Там, где цветут ирисы

Милена Отт (2024)

Ирис — любимая дочь и внучка, потомок рода самураев и подающая надежды балерина. Артем — любящий сын любящей матери, добрый и преданный друг. Она — теряет родителей, любимую бабушку и дело всей жизни в страшной аварии, но остается стойким борцом за собственное будущее. Он — теряет мать, постепенно теряет сам себя, хотя обретает отца. Жизни этих двух совершенно разных людей пересекаются, и не раз. Загадочная сила тянет их друг к другу. Но тайны прошлого становятся тяжелым препятствием на пути к совместному счастью. Смогут ли они преодолеть их? Смогут ли сохранить себя, или прошлое поглотит обоих? Первая книга цикла «Там, где цветут ирисы» — это захватывающая история о внутренней красоте, силе характера и искренних чувствах, способных победить любые трудности. Героям предстоят испытания, расставания и встречи, и самое главное — проверка на прочность их чувств.

Глава 4. Ирис

Будильник истошно вопит в пять пятнадцать. Я как сомнамбула плетусь в душевую — если не успею, то стоять в очереди. Это общага, и тут кто рано встает, тот и успевает. Чищу зубы, одновременно пытаюсь настроить воду.

— Су… — вода опять холодная — хочется выть от несправедливости.

— Ионова, ты там уснула, что ли? У меня сейчас мочевой пузырь лопнет, — долбится в дверь соседка по комнате, которую всю ночь где-то носило. И если бы об этом узнали, мне бы тоже досталось за недонесение нарушения дисциплины, и тогда — прощайте, выходные дома.

— Не-а, дай мне пять секунд.

Плевать на холод, я сильнее включаю воду и наспех принимаю душ. Одной рукой намыливаю волосы шампунем, другой открываю Наташке дверь, та несется к унитазу. Она матерится, тараторит что-то. Я не слышу из-за шума воды ни единого слова. Долетают только окончания фраз. Мои длинные густые волосы промыть холодной водой — это еще та задачка со звездочкой.

Выходя из душа, слышу только окончание повествования:

— Ты понимаешь, этот козлина даже такси не оплатил. Я просто в аху… Чтоб я еще раз, да чтобы его разорвало… Ну, ты меня понимаешь, Ирис, — сидя на унитазе, она с надеждой смотрит на меня глазами побитой панды.

Я, конечно же, машу головой. Хотя вообще не понимаю, о чем или о ком говорит Наташа.

— Натали, смой с лица этот боевой раскрас, ты на панду похожа, — советую ей, заматываясь в банное полотенце.

Наташка подходит к зеркалу и заходится от смеха, глядя на свое отражение. Самоирония человека просто зашкаливает. В этом ее обаяние. Натали невозможно поставить в неловкое положение или обидеть словом. Она все переворачивает в шутку. С ней легко. Она смеется так заразительно, что и я уже ржу вместе с ней. В нее невозможно не влюбиться. Тоненькая, хрупкая натуральная блондинка с длинными волосами и глазами летнего синего неба. За воротами академии любое модельное агентство с руками и ногами ее бы оторвало. Вообще-то, она самая талантливая из нашего потока.

Если у Семеновой потрясающая пластика, то у меня — превосходная техника. С самого детства мы соперничали с Семеновой и не собирались сдаваться. Но потом появилась Наташа, и для нас обеих все изменилось.

У нее был только один недостаток — лень. Если бы не эта лень, она, честно говоря, могла добиться больших успехов. Она очень пластична и артистична, владеет техникой и в девяти случаях из десяти попадает в образ. Тогда мы с Семеновой оказались бы далеко позади Натальи.

Поначалу в рейтинге она была третьей. А после травмы у Наташки шансов стало еще меньше. Она только к нам перевелась — и тут падение. Слухи ходили, что Семенова из зависти подговорила Петю, что стоял с Наташкой в паре, уронить ее. Все знали, что тот тайно вздыхал по Семеновой. Пете сошло все с рук, мальчиков всегда выгораживают. А девочек много, и нас не жалко.

Осенью в академии состоится несколько показательных выступлений. У Натали есть шанс один из тысячи попасть в основной состав спектакля, который откроет следующий учебный год.

Мы находимся на финишной прямой, и мы выпустимся. Ни я, ни Семенова не собирались сдаваться. Все роли распределены, костюмы заказаны, и теперь только чудо может помочь Наталье. Например, если меня или Семенову переедет поезд. Она это понимает и не унывает. В ней нет фальши и зависти, даже злиться на нее невозможно. Я бы с удовольствием назвала ее своей подругой, но здесь нет друзей, только конкуренты. Это балет, детка.

