Сущник

Михаил Сизов, 2022

В далеком будущем осколки человечества разбросаны по вселенной. Овладев подобием бессмертия и возможностью путешествовать в эосе – субквантовом мире, люди утратили смысл существования. Но группа реконструкторов пытается вернуть человечеству Историю, затеяв грандиозный проект. Один из его невольных участников, выпускник академии, замечает некоторые странности в этом проекте, ему открывается причина «конца света», и он вступает в противоборство с силами, не ведая об их происхождении. Это история взросления, любви и победы над злом. Действие романа происходит в будущем, в реконструированных городах средневековой Европы и СССР 80-х годов. Его герои выписаны живо, разные характеры, читается как приключенческая повесть. Жанр романа преодолевает рамки научной фантастики, издатель определил его как "философское фэнтези", которое раскрывает "вопрос о судьбе мира, о приближении апокалиптического конца, к которому неизбежно идет человечество".

В песочнице

В начале июня Григорий Степанович объявил:

— Ну что, Маркуша и Маргоша, хоть и проучились вы всего ничего, а календарные каникулы вам положены.

— Ур-ра, каникулы! — гаркнул попугай, переступая лапками на качающемся обруче.

— Ты, Аргуша, тоже можешь отдыхать, — милостиво разрешил дед и подмигнул детям: — А чтобы вы, ребятки, не болтались по ковчегу, вам будет открыта песочница.

«Песочницей» дед называл детскую игровую комнату. Ролевые креаигры там были простенькие, с неглубоким погружением в виртуал, но и к ним детей допускали только с семи лет, чтобы не навредить становлению их сущести.

Первое, что выбрали в песочнице Марик с Ритой, — приключения на необитаемом острове. По условиям игры начинать её нужно было нагишом — словно бы их после кораблекрушения выбросило на берег без ничего.

— Ты почему так смотришь? — застеснялась девочка.

— У тебя и вправду письки нет, — не подумав, ляпнул Марчик.

— Вот дурак! — Рита прикрылась рукой.

Сначала следовало найти одежду. Рита сплела из травы что-то вроде передничка, а Марк обвязался пальмовыми листьями.

— Завтра на охоте шкуры добуду, — пообещал он.

— А я пока название для острова придумаю, надо же его как-то назвать.

— Я уже придумал. В мультфильмах рыцари называют новые земли именами своих принцесс, поэтому пусть будет остров Риты.

— Ну… так уж и быть, — согласилась девочка. — Только лучше остров Марго. А можно и короче — остров Мэг, как в мультфильме.

Две недели они играли запоем: носились по острову как угорелые, охотились на зверей, обследовали лагуны, строили жилище. Потом интерес поугас.

— Игра в поддавки у нас, — сидя вечером у костра, пожаловался Робинзон своей Пятнице. — Помнишь, как мы хижину из листьев строили?

— Конечно! Всё рассыпалось.

— Потому что ни топора, ни ножа не было. А тут раз — и разбитый корабль на берегу нашёлся, с инструментом. Подсунули нам.

— Малышковская игра, — согласилась Рита и потянулась к котелку, чтобы деревянной ложкой, выструганной Марчиком, помешать варево.

— И вообще… Заметила, какие стенки между пузырями толстые?

— Какими пузырями?

— Ну, я их так называю. Комната же небольшая, поэтому мы находимся в пузыре. Внутри него скреачены все вещи, а то, что за его стенками, — это нарисованное. Переходим через стенку, и пузырь поворачивается — теперь нарисованное становится вещами, а то, что было сзади скреаченным, становится нарисованным впереди.

— Это я знаю. Только мы не в пузыре, а внутри кубика с разрисованными стенками.

— Пусть кубики. Так вот, когда мы проходим сквозь стенку из одного кубика в другой, то это заметно. А должно быть не заметно, — Марик для значительности сделал паузу и закончил словечком деда: — Криворукие виртуал делали. Думали, малышня не заметит.

— Да уж, — поддакнула Рита и опасливо поинтересовалась: — А ты что видишь, когда сквозь эту стенку проходишь?

