Скорей бы зацвели одуванчики

Мария Соловьева

Студенты Алла и Павел очень нравятся друг другу и, кажется, свадьба – вопрос времени. Но день, когда молодой человек делает предложение своей девушке, заканчивается крахом… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6

Да, не всем так повезло. Не у всех день рождения выпадает на государственный праздник. И на вопрос «Что празднуем-то первого мая?» у меня есть четкий ответ.

Мама рассказывала, что за два дня до свадьбы они с папой жутко разругались. Но документы поданы, платье сшито, гости приглашены, деваться некуда, пришлось мириться. А вот не помирились бы, не было бы ни меня, ни Инки.

С ума сойти, не могу себе представить, как это меня не было бы. Но теперь я точно есть и точно буду всегда. Я верю в загробную жизнь, пусть и не так четко по полочкам у меня все это разложено, как у Инки — посты, праздники, исповедь, среда-пятница и т. п.

Инка. Что-то у нее серьезное с этим длинным, тощим и ушастым Станиславом. Если смотреть со спины, челюсти у него выступают по бокам, как два шарика. Вот поженятся они, будут детки. Которые тоже не смогут себе представить — как это нас не было бы? И я не смогу представить, как это их могло бы не быть? Я знаю, что буду очень любить их.

Так вот… Если бы папа и мама тогда раздумали жениться… А что, может быть для мамы это было бы и лучше. Не было бы этих жутких семейных ссор раз в два месяца, которых всегда ожидаешь с дрожью, и отходишь с трудом, и нам с мамой не пришлось бы пить валерьянку. Ну, мне-то уж точно бы не пришлось. Так что для меня это было бы определенно не лучше — меня попросту не было бы. А если бы моя прапрабабушка, горничная, не стала бы сто лет назад любовницей графа — даже бабушка фамилию деда не знала, а мне совсем неоткуда знать — то не было бы ни меня, ни мамы, ни бабушки, и уж тем более прадеда. Мать сдала его в приют. Да, прапрадедушка козел… нет, не буду, о мертвых либо хорошо, либо никак, так мама говорит. В общем, если бы этого не случилось, не было бы нас всех. Но мы есть (бабушки, правда, уже не в этом мире), и это здорово.

Надо же, какие мысли приходили ей в 16-й день рождения. А сегодня отмечают ее 20-летие. Которое было полторы недели назад, на Страстной. Павел подарил букетик ландышей. Он тогда взял ее за руку и долго держал, улыбался и смотрел в глаза, обещал привезти подарок, когда будут отмечать.

В тот день заезжала Инка, поздравить. Получила на ФБ красивую гифку от Олеськи, двоюродной сестры. Не видела ее сто лет. Ну, не сто, на поминки они вроде приезжали всей семьей, до них ли было… Ладно, дело не в этом. Красавица она, судя по фото. Чуть-чуть похожа на Аллу, но до чего же роскошные темные косы! Идет ей вышиванка. И молодой человек ее красавчик. Правда, постит всякую самостийную фигню, как бабушка сказала бы, у себя на странице, ну да это его дело.

А сегодня Паша впервые придет к ней в дом. Надо прибраться, заодно разобрать старые бумаги. Вот и выкопала эту тетрадку. 48 листов, какая-то анимешка на обложке, она тогда увлекалась…

Это была последняя запись. Потом стало некогда… Да и зачем, еще прочтут…

Как все тогда было просто, ясно и здорово, словно майское солнце, светившее в тот день. Она была уверена, что жизнь — это кайф и чудо. Жизнь вообще, и ее жизнь — в частности.

За последние годы она много раз читала, что жизнь — это чудо. Дар. И она знает это умом. Но сердцем…

На сердце уже, наверное, никогда не будет так принимать жизнь со всеми ее выкрутасами.

Сегодня по дороге из церкви она видела цветущую вишню. И ей захотелось окунуться в ее ветви словно в пенистую ванну и смыть все, что прикипело и прислать к ней за 4 года, чтобы вернуться к себе прежней. Но…

Но между нынешними и тогдашними вишнями в цвету стоит маленькая жизнь. Которая зародилась и прервалась так внезапно и нелепо, что, казалось бы, ну где же тут чудо? Где радость?

Тот день рождения четыре года назад… ладно, надо накрывать на стол. Инка уже звонила, что подъезжает, Павел придет где-то через час. Ангелина и Марьяна — тоже.

Марианна и Ангелина, Марьяша и Лина. Одноклассница и одногруппница. Две подруги из разных жизней.

