М. Берг. Чашка кофе (Четыре истории)

Михаил Иванов, 2023

Захудалое кафе – место решающей схватки в тысячелетнем противостоянии. Всего четыре истории и чашка кофе. Мир изменится…Отсылки к библейским мифам, апокрифам и ересям, а также к религии и мифам Шумера и Вавилона. "Говорящие" имена , "китайские шкатулки" историй и смыслов… Мистика? Фантазия? Реальность?

Глава 3

Несколько дней Март никак не мог прийти в себя. Ему не давало покоя абсолютное, до мельчайших черт, сходство изображённого на стене храма ангела с таинственной незнакомкой. Эмоции вскоре улеглись, уступив место рассудку, однако Март даже теперь был убеждён, что подобное совпадение слишком невероятно, чтобы быть случайным, как не могут родиться два совершенно одинаковых ребёнка у разных родителей. У Марта даже появилась теория на этот счёт. В росписях храма чувствовалась рука неординарного мастера, а раз так, рассудил он, не составит большого труда, покопавшись в библиотеках, найти и другие работы живописца. А узнав имя мастера, возможно, удастся разузнать и имена тех, кто служил ему моделями. Наверняка таинственная девушка — потомок кого-то из позировавших художнику.

Март взялся за дело всерьёз. Он забирался в самые глухие и пыльные уголки библиотек, он перелопатил альбомы и справочники по живописи, религиозному искусству и архитектуре, он провёл изыскания в области истории строительства и существования обнаруженного им храма… Март ещё никогда не прикладывал столько усилий и никогда не был так упорен и целеустремлён. Его рвение походило на одержимость. Он чувствовал, что не сможет успокоиться, пока не разрешит загадку.

Отдавал ли Март себе отчёт, что насколько рьяно он старался доказать свою теорию, настолько пылко желал и опровергнуть её? Март не имел склонности каждое необычное явление объяснять вмешательством высших сил, однако в глубине души продолжал доверять первому впечатлению, которое сразу утвердило мистическое происхождение как фрески, так и девушки. Рациональный ум Марта и его чувства ни в какую не желали уступать друг другу, разрывая внутренний мир юноши в схватке двух противоположных сил.

В какой-то момент Март поймал себя на мысли, что такое самозабвенное погружение в деятельность не совсем характерно для него. Он осознал, что причиной тому — необычное чувство, — вернее, целый спектр чувств, который он испытывал к девушке-ангелу. Этот спектр, загадочный сам по себе, не позволял Марту успокоиться и оставить изыскания.

Март попытался определить, что влечёт его к незнакомке. Может, это любовь? Он улавливал некоторое сходство — ему было с чем сравнивать, — однако это его странное чувство не походило в полной мере на обычную любовь.

***

…Март очнулся из-за абсолютной тишины. Он оторвал взгляд от упорно пытавшихся убежать и смешаться в неразборчивую кучу печатных строк и поднял голову: судя по одинокому отражению его настольной лампы в тёмном окне университетской библиотеки, был уже поздний вечер. Март совсем потерял счёт времени… да и вообще как будто оставил материальное тело, отрешившись от всех сопутствующих тому чувств, будучи озадаченным вопросом о природе своего интереса, а теперь, вернувшись в реальность, но всё ещё пребывая в некотором физическом оцепенении, даже не сразу понял, что его окликают:

— Молодой человек! Эй, молодой человек!

Март встрепенулся и растерянно уставился на библиотекаря, невысокого пожилого мужчину в невзрачном костюме цвета комнатной пыли.

— Мне весьма жаль отрывать вас от серьёзной умственной работы, — на лице мужчины и правда было написано неподдельное сожаление, — однако время пользования библиотекой на сегодня истекло, — и он со вздохом развёл руками.

— А-а… Да-да, конечно… Пожалуй, я приду ещё завтра… — заторопился Март, сгребая в стопку книги. — Но… если всё-таки возможно, нельзя ли сейчас подобрать что-нибудь о… — он неожиданно запнулся и щёки его порозовели, — о любви.

— Вас интересуют любовные романы? — удивился библиотекарь. — Вообще-то, за такого рода беллетристикой вам лучше…

— Нет-нет, вы не так поняли… — поспешил оправдаться Март, отчаянно краснея. — Меня интересует… как же сказать… Природа любви! Да! Что это такое и как она… это… — Март поводил в воздухе руками в попытке выразить упрямо сопротивлявшуюся потугам сформулировать её мысль.