— Чувствую холодок. И в воздухе дымка такая…

— Так видишь или чувствуешь?

— А ты только видишь?

— Врушки это! Кузя, домой!

Рита подняла руку, и на пару секунд наступила тьма, после чего дети оказались в круглой зале с голыми стенами

— А я думал, ты тоже видишь, — с сожалением сказал Марик.

— Никто этого не видит, а ты сочиняешь, чтобы похвастаться. Давай признавайся!

— Ладно, — Марик встал с пола и подал руку Рите, — завтра я тебе одну штуку покажу.

Утром, вернувшись в игровую, дети отправились в поход — на гористую оконечность острова. Там они поднялись на мысок, который с трёх сторон обрывался вниз, в зелёную гладь океана. Шум набегавших волн едва доносился снизу.

— Марчик, стой! — испугалась Рита. А Марк продолжал идти к обрыву.

— Стой!!

Марк шагнул в пропасть и… продолжал идти, но уже навстречу Рите.

— Здесь сломанная стенка пузыря, — сообщил он. — Я же говорю, криворукие виртуал делали. За этой стенкой ничего не креатится, она только назад отбрасывает. На самом деле все стенки нас отбрасывают, разворачивают назад, чтобы вернуть в пройденное место, в котором уже скреачены новые вещи. Мы этого просто не замечаем. А тут ничего не креатится.

Рита долго отказывалась шагнуть в «сломанную стенку», Марик её уговаривал, бросал камни в невидимую оболочку, показывая, как они отскакивают. Наконец Рита шагнула туда и удивилась, когда обнаружила, что идёт в противоположном направлении.

— Этот тупик я на второй день нашёл, когда птичьи яйца собирал. Помнишь, у меня ещё лука не было и я не мог охотиться, — поделился Марик. Рита обиделась:

— А я тебе все секреты рассказываю…

— Извини. Я подумал, тебе станет неинтересно на острове, если это покажу. А мы так здорово играли!

— Никогда передо мной не извиняйся.

— Почему?

— Потому.

После похода на мысок интерес к игре и вправду пропал. По сценарию Робинзон с Пятницей должны были построить лодку, доплыть до соседнего острова, возглавить племя папуасов, сразиться с пиратами, захватив корабль с пленёнными моряками-путешественниками, затем отправиться к Острову Сокровищ. Но строить лодку уже не хотелось. Дети перетащили часть нажитого добра на мыс и провели там весь следующий день. Сидели, свесив ноги в пропасть, смотрели в океанскую даль и о чём-то говорили. О чём — на следующий день Марик не смог вспомнить. Просто так говорили. Или играли в пристенок, бросая камешки в тупик креареальности.

— Марик, ты мухлюешь. Как у тебя это получается? — раздосадовалась девочка, когда биток соперника, отскочив от невидимой стенки, в очередной раз стукнулся о её камешек на земле.

— Мухлю-юешь… нахваталась словечек у деда. Я выигрываю, потому что вижу, куда бросать.

— Что ты видишь?

— Стенку вижу! А ты её не видишь.

— Опять врёшь, — вздохнула девочка. Верить в чудесные способности Марка не хотелось. В русой головке взрослеющей девочки мысль была ясная как Божий день: рассущник никогда не сможет полюбить — так владыка Игнатий сказал, а рассущесть Марчика происходит из-за всех этих странностей. Лучше бы их не было.

* * *

Летние каникулы пролетели быстро. Ещё быстрее миновала первая учебная четверть, и дети снова целыми днями пропадали в песочнице — путешествовали, сражались, разгадывали головоломки в лабиринтах брошенных инопланетных городов. Выбор в игротеке был огромный. Однажды Марика пронзило незнакомое чувство щемящей, всепоглощающей тоски. Они гонялись друг за дружкой в облаках на авиетках с водородными двигателями. Спереди у авиеток имелись раструбы, засасывающие водяные капли, так что за собой в облачном тумане они оставляли тоннели пустого воздуха. Марик завис недвижимо в лабиринте этих воздушных коридоров: в какую сторону полетела Ритка? Тоннели прямо на глазах затягивались туманом, и Марик вдруг понял, что потерял подругу. Потерял навсегда. Её больше не будет. Стало холодно и пусто внутри, и это было непереносимо.

