Сущник

Михаил Сизов, 2022

В далеком будущем осколки человечества разбросаны по вселенной. Овладев подобием бессмертия и возможностью путешествовать в эосе – субквантовом мире, люди утратили смысл существования. Но группа реконструкторов пытается вернуть человечеству Историю, затеяв грандиозный проект. Один из его невольных участников, выпускник академии, замечает некоторые странности в этом проекте, ему открывается причина «конца света», и он вступает в противоборство с силами, не ведая об их происхождении. Это история взросления, любви и победы над злом. Действие романа происходит в будущем, в реконструированных городах средневековой Европы и СССР 80-х годов. Его герои выписаны живо, разные характеры, читается как приключенческая повесть. Жанр романа преодолевает рамки научной фантастики, издатель определил его как "философское фэнтези", которое раскрывает "вопрос о судьбе мира, о приближении апокалиптического конца, к которому неизбежно идет человечество".

Встреча

Когда Марчику исполнилось шесть лет и минула зима, было объявлено, что сразу после Пасхи ему, Маркусу, предстоит приветствовать нового насельника «Назарета». По давно заведённому ритуалу встреча произойдёт в космосе, посерёдке между двумя ковчегами, и принимающей стороной должен быть самый юный член общины, что символизирует доверие к гостю и веру в будущее. Эта новость вовсе не взволновала мальчика, поскольку было много и других событий. Великий пост — самое счастливое время! Мама и папа теперь настоящие, из стазис-камер вышли и остальные назаретяне, так что в доме полно гостей, и каждый норовит поиграть с ребёнком. Часто собирались и в храме. К удивлению многих, на обедницы являлся и Григорий Степанович. Марчик видел, каким просветлённым выходил дед после исповеди — степенный, с отпущенной до пояса окладистой бородой.

За две недели до праздника отец повёл сына репетировать «сретение». Надо было показать мальчику настоящие звёзды, чтобы в ответственный момент он не испугался открытого космического пространства. Сергей знал, что у педагогов нет единого мнения, полезно ли ребёнку это видеть. С одной стороны, звёзды реальны, и это на пользу существимости. С другой — созерцание их может очаровать и возбудить в малыше фантазии, уводящие от реальности. А посему требовался родительский контроль… В обсерватории отец включил прозрачность купола. Открывшееся глазам потрясло Марчика. Никакого сомнения — это бесконечное пространство в ярких точках с живым, почти осязаемым светом было настоящее. Как разительно оно отличалось от нарисованного ночного неба в их дендрарии! Затем настал черёд выйти «за околицу», — произнося это, бывший филолог подмигнул сыну, мол, не боись, тут рядышком прогуляемся.

Лепестки шлюзовой камеры раскрылись, и в пустоту медленно продрейфовал воздушный пузырь с двумя плавающими человечками внутри — ничтожными пылинками мироздания. Сергей взял сына за руку, но вскоре отпустил — тот в невесомости держался свободно, наученный играми в гравитационных колодцах. Вот он подплыл к невидимой оболочке, оттолкнулся и вернулся к центру, где висело кольцо генератора силового поля. Ловко ухватившись за него, мальчик огляделся и чуть ли не шёпотом проговорил:

— Папа, у космоса, что, нет конца?

— Как бы тебе объяснить… он есть, и его нет. Вот мы сейчас внутри шара — у него есть конец?

— А-а, понимаю…

Сергей посмотрел на сына: с виду ведь совсем ребёнок, с оттопыренными лопушком ушами на стриженой белобрысой головушке. А глаза — серьёзные, внимательные. Как Маркус вырос! Мальчик обратил взор к сверкающим созвездиям, и профиль его личика закостенел в холодном белом свете.

— Маркус, наша вселенная кажется бесконечной, — заговорил Сергей, испугавшись, что вот оно, начинается у малыша звёздное очарование, — но это не так. На самом деле она очень маленькая, всего лишь твёрдая песчинка в океане эоса.

— Папа, почему мне никто не рассказывает об эосе?

— Потому что…

— Мне ещё рано? Так все говорят! Даже Кузя.

