Кто хочет стать президентом?

Михаил Попов

Все развитые страны мира зависят от нефти. Но рано или поздно нефть кончится везде и что тогда? Между тем в небольшом уральском городе группа провинциальных гениев изобрела совершенно новый вид топлива – «чистая сила». За идею «альтернативной энергии» ухватились вездесущие американцы, направив в Россию своего агента. Цель американских спецслужб – не только завладеть сенсационным открытием, но и вступить в борьбу за политическое влияние в России накануне президентских выборов. В центре большой закулисной игры между Россией и США оказывается офицер ФСБ майор Елагин. Именно он, прибыв на Урал с особым заданием, становится обладателем сведений, которых ему знать не следовало. И теперь майор – живая бомба. Обезвредить его можно только одним способом – убить.

Глава двенадцатая

Похищение сабинянки

г. Калинов

За рулем сидел Бобер. Вел он свою «пятерку» лихо, но без транспортного фанатизма. Главное — доехать, был его девиз. Движение на улицах райцентра было отнюдь не перенасыщенным, но на редкость бестолковым. Все время какому-нибудь грузовику срочно требовалось развернуться задом через встречную полосу, тут и там внезапно тормозили на трамвайных путях две «газели», водители которых надолго сцеплялись кавказскими языками, игнорируя правила дорожного движения и интересы пассажиров — и тех, что в маршрутках, и тех, что в трамваях.

— Да, черные приборзели, — пробормотал Бобер.

— Гость ведет себя так, как позволяет ему хозяин, — ответил Кастуев. — Если на рынке какой-то кавказец обирает местную старушку на рубль, то восемьдесят копеек идут в карман начальнику местной ментуры, неужели не ясно?

— Да ладно тебе, — сухо сплюнул Бобер. Видимо, на эту тему у них было говорено-переговорено: старая отечественная традиция. — Русскому барину нужна прокладка.

— Какая прокладка? — автоматически спросил Елагин, его не очень занимала материя разговора.

— Русский барин гнушался сам лезть в грязь конкретного управления делами и потому привлекал управляющего. Желательно инородца. Хоть немца, хоть осетина.

Бобер тихо присвистнул:

— Алик, не заводись. Каким бы дерьмом ни оказался барин, управляющий должен знать меру. Состригай шерсть, сдирай кожу, да только, братец, не куражься, это больше всего обижает аборигена, особенно русского. Обмани, но с уважением. Поэтому кто бы ни был виноват на деле, жечь пойдут не ментовку, а дом хозяина рынка, если что.

Кастуев только махнул рукой, показывая, что они с Бобром никогда не поссорятся по-настоящему из-за того, о чем сейчас спорят.

— Россия опять на пороге великих событий, — сказал Елагин, и в тоне его проскользнула ироническая нотка.

Бобер насупился:

— А ведь зря смеешься, московский гость. Это вам там, в кремлях, кажется, что все события вершатся путем передвижения группы миллиардов долларов из одного угла Садового кольца в другой, а может статься, настоящий метан копится здесь, в этих трясинах. И ведь когда-нибудь рванет.

— Хватит мне песен про Садовое кольцо. Любимая тема усталых провинциалов. Тем более что кольцо — оно и есть кольцо.

— В каком смысле?

— В том смысле, что нет у него углов, и как двигать миллиарды из одного угла кольца в другой — непонятно.

Мотор «пятерки» взвыл, и она пошла на обгон целой колонны мрачных, кривовато сидящих фур.

— Приближаемся, — сказал Кастуев.

— К чему?

— Тут была огромная промзона лет двадцать назад. Чуть ли не новый газоконденсатный комбинат, как в Тобольске, собирались строить, а получилась в итоге большая перевалочная база межрегионального масштаба. Каких только здесь номеров не встретишь.

— И кто это все контролирует?

— Это чисто бандитские дела. А заправляет всем некто Танкер. Личность загадочная и малоприятная.