Иногда, впрочем, Марк сам искал одиночества, возвращаясь к своим «машинкам».

— И что интересного ты в них нашёл? — спрашивала Рита, стараясь не обидеть ровесника. К тому времени они уже закончили четыре класса, обоим было по одиннадцать лет.

— Машинки сами едут. В них нет электронного управления — просто завёл пружину, и едут. Удивительно, да? Эти машины настоящие, чистая механика. А потом их начали портить, соединив с электроникой и мозгом человека. И всё закончилось тем, что появились даблы.

— Даблы? Из машинок?

— Кузя, покажи первую гестессу для светских приёмов.

В воздухе появилась фигура женщины в вечернем платье, с вылупленными стеклянными глазами-объективами.

— Какая смешная кукла… ой! — Рита отшатнулась, когда пластмассовая женщина повернулась к ней и механически протянула руку. — Нет, не смешная, тут со страху окочуришься, если такую в тёмном чулане встретишь.

— Они и стояли в чуланах, первые гэсты, дожидаясь посетителей дома. По мне, так лучше бы использовали обычных роботов на колёсиках и с манипуляторами. Ведь функционал у таких гэстов был простенький: передвигаться, осматриваться, брать предметы, говорить и слушать. Но люди хотели человекоподобия. Представь такую вечеринку: стоят куклы, сделанные из полимеров, и глазами-стекляшками на хозяина вращают. Жуть! Ну а потом, после войны глобов и стоперов, с помощью эос-компьютера научились креатить полноценные биооболочки, то есть даблы. Такая история. Но в начале всей цепочки превращений стояла заводная машинка с пружиной внутри.

— Ты как лекцию читаешь! — улыбнулась Рита, глядя на взъерошенного Марика.

— Просто всерьёз этим занялся, — пояснил он, — в академии буду изучать историю технологий.

— Подожди, а как же физика? — девочка-подросток постаралась скрыть вспыхнувшую на лице радость. — История — это гуманитарный предмет! Значит ты пойдёшь к креоникам, как и я?

— Ну, куда ж ты без меня, — Марик рассмеялся. — Отцу я сказал, что сначала историю науки изучу, а потом уж…

Разговор с отцом произошёл неделю назад. Говорили о поступлении в академию. По окончании начальных классов подростку требовалось определиться с будущей специализацией — чем он займётся в ближайшие тридцать-сорок лет. Рассеянные по космосу люди могли бы вообще ничем не заниматься, благо роботизированные ковчеги кормили своих насельников и поддерживали их вечную жизнь. Собственно, большинство ничего и не делало, ища развлечений и новых ощущений, креатя себе экзотические даблы с нечеловеческими органами чувств. Некоторые мумми так далеко ушли в гедонистических изысках, что их ничто уже не связывало с людьми, в сознании своём они превратились в монстров. Остальная же, малая и активная, часть человечества попыталась найти себе такие дела, которые бы придали смысл вечному существованию. Рисуя перед сыном перспективы, Сергей Старков разложил всех «активистов» по полочкам, и оказалось, что их всего-то четыре вида.

БИОЛОГИ-ЗАРОЖДЕНЦЫ — они смирились с завершением прогресса и в целом с концом человеческой истории, наступившим после открытия эоса. Зарожденцы считают себя реалистами и разумными оптимистами. Человечеству следует честно признать своё фиаско, но, уходя, оно должно оставить после себя в пустой вселенной другую разумную жизнь, которая бы помнила о людях и была им благодарна. Поэтому зарожденцы выводят генетически новую породу существ, с заложенным в них коротким периодом эволюции.

ФИЗИКИ-ПИОНЕРЫ — не смирившись с концом истории, они решили преодолеть саму причину остановки прогресса, поэтому ищут возможность в буквальном смысле обойти тупик, в который упёрлось человечество, погрузившись в эос. С помощью зондов с выпрямителями пространства пионеры надеются выйти за пределы макрокосма и прямо в физическом теле проникнуть в эос, подчинив его своему физическому бытию. Это бы продолжило прогресс и дало перспективу для открытия новых миров и сущностей «за эосом».