Первые два года в балетном классе дались мне легко, но потом учиться стало труднее. Занятия начинались рано, поэтому нам с бабушкой приходилось вставать в четыре часа утра, чтобы успеть приехать из пригорода. И так продолжалось до шестого класса.

Однако такой режим мешал восстанавливаться после репетиций, тогда Елизавета Павловна предложила бабушке переселить меня в общежитие. Жить там было сложнее, чем дома: по правилам, учащиеся до пятнадцати лет не могут выходить за пределы академии.

Я виделась с семьей только по воскресеньям и тяжело переносила разлуку с близкими. Мои дедушка и бабушка поддерживали меня как могли и даже предлагали уйти из балета. Однако я была твердо уверена в своем решении и не представляла своей жизни без него. Признаюсь, были моменты, когда нагрузка казалась невыносимой и хотелось все бросить. Но меня спасал мой характер, который помогал мне преодолеть эту слабость.

И большим плюсом было для меня, что вечерами могу самостоятельно работать в зале, оттачивая мастерство. Так что я даже была рада избавиться от гиперопеки ба.

Здесь, в академии, как в шахматах. Важно все: стратегии, с кем общаешься, как выстроены отношения с педагогами, репутация и так далее. Все всегда должно быть продумано до мелочей. Все имело значение. Чтобы перейти в следующий класс, мы каждый год сдавали экзамены. Вылететь было довольно просто: многое зависит от личных отношений с педагогом, который входит в комиссию и может значительно повлиять на ее решение.

До Наташки я недолго жила в комнате с девочкой. Она была старше меня. Так ее отчислили из академии в пятнадцать лет после восьми лет обучения: плоскостопие мешало осваивать программу, которая усложнялась с каждым годом.

Эту особенность заметили и на медосмотре при поступлении, но тогда комиссию впечатлили высокие оценки на других этапах отбора и протекция высокопоставленного чиновника. Я слышала, как прежде о ней говорили как об очень перспективной и талантливой балерине, мол, вторая Плисецкая или Уланова. Но в тот момент никто не вспомнил ни о прошлых успехах, ни о таланте. Ее просто вышвырнули, как расходный материал.

Несмотря на возможность перевестись в заведение попроще, девочка не стала этого делать: у нее пропало желание заниматься балетом. Разочарование просто ее убило. Убило в прямом смысле. Ходили слухи, что она наглоталась таблеток и ее не успели спасти.

Как-то мы с Наташкой засиделись до рассвета. Она, как всегда, нарушала все правила. Теплыми августовскими ночами звезды так близко, что казалось: протяни руки — и можно их достать. Мы что-то вспоминали, хихикали. Потом я повторяла немецкий, а она сидела на широком подоконнике полностью открытого окна, свесив ноги, и потихоньку курила.

Смотрела в ночь. Наши окна выходили на большой проспект в центре города. Она болтала ногами и наблюдала за тем, как люди в ночи растворяются, словно сахар в чашке черного кофе. С каждой минутой улицы редели, шум транспорта постепенно смолкал, и в какой-то момент город затих.

— Посмотри на забор, он хоть и кованный, ажурный, как во дворце, но за ним мы как в тюрьме, — она сказала это как-то обреченно. — Там жизнь кипит, я это точно знаю. Люди влюбляются, ходят за ручку в кино, обнимаются, целуются, занимаются любовью, а здесь пахнет нафталином. Мы восемь лет находимся здесь практически круглосуточно, ничего не жрем, портим желудки, гробим ноги, здоровье, чуть оступишься — и тебя выкидывают за ненадобностью. Карьера артистов балета такая короткая. Вот до сорока лет скачешь, скачешь по сцене, дай бог не в кордебалете. Повезет если, выступать будешь на лучших балетных сценах мира. Единицы могут работать в известных балетных труппах, но здесь все зависит не только от таланта, а в большей степени от того, с кем ты спишь.

— Цинично как-то, тебе не кажется? — говорю я, хотя в принципе с ней согласна.

— А после выхода на пенсию максимум, что ты можешь, — это работать хореографом, давать частные уроки, — продолжает она рассуждать. — Да, конечно, есть случаи в природе, но они редки, как дождь в Сахаре, известные примы могут переквалифицироваться в актрис театра или кино, сниматься в рекламе, открывать собственные школы, это если есть деньги, вернее, спонсор. С личной жизнью все гораздо печальнее. Ирис, ты помнишь момент, который случился в начале нашего знакомства: я сломала ногу и целый месяц провела в гипсе?

— Ага, — мычу я.

