Будничные жизни Вильгельма Почитателя

Мария Валерьева, 2020

Вильгельм Эльгендорф не понаслышке знает, что значит быть не таким как все. Не найдя себе места на родной космической станции, он посвятил жизнь науке и исполнил заветную мечту, стал Почитателем – создателем и хранителем Планеты, получившей название Земля. Вильгельм нашел дом, о котором так грезил. Но и собственная Планета его отвергла. Спустя сотни тысяч лет одиночества и боли Вильгельму вновь придется решить, кто он. Потому что на кону стоит самое дорогое – существование Земли.

Глава седьмая

Солнце нагрело дорогу до такой степени, что от нее шел полупрозрачный дымок, а поля казались мутными за клубами жары. На небе ни облачка, а в рощицах, встречавшихся лишь изредка, далеко от большака, носились олени и зайцы. Пахло рожью и пылью. Кобыла Вильгельма грустно цокала копытами по сухой земле. Он обернул поводья вокруг одной руки, а во второй держал карту, намалеванную на темном куске пергамента.

— Мы заблудились, Варнав, определенно заблудились! Весь день кружим по полям, даже деревни не видели! Один раз зашли в лес, да и то не в тот, что нам нужен! Надо развернуться и поехать в другую сторону! — бурчал Вильгельм, утирая потный лоб рукавом.

— Неужели ты обратил внимание на округу? — Улыбнулся ехавший рядом Варнав, одетый в украшенную вышивкой рубашку и жилет. — Мы едем правильно, за каждым полем должна быть деревня! Кто-то же выгонял сюда скот, гляди, сколько навоза навалено!

— Деревня от нас прячется! — рыкнул Вильгельм и пнул свою лошадь в бок, когда та остановилась. — Твоя карта неправильная!

Варнав остановил белого жеребца, наклонился к сумке, привязанной к седлу, и достал оттуда аккуратную карту, скрученную и перевязанную лентой.

— Дать тебе карту мою или карту местных? Будем ходить, спрашивать у прохожих, где же вот такой двор, а где вот этот город, потому что у них и карт нет таких, какие у нас есть. Но раз тебе хочется… Может, через две недели доедем.

— Не пререкайся! — воскликнул Вильгельм.

— Вот смотри, Вильгельм. — Ванрав снисходительно улыбнулся. — Видишь границы? Мы уже какие сутки на территории Богемии¹, до Праги осталось совсем немного. По моим расчетам, дня через три-четыре должны добраться, а пока переночуем в корчме или на гостевом дворе вот в этой деревушке. — Он ткнул мазолистым пальцем в кружочек, которыми исчертил всю карту. — В каждом приличного вида поселении есть корчма или что-то типа того. Я во многих был.

— И как? Каждая крестьянка из каждой деревни знает тебя по имени? — съязвил Вильгельм, но Ванрав, кажется, виду не подал.

— Не думаю, что они запоминают мое имя, я разными называюсь. Но с одной здешней бабенкой я бы встретился. — Загадочно улыбнулся он, лихо свесился с коня и ухватил травинку. — Да и тебе бы наладить отношение с местными. Хозяин Планеты, а о своих подчиненных знаешь не больше, чем о вкусе настойки из еловых шишек.

— Что-то я не припомню такой настойки…

— В этом и суть! — усмехнулся Варнав и потянулся. — Ты из своего городишки никуда не выезжаешь. Торчишь там за кованым забором, уже весь провонял жжеными камышами, попиваешь Академские зелья, погружаешься в забытье, а когда что-то вынуждает тебя выйти — просто телепортируешься! Что, боишься башмаки в дерьме испачкать?

— Это просто и понятно! — буркнул Вильгельм и заправил непослушные волосы за уши. — Столько проблем из-за этих землян, что Академия меня просто забросала вопросами. Я письма разгребаю чаще, чем вижу рассвет из окна!

— Будто ты на него смотришь, дорогой друг, — вздохнул Варнав, а потом ухмыльнулся и влепил пенделя кобыле Вильгельма, и она тут же пустилась вскачь, унося вперед неродимого хозяина. Эльгендорф бранил весь свет, а Варнав смеялся и ехал за ним туда, где должна быть деревушка.

Солнце разливало зарево заката по небу, а вдали показались огоньки деревушки. Вильгельм уже сопел, обняв шею четырехногой подруги, а бодрый Ванрав напевал какую-то песенку на здешнем языке и вел за поводья гнедую кобылу Эльгендорфа, которая недовольно фыркала, когда ее хозяин цеплялся за гриву.