ХУДОЖНИКИ-КРЕОНИКИ — признают завершение технического прогресса, но не истории человечества. Эос открывает человеку неограниченные возможности для художественного творчества — вплоть до сотворения в эосе новых совершенных вселенных, что возводит homo creans на самую вершину эволюции. В творчестве нет предела для совершенства, оно бесконечно, и это согласуется с новым качеством жизни человека — её вечностью.

ИСТОРИКИ-ВНЕВРЕМЕННИКИ, они же РЕКОНСТРУКТОРЫ — не считают историю человечества завершённой или не завершённой, поскольку, на их взгляд, история циклична, всё в ней повторяется. Поэтому прошлое может переживаться как настоящее, если реконструировать историческую действительность и поселиться в ней. Стимулом для создания виртуальных матриц Земной истории стала разрушительная война глобов и стоперов, в результате которой человечество лишилось родной планеты. И многие поддержали благородную идею — с помощью эос-компьютера скреатить прошлое Земли. Сохранившаяся в электронных носителях информация (письменная и визуальная, банки данных интернет-сетей) позволила воссоздать целые континенты, ландшафты, города с сёлами и населить их ботами известных исторических личностей, от чьих поступков зависел ход истории, а также простенькими ботами для массовки. Впоследствии эти боты сами усложнялись и развивались в заданном потоке событий, который со временем приобретал самодостаточность и субъектность. По замыслу вневременников, если охватить реконструкцией всю историю человечества и закольцевать её на саму себя, то можно получить чистое историческое бытие, в котором можно жить вечно, проникаясь бездонным бытийным смыслом.

Между собой четыре сообщества «активистов» никак не конкурировали, иногда находя почву для сотрудничества. Например, художники-креоники могли удовлетворить свои творческие амбиции, участвуя вместе с историками-вневременниками в их реконструкциях земных ландшафтов и городов. А вневременники пользовались академиями креоников, открывая на их базе свои факультеты.

Православная Церковь относилась к этим сообществам нейтрально, больше симпатизируя, как ни странно, научникам — пионерам и зарожденцам. Даже на богопротивный, казалось бы, замысел биологов сотворить новое существо взамен человека смотрели сквозь пальцы. Мама Марчика в лицах пересказывала диалог с одним батюшкой, который резюмировал: «Ну что же, милочка, Сам Господь заповедовал нам печься о братьях наших меньших. Ибо блажен праведник, иже и скоты милует». Тот факт, что «скоты» находятся ещё в пробирках, батюшка снисходительно оставлял за скобками. Учёные прямодушны и честны, и это Церкви импонировало. А вот вневременники с креониками, как объяснил Марчику отец-физик, это что-то мутное. Официально креоники вроде как во всём сообразуются с учением Церкви и любят цитировать из 150-го псалма: «Хвалите Бога во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех, хвалите Его в тимпане и хоре… Всякое дыхание да хвалит Господа». Мол, чем же художники-креоники занимаются, создавая всё более совершенные произведения искусства, как не тем же самым — прославлением Господа? И разве не для этого предназначена вечность, каковая, например, дарована ангелам херувимам, непрестанно и вечно поющим осанну пред лицем Божиим? На такое вопрошание креоников о смысле вечной жизни Церковь мягко отвечала, что люди — не ангелы, и предостерегала об искушении впасть в ересь духозаветников-эосфоритов, призывающих к «исходу в дух».

Поначалу Марк по совету отца для продолжения учёбы подал заявление в академию физических наук, но когда узнал, что Рита идёт к креоникам изучать живопись, стал искать способ, чтобы не разлучаться. Вот поэтому и выбрал кафедру истории наук — почему бы не начать с истории, прежде чем уйти в естествоиспытательство?

* * *

После того, как вопрос с выбором академии был решён, в комнате Марка появилось гэст-кресло, какие он видел в будуаре у мамы и в папином кабинете. С виду это была обычная мебель, отличавшаяся лишь повышенной комфортностью, — подушка из силового поля позволяла полулежать в нём сутками.