С Марианной дружили еще с песочницы. Потом — первоклашки с букетиками. Стая шариков тонет в небе. Прописи. Елена Николаевна. «Из-за вашей болтовни весь класс не пойдет на перемену!». Таинственный запертый туалет на третьем этаже — а вдруг там скелет? Да уж, создатели «Закрытой школы» почерпнули бы у них пару идей по поводу того, какую страшную тайну может хранить запертая уборная. Торжественные похороны воробьев и синиц, найденных бездыханными в зарослях черноплодки. Сцены ревности похлеще чем в сериалах «Ты что, больше дружишь с Быстровой, чем со мной?» Разговоры о жизни и смерти. Им лет по девять. «Представляешь, как страшно умирать? Тебя вообще не будет, совсем-совсем. Вот было бы здорово, если бы была душа. — А ты слышала, что душа после смерти переселяется в других людей» — и тут же следовала веселая история, как Наполеон попал в ад, откуда полетел на землю в виде Владимира Ильича (от Инки Алла слыхала, кто это такой). Они смеялись, словно это не они пять минут назад боялись смерти.

Записочки с клятвами вечной дружбы, спрятанные в батарею. «Делать вам нечего больше» — говорила бабушка, находившая и читавшая сложенные вчетверо тетрадные листки в коричневых разводах — натекла вода из цветочного горшка. Бабушка, ну неужели сложно было, если уж прочитала, сделать вид, что ничего не знаешь…

Под надзором бабушки они исправляли и совместно заработанные двойки. Бабушка к тому времени уже начала сдавать, плохо видела и иногда не узнавала знакомых, но помнила почти наизусть всего «Мцыри» и все словарные слова.

А вот они играют в «Трех мушкетеров». Марьяна любила изображать миледи, мастерски копируя голос и интонации Тереховой. «Бросьте жертву в пасть Ваала, киньте мученицу львам…» «Убейте меня, господин д’Артаньян…» (д’Артаньяном, готовым отомстить негоднице, была Алла).

Удельный парк зимой. Марьяша сидит на Аллиных санках. Они играют, кто дольше продержится. Алла смогла усидеть минуту и десять секунд. Марьяша, похоже, победит. Папа крутит санки словно карусель, Марианна уже слетела с них, но вцепилась руками в крайнюю планку. Красное пятнышко, ее пальто, несется по снегу.

Имя свое Марианна получила в честь героини сериала, который шел, когда мама была ею беременна. Правда, шикарной внешности сей героини она не унаследовала. Обычная. А как пошли юношеские угри, она боялась смотреть на себя в зеркало.

Художественная школа, куда Алла увязалась вслед за Марьяшей и отходила целый год в шестом классе. Глина пахнет чем-то родным. Ее хочется есть, ею хочется вымазаться. Без конца бы тереть ее кончиками пальцев. Влад ходил в ту же школу. Его двоюродный дядя, кажется, преподавал там лепку. И домой они возвращались втроем — Влад прибился к ним с Марьяшей на правах сына маминой подруги. Возвращались в сопровождении родителей Марианны, ее одну никуда не отпускали. Собственно, и Аллу отпускали только под их присмотром — занятия оканчивались около восьми вечера, и осенью-зимой было уже совсем темно. Но родители шли обычным шагом, а молодняк — Алла, Влад и Марианна, с визгом мчались по набережной, оставляя родителей далеко позади. Вот они добежали до Инженнрного замка. А вы знаете, сообщает Влад, что здесь убили Павла I, и с тех пор его призрак ночами бродит по коридорам, иногда выглядывает в окна, а то и выйдет на крыльцо… Позовем? Не боитесь? И они взлетали на ступени и орали, что было мочи — эй, призрак! И однажды докричались — дверь открылась, и на пороге появился… На пороге появился мент. Их как ветром сдуло, а Марьяшины родители до самого дома ругали их за разгильдяйство и балагурство.

Через год мать забрала Марьяшу из художки… ох, тяжелая история… Влада исключили за поведение — бегал по крыше и чуть не свалился. У директора не было охоты сесть из-за малолетнего балбеса. За компанию ушла и Алла. Особого призвания к изобразительному искусству она не ощущала, не то что Марианна…

Да, было время. Казалось, счастью нет конца. Конечно, не все было безоблачно. Были жуткие семейные ссоры, случавшиеся в самый неподходящий момент — например, во время праздничного застолья. Но это ведь фигня…

И когда после всего, что произошло, Алла не вернулась в школу, Марианна пришла к ней. Долго сидела без лишних вопросов. Она не спрашивала, но Алла наконец заговорила…

Ангелина — совсем другая эпоха. Другое измерение. Прошлое для нее закрыто, но настоящее у них общее. Латынь — надпись Avae Caesar, morituri te salutant, выведенная на доске в день зачета. Шумерские династии, которые заставлял учить как стихи чудаковатый профессор Н. Стопки книг на кровати. Лина приехала из Подмосковья (не прошла в столичный вуз по ЕГЭ), жила одна в съемной квартире, и перед экзаменом часто ночевала здесь. В такие дни Лина умирала от страха, не спала ночью, не ела с утра — говорила, кусок в горло не лезет.