— Просыпайся, Вильгельм, входи в образ! — присвистнул Варнав и ткнул Почитателя в бок веточкой. Эльгендорф сначала опешил и чуть не свалился с лошади, а потом, пару раз ругнувшись, поправил одежду, волосы и нацепил на физиономию выражение, которое с натяжкой можно было назвать дружелюбным.

— И это называется деревней? Превеликая Академия, я бы это с хлевом для свиней мог перепутать, — проворчал Вильгельм, когда друзья въехали в поселение. Оно было небольшим: с десяток бедных и облезших домиков тут и там, кое-где неумело подкрашенных, с участками, в этом году не загубленных засухой. Везде были крестьяне, возвращавшиеся с полей, крыши, покрытые гнилой соломой, а посередине деревни гордо скрипела указателем корчма ²со звучным названием «Петушиный двор», у которой танцевали пьяницы.

— Вильгельм, не бузи, эта деревушка еще относительно развитая. Вот если бы я тебя отвез к корчме «Заячий лопух», что восточнее, ты бы еще долго отходил, — шепнул ему Ванрав, когда они привязывали своих лошадей к стойлу. — Веди себя прилично.

— Я всегда веду себя прилично!

— Уж лучше молчи.

— А я не могу постоять здесь, на улице, пока ты с хозяином договоришься? — пискнул Вильгельм, с опаской вглядываясь в маленькое окошко, за которым раздавались веселые крестьянские голоса. — Не люблю я такие места… Все пьяные, танцуют, пьют мед и пиво, а я, как ты знаешь, с недавних пор вообще к алкоголю не прикасаюсь.

— Надо прикоснуться, а то на тебя странно посмотрят! — засмеялся Варнав и, запустив могучую пятерню в свои лохматые волосы, сказал. — Так, слушай значит. Будешь моим младшим братом, Велимиром. А твое идиотское выражение лица можно списать на слабоумие.

Вильгельм чуть не задохнулся, но не смог даже ничего вымолвить в ответ.

— А я буду Всемилом, — продолжил Ванрав. — Меня тут знают. Ну, пошли, не стой столбом!

Вильгельм, теперь Велимир, что-то пробурчал себе под нос, но решил, что следовать за Ванравом, теперь Всемилом, будет куда умнее, чем оставаться с лошадьми. Да и гнедая кобыла посматривала на хозяина злобно.

Внутри корчма оказалась достаточно просторной, но темной. В двух комнатах, разделенных половинчатой стеной, пахло пивом и супом. Крестьянки в свежей одежде выплясывали с посередине комнаты, а старики, облюбовавшие скамейки, хлопали и улыбались беззубыми ртами. Стучали кружки, громыхали лавки. Корчма жила привычной жизнью.

Ванрав сразу же направился к прилавку.

— Здравствуй Бронислава. У вас какой-то праздник? — спросил Ванрав у женщины, стоявшей у прилавка. Даже спустя годы он ее узнал.

Она повернулась к нему, улыбнулась. Женщина была наливная, будто комар, напившийся крови, щеки краснели двумя яблоками, а волосы были убраны в подобие чепчика.

— Всемил, я-то сразу заприметила тебя! — Ее голос хрипловатый, но приятный, что даже Вильгельм заметил. — Ничуть не изменился, будто и не стареешь.

В уголках ее глаз стягивались треугольные морщины. Но зубы ее были в полном порядке, наверное, совсем не ела сахар.

— В дороге года летят, стареть не успеваешь. — Улыбнулся Всемил своими неестественно состаренными зубами, с которых уже начала слезать краска. — Я вот с братом в Прагу еду, нужно кое-кого навестить.

— С братом? Ты и не говорил, что у тебя есть брат, — с хитринкой в глазах обронила Бронислава, будто ненароком. А Вильгельм, стоявший чуть в отдалении, побледнел сильнее.

— Стараюсь не рассказывать о таких братьях, — хмыкнул Ванрав, облокотившись на прилавок. — Как жизнь твоя? Вижу, корчма у тебя знатная.

— Корчма не моя, а мужа моего, Яна. Так-то он кузнец, но редко уже что-то делает, — говорила она, протирая тряпкой шершавые доски стола. — Что будете?

Вильгельм уже сидел рядом и с опаской поглядывал на крестьян, распивавших медовуху. На удивление, мужчины не лезли к танцевавшим девушкам. Почитатель вспомнил отчет по этим землям, который писал для него Ванрав. Судя по одежде и прическе, девушки были еще не замужем, но никого, кто бы за ними приглядывал, Вильгельм не заметил.

— Велимир, очнись!

Вильгельм посмотрел на «братца». Губы Ванрава, спрятанные под усами, растянулись в нахальную улыбку.

