Сущник

Михаил Сизов, 2022

В далеком будущем осколки человечества разбросаны по вселенной. Овладев подобием бессмертия и возможностью путешествовать в эосе – субквантовом мире, люди утратили смысл существования. Но группа реконструкторов пытается вернуть человечеству Историю, затеяв грандиозный проект. Один из его невольных участников, выпускник академии, замечает некоторые странности в этом проекте, ему открывается причина «конца света», и он вступает в противоборство с силами, не ведая об их происхождении. Это история взросления, любви и победы над злом. Действие романа происходит в будущем, в реконструированных городах средневековой Европы и СССР 80-х годов. Его герои выписаны живо, разные характеры, читается как приключенческая повесть. Жанр романа преодолевает рамки научной фантастики, издатель определил его как "философское фэнтези", которое раскрывает "вопрос о судьбе мира, о приближении апокалиптического конца, к которому неизбежно идет человечество".

Рукопись для мага

С помощью нейростимулятора Рита «загружалась» латинским и фламандским языками для практикума — так обтекаемо на факультете креоники называли последний экзамен. Смысл его Марику был не совсем ясен. Изначально практикум задумывался как тест на зрелость: испытуемого на долгое время помещали в искусственно созданную реальность и оценивали его существимость. Но критерии оценки существимости оказались столь расплывчаты и спорны, что в итоге экзамен выродился в простенький зачёт — достаточно было отбыть срок в виртуале и не «потеряться». О потеряшках в академии специально распускали слухи, чтобы студенты не расслаблялись. Ходила, например, легенда о заблудившемся практиканте, который так сжился с Магистралью, — а именно её креоники выбрали в качестве испытательной виртуальной среды, — что не захотел с ней расставаться и, выдернутый в реальность, человеческих даблов принимал за ботов.

Так бы «экзамен на зрелость» и остался формальной процедурой перед получением статуса вечника и допуском в эос, если бы не реконструкторы. Те договорились с креониками, чтобы практикум подстроился под их нужды, причём самые утилитарные. Без зазрения совести реконсы стали использовать практикантов как чёрную рабсилу на прокачке ботов в матрице. Когда Марик высказал недоумение Джону Себастьяну Смиту, своему куратору-реконсу, тот рассмеялся:

— А ты бы хотел экзаменоваться в игровом ролевике? Там, конечно, малышне интересней, но детство закончилось, дружок.

— Да я не про то, — смутился Марик и стал оправдываться. — Просто подумал, что прокачкой ботов лучше заниматься вам, профессионалам. А мы новички, и в Магистрали такого наворотим…

Оправдание получилось каким-то угодливо-льстивым, и Марику стало противно от этого. Реконс же, подняв палец, стал важно объяснять:

— Во-первых, в саму Магистраль, то есть в оригинал исторической матрицы, тебя никто не пустит. Тебе предоставят её копию, где и будешь создавать своего бота или прокачивать уже существующего. Если комиссия признает твои изменения удачными, то перенесёт их в оригинал, а если нет — практикум провален. Тут всё по-взрослому, парень. Во-вторых, нас, профессионалов, очень мало, а ичей в матрице миллиарды.

— Ичей?

— Это наша корпоративная терминология, привыкай. ИЧ — это искусственный человек, он вовсе не робот. Так вот, представь, Магистраль охватывает более трёх тысяч лет, и в каждом веке уйма искусственных людишек. И всеми надо заниматься.

— Если не хватает сил, то можно же уменьшить матрицу, ну, её временной охват, — Марик выразил что-то вроде сочувствия.

— Нельзя. Мы уже и так подужались. Многие предлагали начать Магистраль с пятнадцатого века до нашей эры, опираясь на письменные источники Египта и Китая, но тогда бы выпала история Европы, о которой на ту пору мало что известно. И пришлось нам перенести точку отсчёта в восьмой век до нашей эры — это когда у греков после тёмных веков появилась письменность. Та же проблема с конечной точкой. До сих пор идут споры, кто начал войну глобов и стоперов, это очень болезненная тема, поэтому Магистраль мы решили ограничить началом так называемого предвоенного периода, когда был избран Конвент, а это всего лишь двадцать шестой век.

Куратор замолчал, ожидая правильного вопроса.

— И как же вы справляетесь?

— О, нас выручило то, что в восьмом веке до нашей эры людей на Земле было мало, примерно семьдесят миллионов. Мы хорошо поработали с тем периодом, прокачав много ичей, и они дали хорошие наследственные линии. Как ты знаешь, у них самих нет генетической памяти, но ничто не мешает хранить её в эос-компьютере и автоматически передавать последующим поколениям.

