Мой Демон

Михаил Болле

Не всегда письма от незнакомцев, пришедшие по электронной почте, оказываются спамом. Посланники провидения знают все необходимые адреса… Когда три молодых актера согласились сыграть в спектакле, посвященном последним дням жизни Пушкина, они не знали, сколь дьявольский пасьянс разложил режиссер. Возможно, погружения в пушкинские времена помогут героям в игре с Тенью поэта или, быть может, самого Демона…

Глава 4

Никита и Сергей стояли друг против друга, а поодаль, в глубине сцены, расположились их секунданты. Андрей исполнял роль Данзаса — секунданта Пушкина, а Олег — представлял виконта д’Аршиака. Все четверо были в театральных костюмах. Священник пристроился в одном из кресел партера, но смотрел не на сцену, а себе под ноги. Его губы медленно и беззвучно шевелились, словно он повторял одно и тоже заклинание, оберегающее от геенны огненной. Зато Наташа и Марина, в платьях девятнадцатого века, наблюдали за всем происходящим с нескрываемым интересом.

Режиссер восседал за столом в кресле-качалке, периодически смахивая с рукава своего белоснежного пиджака ворсинки и делая недовольное лицо. Когда «Дантес» — Никита поднял пистолет и прицелился, Воронцов громко захлопал в ладоши и раздраженно заявил:

— Стоп-стоп-стоп. Александр Сергеевич, мы репетируем уже целый час, а ты все никак не можешь понять, кто ты есть на самом деле. Ну что ты, ей Богу, так стоишь?

— Как это — так? — удивился «Пушкин» — Сергей.

— Да словно коммунист перед расстрелом! Ты же «солнце русской поэзии», а не опальный секретарь горкома образца тридцать седьмого года! Это только авторы революционно-демократической критики, объявляли Пушкина законченным атеистом, декабристом и вольнодумцем. Их что ли начитался?

— Да нет, Алексей Владимирович, я давно уже ничего, кроме «Спорт-экспресса» не читаю, — окрысился Сергей, но тут же опомнился и, сменив интонацию, спросил. — Но как же мне стоять?

— Как, как… Представь, что твою любимую женщину, «гения чистой красоты», давно преследует ненавистный тебе тип с мелкой душонкой, но смазливой физиономией. И вот ты, будучи человеком гордым, душевно тонким и безумно ревнивым, принимаешь решение вызвать его на дуэль и ухлопать, как куропатку! В данном случае, тебе не надо играть великого поэта. Играй ревность любящего мужа. Сумеешь?

— Почему же нет? — даже обиделся Сергей. — Я, может, и сам скоро, как Пушкин женюсь на бесприданнице, которую уже сейчас безумно ревную, — и он подмигнул сидевшей в зале Наташе, которая тут же состроила гримасу маленькой девочки, обиженной на весь свет.

— Вот и прекрасно, — обрадовался режиссер, — только не идеализируй их отношения.

— В каком смысле?

— Пушкин был натурой сложной и мало кому понятной. Например, любовь к жене не помешала ему заложить у ростовщика ее бриллианты и изумруды. Кстати, сделал он это почти сразу после свадьбы, да так и не выкупил впоследствии.

— Вот так номер! — удивился не знавший этого Сергей.

— А за три дня до дуэли он взял у Шишкина две тысячи двести рублей под залог серебра, шалей и жемчугов, также принадлежавших его жене… Впрочем, хватит этих великосветских сплетен, — спохватился Воронцов и повернулся к Никите. — Так, теперь давай разберемся с тобой… Ты-то хоть понимаешь, кто ты есть и в кого целишься?

— Конечно, понимаю, — с досадой поморщился Никита, — мы с вами это уже обсуждали.

— Значит, плохо обсуждали!

— Но я же стараюсь вести себя цинично… Куда уж более!

— А стоит ли? — неожиданно задумался режиссер. — Давай-ка попробуем представить себе состояние Дантеса. В принципе, он был человеком неглупым, поэтому прекрасно сознавал последствия своей дуэли с Пушкиным.

Никита уныло глянул в дуло бутафорского пистолета, опустил его вниз и буркнул:

— Ну и что? Это не помешало ему оставаться марионеткой в руках Геккерена.

— Думаешь? — мгновенно взвился Воронцов. — Да разве смогла бы такая женщина, как Наталья Николаевна, заинтересоваться марионеткой?

— А какая она была женщина? — удивился Сергей. — Принято считать, что не слишком-то умной… Именно поэтому ей и приглянулся столь же недалёкий Дантес.