— Я ничего не хочу, — буркнул Вильгельм, оглядываясь на действо, происходящее на соседней лавке. Мужчины громко о чем-то разговаривали и смеялись, но Эльгендорф почти не понимал, о чем они толковали.

— А я голодный как волк. Принеси-ка нам раков побольше. Вы их ловите в речке? — спросил Ванрав, а женщина кивнула. — Как замечательно! Еще печенки, рульку свиную и пивка холодного.

— Кувшин?

— Обижаешь, Бронислава, — причмокнул Ванрав и, расстегнув пуговицу на воротнике, выдохнул. — Бочонок! Даже если олух не пьет, я выхлебаю за двоих.

Бронислава ушла, покачивая налитыми бедрами. Ванрав проводил ее взглядом, а Вильгельм в это время нервно вздыхал, всматриваясь в окошко, за которым уже садилось Солнце. Свечи бросали на его лицо мягкий свет, делая Эльгендорфа похожим на еще более больного человека.

— Если будешь бойкотировать местную еду, вернешься если не ходячим трупом, то дистрофиком, — шепнул Ванрав, не отрывая взгляда от девушек, танцевавших под песню местного менестреля ³в углу и высокого поднимавших юбки. — А, может, вообще не вернешься. Они от всех страшно выглядящих шарахаются, тут с медициной худо.

— Отстань! — шикнул Вильгельм, скривившись так, будто съел с килограмм лимонов. Позади мужчины уже обсуждали охоту.

Ванрав с отвращением посмотрел на Вильгельма, но промолчал. Когда Бронислава вернулась с едой, он что-то тихо спросил, не глядя на отвернувшегося к окну Эльгендорфа, а женщина, внимательно выслушав, тихо, даже с сожалением, ответила:

— Да, комната у нас есть. Не шибко красивая, но для юродивых сойдет.

Вильгельм даже не шелохнулся. Ему было все равно.

Он пробыл в комнате до ночи, лежа на твердой кровати. От бадьи, которую ему налили, несло прелым деревом, а на столе таяла принесенная с собой восковая свечка. В потолке зияла дыра, заваленная соломой, но Вильгельм, забравшись на стул, выковырнул из нее все, чтобы видеть небо, но звезды скрывались за плотным слоем облаков. Снизу раздавались веселые крики, пение менестреля и подвывания. Вильгельм заткнул уши. Ему было не до людского веселья.

Ближе к полуночи к уже задремавшему Вильгельму поднялся Ванрав, веселый от выпивки и раскрасневшийся от танцев. В руках он держал две рубахи.

— Пошли. Нас на праздник зовут. Хоть развеешься, потанцуешь, медовухи хлебнешь.

— Я не пойду, иди один! — сказал Вильгельм и отвернулся.

Ванрав настойчиво дернул Вильгельма за штанину.

— Нет, ты пойдешь. Оденешься и спустишься вниз, там уже Ян ждет.

— Пусть ждет, я останусь здесь.

— Ты спуститься вниз и сядешь на лавку, рядом со мной, Вильгельм. Ты расскажешь о себе, обменяешься любезностями, как и делают все люди… Я уже сказал, что ты придешь, я дал слово!

— Забери свои слова назад и дело с концом.

— Я же держу слово и не бегу от трудностей, в отличие от тебя, — голос Ванрава дрожал от раздражения. — Ты спустишься…

— Нет, не спущусь. Я уже все тебе сказал.

Ванрав, уже настроившийся на веселье, бросил одну из рубах Вильгельму на грудь, да с такой силой, что Почитатель чуть не задохнулся от наглости.

— Я сказал, что не хочу! Не хочу и все! Чего тебе надо от меня? — воскликнул он, вскочив на ноги и бросил рубаху на пол. Волосы его разлохматились, щеки покраснели от возмущения. Похож он был на взъерошенного воробья.

Ванрав посмотрел в лиловые глаза, цвет которых скрывали линзы.

— Ты ведешь себя как человеческий ребенок, Вильгельм. А ты Почитатель как-никак.

— Я не ребенок, я взрослый! — буркнул Почитатель, поставив руки в боки.

— Так и веди себя, как взрослый, а не как младенец, — бросил Ванрав и пошел к бадье умыться. Вильгельм смотрел, как друг раздевался, как вода лилась по его загорелым плечам, усам, густым волосам. Как руки, покрывшиеся мозолями от постоянных соприкосновений с работой, взбивали мыльную пену и смывали ее с лица, покрытого тонким слоем дорожной пыли.