— Кузя, давай испытаем, — предложил подросток.

— Твой отец хотел проинструктировать тебя вечером.

— До вечера ждать долго. Ты разве не можешь мне объяснить, что и как?

— Объяснять тут нечего. Садишься и всё.

Марик опустился в кресло и почувствовал, как запястья охватили браслеты внутривенного питания, а промежность обволокло щекотное дренажное поле.

— Куда ты хочешь отправиться? — раздался голос кибера.

— А это… просвечивать лучами меня, что ли, не будут? Ну, считывать матрицу тела?

— Считывание уже произведено, информацию я передал внешнему киберу, и в эос-компьютере готова матрица.

Подросток представил, что где-то там, за пределами вселенной, его, Марка, тело плавает в загадочном эосе, готовое просочиться через квантовые дырочки в любой уголок космоса. Стало жутковато.

— Давай навестим Ритку, — решился мальчик.

— Правильный выбор, — одобрил кибер. — Для тебя гэстинг-приём открыт только в доме Выгорецких и больше нигде.

— Так действуй, — досадливо отозвался Марик. Было стыдно перед Кузей: вот ведь, заранее не подумал об открытых каналах. Гэстинг возможен лишь там, где хозяева тебя знают, доверяют и дают допуск для креатинга в своём доме. Значит, Ритке тоже поставили гэст-кресло, и она уже позаботилась о допуске для него?

Марик пошатнулся и едва не упал — тело его стояло на двух ногах в знакомом холле, рядом с цветочной тумбой. «А в тумбе-то у них креатор для гостей, — догадался мальчик. — Значит, это я из неё вылез?» Всё вокруг было странным и… не настоящим. Лицо обдало холодом, заледенели и кончики пальцев, словно он застрял в «стенке» при переходи из одной виртуальной локации в другую. «Наверное, такой обратный эффект. Если для меня настоящего даблы не настоящие, то, когда я дабл, настоящее должно быть не настоящим, а даблы настоящими…» Мысли путались, и пришлось волевым усилием их задавить.

— Кузя, доложи о визите.

— В доме никого нет. А Маргарита в саду.

Выйдя на улицу, Марик обошёл дом и на заднем дворе среди яблонь увидел фигурку подруги. Рита стояла, вытянувшись вверх и подняв руки с опрыскивателем к кроне дерева. Лёгкое платьице просвечивалось на солнце, открывая взору восхитительный абрис тугих стройных бёдер, плавный изгиб спины… Ритка уже не та мальчиковая девочка, с которой игрались в песочнице, — Марик давно это заметил и не раз переживал горячее влечение. Но сейчас он только любовался, словно девушка неживая статуя.

— Марик, привет! — замахала рукой подруга детства. — Иди сюда!

— Чем занимаешься? — ни о чём спросил, подойдя к ней.

— Гоняю букарок инсектицидами. Ты бы сказал своей маме, чтобы она убрала этих жучков. Зачем нам вредители в дендрарии?

— Ну да! У мамы каждая букашка сосчитана. А ты не мучайся, скажи Кузе, он робота-садовника пригонит.

— Да уж, робиков здесь не хватало, — фыркнула Ритка. — Сад на то и сад, чтобы самому садить и ухаживать. Всё должно быть по-настоящему.

«Так и короеды тоже настоящие», — хотел возразить Марик, но, давно уж примирившись с женской логикой, спорить не стал. Помолчав, произнёс:

— А ты ничего во мне не замечаешь?

— Постригся, что ли? — оглядев с ног до головы, наконец предположила Рита.

— Я дабл.

— Вот те раз! — огорчилась подруга. — А я хотела сюрпризик вечером устроить, заявиться к тебе в дабле. Опередил.

Марик смотрел на Ритку и не мог понять её огорчения. Это же такой пустяк по сравнению… с чем? С его тоскливым одиночеством? Наверное, пора уже принять как данность: холод ледяной грани между иллюзией и реальностью — это его холод. Это не разделит с ним даже самая близкая душа.