— Сначала тебе надо вжиться в нормальную систему мер, а потом уже брать в свою головушку многомерность эоса. Но, как вижу, пришла пора что-то прояснить… Вот представь, что пузырь, в котором мы находимся, это наша вселенная, а то, что вовне — это эос. Мы маленькие, а он бесконечный. Лучше даже так сказать: в отличие от нашего мира, там нет понятия о начале и конце, поэтому он даже больше, чем бесконечность. Хотя «больше» и «меньше» там тоже нет.

— А что есть?

— Ничего и сразу всё — все вероятности того, что может быть, почему учёный Маер и назвал его Экзогенной Областью Случайности. В нашем мире, на квантовом уровне он проявляется как неопределённость. Знаешь, что такое квант? Если мы возьмём какой-нибудь предмет и начнём его делить, разрезая каждый кусочек снова и снова пополам, то в конечном итоге образуется такой маленький кусочек, который дальше делить нельзя. Почему нельзя? Потому что резать можно только материю, вещь, а этот кусочек-квант уже не является веществом. Точнее, он находится на границе вещественности, в квантовой неопределённости — проявляет себя то как вещество, то как некое состояние, отражающее информацию. Там, на квантовом уровне, и проходит рубеж между нашим вещественным миром и эосом. Через квантовые дырочки мы можем проникать за этот рубеж, отправляя в эос и получая обратно информацию, можем даже овеществлять в эосе свою информацию и проращивать её в наш мир — креатить даблы, всякие предметы — поскольку вещество и состоит, грубо говоря, из остановленной информации, заданного значения, о чём до сих пор спорят. Мы этим пользуемся, хотя до конца и не понимаем. Тем более и тебе пока что не понять.

— Я понял. Эос — он внутри нас, в наших атомах.

— Не совсем так. Эос находится в другом измерении, поэтому он для нас и внутри, и вовне. В эос можно попасть, или провалившись внутрь материи, или выйдя наружу за оболочку материальной вселенной. Второй способ кажется проще — ну, вот как если бы мы взяли топор и прорубились из этого пузыря в космос. Но это обманчивая простота, топором-то его не возьмёшь.

— Потому что стенки пузыря не пробиваются? В них же силовое поле! — нашёлся мальчик. Быть несмышлёнышем в глазах отца ему очень не хотелось.

— Верно, — подтвердил папа, — этому пузырю, где мы находимся, оболочку создаёт силовое поле. А всей нашей материальной вселенной оболочку образует искривление пространства.

— Там страшно?

— В искривлённом пространстве? Там, на краю вселенной, тьма. Бесконечная тьма. Можно долго лететь и прилететь обратно, откуда начал путь. Но мы потихоньку пробиваемся, установив на космические зонды выпрямители пространства. Возможно нам и удастся вот так, напролом, проникнуть в эос.

— Пап, а зачем напролом, если можно через дырочки эти?

— Ты не внимательно слушал, Маркус. Через субквантовый переход в эос пролезает только информация, что позволяет нам креатить там свои эос-даблы. А во плоти, так сказать, персонально мы сможем заявиться туда только через наш космос, на макроуровне. Мы же не квантики, а макрообъекты со своей физикой, отличной от микромира.

— Здорово! Наверное, там можно ангелов встретить?

— Не знаю. Наши богословы полагают, что эос — это всего лишь небесная глина, из которой Творец слепил вселенную. Другие говорят о чистилище, о прихожей Царства Небесного. Доберёмся туда в своих телах — и собственными глазами увидим. Но хватит взрослых разговоров, мы сюда зачем пришли? Давай осваивайся.

Марчик подплыл к оболочке воздушного пузыря, толкнулся ногами и сделал кульбит назад. Ближние, дальние созвездия закружились вокруг него, но страшно не было. Звёздочки ведь игрушечные, потому что сделаны из глины — так папа сказал. Поэтому не совсем настоящие, и чего их бояться-то?

Сергей Николаевич наблюдал, как сын играет, кувыркается в пузыре, уже не впериваясь глазами в завораживающую бездну. И мысленно похвалил себя: «Как ни страшен этот зверь, пропедевтика существимости, а у меня очень даже неплохо получается!»

* * *

16 апреля, в праздник Входа Господня в Иерусалим, служба совершалась в храме пророка Илии, сооружённом посреди обсерватории. От других храмов ковчега эта разборная церковь отличалась тем, что была без стен и маковок — стоял один иконостас, прикрытый сзади полупрозрачной алтарной апсидой. Перед Царскими вратами собралось уже много народа, читался 103-й псалом «Слава Ти, Господи, сотворившему вся».

