Сон и наваждение

Надежда Коваль

В книгу «Сон и наваждение» вошли рассказы, притчи и стихи. Вначале она называлась «АвтоБиографическиВыдуманное», но замечательная картина художника Игоря Лысенко «Сон золотой» определила окончательный выбор. Название изменилось, но осталась прежней суть самой книги, в которой правда переплетается с вымыслом, а былое – с настоящим. Некоторые персонажи реальные, а другие – выдуманные. Но от этого книга не потеряла своей увлекательности и не стала менее интересной.

По Муромской дорожке

Пятилетнее обучение в институте подошло к концу. Защита дипломной работы прошла на удивление гладко. Наверное потому, что в тот день шел сильный дождь. Есть такое поверье, что если важное событие сопровождается дождем, то завершается оно благополучно. Я шутила, что когда все закончится, напьюсь до чертиков. Но уже первой рюмки водки, выпитой в компании сокурсников, хватило сполна, чтобы полностью отключиться от действительности.

Вскоре после защиты усталость и нервное напряжение уступили место ощущению, что веселая студенческая жизнь безвозвратно осталась в прошлом. Надвигающееся будущее казалось подернутым такой же сероватой дымкой, которая обволакивает московское солнце в конце июня.

Распределили меня на завод железобетонных конструкций в Муроме. В этом предложении меня заинтересовало лишь название города, связанное с былинным богатырем Ильей Муромцем — обо всем другом я не думала. К сожалению, в свои 22 года я так и не усвоила, что принятие ключевых жизненных решений не должно основываться только на приятных ассоциациях с чем-то или с кем-то.

Ранним осенним утром я, с чемоданом в руке и гитарой за спиной, спустилась на перрон железнодорожной станции города Мурома. Здание вокзала напоминало архитектуру древнерусского храма. Его спроектировал А. В. Щусев — тот самый, который прославился созданием Мавзолея Ленина. Город еще спал, и прибитая к бордюрным камням дорожная пыль ожидала появления поливальных машин. До заводского общежития добиралась пешком, благо пройти нужно было всего несколько кварталов. Молодая симпатичная комендантша, после заполнения нужных бумаг, без лишних проволочек провела меня в мою комнату. Когда дверь за спиной закрылась, я поставила чемодан на пол и села на застеленную пестрым покрывалом кровать. Подперев обеими руками голову, осмотрела новое жилище; на этих девяти квадратных метрах прозаично брал начало новый этап моей жизни. Побеленные известкой стены, однотумбовый деревянный стол под книжными полками, встроенный шкаф и самотканая дорожка на полу — вот все, на чем можно было остановить взгляд. Через пять минут я почувствовала себя такой одинокой и несчастной, что на глаза навернулись слезы. В подобные минуты я обычно говорила себе: «Надо идти к людям». Но поблизости не было ни одной знакомой души! Я принялась мечтать, что однажды ко мне в гости приедут подруги из Москвы. Вот будет здорово! Тогда я удивлю их этим, ммм, как его? Мне во что бы то ни стало захотелось доказать, что в провинциальных городах тоже имеются свои маленькие прелести. В тот момент ничего оригинального в моей голове родиться не могло из-за обыкновенного незнания нового места. Впоследствии, правда, я отыскала одну экзотическую вещь в Муроме — варенье из лепестков роз.

На следующее утро я проснулась от непонятного шума, доносившегося с улицы. Оторвав голову от подушки и прислушавшись, я различила сложную комбинацию звуков из хлопанья тысячи крыльев, пронзительного птичьего крика и ветра. Все видимое пространство за окном превратилось в летящую с большой скоростью огромную черную тучу. Это были галки. Ровно в шесть часов утра они вылетали с городского кладбища и направлялись в сторону колхозного поля. Такая картина с неизменным постоянством будет повторяться каждый день в течение всего моего пребывания в Муроме.

Выпив стакан чая, я вышла из дверей общежития и по указанной комендантшей дороге пошла на завод. В отделе кадров меня назначили сменным мастером в самый проблематичный по своему контингенту 3-й формовочный цех.

— Прошу любить и жаловать, — обратился к рабочим начальник цеха, представляя меня.

— Жаловать-то можно, а вот любить — это надо еще посмотреть, — скептически обмерив меня взглядом, произнес один из формовщиков.

Однако вскоре рабочие прониклись ко мне доверием, начали добиваться дружбы и занимать деньги на выпивку. А так как некоторые из них были алкоголиками со стажем, то совесть давно пропили и занятые деньги не возвращали.

С первой получки, а точнее со второй, так как первую выкрала соседка по комнате, я купила проигрыватель и несколько пластинок. И когда наступали однообразные и скучные выходные дни, я вытягивалась на кровати и слушала классическую музыку. Чем дольше я внимала волшебным звукам, тем круче грудь сжимала какая-то необъяснимая тоска по недавней кипучей столичной жизни. Тогда даже простые прогулки по Тверскому бульвару или Старому Арбату превращались в волнующий праздник! Муром же хоть и сохранил памятники древнерусского зодчества являл собой типичный серый советский город, в котором по неизменной традиции на главной площади возвышался памятник Ленину, а чуть поодаль стояли здания городского комитета партии и совета народных депутатов.

Еще большая тоска брала меня тогда, когда среди безликой и молчаливой толпы я ехала в заводском автобусе на рабочую смену. В фуфайке и войлочных сапогах заходила в цех и сквозь густой пар, поднимающийся от пропарочных камер, встречала свернувшегося на бетонном полу бездомного пса по кличке Шарик. Едва заметив его, старалась отвести взгляд от его морды. В том месте, куда хозяева обычно целуют своих питомцев, зияла глубокая рана, обнажившая разрушенную носовую кость. Лечить собаку было слишком поздно, поэтому через некоторое время кто-то из рабочих тихо и незаметно ее убил.

(январь, 2009)