— Я слышал, что дети ботов не растут.

— Ичей, молодой человек, и-чей. Конечно не растут. Компьютер помогает им и рождаться, и менять форму тела по мере взросления, и стареть. Это всё-таки программы, хоть и материализованные. В подавляющем большинстве ичи — это массовка, простенькие программы, которые почти не влияют на ход истории в Магистрали. Ключевиков там маленький процент. Обычно это прямые потомки тех, кого мы прокачали в самом начале, но всё равно их наследственности недостаточно, чтобы сама собой сформировалась продвинутая личность, которая могла бы принимать самостоятельные решения в ключевых точках развития истории и тем самым превращать Магистраль в реальную жизнь. Что из этого следует? Ключевиков надо прокачивать. И реконструктору желательно делать это в своём физическом теле, чтобы в программу ича записались естественные реакции на внешние факторы. И вот представь, чтобы прокачать одного единственного ключевика, нашему сотруднику надо выбраться из холодильника, поселиться в матрице и жить его жизнью минимум месяц, а то и полгода, тратя своё биологическое время. Кто на это согласится? Приходится практиковать прокачку дистанционную, через гэстинг, и результаты, вроде, имеются — ичам удаётся передать человеческие черты характера. Затем, когда мы отпускаем их в самостоятельную жизнь, они сами развиваются, растут как личности. И делают это быстрее, чем непрокаченные ичи, которые тоже как-то самоусложняются в живом социуме матрицы. Но качество роста у таких гэст-прокаченных ключевиков намного хуже, чем у реал-прокаченных.

— Поэтому вы нас, студентов, используете?

— Ты можешь отказаться от экзамена. Но сам подумай, кому, как не вам заниматься реал-прокачкой? Холодильник вас ждёт, но вы пока ещё в реале. При этом достаточно образованы и, главное, у вас, молодых, есть та энергия роста, которая подстёгивает вызревание ичей. Биологического месяца, максимум четырёх, вам достаточно, чтобы начать и завершить дело. И, уверяю, скучным этот срок в матрице не будет.

«Всё-таки нас используют, реконс этого не отрицает», — мысленно отметил Марик и почувствовал, что не сможет удержаться от спора с куратором. Сколько раз он задирал своих преподов, рискуя вылететь из академии, и вот опять…

— Вы говорите, личность, — начал Марик. — Но какая же личность у куклы, даже прокаченной?

Куратор внимательно посмотрел на ершистого студента:

— Ты знаешь, что такое социум? Это организующая среда обитания. Социум может превратить индивидуума в личность, вне социальной общности личностей не бывает. Так и с ичами. Они ведь существуют не сами по себе, а в ткани единой живой матрицы. Да, социум их искусственный, так что с того?

— Но это против существимости, — ответил Марик ошалело. Не ожидал он такого от взрослого человека, да ещё учёного!

— Кто знает, кто знает.., — флегматично проговорил куратор. И Марик подумал: «Все реконсы ушиблены матрицей, поэтому немного чокнутые».

* * *

Вернувшись с консультации, Марик попытался разобраться в своих желаниях. Разговор с насмешливым реконсом как-то не вдохновлял на подвиги во славу «святой Магистрали». Но возникло желание утереть нос «им всем».

Прежде практикум представлялся обычным экзаменом, который хотелось пройти без лишних хлопот. И ключевика для прокачки Марик выбрал весьма проходного — ведущего конструктора одной из японских фирм, что первая наладила производство гэстов. Его изобретение, направившее историю человечества по новому руслу, было технологически предопределено, так что на Архимеда он не тянул. Обычный технарь с калькулятором в голове, требующий минимум времени на прокачку. Но разве этим удивишь самовлюблённых, надутых реконсов? Вот Ритка — умница, пошла по высшему уровню, нашла в матрице какую-то залепуху — кто кому из художников Северного Возрождения приходится учителем. Неделю с этим носилась: «Я нашла, нашла!» Сколько баллов начисляют за исправление ошибки в Магистрали? Вроде бы нисколько, а сразу дают звание магистра.

Ритина оживлённость перед началом практикума наводила тоску. «Ты чего такой смурной ходишь?» — спрашивала она. Юноша молчал. Неужели сама не понимает? Последние дни они вместе. После экзамена на зрелость их ждёт холодильник. И встречаться в реале будут по расписанию, раз в год на Пасху. Вечность в стазисе. А она бегает, смеётся, не замечая, как утекает время — их время!