Мама сосредоточенно молилась, налагая на себя двуперстное знамение. Её лица за краем большого платка, заколотого под подбородком булавкой, Марчик не видел.

— Из глубины возвах к Тебе Господи, Господи, услыши глас мой… со пророком Захариею возопиим, — голос диакона утончился и пронзительным воплем вознёсся ввысь. Отец положил руку на плечо Марчика:

— Приготовься, сейчас после слов о въезде Иисуса на молодом ослике в Иерусалим будет гиперпрыжок в наш Скитающийся Иерусалим. Каждый год координаты для него выбираются разные.

Диакон же продолжал:

— Яко се Царь твой грядёт тебе кроток и спасаяяй, и вседый на жребя осле…

Сверкающий звёздный узор на куполе мгновенно поменялся. Там и сям стали появляться серебристые монетки, которые, если присмотреться, были не круглые, а овальные.

— Задержки в полсекунды, — одобрительно кивнул папа. — Это ковчеги нашей Церкви. Одновременно прыгать в одно место опасно, поэтому очерёдность…

Между тем под звёздным куполом разнеслось торжественное:

— Осанна в вышних, благословен грядый Царь Израилев!

Пел хор, пели мама и папа, и весь народ — и звёзды долго дрожали от послезвония голосов.

* * *

Наступила Страстная седмица. В храм ходили каждый день. Впервые Марчик отстоял канон Андрея Критского от начала до конца — как взрослый. Также впервые исповедался. С перечислением грехов вышла заминка, не мог мальчик вспомнить ничего плохого.

— Каюсь, — обрадовался он, — папу и маму обманывал, прятался на техническом ярусе. И Кузю обманывал.

— Осуждал ли кого? — строго вопросил пресвитер.

— Маму осуждал, что она дабл. А ещё я рассуща, сплю во сне.

Пресвитер вздохнул и накрыл голову ребёнка епитрахилью, отпуская «вся согрешения».

Пасха наступила как-то буднично. Ещё одна всенощная в череде долгих служб. Крестный ход человеческой змейкой обернулся вокруг храма, Царские врата распахнулись. «Христос воскресе!» — эхом зазвучало отовсюду. Одновременно ковчеги над головой, за куполом, озарились многоцветием. Это было очень торжественно: водрузивые на ничесомже, висели теперь в звёздном пространстве исполинские пасхальные яйца. У каждого была своя раскраска, придуманная лучшими дизайнерами.

— Смотри, вон то самое яркое яйцо — это «Вифлеем», — объяснял Марчику папа. — На гербе этого ковчега изображена звезда, поэтому он такой лучезарный. А у того, который чешуёй серебрится, на гербе три рыбы, это «Капернаум». У «Хеврона» на гербе дерево, поэтому он зелёный. А вон светло-коричневый, в рубчиках, как хлебная плетёнка — это «Эммаус». В Евангелии сказано, что последний раз Христос явился ученикам близ города Эммаус, разломил с ними хлеб и вознёсся. И на гербе ковчега два куска хлеба — для вкушения в земной жизни и в небесной.

— А «Иерусалим» какого цвета? — спросил мальчик про единственный город из Священной Истории, название которого запомнил.

— Ковчега с таким именем не существует, потому что у нас есть кочующий Иерусалим. Сейчас мы в нём и находимся. Если верить пророчествам, то в будущем град святой утвердится где-то в одном месте, в земле обетованной. А где эта земля находится, никто не знает.

Наутро литургия в «Назарете» была немноголюдной, в храм пришло человек тридцать. Остальные отправились на «Хеврон», самый большой по размерам ковчег, где проходила главная, соборная служба. Мама вернулась оттуда оживлённая, успевшая разговеться с хевронскими друзьями ботаниками. «Ну, почему я вышла замуж не туда? — шутливо подначивала она мужа. — Ох, какой там ботанический сад!»

