Опухоль как трамплин для счастья

Мария Акула – Тишкова (2025)

В 42 года у Марии Акулы-Тишковой обнаружили опухоль. В своей книге она описывает свои чувства, переживания, эмоции на разных этапах выздоровления и реабилитации. Особое внимание уделено психологическому настрою людей, которые узнали о своем сложном диагнозе. Книга будет полезна тем, кто сам или его близкие столкнулись с болезнью, а также тем, кто считает, что его жизнь зашла в тупик, и обстоятельства диктуют правила его жизни. В книге Вы найдете простые приемы и методы, которые помогут Вам пережить любые трудности жизни. Вы узнаете, что каждый человек может научиться быть свободным, уверенным в себе и, наконец, счастливым.

Подготовка к операции

В следующие дни были капельницы, уколы, таблетки и ряд исследований головы, которые подтвердили первоначальный диагноз, но еще обнаружили отек мозга, поэтому назначили капельницы, чтобы его снять.

Меня готовили к операции.

В палате царила атмосфера спокойствия, иногда сменяющаяся радостью и весельем.

Я почти все время читала, книга, правда, попалась не очень интересная, но за неимением другой, пришлось довольствоваться этой. Остальные беседовали или сидели в телефонах.

Днем все замирало. Кто-то спал, кто-то дремал, но все стихало и наступала тишина.

В такие моменты опять накатывали страх и паника. Как моя семья останется без меня? Как они будут жить? Что есть? Смогут ли справиться с трудностями? Кто будет жалеть моих детей, целовать их, дарить любовь, ласку и заботу?

— Маша, а сколько лет твоим сыновьям? Где они учатся? — спросила меня Снежана Петровна.

— Старшему 20, а младшему 14. Старший учится в техникуме на последнем курсе, а младший в лицее, — ответила я.

— Они у тебя самостоятельные? — поддержала интерес Аллочка.

— Да, все могут, все умеют. Просто я им напоминаю, помогаю, контролирую. Мне хочется облегчить им жизнь. Я стараюсь все максимально взять на себя. Пусть они как можно дольше наслаждаются детством и юностью, — ответила я, а в груди защемило от чувства отчаяния и страха. Как продлить время, проведенное с семьей? Сколько я еще проживу? Столько еще хочется сделать для них, сколько сказать.

— Я тебя понимаю. Моему почти сорок лет, тоже переживаю, как он там. Недавно развелся, и теперь живет у меня, — сказала грустно Аллочка.

Этот ее ответ меня очень удивил. Ладно у меня маленькие дети, но у Аллочки сын почти мой ровесник, чего переживать за взрослого мужика.

— Мои внуки одни в школу ходят и на кружки, сами себе готовят еду и надолго остаются дома одни, — Раиса Александровна впервые заговорила о своих внуках.

— И вам не страшно за них? Не хочется уделить внимание? — уточнила Аллочка.

— Ну конечно, нет. Родители работают, а я не могу заниматься внуками. Мне надо заниматься собой, — Раиса Александровна возмущенно посмотрела на Аллочку, и та почему-то поникла и сжалась.

— Чем это ты таким занимаешься, что тебе не до внуков? — строго спросила Снежана Петровна.

— У меня каждый день расписан! Ходьба, бассейн, парикмахер, массаж, маникюр. Да и вообще мы с мужем постоянно путешествуем. Вот выпишут, и мы сразу полетим куда-нибудь. А внуки все равно вырастут. Зачем я сейчас на них буду тратить время, если можно его тратить на себя? — Раиса Александровна недоумевала от наших вопросов и откровенно возмущалась.

И тут неожиданно для нас в разговор включилась Лариса Степановна. Она редко поддерживала беседы, в основном с кем-то ругалась или просто возмущалась на кого-то вслух: — У меня трое детей. Я с ними вообще не общаюсь. Двое непутевые. Живут хорошо, богато. Мне не звонят и не навещают. Один хороший, очень умный и красивый. Только он сейчас в больнице, и к нему не пускают никого, карантин по ковиду.

— Так ведь ковид, вроде, прошел уже. Все ограничения сняли, — жёстко прервала ее Снежана Петровна.