Вильгельмовские руки не были даже похожи на женские — он не знал никакой работы, кроме лабораторной и бумажной, а мозоли появлялись разве что после вечеров, проведенных за рисованием и письменной работой. Щеки его мягкие, без единой царапинки. Волосы — слишком шелковистые, как для человеческого мужчины, который провел месяцы в пути. Да и людей Вильгельм чаще видел через отчеты, которые высылал Ванрав.

— Ладно, я пойду. Какая из рубах моя? — выдавил Вильгельм.

Ванрав потер руки об живот, поднял с пола полотенце и вытер лицо. По его широкой груди стекали капли воды.

— Та, бабская. В мужской ты утонешь.

Вскоре они переоделись в рубашки с цветочной вышивкой, которая шла только Ванраву, а Вильгельма делала похожим на пугало в цветочек.

— Ты меня в посмешище превращаешь! — воскликнул Эльгендорф, когда увидел себя в отражении воды в ведре. — На кого я похож?!

— На больного гермафродита в рубахе, — засмеялся Ванрав. — Нам пора. Только от меня не отходи, а то еще пристанут, а ты там и коньки отбросишь от страха.

Вильгельм фыркнул, сдул с глаз темные прядки волос.

— И кто же тебе эта Бронислава? Я бы не стал портить жизнь замужней женщине.

— Да у меня и нет на нее планов, — бросил Ванрав, завязывая ботинки. — В прошлый раз, лет с десять назад, когда она была еще молодой, мы прекрасно провели время. Сейчас у нее семья, а у меня — все еще дорога.

— Какая трагичная история, меня сейчас стошнит, — театрально вздохнул Эльгендорф, поднялся с трухлявой табуретки и пошел к двери. — Пошли. Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим.

Внизу веселье было в самом разгаре. Пьяные люди плясали под песни менестреля, тоже изрядно подвыпившего. За столом, спрятавшимся в углу, сидела Бронислава с мужем.

Вильгельм, глубоко вздохнув, пошел вслед за Ванравом, который направлялся прямо к семейке корчмарей, стараясь не вслушиваться в текст песни хмелевшего менестреля.

Муж Брониславы оказался довольно приятным человеком с аккуратной вымытой бородой, но искалеченными руками, покрытыми занозами и лишенными одного пальца. Он что-то рассказывал о семье, детях, эпидемии, но Вильгельм не пытался слушать, только попивал мед и хмелел. Но его опьянение было настолько медленным, что когда Ян уже еле языком шевелил, у Эльгендорфа лишь немного кружилась голова. Почитатель побоялся класть целую таблетку и прожевал всего четверть, чтобы хмелеть от людского алкоголя, но не пьянеть.

Когда хозяин уснул, Ванрав познакомил Брониславу и Вильгельма еще раз, потому что прежнее знакомство получилось куцым.

— Мой братишка Велимир едет к невестке, — гордо произнес Ванрав, а Вильгельм поперхнулся пивом. — Да, вот настолько счастлив, что забыл, как говорить! Даже юродивым иногда получается найти себе подругу.

— Будь славен ваш союз, Велимир! Вы от этого и бледны, что волнуетесь? — прошептала светловолосая Бронислава и впилась в Вильгельма взглядом серых глаз.

Вильгельм испуганно взглянул на Ванрава, но тот лишь гаденько усмехнулся. Тогда Эльгендорфу, когда-то остроумному, пришлось выкручиваться.

— Ой, да, знаете, я настолько волнуюсь, что даже забыл, зачем еду! — воскликнул Вильгельм, но женщина, кажется, не услышала насмешки и продолжила расспрашивать про невесту. Ей было интересно все, вопросы сыпались, а Ванрав, сидевший напротив, изо всех сил старался не рассмеяться.

— Ну, кхм, — замешкался Вильгельм и отхлебнул еще пива, да так много, что поперхнулся. Затем вытер с губ пивную пенку и начал вешать лапшу на уши. — Ее зовут Златовласка и живет она в Праге, недалеко от рыночной площади, где ее отец работает. Он ловит рыбу в Влтаве, разделывает, продает. Мать ее рукодельничает, пять детей кормит и одевает. Четверо умерли, но ничего, она ждет еще одного.

Он замолчал, чтобы перевести дух. Отхлебнул еще пива, пока жидкость двигалась по пищеводу, вспоминал, что еще можно сказать о людях, и продолжил врать.

— Познакомились мы с моей невестушкой в Вене. Ей было десять. Она с отцом торговать приехала, издалека хотела на Хофбург ⁴поглядеть еще. А мне как раз надо было прикупить заморских желудей на корм своей вороне. Она мне сначала хотела полотенце втюхать, но я сказал, что моя ворона такое не носит, и купил три горсти орехов и желудей, а потом…

— Ручная ворона? — вдохновленно воскликнула Бронислава, ничего не слыхавшая дальше новостей своей деревни и верившая во всю чепуху. Затем смахнула выступившую слезу платочком. — Счастья вам! Детишек побольше и хозяйства побогаче! А вы купец? Как брат?

