Мой Демон

Михаил Болле

Не всегда письма от незнакомцев, пришедшие по электронной почте, оказываются спамом. Посланники провидения знают все необходимые адреса… Когда три молодых актера согласились сыграть в спектакле, посвященном последним дням жизни Пушкина, они не знали, сколь дьявольский пасьянс разложил режиссер. Возможно, погружения в пушкинские времена помогут героям в игре с Тенью поэта или, быть может, самого Демона…

Глава 6

Санкт-Петербург, Невский проспект, 1837-й год

Погода была неветряная. Зловещая стая ворон кружилась над заснеженными куполами церкви Спаса на Конюшенной площади, напоминая горожанам своими криками о бренности всего живого. Голландское посольство на Невском проспекте, мимо которого проезжал унылый извозчик на санях, было освещено слабыми лучами январского солнца. У окна второго этажа стоял статный ухоженный мужчина сорока шести лет — барон Луи Борхард де Геккерен. На нем был черный велюровый костюм и шелковая рубашка с широким галстуком. Он имел вид человека благородного и манерами своими располагал к себе. Помимо свойственной его нации жизнерадостности на всем его облике лежала печать глубокой грусти. Задумчивое лицо барона, обрамленное ровной бородой-норвежкой, покрывали едва заметные синие прожилки. Он застыл точно манекен, и лишь иногда его тонкие губы подергивались мимолетной ухмылкой. Выразительные глаза барона не стояли на месте. Словно бы находясь под электрическим напряжением, они постоянно бегали в разных направлениях, не желая упустить ни малейшую деталь окружающего мира. Откуда-то издалека, по-видимому, из соседнего дома, доносилась едва слышная мелодия. Невидимый пианист играл на рояле сороковую симфонию Моцарта, знакомую барону с самого детства. Он закрыл глаза и попытался расслабиться, но тут в дверь постучали.

Геккерен вздрогнул, отвернулся от окна и сказал по-французски:

— Войдите.

В гостиную вошел тот самый офицер, который недавно забирал кольчугу из оружейной мастерской Федора Михайлова. Его лицо, как и прежде, до самых глаз закрывал плотный матерчатый шарф.

— Господин барон, я принёс вам все, что вы просили, — заявил он с легким поклоном.

— Положите на стол, — тихо велел барон. Поручик поставил на стол шкатулку, которую держал в руках, и отошел в сторону. Двигаясь пружинистым шагом, Геккерен быстро приблизился и поднял крышку: внутри шкатулки лежали четыре дуэльных пистолета. Это были гладкоствольные, крупнокалиберные пистолеты системы Лепажа, с круглой свинцовой пулей диаметром 1,2 сантиметра и массой 17,6 грамм. Они были расположены друг против друга, и смотрели дулами в разные стороны.

— Какие из них обладают меньшей убойной силой?

— Те, что слева от вас, и имеют изразцы на ручках.

— Очень хорошо. Надеюсь, вы помните о своём обязательстве хранить молчание?

— Разумеется, господин барон.

— Прекрасно. В таком случае, вы свободны. Когда вы мне снова понадобитесь, я свяжусь с вами через Жоржа.

— Всего хорошего, господин барон.

— Кстати, поручик, почему вы всё время прячете своё лицо?

— Я был ранен на дуэли и теперь имею уродливый глубокий шрам на щеке, подбородке и шее.

— Ах эти дуэли… прощайте поручик.

Поручик удалился, а Геккерен выложил пистолеты без изразцов, после чего достал из ящика стола конверт, поместил в него несколько купюр, вложил конверт в шкатулку и закрыл её. Лежавшие на столе пистолеты барон убрал в тот же ящик стола и задвинул его обратно. Затем позвонил в колокольчик и, всё также по-французски, приказал явившемуся на зов слуге:

— Возьмите эту шкатулку и снесите её в оружейный магазин Куракина.

— Слушаюсь.

— И скажите продавцу, что это предназначается господину… Впрочем, он и сам всё знает.

— Будет сделано.

Слуга взял шкатулку и удалился, а Геккерен вернулся к окну, прислонился лбом к ледяному стеклу и замер. Небо совсем затянуло тучами, и город святого Петра погрузился в серый мрак. Звуков рояля больше не было слышно, зато усилившийся ветер пронзительно завывал за окном свою печальную зимнюю мелодию…

***

Санкт-Петербург, Сенная площадь, 2004-й год

Никита, Лиза, Сергей, Наташа и приглашенная по ее инициативе Евгения, отрывались на ночной дискотеке по полной программе. Особенно зажигала Лиза, явно находившаяся под воздействием какого-то наркотика. Судя по ее поведению — это был экстази. Когда диск-жокей поставил медленную композицию, четверо друзей переместились за стойку бара, где их ожидала одинокая Евгения, и заказали себе по бокалу пива. Никита с интересом разглядывал стриптизершу, вертевшуюся возле шеста в одних стрингах, а Лиза тщетно пыталась привлечь его внимание, для чего ласкалась к нему самым откровенным образом и шептала на ухо какие-то непристойности. Тем временем, Сергей обнял Наташу за плечи и обратился к другу:

— Ну и как тебе сегодняшняя репетиция?