— Ого! — удивился библиотекарь. — Как же вас, однако… Природа любви? Ну… Надо сказать, это весьма необычный интерес для человека такого возраста. Ваши ровесники интересуются скорее непосредственно самой любовью…

— Да, это само собой… — совсем залился краской Март. — Но мне очень надо. Я должен выяснить…

— Ну, раз должны… — библиотекарь снова развёл руками. — И всё же, время позднее, не лучше ли вам будет выспаться и прийти завтра — пораньше, со свежей головой…

Тут он поймал разочарованный взгляд Марта и, вздохнув, продолжил:

— Но если вам действительно срочно, то, пожалуй, я сам в меру сил могу попытаться прояснить интересующий вас вопрос.

Библиотекарь уселся за стол напротив Марта, снял очки и потёр переносицу.

— Итак, с чего же начать… Категорию любви на протяжении всей истории человечества рассматривали многие великие и малые умы, и с разных точек зрения: религиозной, психологической, социальной… Пожалуй, о любви как о романтическом чувстве — прекрасном и вдохновляющем, болезненном и разрушительном, об опьяняющем, обжигающем, дающим силы и лишающем их — обо всяком — лучше всего поведают поэзия, литература, живопись… — искусство, одним словом. Однако искусство практикует погружение в мир чувств, а у вас, молодой человек, я понимаю, более фундаментальный интерес? — библиотекарь вопросительно посмотрел на Марта свозь толстые стёкла очков.

Март поспешно кивнул.

— В таком случае остановимся на философии. Философы… М-м… Каждый из них осмысливал категорию любви по-своему. Любовь могла быть представлена ими как основополагающая космическая сила, как одно из неотъемлемых свойств божества… Любовь могла быть понята и как глубинная часть самого человека, обуславливающая его стремление к совершенству. Например, античные мудрецы, известные мастера разложить по полочкам всю Вселенную, насчитали несколько видов любви: «прагма» — рассудочная или корыстная любовь; «филия» — симпатия и дружба; «сторге» — любовь-привязанность между супругами, а так же между родителями и детьми; «агапэ» — жертвенная, безусловная любовь; «мания» — любовь-одержимость, характеризующаяся безумной страстью и ревностью; ну и, собственно, стихийная любовь-страсть — «эрос»…

Платон, Бёме, Декарт, Лейбниц, Гегель, Кант, Ницше и даже, к удивлению Марта, Джордано Бруно, наравне с толпой менее или вовсе неизвестных ему учёных-любомудров, рассуждали о любви, составляли классификации и выстраивали целые теории… Библиотекарь обладал довольно обширными познаниями в области философии, но каждый следующий мыслитель, о котором он рассказывал, ещё больше запутывал и так выглядевший непростым вопрос.

Прошло всего минут десять, но Марту показалось, что библиотекарь может перечислять теории и теоретиков философской мысли вечно, и тогда он сдался:

— На мой взгляд, во всех этих теориях подавляющую часть занимают м-м… не то чтобы домыслы, но… какая-то надуманность, притянутость за уши — эквилибристика ума какая-то! А если и присутствует рациональное зерно, то в виде констатации и так всем очевидных вещей. Может, есть что-то… э-э… рассматривающее действительную суть? Что-то глубокое, но в то же время реальное, объективное, доказуемое?

— Ну… — библиотекарь наморщил лоб. — Что же у нас рассматривает реальность, оперируя доказуемыми фактами?

Затем глянул на Марта, усмехнулся и поднял вверх указательный палец:

— Наука, конечно! Вы, несомненно, знаете о базовых инстинктах человека? Один из важнейших — инстинкт продолжения рода. Любовь рассматривается наукой как проявление этого инстинкта. Между прочим, наш организм запускает целую химическую лабораторию, чтобы реализовать базовый инстинкт! Многокомпонентные гормональные коктейли отвечают: одни — за кратковременный взрыв страсти, другие — за длительную привязанность. Феромоны обеспечивают привлечение партнёра противоположного пола…

Факты, исследования, эксперименты и обоснованные выводы — всё ясно и чётко, логично и доказательно. Однако, несмотря на всеохватность и в то же время скрупулёзную въедливость научного подхода, Март и теперь не находил в объяснениях библиотекаря ответа на свой вопрос.

— Итак, — продолжал библиотекарь, — знания об инстинктах отвечают на вопрос «зачем?» Знание физиологии и биохимии даёт ответ на вопрос «как?» Для полноты картины, с точки зрения науки, конечно, остаётся ответить ещё на один вопрос…

— «Почему?» Почему именно к этому человеку, и именно такое чувство? — не утерпел Март.

