Хороший список

Наит Мерилион, 2021

Город Венис имеет жесткую сословную структуру: люди в нем делятся на баловней судьбы и обреченных бедняков. Каррилиан Амильеги – исключение из всех правил. Сын разжалованного чиновника, он познал как нищету, так и роскошь, выбрав, конечно, второе. Став наемником одного из сенаторов, главный герой пытается осуществить заветную мечту: вернуть семье былое благополучие. Однако бесчеловечная система устроена так, что если кто-то и способен подняться вверх по социальной лестнице, то он точно не останется таким, каким был прежде. Выдержит ли Каррилиан проверку на человечность? И как изменятся его ценности, если вместе с безграничными возможностями на его плечи вдруг ляжет ответственность за целый город? Комментарий Редакции: На поверхности – классический антиутопический конфликт, а в центре романа всегда актуальная проблема: ответственность, которая приходит вместе с силой и могуществом, и в следствие этого принципиальная недостижимость целей людей – заложников неправильной системы.

Глава 2. В юбке нет ничего особенного, когда она колышется на бельевой веревке

Вещичка зацепила меня словами о человеке «мелкого калибра», и, открыв глаза, я невольно думал о них. Она имела в виду, конечно, мое социальное положение, а мама бы так могла сказать, если бы увидела, на какое дно я скатился в плане человеческом.

«Ты, Карри, рожден, чтобы летать высоко», — она говорила так, не зная, что я восприму ее слова совсем иначе.

В моем мире у людей, летающих высоко, были крылья, сотканные из власти, связей и тьмы теменов. В мамином мире у людей были крылья из гуманности и великодушия.

У каждого свои понятия о полете.

Взглядом я запутался в многослойных белых занавесках, и на одно лишь мгновение показалось, что призрак Энберри тоже запутался в них, но, конечно, кроме ветра там ничего не было.

Удобного случая с сенатором я выжидал полтора месяца, и ни разу не видел его в компании жены, так же, как ни разу он не ночевал в этом доме.

Проблемы семейной жизни были мне неведомы, видимо, с подобной женщиной, как Вильфионеда, трудно сохранить теплые отношения, но ведь было время, они вместе жили в этом доме. Когда-то Энберри заказывал резные тумбочки в гостевые спальни, а она, должно быть, ставила его в тупик вопросом о цвете постельного белья: жемчужный или слоновая кость.

В какой момент что-то пошло не так и почему убийца ее мужа сейчас лежал на простыни, цвет которой было так сложно выбрать? Она ведь была просто белой и для меня, и для него.

Что-то ударило в окно. Веревка требовала разрешения заползти в комнату.

— Чем занималась?

— Шпионила для тебя.

— Я не давал тебе заданий.

— Я сссама их себе дала. Есссли я буду бестолково проссссиживать дни напролёт, я потеряю сссноровку. Ты временный хозяин, а сссноровка у меня навсегда, ее нельзя потерять. Послушаешь новосссти?

Меня раздражала эта безделушка, возомнившая о себе так много, но отказываться от новостей было по меньшей мере глупо.

— Говори.

— Группировка Аманти разжигает недовольства среди железнодорожников. Скоро будет очередное восстание, как раз перед приездом товарных поездов сенатора Санримо.

— Понятно, что-то еще?

— Эта информация кажетссся тебе бесполезной, глупый хозяин?

— Пока не вижу в ней ничего ценного.

— Шепчущая сенатора Бартиса приговорена к сссмертной казни.

— Это все?

— Это все. Почти. Есть ещё новосссссть. Но если ты устал меня ссслушать, то это не так уж важно.

— Говори.

— Сссссссс, сегодня вечером тебя убьют, ссслабый хозяин.

Этого я не ожидал.

— Его зовут Азиак Сссставински, это ложное имя, которое ему дали, как и тебе. Убив тебя, он заслужит место в хорошем ссссписке. Тебя нужно убрать, сссслишком серьёзное это дело — убийство сенатора, чтобы единственный сссссссвидетель, он же иссссполнитель, ходил живёхоньким.

— Что ж. Спасибо. Где и как он захочет меня убить?

— Сссссссссссссс, ненавижу отвечать «не знаю», но пока что он и сам не знает. Он получил задание сегодня.

— Проследи за ним. Логично предположить, что он нападет ночью.

— Как ссстереотипно. Может, он уже где-то поблизосссти.