Когда Марик назначил Рите свидание на острове Марго, та ответила через кибера: «Извини, до песочницы дольше шлёпать, давай встретимся у озера». Как ни старался юноша умерить свой шаг, к озеру он явился намного раньше. Скинул ботинки, растянулся на берегу, закинув руки за голову. Прямо над ним рождались облака: только что синий купол был совершенно чистым, и вдруг чуть замутился — проявилось облачко, похожее на кусочек ваты. За ним появилось второе облачко, третье. Потом они свились в один белый барашек, и тот медленно побрёл по своду купола. Спустя время всё повторилось заново. Барашки были одинаковые, точные копии друг друга. «Генератор неопределённости отключён, — вдруг понял Марик. — Наверное, отец сейчас расчёты делает, и Кузя отдал ему подчистую все вычислительные ресурсы ковчега. Уже не первый раз. Почему отец задействовал нашего Кузю, а не работает с эос-компьютером? Что-то от своих коллег скрывает…»

— Загораешь?

Марик повернул голову. Рита стягивала с себя мокрую футболку, под которой была майка в сине-белую полоску. Под этими полосками вздымались груди — упругие, с выпирающими твёрдыми сосками.

— Сейчас отдышусь… Решила пробежаться… А то сижу, сижу, экзамен этот…

— Красивая у тебя майка.

— Дурак.

— Почему дурак?

— Между прочим, её мне твой отец подарил, на день рождения, в десять лет.

— И ты из неё так и не выросла, — съязвил Марик, почувствовав странную ревность к отцу.

— Точно дурак! Она же неразмерная, из симбиотического волокна. Сергей Николаевич сказал, что моряки не снимают тельняшек до самой смерти.

— Ну, да. «В тельняшке и умирать не тяжко». Этой поговоркой он дразнит мумми. А тебя, помню, охламоном обзывал, поэтому тельняшку и подарил. Ты же хулиганкой была.

— А знаешь, где тельняшки изобрели? В Нидерландах!

— О-о! — привставший, было, Марк снова опрокинулся на траву, закатил глаза: — Ритуль, ты специально эту майку надела, чтобы снова меня агитировать?

— А чем тебе Нидерланды не подходят? У нас каждый год гениальные картины появляются, и всякие там войны, бунты, инквизиция, ереси, святые и разбойники, полно приключений! Шестнадцатый век! А гэсты тебя чем приворожили? Скукотища одна.

— Это моя специализация.

— Понимаю, история технологий. Но смотри, что я там нашла. Кузя, справку…

Бесстрастным голосом тот произнёс: «Начало машинной цивилизации, сменившей цивилизацию конной тяги, которая длилась более шести тысяч лет, хронологически можно отнести к первой половине шестнадцатого века. Именно тогда произошёл переход к капиталистическим отношениям, давшим толчок научно-технической революции. Центром этих событий были Нидерланды, где находилась экономическая столица Европы — Антверпен. В середине шестнадцатого века в его порту одновременно стояли на рейде до 2500 кораблей со всех концов света. Тогда же в Антверпене открылась первая международная торговая Биржа, заложившая основы…»

— Хватит, — прервала Рита. — Видишь? Шесть тысяч лет люди ездили на конях, обжигали горшки, воевали железными палками, и ничего не менялось. А тут вдруг что-то стронулось, и произошло это в Северной Европе!

— Да, пуп истории, — хмыкнул Марик.

— Я и говорю! Эпохальное время! А мы с тобой ещё приключений добавим — будем связь в матрице держать, оставлять друг другу разные знаки. Я кое-что нарисую и отправлю на выставку, которая будет в антверпенской бирже в день её открытия. Это 1531-й год. Ты туда придёшь, среди разных картин увидишь мой рисунок и сразу догадаешься, что это я. А дальше, по этой картине, найти меня будет просто.

— А что ты нарисуешь?

— Пока не знаю, и вообще, Марчик, это же секрет! Тебе будет загадка, вот и отгадывай. И для меня придумай свой знак, чтобы я отгадывала.

— Уже придумал. На ярмарке повешу плакат: «Милая Рита, скучаю, жить без тебя не могу, приходи в полночь к фонтану у ратуши». Напечатаю крупными буквами на интерлингве, благо печатный станок к тому времени уже изобрели.

— Конечно! — Рита просияла. — Так ты технологию печати возьмёшь? Какого-нибудь типографа-изобретателя прокачаешь?

— Подожди, я же не сказал, что согласен.

