Дом

Матс Страндберг, 2017

Джоэл вернулся в маленький городок, в котором он вырос. Он был вынужден стать родителем для собственной матери Моники и заботиться о ней. Но в доме престарелых «Сосны» Монике становится все хуже и хуже. Она видит своего умершего мужа. Знает то, чего знать не должна. Стала совсем непохожа на себя. Как будто что-то неизвестное овладело ею. Это не история о призраках и одержимости. Это история о самом ужасном страхе – о потере контроля над собой.

Юэль

Рядом с домом стоит серебристая «вольво», почти новая, не старше двух лет. Юэль замечает короткие светлые волосы, коренастую фигуру — какая-то женщина сидит на лестнице.

Что здесь делает Нинина мама?

Она же умерла. Мама рассказывала о некрологе в местной газете всего через несколько лет после его переезда. Видимо, алкоголь в конце концов добил ее. Юэль встречался с ней всего несколько раз — Нина избегала этого любой ценой.

Юэль паркуется рядом с незнакомой машиной. Выходит. На самом деле он уже все понял и все равно испытывает шок, когда видит ее.

Нина!

Она встает и отряхивается.

— Я сожалею, что появилась вот так, без предупреждения, — начинает Нина, и у Юэля возникает чувство, что она, сидя на лестнице, репетировала короткую речь. — Я подумала, почему бы мне не приехать сюда, чтобы мы увиделись в спокойной обстановке. Рано или поздно мы бы все равно встретились.

В спокойной обстановке?

Сердце Юэля колотится. Он рад, что на нем солнечные очки. Глаза бы его выдали.

— Я теперь работаю в «Соснах», — говорит Нина.

— Неужели? — выдавливает из себя Юэль. Проходит полсекунды, прежде чем он улавливает связь. — Это с тобой я вчера вечером говорил по телефону?

— Да.

— Я не узнал твой голос. Ты знала, что это я? То есть должна была знать, я ведь наверняка представился?

— Да. Мне надо было что-то сказать, но я не знала… — Нина сбивается с мысли. — Странная ситуация.

Юэль смеется.

— Да, — соглашается он. — И правда странная.

Нина неуверенно смотрит на него. На повзрослевшем лице проступают черты Нины-подростка. Возможно, на этом ее подготовленный сценарий заканчивается.

— Хочешь кофе или чего-нибудь еще? — спрашивает Юэль.

Он близок к тому, чтобы снова засмеяться. Это такой взрослый вопрос. Такой вежливый.

— Нет, спасибо, — отвечает Нина.

— Может, воды?

Нина мотает головой.

— Ты наверняка больше не куришь? — спрашивает Юэль и достает пачку сигарет из карманов джинсовых шорт.

— Нет, — отвечает Нина. — С тех пор как…

Она замолкает, но Юэль все понимает.

С тех пор, как забеременела.

Он закуривает. Обходит Нину и садится в кресло.

Воздух, который он вдыхает, кажется таким же горячим, как дым сигареты. Ветра совсем нет.

— Я начинала работать в «Соснах» санитаркой, — рассказывает Нина. — Но несколько лет назад выучилась на медсестру.

— Мама тебя узнала? — спрашивает Юэль.

Нина мотает головой. Выглядит она искренне расстроенной. И Юэль чувствует укол сочувствия. Мама много значила для Нины. Во взрослом возрасте ему легче понять потребность Нины в примере для подражания.

— Бывает по-разному, — говорит Юэль. — Может, в следующий раз.

— Может, — соглашается Нина. — Как ты?

Юэль затягивается. Этот вопрос необъятен. Возможных ответов бесконечное множество. Он решает остановиться на том, что касается мамы и «Сосен»:

— Я нормально. Очень тяжело видеть ее такой растерянной. Думаю, с ее точки зрения, безумцы — это мы.

Нина слегка улыбается.

— Но сегодня она была в хорошем настроении, — добавляет Юэль.

— Хорошо, — кивает Нина. — И не беспокойся, если вначале все будет не очень стабильно. Надо дать ей время привыкнуть.

— Да, все так говорят.

Нина смотрит в стол. Смахивает несколько хлебных крошек, оставшихся на клеенке.

— А ты? — интересуется Юэль. — Чем ты занимаешься, когда не работаешь в «Соснах»?

— Мы с Маркусом живем в Тофте. На мысе за усадьбой. Юэль поправляет сползшие на край носа солнечные очки:

— Ни хрена себе!

Это отличное место. Дорогое по здешним меркам.

Он не знает, какой представлял себе Нину сейчас, но он бы никогда не догадался, что она останется с Маркусом. Скучным, безликим Маркусом, чье скучное, безликое будущее определялось папиным хозяйственным магазином в Кунгэльве. И как она это выносит?

— Мы обожаем это место, — говорит Нина. — Дом выходит на залив.

— А ребенок? — спрашивает Юэль. — Хотя он ведь уже не ребенок.

Нина улыбается:

— Даниэлю девятнадцать.