— Совершенно верно, молодой человек. И здесь наука тоже предлагает свои ответы. Партнёры выбирают друг друга по многим критериям, большей частью неосознаваемым, и даже не важно, приоритет «серьёзных» отношений они декларируют себе и окружающим или нет — для базовых программ не существует подобных различий. Мы присматриваемся, чувствуем влечение, безрассудно влюбляемся, в конце концов, — оценивая внешние физические данные, активность, запах и другие параметры, предпочитая наиболее соответствующие заложенным в нас природой требованиям, которые необходимы для продолжения рода и выживания потомства. В этот процесс могут вмешиваться и другие факторы, субъективные, такие как соответствие представлениям общества об идеалах красоты, соответствие привычному в конкретной семье психотипу…

Март слушал и понимал, что уходит всё дальше от объяснения того особенного чувства, которое открылось в нём только благодаря загадочной незнакомке. Ну никак не находил в себе Март ни вожделения, ни инстинкта продолжения рода. Восхищение? Да, несомненно! Благоговение? И это тоже! Однако главным было — притяжение к чему-то, что оставалось сокрытым за видимым образом, зов некой тайны…

Март заметно приуныл и слушал библиотекаря вполуха. Тот заметил его настроение и прервал свою импровизированную лекцию.

— Я вижу, молодой человек, вы не нашли того, что хотели. И, видимо, вопросов у вас появилось больше, чем ответов. Не расстраивайтесь, это нормально. Вы не первый, кто задаётся подобными вопросами, и, безусловно, не последний, кто не находит на них всеобъемлющего ответа. Размышляйте, исследуйте, постигайте на себе, на собственном опыте, или выражайте посредством искусства — выбирайте, какая природа любви вам ближе. И мой вам совет: если вы действительно серьёзно относитесь к вопросу любви и он для вас не пустой звук, то не стоит спешить доверять научным теориям и глубокомысленным рассуждениям, впрочем, как и эмоциям, и первым впечатлениям, — позвольте времени и опыту сложиться в ваше собственное мнение. Конечно, пройдёт не один год…

— А у вас? У вас же было время накопить опыт? Каково ваше мнение о сути любви, личное?

Библиотекарь задумался.

— Пожалуй, я бы сказал, что суть любви — навроде ангела: так же иллюзорна, могущественна и непостижима. И познать эту суть — всё равно что приручить ангела…

— Вы упомянули ангела… — помимо воли голос Марта дрогнул. — Так, может, всё-таки любовь имеет божественную природу? Может, ответ этот — Бог? И стоит лишь поверить — на самом деле, искренне поверить! — как исчезнут в людях и эгоизм, и жестокость, и безответственность? Любовь вытеснит все эти низшие качества, как свет вытесняет тьму?

— Люди жестоки и безответственны вовсе не оттого, что в них недостаточно веры в некоего требующего любви Бога, — покачал головой библиотекарь, — а оттого, что отсутствуют полностью осознанные любовь и уважение: к ближнему своему, к травинке и букашке, да к миру вообще. И религия не приносит любви сама по себе — она лишь надстраивает свод определённых правил над тем, что уже имеется в человеке, регламентируя определённым образом отношение к категориям Бога, любви… Вспомните, сколько человек загубили крестовые походы, костры инквизиции, конкиста, рабство? И всё — с одобрения и при непосредственном участии церкви, — так сказать, во славу Божию! Дело в том, что люди совсем не перестали быть животными, создав (и продолжая создавать!) религии, — религии даже самые гуманные, проповедующие бескорыстную и самоотверженную любовь. Люди так и продолжают удовлетворять потребности, кто во что горазд, используя все доступные им средства: силу, хитрость, интеллект — да всё, что угодно. Соблюдает ли человек определённые правила или нет — в любом случае он раб инстинктов. Кто-то понимает это, кто-то не понимает, кто-то много рассуждает об этой проблеме — но всерьёз никто не видит причин изменить существующее положение вещей. И не может.

— Пусть так, но любовь и уважение — они всё-таки способны повлиять на человека, сделать его лучше?

— Повлиять? Несомненно! Сделать лучше? В какой-то мере. Но сомневаюсь, что даже полностью осознанные любовь и уважение сделают людей свободными от инстинктов. Подобные качества лишь регулируют наши отношения с социумом, гармонизируют отношения внутреннего и внешнего миров. Они могут в некоторой степени послужить препятствием для инстинктов или перенаправить их энергию в иное русло, однако пока живы сами базовые программы — именно они и будут диктовать условия!

— Лишь набор программ — и ни капли свободы… Не то что действительной, абсолютной — но даже самой малости? Чтобы человек сам выбирал свой путь?

— Боюсь, капли для этого недостаточно… Но что такое истинная, абсолютная свобода? Никто толком не знает. Возможна ли такая свобода в принципе — тоже загадка. Что будет, если отключить инстинкты? Как скажется подобная метаморфоза на человеке? Об этом можно только рассуждать, предполагая то или иное. Единственное, о чём не трудно догадаться: человек перестанет быть человеком в привычном понимании этого слова. Появится совершенно иное существо, живущее по иным принципам, имеющее иные потребности и преследующее иные цели. Ведь место отсутствующих движущих сил должно занять нечто такое, что будет способно не хуже базовых программ мотивировать человека к действию. В противном случае… Представьте себе разумное существо без потребностей и желаний. Проблема даже не в рефлекторной деятельности организма, включающей в себя дыхание, работу сердца, деятельность кишечника и тому подобное, а в вопросе: «для чего?» Для чего дышать и снабжать пищей тело, для чего биться сердцу и крови течь по венам, если смысла в том, чтобы поддерживать как существование организма, так и возможности к познавательной деятельности — никакого нет? И если всё-таки удастся преодолеть препятствия и чисто технического характера, и, так сказать, «смыслообразующего» — то как это скажется на личности человека? Кто это будет? Что?..