Рита его не слушала, продолжая расписывать выбранную эпоху. Как понял Марк, она искала в матрице такое время и место, где женщины-художницы были бы в почёте. И наткнулась на описание Нидерландов рубежа XV-XVI веков итальянцем Лодовико Гвиччардини: «Здешние женщины отличаются большой смелостью, светлыми волосами и возвышенным духом. Иногда они становились художницами, как Анна Смейтерс из Гента. Она была превосходной миниатюристкой».

Рита вызвала объёмное изображение, и в воздухе повисла малюсенькая половинка пшеничного зерна. Когда Кузя увеличил зёрнышко, на нём стал виден рисунок — мельница с крыльями.

— Это нарисовала Анна Смейтерс. Зёрнышко с мельницей она послала другой художнице, Марии Бессемерс, — восторженно комментировала Ритка. — Та вызов приняла и к мельнице пририсовала мальчика, держащего в руке другую, игрушечную, мельницу. И всё поместилось на половинке зерна! А ещё там были художницы Лиевина Бенинг, Катерина ван Хемессен…

— И кого из них ты решила прокачать?

— А вот не скажу! И ты мне не говори про своего бота. Мы будем искать друг друга и найдём!

Голограмма зёрнышка продолжала висеть в воздухе. Марк смотрел на мальчика с мельницей на ладони и понял, что хочет в эту маленькую, аккуратную страну. Вместе с Ритой.

* * *

— Нидерланды? Почему бы и нет, — отец был рассеян в тот вечер и отвечал после долгих пауз, думая о чём-то своём. Явно на его работе случилось нечто экстраординарное, но что именно, отец держал в тайне даже от мамы. Марчик подступил к нему с расспросами, невзначай напомнив, что сам-то он не чужой для «Макрокванта», целый месяц провёл на базе, но в ответ получил задумчиво-отстранённый взгляд. Вот тогда Марчик и посвятил отца в свои проблемы, надеясь разговорить его.

— Какой, говоришь, век? Шестнадцатый? — физик оттопырил губу, глядя куда-то вдаль. — Хороший век, авантюрный. Я тоже любил приключения. Для практикума выбрал бота-китобоя и гонялся по морю за белым левиафаном. Лишние баллы за коррекцию матрицы я не получил, зато себя испытал. Всяко лучше, чем сидеть за чертёжным столом.

— Тогда уже были компьютеры, пап. Я же говорил тебе, что выбрал конструкторское бюро в двадцать первом веке. А сейчас Ритка зовёт в шестнадцатый.

— Ну и зачем тебе гэсты?

— Ты не понимаешь. Гэстинг произвёл революцию, с него началась наша эпоха вечников. Если бы люди не научились подменять свои тела, то не было бы ни криокамер, ни ковчегов, да и войны между глобами и стоперами не случилось бы, наверное.

— Революция произошла раньше, как раз в шестнадцатом веке, — Сергей Николаевич поднял вверх палец. — «Где работает машина, там не болит спина» — это придумали уже тогда. А спустя четыреста лет сей афоризм логически завершил поэт Поль Валери: «Сними с человека кожу — и обнаружишь машину». Заметь, это сказал поэт, представлявший Францию в первом мировом правительстве, в Лиге Наций. А ещё Валери написал:

О гордый ростр златого корабля,

Несущийся среди валов солёных…

Змеёй скользят изящные борта

И нежатся среди объятий пенных.

И, влажная, прекрасна нагота

Сверкающих обводов драгоценных.

Восхитительно, да? О мёртвых вещах он писал, как о живых, а в живом видел механику. Всё спуталось в человеческих умах, и началось это как раз в шестнадцатом веке, в северной Европе, выбравшей машинный путь развития цивилизации.

— Пап, я давно хотел спросить. Ты много стихов знаешь наизусть. Ты их запоминал сам или с помощью нейростимулятора?

— Любимые стихи — сам. А в целом… Я же филологией профессионально занимался.

— И сменил на физику? Зачем тебе физика?

— Видишь ли, Маркус, я в детстве был слишком романтичен, бредил морскими путешествиями, первооткрывательством. Но ничего этого в нашей жизни нет, и что мне оставалось? Разложить романтику на составляющие, отделив фантазию от путешествия. Филология, словесность — это фантазия. А путешествие — это наши зонды на границе макромира, только там новое и можно открыть.

— И что зонд открыл?

Сергей Николаевич воззрился на сына: вот ведь, подловил!

— Вижу по тебе, что-то знаешь. Ну, откуда сведения?