— Чтобы получить задание, достойное перехода в хороший список, некоторые ждут годами. Поэтому, получив его, подходят к делу слишком старательно и не бросаются выполнять тот час же. Ведь неудача равносильна смерти. В лучшем случае он будет следить за мной около недели. В худшем, если он отчаянный и глупый малый, он нападет сегодня вечером. Но на последнее я бы не делал ставку. Проследи за ним, расскажи вечером обо всем: что делал, с кем встречался, где был. Сделаешь?

— Ессстественно, ссслабый хозяин, я ведь вынуждена служить тебе. Я сссделаю все, что попросишь.

— Тогда к черту слежку! Придуши его сегодня же.

— Ссссссссссс-ссссссссссс, сссмешной, смешной хозяин. Я шпионка, а не убийца. Веревки-убийцы — большая редкость, их не дают кому попало.

— Удивительно, что ты не такая редкость.

— Мне предлагали сссстать убийцей, но я отказалась.

— Вот как? И почему же?

— Сссобственные правила.

— И тебя дали кому попало? Такую важную веревку дали простому бродяге?

— Это лишь временно, это наказание, которое я заслужила. Но однажды все изменитсссся, и я стану служить Веревочному королю.

— К черту тебя, правильная. Проваливай.

— Постарайся насладиться последними деньками жизни, ссслабый хозяин-сссмертник.

Она раздраженно махнула хвостом и выскочила в окно.

И ведь дрянная безделушка хотела утаить от меня самую главную новость, всё кормила бреднями вроде восстаний и смертных приговоров.

В дверь постучали. Вильфионеда.

Этим утром во все дыры лезут змеи.

Не дождавшись ответа, она распахнула дверь.

— Добр’ое утр’о, Ка, — в руках она грациозно держала поднос с чашкой кофе и банкой с кремом, что меня насторожило похлеще, чем весть о предстоящем убийстве (если получившего задание Азиака я мог просчитать, то эту женщину я не понимал абсолютно), — позволь мне залечить эти ужасные цар’апины.

Она села на кровать, открутила крышку и, щедро зачерпнув крема, шлёпнула мне на щеку.

— Этот кр’ем мгновенно убир’ает ссадины, цар’апины, синяки. Таким обр’азом домашние р’азбор’ки не становятся общественным достоянием. Главное — нанести в течение суток.

Крем противно защипал, я попытался вытереть его рукавом рубашки, но Вильфионеда остановила мои руки.

— Потер’пи, Ка. Знаю, мало пр’иятного, особенно в пер’вый р’аз.

— И часто ты им пользовалась?

— Не так уж и часто, Ка. Ну, может, р’аза тр’и-четыр’е в неделю, — она дёрнула плечиками, будто смахнула чьи-то призрачные прикосновения.

— Знаешь, это даже чаще, чем я попадал на кулачные бои. Но я хотя бы на этом зарабатывал.

— Можно сказать, я тоже.

— Вот как?

— Да, домашние побои — неотъемлемая часть семейной жизни.

— Что ж, у нас на Левом берегу другие порядки. По всей видимости, это прелести жизни в Медине?

— Это пр’елести жизни жены богатого и влиятельного мужа, Ка.

— То есть свежая рыбка на завтрак, яркие тряпки, личная лодка — все это стоило постоянных побоев?

— Ооооо, Ка, — ее глаза хищно сверкнули, — уж не тебе об этом р’ассуждать. Или свежая р’ыбка на завтр’ак стоила того, чтобы навеки сгубить свою душу?

— Ты ничего обо мне не знаешь, убери свой чертов крем от меня, — я вытер его с лица, несмотря на ее попытки удержать меня.

— Ты тоже обо мне ничего не знаешь! — она вскочила с кровати и направилась к выходу, но резко развернувшись, толкнула поднос так, что кофе расплескался, забрызгав чёрными кляксами белое бельё. — Ты недостоин даже моего кофе!

Эта глупая истеричная женщина выскочила из комнаты, предсказуемо хлопнув дверью.

Если это мой последний день в жизни, то начинается он прескверно. Хотя, конечно… это не мой последний день. Это последний день в жизни Азиака, которого угораздило получить такое пренеприятное задание, как убийство меня.

Я отослал верёвку следить за ним для того, чтобы она просто не путалась под ногами.

Была ещё одна причина, однако. Я хотел, чтобы эта высокомерная вещичка была в первом ряду намечавшегося спектакля.