— Не слишком-то умной… — вслед за Сергеем повторил режиссер. Сейчас у него было такое выражение лица, словно бы он испытывал желание сказать нечто важное, выдать некую историческую тайну, известную только ему одному. Однако подобные колебания продолжались недолго. Так и не решившись сообщить ничего сокровенного, Воронцов выдал собравшимся давно известный исторический факт: — Наталья Николаевна свободно владела четырьмя языками и хорошо разбиралась не только в живописи и музыке, но также в математике. Кроме прочего она считалась лучшей шахматисткой Петербурга! А кто из вас, современных бездельников, хорошо знает хотя бы два языка и способен внятно объяснить, что такое бином Ньютона? Вот то-то же! Ну и кто тут получается «не слишком умен»? Что касается ее интереса к Дантесу…

— Она не столько им интересовалась, сколько пыталась отомстить мужу за вечное безденежье и непрестанное блядство! — неожиданно перебил Никита. — Да ведь сам Пушкин даже не пытался ничего скрывать! Зачем в самый день свадьбы он признался новобрачной, что она — его сто тринадцатая любовь?! А если бы Наталья Николаевна, в ответ, сообщила, что он у нее далеко не первый, как бы Александр Сергеевич, интересно, отреагировал, а?

— Стоп-стоп-стоп, — решительно захлопал режиссер. — Мы совершенно ушли от темы. Давай лучше, мой дорогой Жорж, вспомним, что произошло сразу после кончины поэта. Да петербургская публика хотела растерзать не только семью Дантеса, но даже врачей, что лечили Пушкина! Хотя врачи, терзавшие раненного клизмами и пиявками, тут были совершенно не причем — в те времена еще не умели лечить таких ран на дому… Кстати Дантес, несмотря на все свои дальнейшие успехи на государственном поприще, за всю оставшуюся жизнь так и не нашел успокоения.

— Это только красивая легенда, — продолжал упорствовать Никита. — Не верю я, что он так уж раскаивался… Тем более что одной из причин дуэли было несомненное желание прославиться. И уж если не в веках, то хотя бы среди своих современников и друзей-гомосеков.

— А с чего ты взял, что Дантес был педерастом? — прищурился Воронцов.

— Прочел статью в журнале, да и вашу брошюру тоже, где написано, что однополчанин и друг Дантеса князь Трубецкой говорил о сослуживце так: «За ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой, впрочем, мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккереном или Геккерен жил с ним…».

— Какая выборочная память… — двусмысленно подметила Евгения.

— Я тоже когда-то читал, — вспомнил Сергей, решив поддержать друга, — что гомосексуальные отношения с Геккереном ложились грязным пятном на репутацию Дантеса и могли испортить его успешную карьеру. Поэтому он избрал жену Пушкина предметом своих гнусных домогательств, чтобы ни у кого не было оснований сомневаться в его сексуальных предпочтениях.

— А мне кажется, что от природы он вообще был двухстволкой, — заявил Олег. Воронцов посмотрел на него с явным недоумением, поэтому «д’Аршиак» тут же пояснил: я имею в виду, что Дантес мог заниматься сексом с представителями обоих полов сразу, причем с одинаковым наслаждением.

— Понятно… — усмехнулся режиссер, — значит, по-вашему, величайший поэт России пал жертвой зловещего заговора иноземных педерастов?

Актеры переглянулись, а Никита пожал плечами:

— А разве это недостойная цель для составления заговора?

— Хорошо, — медленно и с расстановкой начал Воронцов, — я не собираюсь снимать обвинения с Геккеренов, но задумайтесь сами над очень простым фактом: когда Наталия Николаевна и Дантес познакомились в одна тысяча восемьсот тридцать пятом году, то обоим исполнилось по двадцать три года, и при этом он был самодовольным красавцем, а она — писаной красавицей. Если бы в те времена проводили конкурсы красоты, то она, несомненно, стала бы «миссис Россия-1835». Да и француз ее стоил, поскольку своей ловкостью и авантюризмом напоминал д’Артаньяна. Разве они не могли понравиться друг другу? У Nathalie, — тут режиссер произнёс её имя с подчеркнутым французским прононсом, — имелся тридцатишестилетний муж, который, несмотря на посвященные ей стихи, превратил своего «ангела чистой красоты» в машину для деторождения, словно простую деревенскую бабу. Кроме того, он часто уезжал из дому и, в своих поездках, старался не пропускать ни одной юбки. Что касается Дантеса, то у него ситуация была еще хуже — сорокатрехлетний и весьма ревнивый любовник! Ну и как было этим юным ровесниками не полюбить друг друга. Могу даже предположить, что их взаимная любовь вспыхнула с первого взгляда.

— Взаимная? — отчего-то удивилась Наташа.

— Да-с, моя душечка, именно так оно и было.

— Должно быть, сам Пушкин знал или, по крайней мере, догадывался об этих чувствах, — предположила Марина, — иначе, зачем ему было писать в «Онегине»: «Я вас люблю (к чему лукавить?), Но я другому отдана; Я буду век ему верна…».

— «Онегина» он написал, за пять лет до прибытия Дантеса в Россию, — поправил ее Сергей

— В таком случае, — продолжала упорствовать Марина, — он заранее предчувствовал будущее, вот и…

— Причём здесь предчувствия? — прервал её Никита. — Молоденькая Натали тоже втрюхалась во французика словно какая-нибудь гризетка. Именно это известие об ее моральной, а не физической измене доконало Пушкина. Он схватился за пистолет, поскольку понял, что по-настоящему никогда не был любим своей женой.