— Да ничего я не знаю, — Марик чуток испугался жёсткого, настороженного взгляда отца. — Ты все ресурсы у Кузи забрал, это видно по управлению климатом. И понятно же! Раз ты делаешь расчёты на кибере ковчега, который автономен, недоступен для других ковчегов, значит, ты что-то нашёл и скрываешь…

— А что не так с климатической установкой? Учту, спасибо за подсказку, — Сергей Николаевич смягчился. — Я пока не уверен в правильности расчётов, слишком уж они… Проверяю. А ты занимайся своим экзаменом, это для тебя в текущий момент самое важное.

* * *

После разговора с Ритой и отцом Марк взялся штудировать шестнадцатый век, надеясь найти там начатки гэстинга. Кибер послушно демонстрировал ему изобретения той поры: испанский мушкет, немецкие карманные часы, ватерклозет, карандаш, вязальный станок, микроскоп. Из машинерии — ничего революционного, ведь трудно назвать машиной придуманный немцами в 1543 году колёсный аппарат с парусами, этакий сухопутный корабль.

— Так что, показывать следующий, семнадцатый век? — скучным голосом справился Кузя.

— Показывай, не развалишься, — упрямо скомандовал Марчик и тут же понял, что попался на удочку хитрого кибера. Того хлебом не корми, или чем там, электричеством, лишь бы втюхивать наивным пользователям свою базу данных. В воздухе появилась голограмма телескопа, затем жидкостного термометра, часов с кукушкой, логарифмической линейки, бутылки с шампанским, механической счётной машины, способной выполнять сложение-вычитание и умножение-деление… В воздухе запахло серой и озоном — это Кузя продемонстрировал «адскую машинку» Отто фон Герике — шар из серы, натираемый руками, который стал первым генератором электричества. Вскоре, в 1666 году, когда Европа ждала конца света, Роберт Гук сконструировал винтовое зубчатое колесо, а Исаак Ньютон с помощью призмы разложил белый Божий свет на семь цветов спектра. Под самый занавес века был изобретён паровой котёл и заработал водяной насос с паровым двигателем.

Как понял Марк, с Ньютона и началась собственно машинная эра. Просматривая стереофильм, он с удивлением узнал, что создатель классической механики параллельно занимался богословием, пытаясь через изучение пророчеств распознать приход Антихриста. Как одно сочеталось с другим, трудно было представить. Наука и богословие. И плюс ещё… магия! О Ньютоне ходили слухи, что втайне он занимается алхимией. Открылось это, когда учёный заболел, отравленный ртутью — непременным атрибутом алхимических опытов. Знали также, что Ньютон штудирует труды придворного белого мага Джона Ди, который оставил после себя в Англии самую большую научную библиотеку. Влиянием Ди объяснялась и ересь арианства, странным образом проникшую в богословие Ньютона.

Взявшись за Джона Ди и прокручивая его жизнь, полную необычайных приключений, Марк забыл о времени. Этого весьма образованного англичанина не раз обвиняли в ереси, чародействе и некромантии, и небезосновательно — чего стоит одно только вызывание из тонкого мира ангелов и вступление с ними в контакт с помощью нумерологии. Маг считал, что будущее человечества — в свободном перемещении между тремя слоями бытия, и что это возможно благодаря каббалистической, алхимической и математической мудрости. Рано или поздно, утверждал он, «охема», то есть тело души человека, отделится от материальной субстанции, ибо «стрекоза не должна печалиться о судьбе хризалиды», то есть о судьбе своей опустевшей куколки.

От церковного осуждения этого белого мага неизменно спасало покровительство английской королевы. И дело было не только в гороскопах Джона Ди, которые удивительно точно сбывались для неё, и прочих важных услугах, — например, магической защиты от подброшенной куклы королевы, проколотой булавками. А ещё в том, что Ди служил её личным шпионом. Много путешествуя по Европе, бывая при монарших дворах, маг посылал королеве агентурные донесения, подписывая их условленным шифром «007». В каббале, которую практиковал придворный маг, цифра 7 выражала конец плодотворного процесса, победу. А победы Джон Ди, разумеется, желал своей родине — островной стране, которая, по его мысли, должна превратиться в мировую империю и сыграть особую роль в истории человечества. Когда разразилась война между протестантской Британией и католической Испанией, агент «007» был послан ко двору императора Священной Римской империи, чтобы склонить того к нейтралитету. Испанский флот, Grande Armada, был разбит, после чего песнь «Rule, Britannia!» — «Правь, Британия, морями!» разнеслась по всей планете, и Британская империя стала быть.

— Кузя, глянь к реконсам, в библиотеку матриц. Этот персонаж хорошо там прокачен? — Марк оторвался от жизнеописания, наткнувшись на совпадение: Ди бывал в Нидерландах — и как раз в тот период, который выбрала себе Ритка.

