этой жалкой черты себя. Я ни о чем не думала и даже не шевелилась. В таком положении я просидела долгое время, пока в мою голову не пришла эта несчастная мысль.

Я спустилась вниз. На кухне снова никого, кроме мамы, не было. Она выглядела еще хуже. По красным глазам можно было понять, что она снова плакала. Услышав мои шаги, она быстро вытерла слезы и попыталась сделать вид, что все нормально.

— Куда ты? — спросила она меня.

— Хочу погулять.

— Опять?

— Мам, мне надо погулять.

Мама понимающе кивнула и не спеша подошла к шкафу, где у нас хранились зимние, осенние и многие другие вещи. Она достала оттуда дождевой плащ мерзкого желтого цвета. Эту вещь я всегда ненавидела и практически никогда ее не надевала. Но сейчас, глядя на маму, я понимала, что не стоит ей перечить. Она помогла мне его надеть. Даже заботливо застегнула пуговицы дрожащими пальцами, будто сама я этого сделать не могла.

Я посмотрела на себя в зеркало. Этот плащ купили, когда мне было четырнадцать лет. Тогда он висел на мне, как старая растянутая кофта папы. Глядя на себя сейчас, я поняла, что ничего не изменилось. Единственное, что мне в нем нравилось, так это длина: он был чуть ниже колена, и это делало его менее отвратительным.

— Надень капюшон, Ванесса, на улице ужасная погода. И постарайся ни с кем не разговаривать.

На эту просьбу я ответила улыбкой, потому что ни с кем не разговаривать у меня получается лучше всего.

Некоторое время я просто стояла на крыльце, не желая идти мокнуть под моросящий дождь. Но вскоре мне это надоело. Я вышла на тротуар и обошла дом вокруг. И вышла на самую оживленную улицу города. Но, к счастью, сейчас на ней никого не было.

Прекрасное явление дождь. Оно заставляет людей скрываться в своих домах и выходить только в самые важные моменты. И снова, к счастью, сейчас у людей не было этих важных моментов. На самом деле я была удивлена тому, что на улице так пусто. То, что случилось, должно было поднять на уши весь город. Я думала, люди будут разбиваться на группы и искать пропажу, но этого не происходило. Вокруг словно исчезли все люди, оставив меня одну.

Около часа я бесцельно бродила по городу, сидела на мокрых скамейках, наблюдая, как мелкие капли создают большие лужи. Все это было до ужаса неинтересным, но на меня это действовало как успокоительное. Это можно назвать гармонией с природой, когда вы молча взаимодействуете и всем от этого легче. Я так взаимодействовала с природой до тех пор, пока не вымокла до нитки. Как назло, дождь только усиливался. Он разошелся слишком быстро: мгновение — и передо мной уже была непроглядная пелена. Несколько минут я просто сидела под дождем. Какая мне разница. Я могла бы бежать сломя голову домой и все равно промокнуть. Какой в этом смысл? На мне и так не было сухого места, уж лучше дальше мокнуть сидя. Ужасные плащи, которые должны защищать от дождя, совсем нас не защищают.

Дождь стал стихать. Как только я почувствовала, что капель стало меньше, я встала и пошла в сторону дома. Я пыталась идти быстрее, но отчего-то идти было тяжело. Да и к тому же, непонятно почему, я выбрала самую длинную дорогу. Иной раз я и сама не могла найти оправдания своим поступкам.

Я шла, опустив голову. С моего капюшона стекали капли уже почти прекратившегося дождя. Мокрые волосы липли к лицу, мне было холодно. Я чувствовала себя мерзко. Сейчас мне как никогда хотелось поскорее добраться до дома. Я подняла голову, чтобы посмотреть, сколько еще осталось, но увидела совсем не то, что хотела.

Эта была не моя улица. Черт знает как я вообще сюда попала. Я оглянулась по сторонам и с ужасом осознала, что это за место. За моей спиной стояла обитель ужаса — тот проклятый дом, возле которого я меньше всего хотела бы стоять. Разумнее всего было бы не оборачиваться на него и как можно быстрее идти дальше, но я обернулась. Он выглядел еще ужаснее, еще зловещее, чем в тот момент, когда я стояла здесь с тем странным человеком. И без того черные тучи рядом с ним казались еще черней, желтый цвет был еще отвратительней. С каждой секундой этот дом становился более жутким. Он словно приковал меня к себе, желая, чтобы я смотрела на него. Я испытывала чувство страха и злость. Почему я здесь? Как я сюда попала? Черт его знает, но я должна уйти отсюда как можно быстрее.

— Здравствуй, Ванесса, — прозвучал за моей спиной голос.

Я вздрогнула от неожиданности и неотступающего чувства страха. Сердце забилось чаще, дыхание усилилось. Я обернулась, чтобы узнать, кто ко мне обратился, и в этот же момент к прочему добавилось чувство еще большей злости.