* * *

В Светлый Понедельник Марчику дали выспаться до полудня. Кибер не стал мытарить вопросами о виденных снах, лишь напомнил, что сегодня важный день, сретение нового насельника из ковчега «Кана Галилейская». И вот уже стоит он у шлюза…

— Ритуал древний, отсылающий нас к первым стыковкам в космосе, поэтому всё будет происходить в невесомости, — повторяя в который уже раз, напутствовал Григорий Степанович. Его, как самого почтенного по возрасту в ковчеге, выбрали главой принимающей делегации. — Но тебе делать ничего не надо. Гравитационный луч доставит до середины тоннеля, там встретишь, скажешь формулу приветствия, возьмёшь за руку — и луч притянет обратно. А потом вслед за вами последуют другие гости. И не забывай, вы будете в невесомости. Не толкайтесь, а крепко возьмитесь за руки.

Яйцо «Каны» переливалось оттенками красного, переходящими в тёмно-бордовое. К нему через чёрную пустоту протянулся воздушный туннель. Удаляясь от своего ковчега, Марчик оглянулся: как тот выглядит со стороны? Гигантская голубая капля воды с мерцающим светом внутри. Тоже красиво. Приближение канаянина он прозевал. Когда оторвал глаза от своего ковчега, маленькая фигурка в алом комбинезоне, прежде маячившая в конце тоннеля, была уже перед ним. Гость и вблизи оказался маленького роста, меньше Марчика. Ухватившись за руки, они закружились на месте, гася скорость встречного полёта. На Марчика с интересом смотрели большие серые глаза, сзади развевался в невесомости хвост длинных русых волос.

— Ты что, девочка? — вдруг догадался встречающий.

— А ты девочек никогда не видел? — хмыкнула гостья.

— Видел. В мультфильмах. Они всегда в платьях и с бантами.

— Подумаешь, бантики… Мир вашему дому, — произнесла формулу девчонка.

— Наш дом ваш дом, — откликнулся Марчик, и гравилуч повлёк их к «Назарету». В арке переходного отсека уже собралось много народа, впереди стоял Григорий Степанович с пасхальным куличом в руках. В нарядной русской рубахе, с большой седой бородой он был похож на древнего сельского патриарха. Дав отщипнуть от кулича, дед обнял и чмокнул девочку в лоб. Дальше церемониться времени не было — по воздушному тоннелю, в котором включили гравитацию, от «Каны» уже двигался крестный ход, до встречающих доносилось пение: «…смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Колонна людей с покачивающимися хоругвями шествовала между звёзд, и это было как в причудливом сне.

* * *

Светлая седмица — приятная пора ходить по гостям. Обитатели ковчегов перемешались между собой, так что обычай украшать одежду на это время нагрудными значками многих выручал. И Марчику нравилось, когда гости, совершенно незнакомые люди, завидев на его груди герб — колодец с водой, у которого ангел в Назарете сообщил Деве Марии благую весть, — с серьёзной почтительностью кланялись ему, хозяину ковчега. Даже на подряснике епископа Марчик заметил значок — рисунок крепостной стены с зубцами. Владыку Игнатия и так все знали в лицо, но обычай есть обычай.

Выгорецкие появились в доме Марчика только в конце недели, когда закончили обустраивать жильё по соседству. Был накрыт изысканный стол — Елена и Сергей Старковы постарались не сплошать перед новыми соседями. После чинного обеда на столе появилось вино, принесённое гостями, и Сергей предложил детям погулять во дворе.

— Тебя Маргаритой зовут? — мальчишка первым решился завязать разговор с девочкой, которая была теперь не в комбинезоне, а в белом платьице, в туфельках и с бантом в красиво убранных волосах. Бант прикреплялся к русым локонам золотой пряжечкой в форме виноградной кисти.

— А тебя Марчиком? — вопросом на вопрос ответила гостья.

— Я Марк.

— Это взрослое имя, а мы же дети, — рассудила девочка. — Давай ты будешь не Марчик, а Марик, и тогда получится не совсем по-малышковски.

— Ну, давай. А почему у тебя значок ковчега в волосах, а не на платье?

— Это не значок, а просто заколка. Потому что у меня нет ковчега. Из «Каны» меня увезли, а здесь ещё не приняли.

— Значит, ты ничья? Здорово! — восхитился Марчик и вдруг спросил: — А ты знаешь, что твои родители уже даблы?

— Да, они вчера вернулись в «Кану» и теперь в стазисе.

— Мои тоже. И как тебе?

— Что?

— Да ничего… Ты же здесь одна осталась.

— Почему одна? — Рита, взмахнув ресницами, глянула на Марика и потупила взор.