— Да, с ним всё в порядке, — с сожалением в голосе ответил кибер. — Фигура известная, это один из титанов Ренессанса, поэтому его прокачивал даже не студент, а учёный-реконструктор.

— Ладно, показывай дальше, может учёный чего-то упустил. Ведь они могут ошибаться? — у Марка появился азарт: славно бы утереть нос этим надутым реконсам и лично своему куратору.

Окончив Кембридж, Джон Ди стал преподавать греческий язык в колледже Святой Троицы и вскоре получил там зловещее прозвище «колдун» — все его тайные занятия каббалой и магией вышли наружу. Сам он магию считал наукой и верил, что сотворение мира Господом было «актом исчисления», а посему с помощью чисел и символов человек способен обрести божественную силу. В колледже Святой Троицы Джону Ди было скучно, и он стал переезжать из одного города в другой. Уже тогда белый маг начал вести личный дневник, который обнаружился спустя полвека после его смерти в кедровом сундучке с потайным вторым дном. В нём Ди описал свои попытки с помощью каббалы связаться с ангелами. Помогал ему медиум Эвард Келли. Свои опыты они назвали «енохианскими» — по имени Еноха, библейского пророка, взятого живым, в сущем теле на Небо. Сеансы начинались с пылкой молитвы Джона, которые длились иногда целый час, после чего на стол водружалось магическое зеркало, за которым наблюдал Келли и сообщал всё увиденное и услышанное. Ди сидел поблизости и записывал. Поначалу полученные сведения не радовали, — существа, представлявшиеся ангелами, показывали красочные видения и сообщали некие мутные пророчества. А потом в один из дней 1581 года, как сообщается в дневнике, им явился сам архангел Уриэль. Он объяснил магам, как создать восковой талисман — печать Эммета, с помощью которого легко вступать в контакт с насельниками иных сфер. В ходе последующих сеансов неведомые собеседники объяснили Ди и Келли способ коммуникации с ними и передали алфавит ангельского, «енохейского» языка.

— Кузя, это они всерьёз, что ли? — не выдержал Марк. Уж слишком сказочной история получалась.

— С ангелами Ди и Келли общались три года и при этом забывали о еде, истощившись под конец до полуживого состояния. Значит, получали какую-то информацию, иначе бы прекратили опыты, — рассудил кибер. — Известно, что собеседники надиктовали им девятнадцать текстов, так называемых «Енохейских ключей». Остальное неведомо. Главное же, маг подтвердил для себя то, что прежде изложил в «Иероглифической монаде», написанной за двадцать лет до контакта с «ангелами».

— И что за монада такая?

— «Иероглифическая монада» — самое загадочное сочинение Джона Ди. Опосредованно этот труд повлиял на развитие науки в механистическую эпоху. Он стал рубежом между алхимией и современным естествознанием, дав апологетам научного знания понимание своей высокой миссии. В ту пору поездки по Европе Джона Ди во многом были связаны с движением розенкрейцеров, чей «Орден розы и креста» провозгласил грядущую реформацию человечества на основах знания физической вселенной и тайн духовного царства. Их манифест прямо пересказывал «Иероглифическую монаду», а изображение самой монады красовалось на титульном листе их главной книги «Химическая свадьба». Розенкрейцеры дали начало многим масонским ложам, которые содействовали наступлению эпохи Просвещения и дальнейшему так называемому прогрессу. Впоследствии, в девятнадцатом и двадцатом веках, идеи розенкрейцеров воплотились в трёх Орденах течения Нью-Эйдж. Первый Орден был для малопосвящённых и назывался «Внешним», в нём адепты обучались каббале. Второй Орден…

— Довольно, — прервал заскучавший Марк, — покажи монаду эту.

В воздухе возник фолиант в кожаном переплёте, за обложкой открылся титульный лист с рисунком: на галочке, похожей на морскую волну, зиждился крест, вершину которого попирал круг с точкой в центре и полумесяцем наверху.

— Какой-то человечек, — удивился Марк, — смотри: ножки растопырки, тело с руками и голова с рогами. Так дети чёртиков рисовали.

— Здесь нет ничего детского. Учёные мужи в геометрических фигурах видели метафизические сущности: круг — это Солнце, точка — Земля, а рога изобилия — это Луна, полумесяц.

— Слушай, Кузя, тебе что, всё это нравится? Астрология, метафизика, рога изобилия. Ты же компьютер, а не человек!

— Спасибо за напоминание, — кибер изобразил обиду. — Да, я логическая машина, поэтому всё парадоксальное меня интригует. Как сказал один великий логик: парадокс — это истина, ставшая на голову для привлечения внимания.