— Купец? — громко удивился Вильгельм и начал судорожно шевелить мозгами. — Ой, кхм, извините. Я исследователь. Состою при дворе одного вельможи далеко отсюда, провожу замеры земель, высаживаю растения, слежу за экзотическими животными…

— Так вы садовник при вельможе?! — воскликнула она, а Вильгельм, осознав, что сболтнул лишнего, хотел было исправить ситуацию, но это оказалось лишним. Быть садовником при вельможе было честью.

Ванрав отвернулся к окну, из последних сил сдерживая хохот. Остаток вечера Вильгельм ничего не говорил, а Брониславе, кажется, хватило и того рассказа. Ее занимал Ванрав, знавший о происшествиях в округе намного больше, чем ничего.

Когда Эльгендорф вышел на улицу, была уже глубокая ночь. Воздух был вязкий и тяжелый, а россыпь звезд на небе светила так ярко, что слепила глаза. Тучи исчезли, но Луна так и не появилась.

Вильгельм не пошел в комнату — спать ему не хотелось. Он, прежде проверив землю и обнюхав округу, улегся за домом, подложил руки под голову и начал всматриваться в небо. Созвездия, выстроенные Ульманом по его просьбе, сияли и будто подавали знаки, но Почитатель не мог их разобрать.

Вильгельм никогда не скучал по Академии и не хотел туда возвращаться. Но на Земле ему было тоскливо и одиноко. Всю поездку он только и наблюдал смерть. Выжженные поля и горы трупов в крупных городах, чумные столбы и крестьян с лицами, изуродованными номой. Реальность его угнетала.

Вот уже давно он жил в центре небольшого городка на севере и прикрывался богатым вельможей, которого загипнотизировал и выпускал в город на промыслы. Там почти не бывало эпидемий, бедствий. Жизнь была размеренной. И каждый раз, когда Вильгельм покидал стены убежища, на него будто выливали ведро ледяной воды, от которой он долго отогревался.

— Лежишь? Ты ж не пьяный вроде, а такую чепуху сморозил! — хихикнул Ванрав, который через какое-то время навис над Вильгельмом. Почитатель так и лежал под звездным небом. — Ручная ворона! А чего невесту назвал как свою лошадь?

— Я импровизировал, — проговорил Вильгельм, не отрываясь от созерцания «Большого Дрозда», — а Златовласка, чтоб ты знал, — моя любимая сказка. И отойди, ты мне обзор загораживаешь.

— Не знал, что ты являешься почитателем фольклора. — Улыбнулся Ванрав и улегся рядом с Эльгендорфом.

— Бывают и у людей просветления, — проговорил Вильгельм и потянулся, выгнув спину. — Да и вообще, я же их создал. Должно же в них быть хоть что-то хорошее.

Ванрав хмыкнул, но ничего не ответил. Он тоже поглядел в небо и улыбнулся.

— Там, наверное, где-то сейчас летает корабль надзора. Может, они нас видят.

— Да, и они ухахатываются от одного моего вида, — пробурчал Вильгельм и потянул за пояс, в котором хранил свои лекарства от земных болезней. — Надеюсь, завтра мы двинемся дальше?

Он посмотрел на Ванрава, который мечтательно вертел в руках стебелек ромашки. Ванрав повернулся и будто просканировал его глазами.

— Признайся, ты ведь не в Прагу торопишься, что-то другое гонит тебя.

Вильгельм сглотнул и отвернулся. Не очень-то хочется видеть страдания людей, дышать гнилью разлагавшихся трупов, перепрыгивать через вонючие ручейки и наблюдать за смертью своей работы. Но объяснять это совершенно не желал.

— Я не хочу подхватить заразу, — сказал он, собравшись с силами. — Здесь каждый второй чумной или сифилитик, а я не знаю, как поведет себя тело, когда напрямую встретиться с этими болезнями. Я же не такой здоровый, как ты, например.

Через мгновение Вильгельм поднялся, бросив прощальный взгляд на Венеру и пошлепал босыми ногами к дому, держа ботинки в руках. Ванрав проводил его взглядом и тяжело вздохнул. Он-то знал, что все слова Вильгельма были отговорками. Они не могли заболеть человеческими болезнями, даже ослабленный иммунитет Вильгельма не пропустил бы земную хворь.

Но Ванрав мудро промолчал.

До города они добрались быстро. Через два с половиной дня пути, который прерывался лишь недолгими остановками для перекуса, увидели оплоты цивилизации.