Сама она любила делиться с Аллой своими сердечными делами. Росту невысокого, как примется худеть (уж ей-то зачем, казалось бы), так кажется, вот-вот разобьется от одного неловкого движения. Неброская с виду, она зачаровывала парней то своей хрупкостью, видимой беспомощностью, то открытой детской улыбкой, то уверенным тоном. При этом она могла беззаботно болтать, а могла говорить ровным низким голосом, выказывавшим твердость и даже некоторую властность. Нельзя было заставить ее плясать под свою дудку, сама же она легко добивалась у людей, чего захочет. Стоит ей пару минут поболтать с мальчиком в очереди о какой-нибудь ерунде, как он уже пригласит ее в кино или на дискотеку. Лина не отказывается, но и ничего не обещает. А потом… «Алла, просто не знаю даже, как быть. Ну как сказать ему, что не хочу с ним больше встречаться? Не хочу подавать ложных надежд…». И так из раза в раз. Ни с кем она не сближалась. «Кто знает, может быть и до свадьбы — говорила она. — Пока мужчина с женщинами не переспал, в ней есть какая-то тайна».

Сначала Ангелина старалась вызвать Аллу на взаимную откровенность. Потом, решив, что ей, видимо, нечего рассказывать, стала пытаться «расшевелить» ее, звала подругу на дискотеки, но та почему-то не хотела. Пыталась она свести Аллу и с «отбракованными» ухажерами, но Алла уклонялась.

Звонок в домофон. Инна, ты? — нет, это Марианна.

Марианна сняла потрепанную ветровку. Одета в белую блузку и черную юбку. Здравствуйте, Светлана Алексеевна. Мама? Да ничего, Ксюха растет… — она достала из коричневого кожзамового рюкзака — вероятно, того самого, в котором таскала в институт книги и тетрадки, дешевую коричневатую помаду с блеском и белорусскую тушь, которой суждено будет осыпаться к концу застолья, и спешно «навела красоту». Затем заговорщицки подмигнула Алле — «чего я тебе показать хочу», и девушки прошли в комнату. Они расположились на нижнем ярусе кровати, затянутом лимонным китайским покрывалом — всё в диковинных цветах и райских птицах.

В прошлой жизни здесь спала Инна, а теперь он служил Алле местом занятий. Тут удобно было разложить конспекты и «шпоры», или, лежа на животе и опершись на локти, поставить перед собой нетбук или положить планшет.

Из того же рюкзака Марианна достала черную пластиковую папку, стянутую резинками.

— Зацени…

В папке было несколько листков формата А4, как для принтера, исписанных акварелью. Длинная прямоугольная ваза из прозрачного зеленоватого стекла, в которой стоят желтые и белые нарциссы.

— С натуры?

— Да. Папа подарил на восьмое марта. Хорошо, успела набросочек этот сделать, а то мама потом их выбросила…

— Господи…

— Ну да. Как там она его называет — то ли Пурим, то ли день Чикагских проституток. И я слышала, папе потом звонила и мозг выносила.

Алла вздохнула и помотала головой.

Сизо-алый, ветреный закат, словно кто-то разбил банку малинового варенья об асфальт, с краешком крыши желтовато-серого блочного дома. Алла давно не была в гостях у подруги, но помнила, что этот краешек виден из окна ее комнаты.

Несколько набросков с натуры.

— Это одногруппницы мои.

Какая-то девушка в длинном платье и с венком цветов.

— А это кто?

— Не знаю, Офелия какая-нибудь… Алл, я хотела их у тебя оставить. Мама опять порвать может. Я недавно только снова рисовать начала после всего этого… ну ты понимаешь…

— Да, конечно, Марьяш… — Алла разглядывала набросок молодого человека в футболке и джинсах, с мускулистыми руками, стриженными слегка вьющимися волосами. Он сидел в профиль, лицо прикрывал руками.

— Тоже одногруппник? — спросила она, пристально глядя на Марьяшу.

— Да типа того. Этот я все-таки себе оставлю, пожалуй… — и, взяв листик из Аллиных рук, вложила его в папку и убрала в сумку. А эти сохрани, прошу…

— Конечно! Что-нибудь даже на стенку повешу. Надо бы в рамочку вставить — и Алла спрятала рисунки в ящик компьютерного стола.

— Марианна — добавила она помолчав. Как ты, блин, все это терпишь…

— А куда деваться… Снять квартиру мне не по деньгам… Вот окончу институт, пойду работать…

— Ты с твоим таланом в Политехе… У меня вот нет таких данных. Раньше петь любила, теперь не поется… — она взглянула на гитару, пылившуюся в углу между кроватью и окном. — Мариан, ты к отцу не обращалась?

— А зачем… у него своя семья, дети. Тоже вот понять его не могу. Ушел от нас, потому что мама аборт не хотела делать, с Ксюшкой-то, а там плодится.

— Ты уверена, что из-за этого ушел?

— Ну да… мама так говорит… У нее, наверное, из-за этого крыша и съехала вконец. Давно с ней уже неладное творилось, а это — последняя капля.

И, словно спасая Марианну от неловкого разговора, снова зазвенел домофон.