Дочь лжеца

Меган Кули Петерсон, 2019

Выбор Американской библиотечной ассоциации в категории «Молодым читателям». Здесь Внешний мир нас не достанет. Ограда нас защитит. Нужно лишь оставаться на правильной стороне. Семнадцатилетняя Пайпер знает, что ее отец – Пророк. Непогрешимый. Избранный. Вся ее жизнь крутится вокруг него. Но в один жуткий день все меняется: правительство разлучает ее с родными. Теперь Пайпер живет на улице. Среди чужих. Злые люди вокруг говорят, что Пайпер украли. Они говорят, что ее отец на самом деле преступник. Но Пайпер знает правду. Она попробует сбежать. «Захватывающе и убедительно. Не могла оторваться до последней страницы». – Люси Кристофер, автор романа «Взаперти» «Петерсон использует собственный опыт пребывания в секте, чтобы воплотить историю Пайпер в жизнь. Это помогает создать ей богатое, многослойное повествование о любви, потерях и борьбе за то, чтобы снова стать собой». – Booklist Меган Кули Петерсон – американская писательница и редактор. В подростковом возрасте Меган была частью Культа Судного дня. Этот опыт помог ей в написании «Дочери лжеца», ее дебютного Young Adult романа. Также Меган является автором более 80 научно-популярных книг для детей на самые разные темы.

Глава восьмая

После

Этот дом дышит.

Ждет.

Комнаты постоянно меняют положение. Двери появляются в новых местах, лестницы возникают там, где раньше находились стены.

Иногда, если внимательно прислушаться, можно различить сердцебиение дома.

Каждый раз, когда помещения сдвигаются, женщина утверждает, что здание старое и что не только я путаюсь в коридорах.

— Ты привыкнешь, — уверяет она. — Кроме того, я всегда рядом, чтобы помочь.

Чаще всего я провожу время в отведенной мне комнате, покидая ее только для приема пищи. Притворяюсь, что наклейка в виде ромашки на столе — подарок от матушки, тайное послание только для меня. Я больше ни разу не видела ее с тех пор, как Они забрали всех нас, детей.

Не могу забыть, как рыдала Милли. Жаль, что не удается стереть это из памяти.

Я провожу пальцами по наклейке, потом смахиваю выступившие слезы. Неизвестно, когда вернется тюремщица, и не хочу доставлять ей удовольствие застать меня плачущей.

Пошарив в верхнем ящике стола, я достаю лист бумаги с ручкой и начинаю делать набросок карты дома. Если удастся сохранить разум ясным, то получится и отыскать путь на свободу.

Записываю то, что знаю.

Меня зовут Пайпер Блэквелл.

Мне семнадцать лет.

Мои родители — Кертис и Анжела Блэквеллы.

Люди из правительства увезли нас с мамой и остальными братьями и сестрами из дома три недели назад.

С тех пор я ничего не слышала ни о ком из них.

Меня заперли в доме, который принадлежит женщине по имени Джинни и находится в северной части Калифорнии. По крайней мере, мне кажется, что в Калифорнии, потому что так написано на газетах.

Иногда я просыпаюсь в странных местах. Либо сама туда прихожу, либо кто-то меня приносит.

Я сажусь на подоконник и выглядываю наружу. Где-то там — моя настоящая семья.

Передо мной простирается море зеленой травы, волнами взбегающей вверх и вниз по пологим холмам. Горизонт обрамляют силуэты сосен. Большинство других зданий виднеются вдалеке, за длинной дорожкой, которая ведет к воротам. Наверняка запертым, как и это окно.

Ближайший дом, белый с черными ставнями, располагается вплотную к забору, который огораживает мою тюрьму. Но я не заметила ни одного человека в соседнем дворе. Или на подъездной дорожке. Или внутри. Должно быть, там никто не живет.

За дверью моей комнаты раздаются шаги. Тихие, осторожные шаги женщины.

Она стучит.

— Я собираюсь в магазин за продуктами. Вернусь через час, хорошо? Оставайся в комнате.

Стоит ей уйти, как я снова пробую отпереть окно, но задвижка не поддается.

Из вентиляционного отверстия в стене вырывается холодный воздух, так что я направляюсь к шкафу, набитому одеждой, не подходящей мне по размеру. Джинсовые юбки, футболки, платья — все выглядит новым, неношеным, чистым. Я натягиваю толстовку, но она оказывается слишком короткой: едва доходит до талии. Читаю надпись красными буквами «Очень странные дела». Не представляю, что означает эта фраза. Может, название фильма или фирмы. Я стаскиваю свитер и достаю другой. Он тоже короткий, но я сдаюсь и оставляю его.

Затем снова забираюсь на подоконник и наблюдаю, как невероятно блестящая черная машина выкатывается из гаража по подъездной дорожке к ограде. Женщина вылезает с водительского сиденья, набирает код в маленьком ящичке, и ворота тут же распахиваются. Она поднимает глаза на мое окно перед тем, как сесть обратно и медленно поехать дальше. Створки медленно закрываются.

Я со скрипом отворяю дверь и выскальзываю в коридор, захватив набросок карты и ручку.

Комната напротив моей оказывается запертой. И следующая.