На подъезде к Праге они вновь остановились в корчме, потому что лошади изнывали от усталости, да и наездники порядком отсидели некоторые части тела. Попутчики расположились на улице и пили мед из больших кружек, а вдали горели огни Пражского Града. Здесь было холоднее, деревья трепыхались вокруг корчмы, а внизу, где шумела река, ехали навьюченные лошади и тащили повозки с всякими товарами. Люди, собирающиеся в группки для путешествий, располагались внутри корчмы и отдыхали перед финальным недолгим походом. Они были рады, что по дороге не стали жертвами разбойников. Разговор же «пришельцев» не клеился с отъезда, а Вильгельм с каждым днем становился все мрачнее. Ванрав не желал его веселить.

Эльгендорф думал о том, что ждало их в Праге. Его позвали на собрание Аспирантов, которое должно было проходить в одном из домов «района», раскинувшегося аккурат под Пражским Градом⁵. Он бывал там лишь однажды, когда и замка-то толком не было. Место выбрано странное, но Вильгельм ничего не мог изменить — его ставили перед фактом.

— Пора ехать, друг мой, — нарушил тишину Ванрав, а Вильгельм, залпом допив мед и громко стукнув кружкой по столу, поднялся и молча пошел отвязывать недовольных лошадей.

Ночью в Праге опаснее, но куда меньше вероятность того, что глаза инопланетного человека увидят что-то непотребное. Хотя, он забыл, что прекрасно видел в темноте.

Темная Прага пахла неприятно, в некоторых окнах горел тусклый свет, но он рассеивался в разводах окон и мраке улиц. Факелов не зажигали, ночью разбойники могли прятаться от блюстителей порядка легко — все-таки никому не хотелось висеть голым на виселице или умереть от другой пытки. В Пражском Граде дремал правитель — посаженный Аспирант Академиии, который смылся отсюда через две недели, оставив свою копию. Домишки в Праге неплохие, недалеко от рыночной площади даже красивые, но много где облупленные, а в бедных кварталах смрад стоял такой, что даже невидимые маски не помогали справиться с удушающим запахом. Ноги бы где-то утонули в экскрементах и мусоре, если бы не специальные подошвы, делавшие хозяев невесомыми. Город уже спал за закрытыми воротами, но все равно давил присутствием и неприглядным обличием, скрыть которого не могла даже темнота. За городскими воротами ругались купцы, опоздавшие до закрытия, и бедняки. Пришельцы с Академии легко обошли ворота — стали невидимыми и проплыли насквозь.

Домишко, в котором должен проходить сбор, ничем не выделялся на фоне других, но была у него одна отличительная особенность — порог даже ночью был чистый.

Внутри же все иначе — обычный дом бедного горожанина с минимумом мебели в одной комнате, не шел ни в какое сравнение с богатым убранством этого места.

Ванрав и Вильгельм с облечением вдохнули, когда стянули маски с лиц, а в нос ударил приятный запах пряностей и китайского чая. Их встретила Аспирантка из группы «двадцать три», которая специализировалась на погоде, и проводила гостей в их комнаты на втором этаже. Когда Вильгельм посмотрел в окно, то не удивился — с высоты Прага все такая же темная и унылая. Они переоделись в привычную одежду, в которой частенько ходили в Академии — Ванрав в синюю рубашку и брюки, а Вильгельм — черную размахайку до пола, за которой не видно его болезненной худобы, и темные очки.

— Почти прокаженный, — усмехнулся Ванрав, попивая вино из серебряного кубка. — Не появляйся так на улице, не поймут, почему ты без колокольчика.

Вильгельм кисло улыбнулся и поглядел на себя в зеркало. За месяцы в пути волосы его отрасли ниже лопаток, загорел только нос и руки до локтей, а вот острые ключицы, на которых лежал Артоникс, как и все остальное, так и остались белыми. Изящные прежде кисти покрылись царапинами, которые были замазаны антибактериальным раствором.

— А вдруг я из монастыря? — спросил Вильгельм.

— Это вряд ли! — хохотнул Ванрав. Он был рад, что Вильгельм не забыл, как говорить.

Когда Аспиранты начали собираться и хлопать порталами, Вильгельма с Ванравом позвали вниз, где уже был накрыт стол с разными блюдами национальной кухни. Дымились рульки, от холодного пива шел аромат хмеля. Вильгельм пил пиво, иногда морщась от холода напитка, и курил. За столом собралось с десяток Аспирантов в разнообразной одежке, большинство из которых с опаской поглядывали на Вильгельма.

Оно понятно — слухи про него ходили не самые приятные.