Путь из Медины до Левого берега был утомителен по большей части от того, что несколько раз мне приходилось переодеваться, попутно обворовывая несчастных домохозяек. Несладко придётся им вечером, когда вернувшиеся мужья не обнаружат комплектов одежды. Не иначе тайный любовник сбежал, спутав одеяние.

Мой последний на сегодня, наряд рыбака, стал лучшей маской в зловонных переулках Левого берега. Здесь рыбаков, как рыб в море, люди-невидимки, недостойные даже взгляда торговца, которого они снабжают. Удивительно, как презрительно относятся к добытчикам те, кто на костях этой самой рыбы строит себе лучшие дома. Рыбакам не разрешено продавать улов на рынках и базарах, они могут сбыть рыбу только гильдии торговцев. А торговец — это отдельный вид человека. Если я убил сенатора быстро и без мучений, то эти медленно гноят рыбаков в нищете, то и дело опуская закупочные цены и в то же время поднимая продажные.

Рыбакам выживать особенно тяжко, но раз уж ты уродился в такой семье — выхода нет, по крайней мере, так говорят все.

— Скажи Пиваке, что пришёл Огневик. Срочный разговор, — бросил я трактирщику.

Тот поначалу презрительно скривился, увидев слишком простого для «Гриняка» гостя. Пару медяков за пинту дешевого пива не стоили его внимания, он надеялся оставить меня на попечение местной официанточки. Но, услышав кодовое слово, коим за последние пять лет стало мое прозвище, торопливо скрылся из виду.

Уже четверть часа я сидел за столом, трактирщик раздавал распоряжения, попутно смахивая крошки со стола своей собственной рукой, оказывая мне тем самым высшую степень почтения.

Бочонок пива уже водрузили на стол, маслянистые пережаренные хлебоганки горой лежали на тарелке. Трактирщик расщедрился и на копчёного малька, приправленного чесночным соусом.

Чудовищный перегар трепал мне ноздри, а его источник, растрёпанный и помятый, тяжело рухнул на скамью напротив и долго пытался сфокусировать взгляд на мне.

— Огневик! Выглядишь прескверно! Я думал, ты попал, куда хотел. Видать, нет.

Я лишь усмехнулся, оглядев Пиваку так, чтобы он это подметил.

— Чего пожаловал?

— Давай-ка выпьем за встречу!

Пенные шапки покачнулись, едва не перевалившись за края кружек. Утро Пиваки должно было начаться с выпивки, а не с разговоров.

— Ну ладно. Сколько мы не виделись? Полтора года?

— Около того.

С каждым глотком настроение его явно улучшалось. И пока он опустошал кружку за кружкой, а я рассказывал байки о том, чем занимался все это время, официантка принесла нам меню и покорно стояла в ожидании.

— Ты обновил меню? — я хотел отпустить бедняжку побыстрее, тем более сытый Пивака в разы сговорчивее Пиваки голодного, а потому резко сменил тему со своего прошлого на главную проблему дня насущного — еду.

— Уже давно, давай посмотри, что у нас теперь есть! — глаза его заблестели, как и всякий раз, когда дело касалось «Гриняка».

— Ризи, бизи и фиалка? Вы добавляете цветы в рис с горохом? — я прекрасно знал, почему блюдо названо так, но Пивака уже приосанился и стал снисходительно объяснять мне лозунг, ставший популярным на Левом берегу.

— Давно тебя не было здесь, Огневик. Рис и горох, сам знаешь, — пища простых людей, таких, как мы с тобой. А фиалка — символ свободы. Ничего не напоминает тебе?

«Конечно, это цвета нашего старого флага».

— Ничего, Пивака.

— Ну, едрид, это же наш бывший триколор! Это значит свободный простой люд! Понимаешь? Вот к чему должна прийти страна под этим флагом!

Я сделал вид, что впечатлился, и продолжил: еще пару комплиментов в адрес трактира и можно перейти к делу.

— И давно «Гриняк» так поднялся, чтобы в нем подавали, — я сделал паузу и зачитал, — «похлебку из каракатиц в белом вине»?

Пивака сконфуженно и в то же время гордо улыбнулся.

— Ее не заказывай.

— Естественно, она стоит чертову уйму теменов! Кто-то вообще заказывает это?

— Ну, бывает-бывает, — загадочно ответил Пивака, подзывая официантку. — Принеси-ка нам две порции пасты с бобами, побольше бекона и лука.

Официантка поспешно удалилась.

— Так, что с каракатицами в белом вине?

Пивака навалился на стол, приближаясь ко мне.