— Да иди ты к счёту! Интегральному. Лучше переведи вот это, — Марик указал на заголовок над рисунком:

MONAS HIEROGLYPHICA

Ioannis Dee, londinensis,

ad MAXIMILIANVM, DEI CRATIA,

Romanorvm, Bohemiae et Hvngariae regem sapientissimvm

— Разве ты ещё не загрузился латинским языком? — с осторожным осуждением вопросил Кузя и, не дожидаясь ответа, поспешно перевёл: «Иероглифическая монада. Джон Ди из Лондона посвящает Максимилиану, Божиею милостью императору Римскому, Богемии и Венгрии королю мудрейшему». Книга была напечатана в типографии Виллема Сильвиуса в апреле 1564 года и приурочена к восшествию Максимилиана II Габсбурга на престол Священной Римской империи, которое произошло спустя три месяца.

— А написана когда была?

— В том же самом году. Посмотри, в конце книги есть авторская подпись: «Тот, кому Бог дал волю и способность познать таким путём Божественную тайну через вечные памятники литературы и закончить в великом покое этот труд 25 января, начав его 13 числа того же месяца. 1564 г., Антверпен». Ну и самой последней строкой предупреждение: «Здесь грубый глаз не различит ничего, кроме Тьмы, и придёт в великое отчаянье».

— Вот уж напугал… А ведь Антверпен — это Нидерланды. И середина шестнадцатого века, куда мне надо попасть! Слушай, а есть ли эта книга в матрице? — справился Марк наобум, неведомо на что надеясь.

— Разумеется, есть, — отрезвил его Кузя, за долю секунды просканировав матрицу, хранящуюся в Библиотеке. — Там её издали в обозначенном году… в Лондоне.

— В Лондоне? — переспросил Марк, всё ещё не веря в удачу.

— Да. Странно… Наверное, реконструктора, который прокачивал Джона Ди, сбила с толку надпись на титуле, в которой есть слово «londinensis», то есть «происшедший из Лондона». Но специалист не мог так ошибиться, он же знал, что сам Ди родился в Лондоне и здесь сообщает о себе, а не о книге.

— А почему ты думаешь, что книгу в матрицу ввёл тот, кто прокачивал Ди? — Марк воодушевился. — Представь себе такую ситуёвину. Реконс, прокачивавший императора Максимилиана, составил список подарков к его коронации и скреатил их, в том числе и книгу Ди. Скорее всего, это был уважаемый вневременник, вроде нашего академика Пышных, другому и не доверили бы заниматься таким важным ключевиком как император. А мага впоследствии прокачивал какой-нибудь аспирант, и он не стал проверять работу мэтра в части вот этих самых подарков. Матрица вся соткана из пересечений судеб разных ботов, и такие нестыковки случаются — нам рассказывали об этом на консультации. Не удивлюсь, если Джона вообще не было в Антверпене в том году.

— Да, не было, — подтвердил Кузя, вновь просканировав Магистраль.

— А вообще, какая тут связь с Антверпеном?

— В реальности Джон Ди искал в разных типографиях рукопись «Стеганографии», написанную великим магом и церковным аббатом Иоганном Тритемием. К тому времени аббат уже полвека лежал в могиле, а рукопись его научно-эзотерической работы где-то затерялась, поскольку напечатать её побоялись. И вот в Антверпене один из типографов обнаружил в своей кладовке эту рукопись. Джон был так потрясён прочтением «Стеганографии», что тут же в Антверпене написал свою «Иероглифическую монаду» и сразу отдал в печать. В подписи, как ты, наверное, заметил, он оставил завуалированную ссылку на «Стеганографию»: «…познал Божественную тайну через вечные памятники литературы». А в Магистрали, получается, Джон Ди эту «Стеганографию» не читал, поскольку в Антверпен не ездил, но «Монада» несмотря ни на что появилась. Налицо причинно-следственная аберрация.

— Расскажи о Тритемии, — скомандовал Марчик, чувствуя, как затягивает эта история. Внутри всё пело: да, он утрёт нос академикам! Ведь нарушена одна из магистральных исторических линий! Тритемий написал «Стеганографию», та вдохновила Ди написать «Иероглифическую монаду», которая стала программой действий для розенкрейцеров, от которых в свою очередь пошли масоны, последователи Нью-эйджа и других тайных обществ, в течение столетий продвигавших «реформацию человечества на основах знания физической вселенной и тайн духовного царства». И вот в начало этой длинной цепочки кто-то вложил фальшивое звено — а он, Марк Старков, всё исправит!