Дети стояли напротив распахнутого настежь окна, за которым слышался смех родителей. Донёсся голос Ритиного папы:

— Предлагаю тост за ваш и наш старейшие Дома! Надеюсь, кристальной чистоты вода «Назарета» удачно разбавит наше вино.

— Неужели в досточтимой «Кане Галилейской» молодые вина столь густы? — поддержав шутливый тон, также нараспев ответила мама Марка.

— О, разбавления требуют не только плотность и крепость вин, но и вкусовой их букет. Брожение в молодой суспензии, Елена Петровна, это довольно капризный процесс, так что наше вино получилось с характером, уж не обессудьте.

Рита дёрнула Марика за руку:

— Пойдём куда-нибудь, а они пусть болтают про нас, что хотят.

— Почему про нас?

— Да пойдём же!

Девочка протянула ладошку, и Марчик, взяв её за руку, повёл показывать мамин сад, насаженный на заднем дворе. Но успел ещё уловить долетевшее из взрослого разговора имя — Григорий Степанович. Наверное, из-за него, единственного «неспящего», и привезли сюда Риту, чтобы она тоже могла у него учиться. Ведь для взрослых расточительно прожигать жизнь вне стазиса ради какого-то одного ученика. Наверное, Марчику стоило обидеться на это, но никакой жалостинки в себе он не ощутил. Девочка была красивая. Это снимало все вопросы.

* * *

Класс для занятий Григорий Степанович подготовил на веранде своего флигеля. Вынес оттуда всё лишнее, поставил посередине двуместную парту, сколоченную по собственному проекту. Когда Марик пришёл на первый урок, Рита уже сидела за партой — в своём красном комбинезончике. Едва он уселся рядом, как в класс явился дед. На его плече был попугай, который сразу же вспорхнул и устроился на подвешенном к потолку обруче, мигая осоловелыми глазами.

— Деда, а птица зачем?

— Будет нам научные справки давать и картинки показывать. Это кибер-вещун. Точнее, уста кибера или что там, клюв… Неприятно же, когда ЭВМ из ниоткуда вещает. Хотел я этого Аргуса ещё и в клетку посадить, да пожалел.

— Пр-ремного благодар-рен, — проскрипел попугай, покачиваясь на обруче.

— Ты не придуривайся, говори нормальным голосом, — приструнил пернатого старый космолётчик.

— Есть, кэп!

Марик сразу повеселел. Уроки обещали быть забавными.

— Ну, с чего начнём? — запустив пятерню в бороду, почесал подбородок Степаныч. — По плану, который мне тут расписали, я должен рассказать вам о Земле. И это резонно, потому что мне, старику, о нашей родной планете известно больше всех.

— Деда, — перебил Марчик, — давай о космических экспедициях, что мне рассказывал. Рита же не слышала.

— Во-первых, Старков, здесь в классе я тебе не деда, а… кто, Аргуша?

Кибер всё с тем же попугайским акцентом ответствовал:

— Гр-ригор-рий Степанович, кэп.

— Значит, про освоение космоса… Аргуша, скажи, какая национальность была у первого космонавта?

— Элементар-рно, — проскрипел попугай и стал декламировать уже нормальным голосом: — «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство. Он русский. По профессии, вероятнее всего, лётчик. У него отвага умная, лишённая дешёвого безрассудства. Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола». Так в 1934 году, перед своей смертью написал в дневнике родоначальник космонавтики Константин Циолковский. В том же году в России родился Юрий Гагарин, первый космонавт в истории человечества.

— Всё верно, только не он был первым, — Степаныч подмигнул ученикам, — ты ошибся, кибер.

— Позор-рное пер-редёр-ргиванье! — встопорщился попугай. — Вопр-рос был о пр-ринадлежности к опр-ределённому нар-роду, и бар-рбосы тут ни пр-ри-чём!

— А ты думаешь, у Лайки, которую запустили в космос первой, не имелось своей собачьей национальности? — учитель вроде бы отвечал попугаю, но смотрел на детей, и водянистые старческие глаза словно окаменели, стали жёсткими. — Да, Лайка была беспородной дворнягой. Но все дворняжки принадлежат к одной нации — особой такой, произошедшей из бродячего образа жизни. И кто мы сейчас, как не дворняжки, разбрёдшиеся по космосу? Так вот, чтобы совсем не превратиться в шелудивых псов, мы начнём занятия всё-таки с истории нашей родины, а не с космических полётов. Вот как сейчас помню…

* * *

После занятий Марик провожал соученицу домой.