— Нет, у них в больнице не сняли. Я звонила врачу, узнавала, — настаивала Лариса Степановна

— И давно он в больнице? — сердито спросила Снежана Петровна.

— Дак, 30 лет уже. Но он здоров. Это старший сын его туда упек, чтобы он врачом не стал. Старшего зависть замучила. Все думают, что он не в себе. Домой не отпускают. Он у меня нормальный, очень умный, врачом станет скоро, женится и внуков мне подарит! — гордо говорила Лариса Степановна

— Сколько лет-то ему? — робко поинтересовалась Аллочка

— 56, — спокойно и уверенно ответила Лариса Степановна.

В палату вошли несколько человек в белых халатах и прямиком направились ко мне.

Елизавета Георгиевна представила их мне:

— Мария, это врачи-нейрохирурги. У нас будет консилиум по вашему случаю. Нам надо уточнить у вас кое-какие вопросы.

— Да, хорошо, — я приготовилась отвечать на вопросы врачей.

Среди врачей был нейрохирург, который планировал меня оперировать и заведующий отделением нейрохирургии. Они все вместе стояли передо мной и казались сильными, уверенными и большими. Я рядом с ними казалась очень маленькой и хрупкой. Мои 154 сантиметра роста особенно жалко выглядели среди этих огромных мужчин. Я стояла в халате, с распущенными длинными кудрявыми волосами темного цвета, в кистях рук были катетеры, руки в локтях были синего цвета и перетянуты бинтами.

У меня был один единственный вопрос.

— Я буду жить? — громко спросила я у группы собравшихся врачей.

Они все заулыбались, а заведующий похлопал меня по плечу.

— Ну конечно, будешь! Куда же ты денешься?!

Дальше были вопросы и уточнения о сроках операции, месте ее проведения, способе и другие. Но все остальные детали меня уже не интересовали. Мне дали ответ на самый важный вопрос. Я буду жить! Это самое главное. Теперь точно, сомнений больше не осталось. Только бы мои дети и муж перетерпели этот период без меня, а там я приеду и все улажу. Только дайте время.

Женщины в палате постоянно что-то кушали, в основном то, что принес муж Раисы Александровны — Ринат. Кормили в больнице, мягко говоря, не очень сытно и вкусно. В основном все вареное и тертое. Часто была вареная капуста. Поэтому все с радостью угощались домашней едой. Ринат готовил отменно, выглядели его блюда очень аппетитно и пахли очень вкусно.

Но я терпела. Елизавета Георгиевна предупредила меня, что мне нельзя сладкого, соленого, кислого, острого, жирного, жареного, в общем, почти ничего нельзя, поскольку от этого может быть задержка жидкости в организме, а у меня и так отек мозга. Поэтому почти всегда я смотрела на окружающих голодными глазами, но стоически терпела.

Через пару недель моего пребывания в больнице снова был консилиум во главе с заведующим отделением нейрохирургии и все врачи стояли у моей кровати в нашей палате.

Заведующий объяснил мне, что меня переведут в другое отделение, надо настроиться и выполнять все требования врачей, операция очень сложная и долгая, серьезная. Предстоит не просто удаление опухоли, а делать это будут, разрезая кости. Еще он отметил, что трепанация черепа может иметь серьезные последствия.

Я внимательно слушала заведующего, но для себя я уже решила, что все будет хорошо, я справлюсь. Я молодая, сильная, почти здоровая. Да и врач мне обещал, что я буду жить, поэтому сомнений не было, был лишь один вопрос.

— Все операции сложные, но операции на голове особенно сложные из всех сложных, — говорил мне врач.

— Вы умеете их делать? — озвучила я самый волнующий меня в тот момент вопрос.

— Умеем, — засмеялся заведующий и положил свою огромную, сильную руку мне на плечо.

Когда все члены консилиума удалились, соседки по палате наперебой стали меня стыдить за столь глупый, необдуманный и дерзкий вопрос, который может оскорбить любого врача, а передо мной стоял заведующий отделением нейрохирургии.

Я пыталась сказать, что не бывает глупых или неудобных вопросов, я считаю, что вопросы могут быть только двух видов: заданные и незаданные.

Но женщины осуждающе принялись меня переубеждать. Я сдалась и признала свою вину.