Бобер гнал машину мимо длинной-предлинной цементной стены с ошметками колючей проволоки кое-где поверху. Ближе к въездам начинали попадаться граффити — в основном похабные или безумные, например: «Глазьев — наш президент», но потом они вновь исчезали: и передовая, и матерная мысль сникали перед пространством русского забора.

— Тут главное — не пропустить поворот, — сказал Бобер и пропустил его. — Ну вот, всегда так.

Сдали назад и скатились с разбитого асфальта на мягкий, кое-где укрепленный пятнами щебенки проселок.

Стемнело. Дорога петляла. Фары нервно перебирали стволы придорожных сосен.

— Дальше пешком, — сказал Кастуев, когда двигатель замолк.

— Здесь же лес.

— Не Садовое кольцо, это точно.

Быстро накачали небольшую лодку, стащили по песчаной насыпи к реке.

— Тут недолго, — опять подал голос Бобер, — главное — такую большую развесистую сосну не пропустить.

Плыли минут пятнадцать по течению, отталкиваясь дюралевыми веслами от топляков. Небо было вызвежжено самым парадным образом. Сиди себе и поджидай соответствующее дерево. Что-то замелькало впереди на водной глади.

— Бакен, — успокоил Бобер, хотя его никто не спрашивал. Елагин шепотом спросил о другом:

— Послушайте, вы говорили, что встречались с этими профессорами, были у них два раза, так они вас что — по этому маршруту к себе в гости возили?

Ответом ему было сдавленное:

— Сосна!

Майор поднял голову и невольно восхитился, несмотря на всю неординарность своего положения. Огромная разлапистая крона закрывала полнеба, горевшего, о чем уже говорилось выше, невероятно яркими звездами, так что, когда лодку швартовали, болтая туда-сюда, майору на несколько секунд показалось, что он наблюдает мерцающий беззвучный фейерверк над Москвой-рекой.

Дальше было не так красиво и интересно. Карабканье по почти отвесной насыпи, продвижение узким распадком, сплошь заросшим сухим малинником и еще какой-то пахучей и колючей дрянью. Наконец — следы цивилизации: полуобвалившаяся кирпичная стена и выдавившаяся с той стороны ржавая цистерна.

— Теперь мы на территории института, — сказал Кастуев и тут же споткнулся о древние рельсы. Выругался по-осетински — значит, очень больно.

— Тут дальше старая котельная, новая котельная, но она еще хуже, чем старая. Термоблок — не знаю, что это такое.

Елагин удовлетворенно кивал, слушая тихие объяснения Бобра. По внешнему виду термоблок ему не понравился, и он был рад, что им туда не надо.

— Ух ты! — вдруг сдавленно прошептал Бобер, отступая за край стены, из-за которого только что выглянул.

— В чем дело?

— Там кто-то есть. Взгляни, какое освещение!

Присмотрелись. Зрелище было действительно впечатляющее. Самое большое здание заброшенного филиала, представляющее собой длинный кирпичный параллелепипед с рядом очень грязных, местами разбитых окон под самой крышей, сияло огнями изнутри. Светильники перемещались, сквозь разбитые окна вырывались во влажную ясную ночь разноцветные лучи. Чувствовалось, что в здании немало народа. Можно было бы это принять за дискотеку для глухих, потому что никакой музыки оттуда не слышалось.

— Это их главный испытательный цех. Мы там бывали. Ночью тоже. Но такого освещения… — сказал Кастуев.

— Что же там может происходить? — спросил майор.

— Мужички Лапузины были очень скрытные.

— Почему были, Бобрик?

— А ты посмотри на окошки. Там или шмон великий, или пытают кого.

«Похоже на кино про лабораторию, где спускают со стапелей нового Франкенштейна», — подумал Елагин, но вслух говорить не стал.

Некоторое время так и сидели за сдвинутой с рельс вагонеткой: один мечтая закурить, другой — выпить, а третий — осмотреть пораненную ногу.

Сзади что-то зашуршало. Ласково, почти дружелюбно. Бобер обернулся.

— А, это ты, девочка. Сама пришла. Вот умница!