Это был Стен Троксвуд. Он учился со мной в школе на два класса младше. Все вокруг считали его психопатом. Это и не удивительно: вся его семья состоит из психопатов. Он живет с родителями и двумя братьями-близнецами, которые старше его на несколько лет. К слову, конченые придурки. В городе они прославились своими зверскими издевательствами над животными, которых жестоко мучили, но не убивали, а подкидывали соседям. Они сажали мелких животных в бутылки и закрывали крышкой, а после сидели и наблюдали за тем, как несчастный зверек задыхается. Они находили шприцы и вкалывали в лягушек воздух или воду, пытаясь сделать так, чтобы они раздулись, но этого не происходило. Это были вещи, которые наблюдала лично я, когда видела близнецов за их занятиями. Но каждый раз старалась не задерживаться рядом с ними. А они даже не пытались прятаться. Но все эти мучения над животными были раньше, до рождения Стена. Когда в семье появился беззащитный человек, они переключились на него. Что они с ним делали, точно не знаю. Но, судя по слухам, жизнь у него была несладкой. Говорили, что близнецы часто приносили в его комнату мертвых животных. Сами они их не убивали, а где-то находили. Они поджигали брату волосы во сне и залепляли глаза скотчем так, что он не мог моргнуть. У них не было цели убить его, им нравилось, когда люди и иные живые существа испытывают мучения. За родителями не замечалось такого насилия. Об их матери вообще ничего не слышно, она никогда не выходит из дома в связи с агорафобией, а отец алкоголик. В общем, все это повлияло на бедного Стена, и сейчас никто не знает, что творится в его голове.

Помимо прочего, почти вся его семья выделялась внешне. Близнецы, Стен и их мама, миссис Троксвуд, были альбиносами. Белые волосы, белая кожа, даже губы были белыми. Будь кто-то другой альбиносом, я бы сочла это красивым, даже прекрасным. Но это семейство казалось еще более жутким.

Я не стала отвечать ему, так как он до жути напугал меня. Но, честно говоря, я была рада, что это всего лишь он.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, впиваясь в меня своими тускло-серыми глазами.

Я снова промолчала. Мне просто нечего было ответить: я и сама не знала, что здесь делаю.

— Слышала про Кэтрин? — не унимался он. — Весь город только об этом и говорит. Мне иногда жаль, что у нас нет полиции. Хотя если она действительно это сделала, полиция здесь вряд ли поможет. — На его губах блеснула улыбка. — Странно это все. Она была хорошим человеком, проблем не имела, друзей тоже, — усмехнулся он. — Видишь ли, я встречался с ее сестрой. Бедная Мэри, как она переживет это…

Последние его слова задели меня, но я сдержала свои эмоции.

Он посмотрел на дом.

— Как думаешь, там что-то осталось? Я имею в виду, может, кости или что-то еще.

— Зайди проверь, — холодно бросила я.

— Ты не ответила на мой вопрос, Ванесса. Зачем ты здесь?

— Почему ты такой счастливый?

— На наших глазах творится история, — безумно улыбаясь, проговорил он. — Подобное было около тридцати лет назад. Мы с тобой этого не застали, только наши родители. Но они не особо любят говорить об этом. Разве тебе не интересно посмотреть на это теперь? Если Кэтрин не найдется до Александрова дня, то нам придется возобновить былые традиции.

— Нужны доказательства. Без Кэтрин никто ничего не сделает, если ты помнишь о правилах.

Я знала, что он прав, от этого мое сердце обливалось кровью. Я боялась, что голос звучит неуверенно.

— Да ладно, Ванесса. Приведи мне хоть один пример, когда бы люди пропадали просто так. Хотя какое тебе до этого дело, тебе же на всех наплевать, — с каменным выражением лица произнес он. — Что ж, рад был тебя видеть. Надеюсь, еще увидимся. И кстати, начинается дождь, если ты не заметила. Побереги себя, впереди еще столько всего интересного.

С этими словами он быстрыми неестественными шагами пошел прочь. Я смотрела ему вслед и чувствовала невероятную ненависть к этому человеку. У меня не было никакого желания его больше видеть и тем более разговаривать. С чувством непонятной злости я поспешила домой.

— Ванесса, где тебя носит? — тревожным голосом воскликнула мама. — Ты промокла до нитки, скорее иди переодевайся. Я сделаю тебе горячий чай, если хочешь.

— Нет, спасибо, — ответила я.

— Может, горячую ванну?

— Мам, все нормально.

Я поднялась в свою комнату и первым делом стянула с себя всю одежду. По телу бежали мурашки. Я поспешила надеть на себя что-то простое и укуталась в одеяло. Не прошло и нескольких минут, как я уснула.