Это кажется невероятным. Но все сходится.

Как, черт возьми, мы так состарились, Нина? Как ты смогла вырастить взрослого человека, когда я и себя-то взрослым не чувствую?

— Осенью он начинает учиться в Техническом университете Чалмерса в Гётеборге, — добавляет Нина.

Юэль замечает довольный проблеск в глазах Нины. Улыбка ее становится шире.

Она изменилась. Или сейчас Юэль лучше ее понимает? Возможно, Нине совсем не тяжело выносить собственную жизнь. Возможно, она всегда хотела именно этого.

Нина всегда была хорошей девочкой, одержимой порядком и желанием не превратиться в собственную мать. Только с ним она иногда могла становиться кем-то другим.

Их мечты о будущем, музыка, сама их дружба… Возможно, всё было не всерьез. Просто фантазия!..

Старая, на удивление сильная злоба овладевает Юэлем. Прошедших двадцати лет как не бывало. Нина так ничего и не поняла. Иначе она бы так не улыбалась.

— А ты? — спрашивает она. — Чем ты сейчас занимаешься?

Юэль наклоняется и тушит сигарету в стеклянной банке. Усаживается поудобнее.

— Я работаю в ресторане, — отвечает он.

Кажется, Нина ждет чего-то большего, но Юэлю нечего добавить. Он не собирается рассказывать о бездушной ловушке для туристов в Старом городе в Стокгольме или о последней съемной квартире, в которой он живет, не зная, как долго сможет там оставаться.

Юэлю уже хочется закурить снова, но Нина знает, что он всегда курил одну за одной, когда нервничал или злился.

— Ясно, — кивает Нина. — Ты все еще занимаешься музыкой?

Кажется, она пожалела об этом вопросе, едва успев его задать. За вежливыми фразами они приближаются к еще большей недосказанности. Вероятно, Нина надеется, что Юэль избавит от этого их обоих.

Но он не хочет, не может. Злоба — как товарный поезд, который идет прямо сквозь него, гремя колесами. — Нет, — спокойно произносит Юэль. — Я не занимаюсь музыкой.

Ласточка под крышей скребется в стоке для воды.

— Слушай… — взволнованно говорит Нина.

— Я пытался, но им нужны были мы. Они рассчитывали на нас. На наши песни.

— Мы все равно не знаем, вышло бы из этого что-то или нет.

Юэль смеется. Злым, жестким смехом, от которого Нина сжимается.

— Ты смогла себя в этом убедить? — говорит он. — У нас был контракт со звукозаписывающей студией. Но ты уничтожила все и знаешь об этом.

Нина качает головой.

— Кстати, как это произошло? — продолжает Юэль. — Я даже не знал, что вы с Маркусом встречаетесь.

— Я не хочу об этом говорить. Это было так давно. Теперь уже неважно.

— Тебе, может, и неважно. У тебя же есть твоя прекрасная гребаная жизнь с Маркусом и видом на залив.

Нина долго ничего не говорит.

Юэлю интересно, вспоминает ли и она то утро, когда он пришел к дому, в котором Нина жила с мамой. Он купил подержанную машину на то крошечное, оставшееся от отца наследство, которое он получил, когда ему исполнилось восемнадцать. Сумки лежали на заднем сиденье. Он записал сборник, которого хватило бы на всю дорогу до Стокгольма. Там их обоих ждала комната в огромной квартире у старушки в районе Эстермальм. Но когда Нина вышла из подъезда, с заплаканными глазами и в одежде, в которой она, похоже, спала, он уже все знал.

— Ты обещала, — говорит Юэль. — Мы уже почти уехали. Ты должна была знать задолго до… И ты так ничего и не объяснила.

— Я забеременела! Что мне было делать?

Юэль смотрит на нее сквозь солнечные очки. Его невысказанный ответ заставляет Нину встать с кресла.

— Думаю, ты забеременела специально, — говорит Юэль. — Ты струхнула, но не знала, как мне об этом рассказать. И обзавелась лучшим в мире оправданием, чтобы остаться.

Нина выглядит так, словно всеми силами старается не заплакать. Юэль тотчас жалеет о своих словах. Хочет взять их назад, все до единого.

— Ты не можешь винить меня в том, что твоя жизнь сложилась не так, как ты хотел, — говорит Нина.

— Ты ничего не знаешь о моей жизни.

— Я знаю, что ты был пьян или под какой-то наркотой, когда привез Монику в «Сосны».

Кажется, будто Юэль падает. Но он сидит не двигаясь. Лицо его неподвижно — Юэль превратил его в маску из застывшей плоти и крови.

— Это ведь о многом говорит? — продолжает Нина. — Можешь думать что угодно о Маркусе. Можешь думать, что я предала тебя ради него. Но все было не так. Он спас меня от тебя.

Юэль глубоко вдыхает, наполняя легкие воздухом:

— Иди к черту!

И Нина уходит, не говоря ни слова.

Юэль все еще сидит без движения, когда слышит, как гравий вырывается из-под колес машины.