Лестница снова изменила положение и теперь поджидает меня в конце другого прохода. Облизываю пересохшие губы, быстро дополняю чертеж новыми линиями и торопливо спускаюсь по ступеням в прихожую. Через витражное стекло на входной двери льются солнечные лучи. Однако ручка не поворачивается, и засов не поддается. Я наклоняюсь и смотрю в замочную скважину. Женщина заперла меня.

Либо сам дом не желает выпускать пленницу.

На полу лежит пара мужских ботинок с развязанными шнурками. Обувь напоминает мне грубые башмаки Каса, поэтому я расшвыриваю ее.

Кухня выглядит так же, как и в последний раз, когда я была здесь. Я обшариваю все ящики, но не нахожу ключа, который мог бы подойти к замку́. Зато попадаются несколько тупых ножей, и, зажав несколько из них в руке, я спешу к входной двери. Первое лезвие оказывается слишком широким и не помещается в скважину. Пробую следующее, но и оно не подходит. И следующее.

Я решаю оставить один из ножей и спрятать его под матрас. Просто на всякий случай.

Проверяю окна на кухне, в гостиной. Заперто. Передвигаюсь от комнаты к комнате и пытаюсь открыть задвижки, налегая на рамы и не забывая оглядываться по сторонам.

Потом возвращаюсь на второй этаж, снова дергая дверные ручки на всех дверях, и на этот раз комната напротив моей спальни оказывается не запертой. Она наполнена разным барахлом: тканями, старыми настольными играми, фотоальбомами. Даже швейная машинка есть.

И телефон. Черный дисковый аппарат стоит на одной из полок. Дома у нас тоже был похожий, хотя отец давным-давно его отключил. Трясущимися руками я снимаю трубку и прикладываю ее к уху.

Гудка не доносится.

Я нажимаю на рычажки и снова прислушиваюсь.

Нет сигнала.

С размаху швыряю трубку.

В животе раздается урчание, и я возвращаюсь на кухню, открываю холодильник. Внутри на пластиковых полках ровными рядами выстроились овощи, а бутыли с молоком загораживают, как часовые, наполовину съеденный яблочный пирог. Пальцами отколупнув кусок выпечки, я запихиваю его в рот, держа над раковиной. По подбородку стекает липкий сладкий сироп.

Голод мучает меня, а дурацкие приступы головокружения лишь ухудшают ситуацию. Сколько себя помню, если не удается съесть хоть что-нибудь каждые пару часов, накатывает слабость и дурнота. Тетушки уверяют, что беспокоиться не о чем.

Но сегодня я беспокоюсь.

Вытерев лицо, выглядываю наружу.

И замечаю девочку в окне второго этажа соседнего дома.

Инстинктивно возникает желание отпрянуть, но я этого не делаю. Незнакомка просто стоит на месте, неподвижная, будто статуя.

Может, она сможет мне помочь? Я начинаю размахивать руками.

— Помоги! — кричу я. — Пожалуйста, помоги!

Девочка не двигается, и я начинаю сомневаться, настоящая ли она вообще. Но когда я начинаю колотить по стеклу, она задергивает занавески.

Исчезает.

— Мама, — шепчу я, задыхаясь от слез. — Где ты?

Становится все труднее вспомнить звук ее голоса, тепло ее объятий.

На противоположной стене кухне виден проход, которого раньше не было. Я рисую его на карте и огибаю стороной из опасения оказаться проглоченной и исчезнуть. Каждая дверь в этом доме заперта, как входная дверь с витражным стеклом. И тут она распахивается.

На пороге появляется женщина с коричневыми пакетами в руках.

— Рада видеть тебя в добром здравии, — комментирует она, запирая за собой дверь и пряча ключ в карман брюк. — Проголодалась?

Женщина слишком много улыбается. Слишком старается казаться любезной.

Она относит пакеты на кухню. В раковине до сих пор видны остатки яблочного пирога. Нужно было смыть их.

— Я собираюсь приготовить на обед гамбургеры и отварную кукурузу в початках. — Я ничего не отвечаю, и тюремщица продолжает говорить, доставая коричневую коробочку из шкафчика: — Получила сегодня посылку от сестры. — Там оказывается еще одна фарфоровая фигурка с крыльями и нимбом. — На какую полку ее поставить?

Я пожимаю плечами, используя единственное доступное оружие — молчание. Хотя теперь у меня есть еще одно. Я украдкой ощупываю тупой нож в кармане.

Женщина возвращает статуэтку в коробочку.

— Почти одиннадцать. Скоро начнутся «Молодые и дерзкие». Хочешь посмотреть их вместе со мной до обеда?

Не получив ответ, собеседница выуживает две банки газировки из холодильника и протягивает одну мне.

— Отказов не принимается. Давай же, будет весело.

Женщина садится на диван, но я остаюсь стоять. Она начинает рассказывать о каждом из героев сериала: кто на ком женат, кто умер и вернулся к жизни, чтобы снова умереть.

Но родители хорошо меня воспитали.

Я не сдаюсь. Так и не произнеся ни слова, возвращаюсь в спальню.

В единственную комнату, которая не запирается.

Я жду несколько минут, не появится ли снова девочка из соседнего дома, но, так никого и не заметив, задергиваю шторы. А потом комкаю грубо нарисованную карту этого проклятого места и выкидываю ее в мусорную корзину.