Разбудил меня сильный ливень, который не переставал хлестать в окно. Полежав некоторое время, я почувствовала, что рядом с моей кроватью кто-то стоит и тяжело дышит. Первой мыслью было залезть под одеяло и не вылезать из-под него до самого утра. Но, решив, что это глупости, я не спеша повернулась к стоящему.

Это был Роджер. Он стоял и смотрел на меня своими большими детскими глазами.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Мне страшно, — прошептал он.

— Что случилось? Почему ты не пошел к маме?

— Она спит, я не хотел ее будить. Ее глаза стали еще красней. Она очень устала.

— Ладно, ложись со мной. — Я пододвинулась, освобождая место для моего младшего брата. Он быстро залез под одеяло и повернулся лицом ко мне. Я почувствовала холод от его босых маленьких ножек.

— Давно ты здесь стоишь?

— Нет, — шепнул он. — Я не хотел тебя будить, но мне страшно спать одному.

— Расскажи, что тебя пугает, — попросила я.

— Я слышал, как мама говорила, что ей очень страшно. Она сказала, что боится за тебя, потому что ты все время молчишь. Она сказала, что больше не выдержит такой пытки.

— Кому она это говорила?

— Папе. Он обнимал ее и говорил, что нас они не тронут.

— Не тронут, — повторила я.

— Но кто это — они?

— Одни очень жестокие люди.

— Они делают людям больно?

— Очень больно. Но ты не бойся, нам они больно не сделают.

— Тогда почему мама стала так часто плакать?

— Наверное, потому, что она не знает, что мы в безопасности.

— А почему мы в безопасности?

— Потому что мы всегда рядом. Потому что мы любим друг друга. Потому что мы настоящая семья.

— Нет, я уверен, мама знает об этом. Может, она просто забыла?

— Значит, ты должен напомнить ей об этом, но только завтра, сейчас нам надо спать.

Роджер обнял меня своими маленькими ручками и засопел, немного погодя и я закрыла глаза.

Когда я проснулась, Роджера уже не было рядом.

— Ты не тронула ужин, — заметила мама, когда я спустилась на кухню.

— Где все? — поинтересовалась я.

— Уехали в музей.

Мама поставила передо мной кружку с горячим шоколадом, а сама села напротив.

— Когда они, наконец, поймут, что все это бессмысленно? Никому не нужны эти глупые поездки.

— Некоторым людям это позволяет отвлечься.

— А что делать остальным? Может быть, попробовать принять реальность такой, какая она есть? Все эти музеи, театры и прочее могли бы приносить людям пользу, будь у нас другая жизнь — нормальная, а не это все.

— Мы делаем то, что должны.

— А вам самим не надоело? — Я стала повышать голос. — Этой, как вы ее называете, «традиции» уже больше двухсот лет. И все бы давно забыли о ней, если бы каждый год девятнадцатого августа, в этот гребаный Александров день, люди не выходили на площадь и не слушали историю о том, как один человек сделал нашу жизнь чище.

— Ванесса… — пыталась остановить меня мама.

— Посмотри вокруг, — продолжала я. — Этот город полон душевнобольных людей. В психушке больше людей, чем в школе. Вспомни, сколько людей сошло с ума тридцать лет назад.

— Хватит, Ванесса! — крикнула мама.

Она выпрямилась, положила руки на стол, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Она делала так всякий раз, когда ей нужно было успокоиться. Вообще я ни разу не видела, чтобы мама ругалась или на ком-то срывалась. Единственное, что она могла сделать, это поплакать от накопившейся боли, пока никто не видит.

— Ты многого не понимаешь, — начала она. — Да, с нами поступают жестоко. Но от нас это не зависит. Мы многого не можем изменить в нашей жизни. Ты говоришь о революции, но вспомни тот ужас, что принесла нам наша революция. Крови было пролито больше, чем ты думаешь. Мы не хотим так жить. Больше всего на свете я бы хотела забрать всех вас и увезти из этого несчастного города, но не могу. Ты думаешь, мне от этого спокойно? Ты думаешь, меня это не тревожит? Тревожит, Ванесса, и я думаю об этом каждую минуту своей жизни. Думаю о том, как избавить нас от всего этого, не причиняя никому страданий.

Некоторое время я смотрела в глубокие, ясные глаза мамы. Это не утешало, но она была права. К великому сожалению, она всегда была права.

Я не стала больше говорить с ней об этом. Я буду делать вид, что все хорошо, что ничего не происходит и меня все устраивает. Ведь именно так привыкли делать все нормальные люди. Я взяла плащ и вышла из дома. Возможно, это было несколько грубо по отношению к маме, но в последнее время мне невыносимо было находиться в доме. Я понятия не имею, что на меня так действовало, но мне постоянно хотелось покинуть это место, словно оно не мое.