— Ну что же, мы не просто так собрались, — наконец-то начал Эльгендорф, когда от холодного пива он уже начал покашливать. — Вам, безусловно, интересно задать вопросы о моем проекте, и я с удовольствием на них отвечу. Но прошу, не переутомите меня. Я очень долго добирался и уже очень устал.

Не успел он закрыть рот, как посыпались вопросы, один глупее другого.

Если про внутренне строение людей Вильгельм еще мог что-то рассказать (не зря с Ульманом сканировали Норриса и думали, как упростить сложное тело их вида), то о повадках человека Вильгельм не знал, что и сказать. Все люди были разные, не все даже следовали этикету, который Эльгендорф учил по книжкам, но чего-то общего он выявить не смог. Во всяком случае такого, о чем стоило бы рассказать. Люди разнообразием вводили Академиков в ступор. Отвечал Ванрав, да так подробно, что головы слушателей почти дымились. На вопрос о настоящем деторождении Эльгендорф предложил Аспирантам проверить действие органов людей на себе, если у них бы, конечно, получилось. Ванрав закашлялся, а те так ничего и не поняли. Более или менее полно Почитатель рассказал о недрах Земли и природе, потому что к этому он, как и Норрис, имел к этому прямое отношение.

Закончился балаган ближе к утру, когда Ванрав уже посапывал, откинувшись в кресле в углу комнаты, а Вильгельм из последних сил отвечал на последние, самые глупые, вопросы, огрызаясь. Аспирантка с зеленоватой кожей быстренько всех разогнала, а почетных гостей отвела в их комнаты. Ванрава пришлось тащить на воздушной перине. Храп его сотрясал окна в доме.

Комната для господ соответствовала названию. Удобная кровать с балдахином, мраморная ванная, туалетный столик с различными маслами, пуховые полотенца и позолоченное зеркало. Ничего, кроме перины, Эльгендорфа не интересовало, так что он уснул, как только разделся и его макушка коснулась подушки.

На следующее утро Ванрав выглядел так, будто не было месяцев дороги, а Вильгельм лишь немного отоспался. За завтраком они поговорили, но беседа все равно не клеилась. Вильгельм был задумчив.

Вскоре они должны уезжать, но Эльгендорф отказался ехать верхом.

— Пусть меня разорвет от перемещения, но на лошадь я больше не сяду! — воскликнул он, когда Ванрав предложил прогуляться до соседнего государства.

У них было время до отъезда. Вильгельм долго сидел на балконе под аурой невидимости и смотрел на Прагу. Подсохшая за ночи грязь, появившаяся после дождя, казалась обычной, даже чистой дорогой. Люди галдели, глашатаи зазывали всех на ярмарку.

Посчитав, что ярмарка станет отличным образцом жизни людей, Вильгельм оделся и тихонько выскочил на улицу, стараясь не привлекать внимания Ванрава, и направился в сторону площади. Все-таки в чем-то его коллега прав — Почитатель и в самом деле почти ничего не понимал в людях, а должен.

На площади стояли десятки лавочек с всяческими безделушками и нужными вещами, прилавки с едой раскинулись между домами. Всюду были люди в разного вида одеждах, от дорогих, из хороших купленных тканей, до самотканных. Жизнь в Праге скопилась здесь.

Вильгельм бесцельно бродил мимо лавочек. Ни люди, ни товары не привлекали его внимания. После долгого блуждания он остановился, прислонился к стене дома и вновь начал наблюдать за своими созданиями, которые носились от одного купца к другому.

Торгаши созывали зевак, люди таскали товары и жаловались на высокие цены. Даже кошки в этой толпе казались занятыми господами, следившими за едой, падающей с прилавка.

Единственным человеком, привлекшим внимание Вильгельма, была девушка. Она с грустным видом ходила между лавочек и не останавливалась ни у одной. Такие люди не были редкостью, но ее глаза были уж слишком потерянными. Вильгельм долго наблюдал за ней, думал. И решил сделать доброе дело. В экспериментальных целях, разумеется.

— Интересно, что она сделает? Пнет? Ударит? Или просто выхватит кошель из рук и смоется?

Он тихонько пошел за ней, настраивая свой слух на нужную частоту.

Вильгельм ходил за девушкой по ярмарке и понял, что у нее не было денег. Она ждала, что кто-то что-то уронил или забыл. Так в ее карман угодило яблоко и какой-то корень, но больше ничего.

Он вспомнил один из отчетов Ванрава, прокрутил возможные варианты развития событий. Строчки из учебников по социологии летели перед его глазами. Но он решил сделать по-своему.

Он окликнул ее, когда девушка уже собиралась уходить, и без лишних слов сунул ей в руки мешочек денег. Девушка не просто испугалась. Если бы крик ее не застрял в горле, то от него оглохла бы вся Прага.