— Ее заказывают ребята из Аманти.

— Они бывают у тебя?

— Да, может, слышал о них? Они теперь частые гости на Левом берегу.

Веревка с утра принесла вести о готовящемся восстании, но я не воспринимал всерьез вновь возникшие группировки. Все эти бесчисленные попытки затеять восстания зачастую заканчивались массовыми казнями на площади Медины и ужесточением мер со стороны Сената.

— Так вот, нет в похлебке никаких каракатиц, и от белого вина — одно название. Вместо каракатиц кидаем креветок, вместо белого вина — уксус. Эльза его хорошенько делает, сахарку добавляет в определенных пропорциях. И все это сдабриваем таким количеством чесночного и лукового соуса, что можно выдавать за что угодно — разницы не почувствуешь. А лук с чесноком наш народ любит.

— Ну, ты, Пивака, настоящий торговец.

— А в «Гондольерке» голову ломают, как это мы смогли позволить себе такое блюдо в меню! — Пивака хохотнул и с улыбкой принял из рук официантки порцию похлебки. — Ладно, Огневик. Зачем пожаловал?

— Говорят, на Левом берегу все неспокойно, готовится очередное восстание.

— Сам знаешь, народ частенько болтает и слишком редко действует.

— Раз народ лишь болтает, это означает одно — жизнь ещё терпима.

— Для меня жизнь прекрасна, сам знаешь, пусть хоть все вокруг горит огнём, главное, чтобы в трактире был народ и меня не беспокоили по пустякам.

Я понял, что пора переходить к делу.

— Мне нужен некий Азиак. Фамилии у него могут быть разные, но это довольно редкое имя для венисийца, чтобы ты мог спутать.

— Не знаю я таких, не слышал. Может, есть прозвище?

— Может, и есть, это я и хотел у тебя узнать.

— Странный ты человек. Я что, должен всех поименно знать?

Пивака знал каждую собаку в каждой подворотне, и мне стало не по себе, что он покрывает моего будущего убийцу.

— Помнишь, Пивака, как местные ополчились против тебя после массового отравления? Помнишь, как собирались поджечь твой трактир и как все удачно обошлось, не без моей помощи?

Напоминания о долгах люди терпеть не могут, а я в своё время старался набрать как можно больше должников.

— Во-первых, это было единожды! И больше такого не повторится!

А во-вторых, зачем тебе понадобился этот бедолага?

— Передать задание. Выполнив его, он сможет попасть в хороший список.

— Ха! А что же ты сам его не выполнишь? Это же ты рвёшься туда. Или ты уже там? — Пивака прищурился, облизывая ложку.

— Эх, Пивака, а рвался бы ты туда, я бы и тебе помог получить задание.

— Ты даже не знаешь, как он выглядит! Зачем помогаешь ему?

— Мое дело лишь передать задание. Поверь, Пивака, я доберусь до хорошего списка. И в награду за твою помощь пошлю тебе…

— В награду за мою помощь, — перебил меня хитрый Пивака, — пришлёшь мне приглашение на Ночь Масок!

— Я думал предложить тебе денег на содержание трактира!

— К черту! Мне хватает крыши над головой, пива, еды! Мне всего здесь хватает, и я не гонюсь за списками. Но я хочу получить проход на Ночь Масок. Это мое условие.

— Да без проблем.

— По рукам, Огневик. Азиак Ставински, такая у него фамилия. Все бредит этими списками, прямо, как и ты. В плохой список угодил ещё его дед, так что два поколения живут, сам знаешь как. Азиак попал в список ожидания около года назад. Что ж, повезло ему, если спустя год от тебя он получит задание стоимостью хорошего списка.

— Семья есть? Жена, дети? Сестры, братья?

— Нет, он одиночка.

— Сам по себе, что за человек?

— Ты думаешь, я по душам с людьми болтаю? Я просто знаю информацию и только.

— Пару слов о его деятельности и репутации у тебя точно найдётся.

Пивака задумался, облизывая пальцы, а потом все же расщедрился.

— Мокрушник он, — только и ответил Пивака, отставляя пустую тарелку.

Я понял, что дело дрянь и действовать нужно быстрее, чем я ожидал. Значит, на мое убийство выбрали жаждущего списка опытного убийцу.

— Где мне его найти?

— Вчера мы с ним хорошенько надрались, он отсыпается наверху.

Этого я никак не мог ожидать! Я был готов ко всему, но с каждой новой деталью дело обстояло все хуже и хуже.