***

Март возвращался домой уже за полночь. Его разгорячённый обилием информации мозг понемногу успокаивался и остывал, а полученные от библиотекаря сведения постепенно укладывались на свои места.

Март обдумывал то, что услышал, и тяжело вздыхал. Концепции многомудрых философов, казалось бы охватывающие все проявления любви, какие только могли существовать, он нашёл чрезмерно пространными, отчего даже само понятие любви размывалось в его сознании, расползаясь неясным облаком. Истинная суть любви так и осталась скрытой где-то в гуще этого тумана, а может, как начал подозревать Март, она там и вовсе не присутствовала изначально. Психические и физиологические механизмы показались Марту абсолютно бездушными, представляя человека в виде робота, управляемого некими неподвластными ему программами, что воспринималось совершенно вразрез с ощущениями самого Марта. В общем, какое описание ни возьми — каждое выходило неполным, ущербным. Отчаявшись, Март даже попробовал как сумел объединить их всех — получилась сущая белиберда, и он бросил эту затею.

Автобус обогнал понуро бредущего Марта, а Март, подавленный и опустошённый, даже не спохватился — когда ещё будет следующий? Однако водитель, узнав, видимо, частого пассажира, притормозил. Юноша поспешил запрыгнуть в распахнувшиеся двери. Салон был пуст, и Март, недолго думая, занял место у окна. Он уселся поудобнее, прислонил голову к прохладному стеклу, прикрыл на секунду глаза — и фрагменты прошедшего дня ворохом блокнотных зарисовок рассыпались перед ним…

Как мокрый лист, неожиданно прилипший к лобовому стеклу мчащегося автомобиля, вдруг вспомнились и заслонили всё остальное слова библиотекаря: «Человек — двойственное существо: два океана, материальный и духовный, противостоят в нём. Они бьются друг с другом, сталкиваются, смешиваются, формируя таким образом индивидуальный мир субъекта, — и внутреннюю его составляющую (которая определяет в итоге мотивы действий), и ту, что субъект выстраивает вокруг себя (собственно действия и их последствия). В этой двойственности, в подвижном балансе двух сил кроется причина нестабильности индивидуального мира: стремления, эмоции, желания, потребности, требования окружающей реальности — всё это зачастую противоречит одно другому, взаимоисключает. Но именно в этой нестабильности заключён корень тяги к творчеству, во всех его формах!..»

Что-то зацепило Марта исподволь, некий беспокоящий образ…

«…Два океана породили Человека — об этом, если подумать, так или иначе говорят все: философы, психологи, люди искусства, религиозные деятели… Но вот о чём все умалчивают: в процессе умирания, когда стремление жить — существовать наперекор всему — неуклонно ослабевает, человек уже не способен удерживать воедино породивших его антагонистов, и тогда два противостоящих океана возвращают себе каждый своё, разрывая единое когда-то существо…»

Сознание путалось, и Март уже не понимал, где настоящие слова библиотекаря, а где вклинились его собственные мысли, ассоциации и фантазии. Он засыпал, и ему казалось, что два вихря подхватывают его, поднимают в воздух, вращают и тянут каждый в свою сторону…

***

Как Март ни старался, в его знаниях всё равно оставался значительный пробел. Не хватало в них некой очень важной части… даже не части — сердцевины, смыслообразующей основы, вроде центра кристаллизации у снежинки. Посчитав эту проблему слишком сложной, чтобы взять с наскока, Март решил пока не сосредотачиваться на ней: более насущный вопрос занимал его в настоящий момент — происхождение встреченного в храме «ангела» и возможная связь того с двойником, изображённым на фреске.

Несмотря на серьёзный объём проведённой Мартом работы, итог её оставлял желать лучшего: никакой конкретной информации ни о художнике, ни о его возможных моделях не нашлось — туманные намёки и легенды, вскользь упомянутые малоизвестными историками, такие же смутные и противоречивые, как отзывы коллег о самих этих историках. И хотя обнаружились целых три возможных кандидата на роль автора росписей храма, это совершенно не внесло никакой ясности в общую картину. Оставалась последняя зацепка, изучение которой Март почему-то каждый раз откладывал на потом, словно всеми силами старался избежать окончательного ответа.