— Говорят, ты спишь во сне, не умеешь сущить? — между прочим полюбопытствовала Рита.

— А ты, что ли, умеешь?

— Меня год назад научили. Это очень просто! Целыми днями смотришь на свою руку и повторяешь: «Ты спишь, ты спишь». А когда во сне увидишь руку, то сразу сверху голос тебе говорит: «Ты спишь». И сразу всё понятно, и начинаешь по снам путешествовать. Но одной руки мало, надо ещё много якорей запомнить — небо, дорога, дверь…

— Да знаю я, тоже зубрил, но ничего не получается. Зато я умею дабла отличить от настоящего человека.

— Врёшь!

— А вот и нет. Вообще-то это секрет, никому не проболтайся.

— Точно врёшь!

— Не вру. Дед говорит, что у меня тонкая психика. Поэтому я живое вижу. Поэтому и сплю глубоко — голове надо много отдыха.

— Опять придумываешь, оправдашкин-заливашкин

— А ты куда во сне путешествуешь?

— Когда я понимаю, что сплю, то начинаю представлять разные деревья, цветы, леса с полянами. И там гуляю. Мама говорит, что из меня получится креадизайнер. А ты кем хочешь стать?

— Наверное, космонавтом.

— Космонавтов уже не существует!

— Если есть космические корабли, то будут и космонавты. Ты точно не проболтаешься?

— Да уж ладно. Могила.

— Ух ты! Тебя за такие словечки не ругают? В общем, слушай. У нас на ковчеге есть спрятанные космолёты, они стоят в тайном ангаре. Я уже выбрал, на каком полечу. Вот проберусь в ангар и отправлюсь, куда захочу. В эос, например. Только надо выпрямитель пространства достать.

— В эос на космолётах не летают. И одному тебе полететь не разрешат.

— А я уже путешествовал один, без никого. Хочешь, базу мою покажу?

* * *

После обеда Марик поджидал Риту в условленном месте, у колодца. Появилась она в том же комбинезончике, с рюкзачком за спиной.

— Там что? — кивнул мальчик на рюкзак.

— Мама бутербродов положила.

— Ты маме рассказала?! Эх, женщины…

— Я про базу ничего не говорила, — обиделась Рита. — Просто ты мне ковчег показываешь.

— А-а… ладно.

Устроенная Мариком база Рите не понравилась — тесно, сумрачно.

— Надо бы сюда ещё один светильник притащить.

— Зачем? Это же пещера, в ней должно быть темно и страшно.

— Пещера какая-то не настоящая. А вот у меня в «Кане» был настоящий домик, я в нём играла.

Марик хотел парировать, мол, и катись обратно, но сдержался. Предложил:

— Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?

— А что у тебя есть?

— Ну, настоящих, важных вещей только две. Арбалет дарить не буду, он не для девчонок. А вот это могу…

Мальчик достал из коробки металлический стержень.

— Бластер?! Как в фильмах? — с восхищённым ужасом прошептала Ритка.

— Не, это униключ.

— А где ты взял, своровал?

— Здешний робот принёс. Знаешь, как здесь желания исполняются? Надо сначала на пол плюнуть и, когда робот появится, сказать: «А принеси-ка мне, братец». Надо братцами их называть.

Рита скептически осмотрела подарок:

— А зачем этот ключ?

— Он всё умеет — резать, открывать, отвинчивать. С ним можно до пустоты добраться. Пошли покажу…

Марчик встал, закинул за спину арбалет. Когда они выбрались из «пещеры», девочка спросила:

— А зачем тебе оружие?

— Тебя охранять.

— От кого?

— А ты про диких роботов ничего не слышала?

— Не-ет, — Рита с опаской оглянулась вокруг, затем фыркнула: — Опять ты врёшь! И про пустоту тоже. Пойду я лучше домой.

— Не вру, сама увидишь, — мальчик взял спутницу за руку. — Только ты не сбегай от меня, а то заблудишься.

Рита вырываться не стала, и, взявшись за руки, они прошли до бегущей дорожки. Там девочка осторожно освободила ладонь от мальчишеской хватки. Щёки её покраснели, но держалась она независимо, чуток даже воинственно.