Так мало нужно было Пиваке для счастья. Как не повезло ему, что тот, кто мне был нужен, остался вчера ночевать в трактире. Не раз я бывал здесь, не раз мы с Пивакой отмечали удачные дни, но на ночь я никогда не оставался.

Правило первое для любого, кто хочет выжить. Ночёвки в общественных местах — самое опрометчивое решение. Сегодня ты пьешь с хозяином трактира, ешь чуть ли не из одной миски (и такие времена бывали), а наутро он может сдать тебя наемнику за не самое щедрое вознаграждение. Странно, что опытный мокрушник Азиак этого не усвоил, или же пренебрёг правилом, думая, что я вовсю отмечаю своё попадание на порог хорошего списка.

— Что ж, я вернусь часикам к шести, надеюсь, к этому времени он очнётся.

— Полагаю, что так, потому что сегодня вечером у него было какое-то важное дело.

— И ты не выяснил какое? — усмехнулся я.

— Нет, мы обсуждали предстоящее восстание и Аманти, мне было не до его сугубо личных дел.

Мы поговорили ещё немного, а потом я распрощался и вышел из «Гриняка».

Извилистый, хорошо знакомый переулок, где я взял все, что срочно потребовалось, привёл меня на параллельную улицу, и я пробрался к трактиру с чёрного входа.

Есть различные виды поджогов. Некоторые делаются для того, чтобы просто припугнуть. Некоторые для того, чтобы сжечь только лишь имущество.

Я планировал дать возможность спастись тем, кто окажется на первом этаже. И надеялся, что Пивака не поднялся наверх, чтобы вздремнуть.

В такой час в «Гриняке», как и во всех близлежащих общественных домах, трактирах и тавернах, все ещё отсыпались после буйной ночи. А потому я, спокойно пробравшись на второй этаж через подсобное помещение, успел обработать керосином коридор и разбросать огневички по полу возле каждой из комнат.

У меня была ровно минута до того, как они зажгутся и превратят трактир в полыхающий кошмар.

Сбегая по лестнице в подсобку, я услышал вдалеке голос Пиваки, он отчитывал трактирщика за какой-то пустяк. Вскоре и трактирщик, и Пивака будут страшно жалеть о глупой перепалке, из-за которой они не сразу обратят внимание на надвигающуюся гибель «Гриняка». И переулок впадёт в страшную панику. Конечно, через время Пивака догадается, кто сгубил его любимое место и лишил дохода, но к тому времени я ему возмещу все сполна.

Возможно.

Азиак погибнет, скорее всего, от удушья во сне. Разве может его смерть быть более гуманной?

В полумиле от таверны меня резко остановила передавшаяся по наследству презренная совесть, вечно она путалась под ногами.

Я ничем не лучше Азиака, просто быстрее его. Продал душу дьяволу окончательно еще вчера, когда вошёл в дом сенатора и теперь действовал как заядлый убийца. Более того, как человек без понятий и чести.

— Мне не нужна эта честь, — процедил я сквозь зубы молчаливым стенам базилики святого Макуса. Со временем потеряв часть лица, его каменная статуя все еще смотрела с укоризной на землю Левого берега и людей его с их прескверными делами.

Зеленоватая вода канала исказила наши лица. Вот мое, грешное, пропащее, качается по волнистой поверхности воды. Чуть выше — его неполноценное лицо, сдавшееся течению времени.

Кто я — трус или же расчётливый убийца?

Боковым зрением я уловил движение между камнями.

— Веревка!

— Сссссссссс, чудовищно.

— Мне нужна твоя помощь, — я опрометью кинулся назад к трактиру, позволив веревке обвиться вокруг руки, чтобы она смогла выслушать мои указания.

Целый этаж людей.

Кто руководил мной в тот момент, когда я устраивал чертов поджог? Все животный страх за свою никчемную жизнь.

Черный дым уже поднялся над крышами домов, зловеще рассматривая бегущих к пожару людей, властно накренился над улицей, выбирая жертв, когда мы с верёвкой, наконец, оказались в гуще галдящей толпы.

Святой Макус! Свидетели пожара всюду одинаковы, в основном никогда не знают, что нужно делать в чрезвычайной ситуации. Второпях разливают воду, не успев добежать до очага пламени, иные стоят как вкопанные, когда каждые руки на счету и могут стать спасением.

— Огневик!!! Помоги! — взревел Пивака, беспомощно бегая вокруг трактира. — Помоги, дружище, горит! Горит родимый!