Пару часов меня мучило чувство вины. Я взяла себя в руки и решительно пошла в отделение нейрохирургии искать ординаторскую.

— Денис Владимирович, простите меня, пожалуйста, за бестактный, дерзкий вопрос, я не хотела Вас обидеть, просто я волнуюсь перед операцией, мне очень страшно, я просто хотела понять, делали ли Вы подобные операции, и были ли пациенты с такими случаями, как у меня.

Денис Владимирович улыбнулся, уже привычно по-дружески похлопал меня по плечу: «Все хорошо, я все понимаю».

Мне стало легче, и я еще более уверенней стала ждать предстоящую операцию, и все меньше сомнений в положительном исходе меня посещали. Я вернулась в палату. Соседки все еще пребывали в недоумении от моей, как им казалось, дерзости.

***

Одним из испытаний всего этого периода стал сам диагноз. После осознания, что это не сон и не шутка, это реальность, начался кошмар. Больше всего я боялась за своих близких. Как они будут жить без меня? Как они будут жить со мной, но больной? Как им это все пережить? Я все время об этом думала. Читала мнения врачей. Форумы. Узнавала последствия, осложнения, прогнозы. Мне все хотелось держать под контролем. Очень хотелось облегчить им эту ношу.

Я продолжала читать книгу и спать. Больше заняться в больнице было нечем. Женщины стали интересоваться, почему я не плачу, ведь из всех пациентов отделения у меня самый тяжёлый случай. Я не спорила. Да, случай тяжёлый, но я уже для себя решила, что у меня все будет хорошо. Я уже на правильном пути. Я больше не буду жить с опухолью в голове. Ее нашли, о ней знают врачи, они умеют удалять. Теперь я на пути к своему выздоровлению. С чего же я должна плакать?

***

— Алло, Саша, добрый вечер, как дела? Сегодня суббота, чем занимаетесь? — я очень переживала, как без меня справляются мои домашние.

— Все хорошо. Я приготовил ужин, Андрей сделал домашнее задания, а Кирилл сходил в душ и поменял постельное белье, уже отдыхаем, — ошарашил меня мой муж.

Младший сын сам поменял постельное белье! Я не могла в это поверить. Наверно, специально так говорит, чтобы я не расстраивалась. Ну ничего, я скоро вернусь домой и все сделаю сама. Как всегда.

***

За несколько месяцев до описываемых событий я увлеклась интересным способом развития мозга — вела дневник в бумажном виде, ежедневные записи я вносила туда левой рукой, хотя от природы я правша. По каким-то неведомым причинам я неосознанно хотела позаботиться о своем мозге.

В тот момент знакомые и подруги смеялись, что у меня мегамозг, который необходимо прокачивать и использовать его по максимуму. По их мнению, я очень умная, мыслящая и одаренная от природы женщина.

«Светлая головушка» — называл меня друг нашей семьи.

С отделения, в котором я находилась и готовилась к операции, меня должны были перевести в отделение нейрохирургии, но что-то пошло не так, и меня выписали на два выходных дня домой и попросили вернуться в понедельник.

В тот момент я была не готова ехать домой. Меня одолевали смешанные чувства. С одной стороны, я так соскучилась, с другой стороны, мне было страшно. Я не знала, как реагировать на вопросы родных, как себя с ними вести, как держать себя в руках и не срываться. Вообще, как смотреть в глаза своим детям и делать вид, что все в порядке.

Муж забрал меня из больницы, и мы поехали домой. Когда я вошла в квартиру, все мои сомнения исчезли. Я была искренне рада оказаться дома, уснуть в родной кровати в объятиях своего мужа. Грустно было осознавать, что дома я только два дня. И нет возможности продлить это время. Насладиться, надышаться, насмотреться на своих любимых.

Дома я подолгу смотрела на себя в зеркало, расчесывала свои длинные темные волосы, гладила их, перебирала, заплетала. В последнее время мне невероятно стали нравиться мои волосы.

Несмотря на радость моего нахождения дома, я испытывала чувство волнения. Я еще только готовилась уехать обратно в больницу, но уже очень сильно скучала по своим близким. Очень хотела, чтобы скорее прошла операция, очень не хотела уезжать из дома.