У внешней обшивки Марик снял панель и в открывшийся мрак бросил стрелу. Она целиком исчезла.

— Хочешь, попробую её достать? — парнишка протянул руку к ничто.

— Ой, Марчик! Не надо! — Рита всерьёз испугалась.

Рука мальчишки по локоть погрузилась во тьму. Взглянув на обмершую девочку, Марк вытащил руку обратно целую и невредимую.

— Тут такой секрет. Если предмет не с концами в пустоту летит, а с чем-то соединён, то его вернуть можно. А если кинуть целиком — то всё, проваливается в никуда. Я проводил опыты, бросал туда всякое и пробовал крючком обратно вытянуть. Шаришь-шаришь, а там ничего.

Рита смотрела на Марка заворожённо — сразил её вовсе не рискованный фокус с рукой, а настоящий научный опыт, проведённый мальчиком. Наконец произнесла:

— Ну и дурак тогда.

— Почему дурак? — Марик даже не обиделся, чего на девчоночьи глупости-то обижаться. Рита быстро нашла, чем ответить:

— Нам Григорий Степанович что рассказывал? Сначала в космос отправили не человека, а собачку. Вот и тебе надо было сунуть в пустоту курицу или кролика, а потом самому лезть.

— И вправду, — мальчишка удивился. — Только лицензия нужна, чтобы кролика взять.

— Какая лицензия?

— А вот такая! Девчонкам лицензий не дают, они только для охотников.

Когда шли домой, Марик вдруг почувствовал, что присутствие девочки делает его уверенным и как бы отдельным от ковчега, да и от всего остального окружающего мира. Словно он овладел самопричинным началом существующего… Разобраться в этих новых ощущениях не дал голос Риты:

— Марик, а Григорий Степанович твой друг?

— Дед? Нет… он же дед.

— А кто твой друг?

— Ну, Кузя друг.

— Кто это?

— Кузя? Да кибер наш.

— Какой же он друг! Это не человек.

— Ну и что? Он играет со мной, он добрый и смешной.

Девочка закусила губку, повторила упрямо:

— Робот не человек.

— Кузя не робот, а кибер. Он думает и говорит, как мы, по-человечески.

Спорить с этим было трудно. Наконец Рита нашлась:

— Твой Кузя в Бога не верит.

— А вот и верит!

— Нет, не верит.

Размолвка почти не омрачила их первого путешествия. Проводив Риту до калитки, Марчик вприпрыжку побежал домой.

* * *

— Сектант? Где ты слышал это слово? — епископ Игнатий в упор посмотрел на Марика. Его дабл-тело, полупрозрачное, как в старинной стереосвязи, слегка колыхалось в центре класса. Обычным даблом, целиком копирующим человека, Преосвященнейший не позволял себе пользоваться, тем более в общении с детьми на уроках Закона Божьего.

— Ну… у взрослых слышал, — замялся Марик. Не говорить же, что папа в шутку так маму называет. И вообще, напрасно он рассказал владыке про Кузю, который накануне на вопрос Марика, существует ли Бог, ответил так странно: «Бог есть и его нет одновременно». Получается, что настучал епископу на своего друга?

— Кибер не может быть сектантом, — пояснил владыка. — Хотя это любопытно… квантовый релятивизм. Возможно, это почва для будущих ересей.

— Учитель, — почтительно осведомился Марик, — а как это, что Бог сразу есть и нет его?

— Я же сказал! Это квантовый релятивизм. Так мыслят машины. Они перебирают варианты, поэтому их мышление строится на одних только допущениях. А мы сразу мыслим сущим, потому что сами сущие от Бога. Для нас всё сущностно однозначно: или Бог есть, или Его нет. Мы сводобны принять Его или нет. Почему нам дана такая свобода? Потому что без свободы нет любви, а Господь ждёт от нас как раз любви, ибо мы дети Его. Если мы не любим Сущего, ощущая Его внутри себя, то постепенно становимся рассущами, которые могут раствориться во внешнем окружении и забыть своё неповторимое «я».

— Владыко, — руку подняла Рита, — значит, рассуща не может полюбить?

— Как же он полюбит другое «я», если не осознаёт своего?

Рита украдкой скосила глаза на Марка. Тот сидел рядом со скучающим видом — всё-таки занятия с дедом поинтересней Закона Божьего.