Еще бы не помнить. После этого педагог по классическому танцу, этакая старушенция Софья Карловна, унижала Наташку каждое занятие: игнорировала необходимость реабилитации после травмы; говорила, что теперь Наташку «не возьмут работать даже кассиром в „Дикси“», ну максимум, что ей светит, — стрип-клуб, жопой вертеть научилась, и хватит. Наташка тогда была в таком стрессе, и такое отношение в сложной ситуации стало для нее последней каплей. Она хотела уйти в середине года, и, думаю, она перевелась бы в другое учебное заведение, но, можно сказать, ей повезло, и не только ей. Софьюшка наша дала дуба прям на занятии, и нам заменили педагога. Мы дали ей ласковое прозвище — Кассандра.

— Вот, Кассандра классная, — сказала Наташка, затушив сигарету и пульнув окурок из окна вниз. — Только какая-то вся несчастная. Глаза грустные, как у одинокой побитой собаки, оттого и кажется, что ей далеко за пятьдесят. Что ни скажи, бурная личная жизнь очень красит женщину. Глянь на нашу Елизавету Павловну: очередной ухажер такую тачку дорогую подогнал, у нее аж глаза, как фары, загорелись, и такая вся прям вежливая, открытая миру. А они ведь ровесницы.

— Конечно, — согласилась я. — Кассандра дала тебе возможность спокойно закончить этот год и вылечить ногу. Кстати, она занималась с нами всеми, уделяла время каждому, давала ценные советы. Я в восторге от нее, — произнесла я, закончив свою длинную мысль. Мне совсем не хотелось обсуждать мать Давида.

— Да, ты, Ирис, прям эмпат этакий, все тебя восторгает и умиляет, как нам, циникам и бездарям, жить-то?

Мы прыснули от смеха. Наташка слезла с подоконника, к моему спокойствию, и в меня полетела ее подушка.

— Я вот, например, когда стану примой, обязательно заведу себе любовника, статусного и очень богатого, — продолжила Натали. — Буду выходить со спектаклей в бриллиантах, с огромными букетами. И как говорила героиня старого советского фильма: «Иду я красивая по улице, а парни вокруг так и столбенеют, а те, что послабее, так и падают, падают, падают и сами собой в штабеля укладываются», — Натали поплыла царской походкой к своей кровати.

Это выглядело так комично, что мы обе не удержались и заржали во весь голос. Через стенку нам постучали и заорали, причем матом. Никто даже не поверит, что будущие Жизели и лебеди могут изрекать такой отборный трехэтажный мат.

— Семенова, заткнись и спи, а то ты, наверное, подслушивать устала, — гаркнула Натали в ответ.

— Давай спать уже, осталось два часа до подъема, — я бросила в нее подушку, возвращая ей.

Поворачиваясь на бок и закрывая глаза, подумалось, что, встретив «своего» педагога, я была на седьмом небе от счастья! Тогда я поняла, что именно она научила меня чувствовать танец. Кассандра любила говорить: «Включите голову, артист балета — не тупая кукла, технически чисто исполняющая свою партию. Вы должны танцевать головой. Танцор ищет в каждой роли что-то свое, придумывает свою историю, поэтому одна и та же партия получается у всех по-разному».

В честь Первого сентября будет концерт, мы его между собой называем «смотринами». У меня партия Одиллии^[1]. В этот раз Семенова прямо-таки урвала себе партию Одетты. Признаюсь, жаба меня просто душит.

Я спала и видела, как в белоснежном костюме танцую именно его. Но Кассандра сказала: «Ирис, я жду твоего черного лебедя, он твой. Я вижу тебя в нем. Вообще, в антагонистических ролях ты можешь раскрыться и засиять». То ли успокоить хотела, то ли она видела во мне то, что я так упорно старалась в себе не замечать.

Мы все себя мним положительными персонажами, но не всем же быть Белоснежками, кто-то должен быть и злой мачехой. И тут уже зависит от таланта и актерского мастерства — полюбит ли зритель отрицательного персонажа, посочувствует ли ему, найдет ли оправдание его поступкам. Но еще не вечер. И я опять укатила на всех парах к Морфею.

Примечания

1

Одиллия — девушка — черный лебедь и второстепенный антагонист в балете «Лебединое озеро» Петра Ильича Чайковского. Ее противоположность — Одетта, девушка — белый лебедь, которая является героиней балета. Одиллия — антагонистка. Она появляется только в третьем акте, одетая в черное и волшебным образом замаскированная под Одетту. Ее цель — помочь своему отцу обманом заставить принца Зигфрида нарушить свой обет любви к Одетте.