— В том, что вы говорите, есть какое-то святотатство, — не сдержавшись, гневно воскликнула Натали.

— Возможно, вы правы, однако самое главное состоит в другом! — поддержал ее режиссер.

— В чем это? — спросил Никита, явно увлёкшись обсуждаемой темой.

Воронцов приблизился к Никите вплотную, взял за плечи и, внушительно заглянув в глаза, медленно произнес:

— Они оба были ведомы дьяволом! Пушкин был открыт для черта за свои грехи, поэтому тот и решил его судьбу на Черной речке. Но для этого дьяволу нужен был человек, ненавидевший гениального поэта. Им-то и оказался иностранец Дантес. Он идеально подходил на эту роль, поскольку из-за своей зависти и распутства был открыт черту не меньше своей жертвы!

— Что значит «открыт черту»? — не понял Никита. — Это какая-то аллегория?

— Нет, мой друг, никакой аллегории. А теперь, что касается тебя, — и режиссер повернулся к Сергею. — Пуля Дантеса не убила Пушкина сразу потому, что на то была Божья воля. Господь дал ему ещё два дня жизни, чтобы тот, будучи соблазнителем чужих жён, игроком и дуэлянтом, верующим не столько в Бога, сколько в приметы и предсказания, достойно подготовился к своему уходу на небеса!

После этого возникла пауза, во время которой Воронцов поднял голову и глубоко вздохнул, издав при этом странный звук, похожий на рычание. Затем он заговорил снова:

— Сорок шесть мучительных часов, чтобы исповедаться, причаститься и заявить, что он хочет умереть христианином и поэтому всех прощает. Причем за два этих страшных дня дьявол дважды искушал Пушкина, однако тот ему не поддался.

— Вы имеете в виду известный случай, когда врачи забыли дать поэту болеутоляющее, и он хотел застрелиться, чтобы избавить себя от боли? — спросила Наташа.

— Да, ты права. А во втором случае его друг Константин Данзас, — и Воронцов ткнул пальцем в Андрея, кивнувшего в ответ головой, — предложил себя в качестве мстителя. Но поэт ответил так: «Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином». Судя по дальнейшим событиям, дьявол, мечтавший увидеть Пушкина в аду, был безумно расстроен после его вознесения в рай! Сатана никак не мог успокоиться и мстил даже столетие спустя. Его верноподданные большевики закрыли храм во имя Спаса Нерукотворного Образа, где отпевали Пушкина, уничтожили иконостас и сожгли церковный архив. Мало того, в самом храме сначала устроили клуб для танцев, а в тридцать седьмом году организовали «приёмный пункт» ГУЛАГА. Прямо через бывший алтарь арестованных уводили во внутренний двор на расстрел! А после войны, опять же по настоянию дьявола, там разместили институт «Гидропроект», чьи туалеты были устроены в алтаре и ризнице!

— Кажется, теперь я понимаю, что именно мне нужно выразить в момент выстрела, — сказал Никита и повернулся к Сергею.

— И что же?

— Ненависть к уродливой обезьяне, которой, по зловещей иронии судьбы, досталась в жены самая красивая женщина России! И непременное желание убить эту самую обезьяну, освободив свою возлюбленную от ее жадных и сладострастных объятий.

При этих словах Воронцов негодующе посмотрел на Никиту. Однако он сразу же совладал с собой, ибо то был человек, не привыкший проявлять своего истинного отношения к актёрам. Он слишком хорошо понимал, что нарушил бы этим свои планы и в дальнейшем не смог бы пользоваться среди молодых людей непререкаемым авторитетом.

— Но эта обезьяна, как ты ее называешь, вовсе не собиралась умирать без боя! — вместо режиссера, возмутился за своего персонажа Сергей. — Вы забыли о том, что на счету Пушкина было свыше ста дуэлей, и даже ходили слухи, что он застрелил семерых!

— Не сто, а всего двадцать одна, — возразил Никита.

— А сколько было дуэлей на счету у Дантеса? — неожиданно спросил режиссер, однако так и не получил никакого ответа. — Ладно, — добавил он наигранно-беспечным тоном, — на сегодня репетиция окончена! Все свободны

Затем он метнул пронзительный взгляд на почти постоянно молчавшую Евгению и быстро удалился, оставив свое пальто и портфель лежащими на кресле возле стола.

— Во-первых, не сто, и не двадцать одна, а всего пятнадцать дуэлей было у Пушкина, причем, только четыре из них реально состоялись, поскольку остальные закончились примирением сторон, — тихо произнёс «священник», когда вслед за режиссером зал покинули все актеры, и теперь уже никто не мог его слышать. — Во-вторых, единственный, из участников тех дуэлей кто пострадал, был сам Пушкин. Ведь четвертая-то дуэль была с Дантесом. И, наконец, в-третьих, для нас всех вовсе не это важно, как вам кажется, молодые люди…

Что касается Дантеса, то на его руках действительно была чужая кровь. Мало кто знает об одной его дуэли еще на родине, во Франции. А ведь окажись его противник поудачливее, — и величайший поэт России мог бы дожить до самой старости!