— Всё нормально, — не отводя глаз от обнаженной красотки, отвечал Никита, — хотя мне кажется, что режиссер несколько преувеличивает роль дьявола в жизни Пушкина.

— В этом ты прав. Пушкина убили не оккультные силы, и даже не пуля Дантеса, а все его тогдашнее окружение.

— Это как? — не поняла Наташа.

— А вот так. Он погряз в долгах, его журнал не продавался, а ведь ему надо было кормить четверых детей! Да еще любимая жена, благодаря козням Геккерена, постоянно давала повод для ревности! Да и с царем отношения были непростые…

— Насчет царя ты неправ, — возразил Никита. — Ведь еще в ноябре тридцать шестого года именно Николай, вовремя оповещенный Жуковским, удержал поэта от дуэли с Дантесом. А когда Пушкин все-таки нарушил данное царю слово, что не будет больше стреляться, то своей дуэлью разорвал связь с помазанником Божьим.

— Что-то ты перемудрил, — улыбнулся Сергей. — Да и выражаешься, как в старинном романе. Впрочем, пусть всё решают режиссер и наш таинственный заказчик. Кстати, ты знаешь, что Воронцов не очень-то хотел брать тебя на роль Дантеса?

— Это ещё почему? — удивился Никита.

— Он посчитал, что ты недостаточно грешен в жизни, чтобы на сцене изобразить подлинного убийцу поэта.

— Что значит «недостаточно грешен»? Откуда ему известны мои грехи? И откуда ты обо всем этом знаешь?

— Так он сам Наташке сказал.

— Неужели это правда? — и Никита с изумлением воззрился на Наталью, которая нехотя кивнула:

— В общем, да.

— Странно. Он же меня видел всего два раза в жизни! Впрочем, посмотрим, как он заговорит после премьеры. Да я так сыграю Дантеса, что меня раз пять на бис вызовут и цветами завалят!

— Только не вздумай меня затмить! — строго предупредил Сергей. — В конце концов, главным героем должен быть не злодей, а гений!

— Но лишь при условии, что гения сыграет гений!

— Не понял… Это что за наезд?

— Ладно, не обижайся. Просто после твоего последнего выступления относительно «Пушкина-дуэлянта», мне кажется, что мнение Воронцова о тебе сильно изменилось.

— Ты думаешь?

— Уверен. Мне даже кажется, что он едва сдержался, чтобы не влепить тебе пощечину.

— Да уж, достаточно сказать правду, чтобы прослыть хамом, — с большим сожалением в голосе произнес Сергей.

— А я с тобой согласна, — вступилась за жениха Наташа, — поскольку тоже считаю Пушкина заядлым бретером, готовым стреляться из-за любого пустяка. Да вы только вспомните его повесть «Выстрел»! Я почти уверена, что Сильвио, упражнявшийся в стрельбе по мухам, был ему настолько симпатичен, что он наделил его своими чертами характера.

— О нет, любовь моя, — решительно возразил Сергей, поднимая указательный палец, — как раз в этом случае Пушкин списывал с себя беспечного графа, от которого Сильвио получил пощёчину.

В этот момент стоявший неподалёку мужчина послал Наташе воздушный поцелуй. Сергей заметил это и сразу насторожился:

— Это еще кто?

— Откуда я знаю? — и девушка равнодушно пожала плечами.

— А с какой стати он шлёт тебе поцелуйчики?

— Вот именно! — неожиданно захихикала Лиза, первой опустошившая свой бокал. — Лучше бы прислал нам выпивку за свой счет. Хочу шампанского!

— А почему вы решили, что этот поцелуй был послан именно Наташе? — вдруг спросила Евгения, весь вечер незаметно следившая за Никитой.

Этот вопрос застал всех врасплох, и компания друзей удивлённо переглянулась.

***

Было холодно и темно. Свинцовые тучи предвещали полосу непрерывных февральских метелей; одна за другой они заволакивали небо подобно темным знаменам надвигающихся полчищ варваров, которые сметают на своем пути все живое. Тем временем, кто-то тихо проник в помещение театра, освещенное только слабым фонарем, горевшим над служебным выходом. Быстро спустившись по ступенькам вниз, этот некто остановился и прислушался, словно хотел узнать нечто важное и нужное. Из-за кулис доносился храп священника, напоминавший своим глухим и прерывистым дыханием шумы изношенного сердца. Все прожектора были выключены, единственным источником света служил маленький зеленый фонарик с надписью «Выход». В руках у незнакомца, одетого во всё серое, была старинная шкатулка — та самая, которую барон Геккерен отослал со слугой в оружейный магазин Куракина. Беззвучно подойдя к стулу Дантеса, неизвестный, лицо которого было закрыто шарфом до самых глаз, прятавшихся за черными пенсне, поставил на него свою ношу, затем рукой в лайковой перчатке открыл крышку и достал кольчугу. Аккуратно повесив ее на спинку стула, незнакомец так же тихо удалился, едва не задев за ножку концом шпаги, торчавшей из-под его плаща. В оставленной им шкатулке лежали те самые четыре пистолета, которые поручик принёс барону Геккерену в январе 1837-го года…