Я бы удивился, если бы он переживал за горящих заживо людей, конечно, он рыдал из-за здания.

— Тащите песок, а не воду! — заорал я на глотающих горький дым зевак.

— Зачем песок?! — вопил Пивака не в силах понять моих указаний.

— Песок тащите! Сыпьте под окна, люди будут прыгать в него!

Не из милосердия я оставил им шанс спастись через окна, лишь от нехватки времени, а также от понимания того, что, спрыгнув, они в лучшем случае останутся калеками.

— Веревка, если на районе есть кто-то из твоих, пусть мгновенно ползут сюда.

— Я тебе говорила мы не ссспасатели, мы шпионки!

— Тогда пошпионь-ка ты за мной.

Я бросился по лестнице соседнего здания, попутно срывая простыни с верёвок. Разве возможно в нашем влажном климате заиметь сухое белье за одну только ночь? Очевидно, что нет, но сейчас… С обмотанной головой и руками я выскочил на крышу здания, трактир, к счастью, был чуть ниже, и я смог перепрыгнуть на него. Знакомая дыра размером с городской люк так и осталась незаделанной. Пивака хоть и любил свое детище, но никак не мог заставить себя доводить дела до конца. Вместо того чтобы починить крышу, он застелил дыру непромокаемой тканью. Я прыгнул вниз, прорвав ее, и свалился прямо в полыхающий коридор второго этажа.

Снова в самом сердце пожара. Быть огневиком — это не только поджигать, это ещё и уметь усмирять свершившуюся катастрофу.

Но в данном случае моей целью были бедолаги, запертые в комнатах.

Вдруг ночью в трактир забрела беженка с детьми из раздираемой религиозной войной Риохии? Или же Пивака дал приют пилигриму, бредущему за прощением к святой Алейской горе? Или нищему старику?

Но порой судьба имеет прескверное чувство юмора.

Обжигая руки, задыхаясь от нависшей гари, я обнаружил пять из шести комнат пустыми. И в шестой метался в предсмертной панике мой будущий убийца.

— Шикарно, просто шикарно, — зашуршала веревка, прячась от огня мне под рубашку, — и что теперь, ссссс?

— Помогите! Помогите, пожалуйста!

Дверь открыть я смог, но огонь заполонил весь проем.

— Выбегай, давай! — прикрикнул я на метавшегося по комнате парня.

— Не могу! Пожалуйста, помогите, сеньор!

«Помогите, сеньор» и этот голос. Сколько ему лет? Заядлые убийцы не употребляют слово «сеньор». Бред какой-то.

— Веревка, прижмись.

Я рванул в комнату сквозь полыхающие прожорливые языки пламени. Когда тело загорается, нужно не паниковать. Я знал, что внизу нас должен ждать песок. Знал не наверняка, однако. Додумались ли эти идиоты насыпать горку песка или просто побросали мешки под окна? Достаточно ли там песка? Горящими руками я схватил свою несостоявшуюся жертву с голосом мальчугана и странным лексиконом и бросился в окно. Если что, мой убийца смягчит мое падение.

Благо песка хватило на то, чтобы приземление было максимально мягким в сложившихся обстоятельствах. Я зарыл полыхающие части тела в песок.

Люди охали, хлопали, подбадривали. Подняли с песка ошалелого паренька. Пивака подбежал ко мне:

— Гриню спаси! Потуши пожар!!!

— Не могу, я же не волшебник. Сгорит к чертям твой трактир! И крышу не пришлось заделывать.

— Да что б тебе всю жизнь гнилью питаться! Столько времени потерял на мальчишку! Все ради списков! — сплюнул Пивака и бросился к трактиру, в истерике хватаясь то за ведра с водой, то за мешки с песком в бесконечных стенаниях.

Догорал «Гриняк», старейший трактир Левого Берега, а передо мной стоял шестнадцатилетний юнец с благодарными глазами.

— Спасибо, сеньор, что спасли меня. Я перед Вами в неоплатном долгу.

— Как твоё имя?

— Азиак Ставински, сеньор.

Произошла какая-то чудовищная ошибка. Этот парень не мог быть мокрушником, о котором говорил Пивака. Но никого в трактире больше не было.

Веревка не могла ошибиться с именем моего убийцы.

И не могли люди Янемага дать такое задание неопытному подростку.

Я невольно коснулся веревки, которая взобралась по руке к самому уху.

— Это он, хозяин, это Ссставински.