* * *

Рита встретила Марика по-домашнему, в свободной мальчиковской рубашке, расстёгнутой у ворота и с закатанными рукавами. В комнате её был сущий бедлам: бумажные книги и альбомы лежали на полу и висели в воздухе, раскрытые на нужных страницах и забытые. Всюду валялись разноцветные клубки ниток, скомканные клочки бумаги и куски картона с какими-то рисунками. В центре на горизонтальной подставке громоздилась огромная деревянная рама с натянутыми внутри нитями.

— Привет, мастерица. Чем это у тебя так благоухает?

— Не нравится? Это скипидар — чистый природный продукт, древесная смола. Лучше бы подошёл керосин, вот он как раз противно воняет, но керосина в шестнадцатом веке ещё не изобрели.

— А зачем тебе скипидар?

— Бумагу пропитывала, чтобы калька получилась. Это такая прозрачная бумага…

— Знаю, я ведь чертёжник. Картинки переводишь?

— Да, с картонов. Смотри…

Рита уселась на скамейку перед рамой и кивнула, чтобы он пристроился рядом. Марчик стал сбоку наблюдать, как девушка поправила натянутую под нитями бумажную ленту с нарисованным растительным орнаментом и взялась за деревянные шпульки. Они закружились над станком, как пчёлы над цветочной поляной, вплетая разноцветные шерстяные нити в шёлковые струны основы. Оголённые девичьи руки двигались плавно, завораживающе, и нарисованный образец начал обретать матерчатую плоть.

— В этом есть что-то магическое, — заметил Марик.

— А ткачих всегда считали колдуньями, — кивнула Рита, — а кузнецов — колдунами. Ты как, определился с темой для практикума?

— Да, буду искать в матрице рукопись. Как раз для колдуна. Только он не кузнец, а настоящий маг и некромант. Представляешь, даже в семнадцатом веке маги были. Джон Ди его звали.

— Первый раз о таком слышу, — хмыкнула ткачиха. Марк почувствовал, как за её наигранным пренебрежением сжалось клубочком какое-то непонятное щемящее разочарование.

— И напрасно. Джон Ди сотни лет владел умами, писатели о нём романы сочиняли. Помнишь тот дурацкий литературный ролевик, который мы выбрали из-за названия?

— Почему дурацкий? — проронила Рита, не отрывая глаз от ткацкого полотна. — Там же про любовь. Маргарита душу заложила, чтобы спасти своего ненаглядного Мастера.

— Ну да, а сама не доиграла. Помнишь, ты целые куски пропускала?

— Вот уж, буду я голой на свинье кататься!

— Я и говорю, что дурацкий. Маргарита там сущая ведьма, а Мастер — кукла, безвольный дурачок. Так вот, Булгаков начал писать эту книгу сразу после того, как в Европе вышел роман »Ангел Западного окна», и считается, что он его прочитал. Роман целиком про Джона Ди. В нём тоже мистика, герои живут и в нашем мире, и в потустороннем, путаются с разными демонами. И Джон Ди там тоже был Мастером — в Кембриджском университете ему присвоили учёное звание Мастера Искусств. Представляешь, наука раньше называлась искусством.

— А я тебе всегда говорила, что искусство выше всех наук.

— Не выше, а равнозначно, — поднял палец Марчик. — Чем бы человек ни занимался, это всегда будет искусство — то есть что-то искусственное, в отличие от природного естества. Так думали и в античности, и в Средние века, вплоть до эпохи Просвещения.

— Повезло твоему Джону.

— Почему это?

— Успел стать Мастером Искусств до наступления этого Просвещения.

— Вообще-то он жил… — растерянно проговорил Марк и, наконец, понял, в чём дело. — Так я ведь не в семнадцатый век отправляюсь, а к тебе, в шестнадцатый! Он тогда книгу и написал, а умер в 1609-м году, то есть в семнадцатом веке уже.

— Ну ты балда! — Рита бросила шпульки и обвила Марчика за шею. Поцелуй в щеку обдал жаром.

— И о чём эта рукопись? — отстранившись, Рита, как ни в чём не бывало, снова взялась за плетение матерчатой картины.

— Какая рукопись?

— Ты что, забыл? — рассмеялась девушка. — Ты же рукопись в матрице будешь искать.

— Э-э… там про научную магию и шифрование, — собираясь с мыслями, ответил Марк. — Думаю, тебе это не интересно. Написал её один священник, Иоганн Тритемий, и назвал «Стеганография», то есть «тайнопись». Он считал это особым видом криптографии.

Конец ознакомительного фрагмента.