Вильгельм попытался ей объяснить, что просто хотел ей помочь, но девушка только мотала головой и отпихивала его мешочек монет.

«Уж не думает она, что я хочу купить ее в наложницы?» — подумал он и вспыхнул. И почему добрые дела так сложно совершать?

Тогда он бросил деньги ей под ноги и ушел, не оборачиваясь. Игра в «доброго Почитателя» порядком Вильгельму надоела.

Эльгендорф шел по улицам, не разбирая дороги, и вскоре уперся в стену большого дома. Порылся в карманах, но бумажки, в какую обычно набивал табак, не нашел. Вздохнул, облокотился на стену дома и дышал.

Вдруг с другой стороны дома послышался топот ножек. Вильгельм обернулся и удивился. Это была та золотоволосая девушка, которой он пытался всучить мешочек монет.

«Да, и впрямь Златовласка,» — подумал Эльгендорф, рассмотрев девушку получше. Она была очень красивой, бегала по городу с непокрытой головой, и из растрепавшейся прически вываливались золотистые прядки. Жаль, что ее уникальная внешность сослужил ей лет так до двадцати, а потом — пожрется номой или другой болезнью.

Она подбежала к нему, без слов всучила ему какой-то мешочек и убежала, даже не оглянувшись. Вильгельм проводил ее взглядом. Когда золотые волосы скрылись за углом, решил посмотреть, что же все-таки она принесла. В сером мешочке, перевязанном грязной ниткой, лежало что-то, похожее на сапожок. Что это было, подвеска или просто безделушка, Вильгельм так и не понял, но улыбнулся.

Вильгельм плутал по улицам, пытаясь попасть домой. День клонился к вечеру, а ночью, без возможности включить ауру невидимости на поясе опасно даже для Почитателя. Вскоре он понял, что заблудился. Обошел все углы, чтобы найти кого-то, то мог бы вывести его к дому, но так никого и не увидел. И вдруг услышал писк. Противный и совсем близкий. Вильгельм шел на звук, обогнув с десяток домов и остановился вкопанный.

На грязной дороге в темном углу в неестественной позе валялась девушка с золотыми волосами. Корзинки в ее руках не было, юбка разорвана, кровь запеклась, застыла твердой коркой, над которой еще вились желавшие поживиться плотью мухи. Неподалеку копошились крысы, которые на мгновение остановились и внимательно посмотрели на Вильгельма. Он почувствовал кожей на ладонях, что она еще теплая, что нежная кожа на щеках еще согреет, что не вся жизнь еще ушла. Кровь, застывшая на ногах, испачкавшая бедра, еще не остыла в ней. Из уголка рта девушки текла слюна, тоже застывшая. Глаза были пустыми, стеклянными, словно она еще при жизни приняла свою участь. Словно и не сомневалась. Под ногтями застряла дорожная пыль. Она цеплялась за грязные камни, ломала ногти. Под средними пальцами застыла густая и черная кровь.

Вильгельм не помнил, как бежал домой. Дыхание его сбилось, а в горле появился привкус плазмы.

Ванрав сразу понял, что что-то случилось — по ошалелым глазам Вильгельма трудно не заметить его испуг. Ванрав напоил Эльгендорфа успокоительным, пытался расспросить, что случилось, но в ответ получил лишь невнятное «Крысы, золото, кровь, крысы».

–Так, езжай-ка домой, хватит с тебя жизни на сегодня, — понимающе вздохнул Ванрав и через какое-то время, когда Эльгендорф успокоился, начал с помощью пульта открывать портал.

Вильгельм шагнул в него без раздумий, даже ничего не сказав на прощание.

Дом встретил его холодом и пылью, осевшей на Связисторе. Он упал лицом в пуховую перину, но что-то больно врезалось ему в бок, когда он попытался повернуться. Вильгельм сунул руку в карман и достал сапожок, который почему-то показался ему золотым и обагренным кровью.

Примечания

1

Историческая область в Центральной Европе, занимающая западную половину современной Чешской Республики, устаревшее немецкое название Чехии — территории исторического расселения чехов.

2

Частное питейное заведение, иногда постоялый двор с продажей крепких напитков.

3

Многозначный термин для поэта-музыканта в разные периоды европейской истории.

4

Зимняя резиденция австрийских Габсбургов и основное местопребывание императорского двора в Вене. Основана в 1279 году.

5

Крепость в Праге. Сейчас крепость является резиденцией президента Чехии, раньше была таковой для чешских королей. Дважды в истории замок становился главной резиденцией императоров Священной Римской империи.