Авантюрист

Марина и Сергей Дяченко, 2000

Он виновен и осужден, он знает дату своей смерти. Сумеет ли Ретано Рекотарс отменить приговор? Успеет ли прожить жизнь за один год? Настоящую человеческую жизнь?

ГЛАВА 4

Теперь каждый стражник в городе знал, кого надлежит высматривать на улицах, и девчонки, имевшие на вид около пятнадцати лет, страдали от повышенного к себе интереса. Охранники у городских ворот клялись, что за последние два дня ни одна подозрительная девчонка из города не вышла; Танталь мрачно хмурилась, слушая эти клятвы. У Аланы хватит изобретательности выбраться из города незамеченной. Если только она не сделала этого раньше — сразу же после побега…

Танталь слишком долго верила, что сбежавшая Алана вот-вот объявится в одном из городских кабаков. Аланина выходка была отповедью на попытку ограничить ее свободу, а значит, дрянная девчонка попытается наказать отца, выбрав среди городских притонов самый скверный и стыдный; к сожалению, скоро сделалось ясно, что побег Аланы не выходка, а поступок.

Вместе с беглянкой исчезли часть ее вещей и все украшения, когда-то подаренные Алане матерью. Девчонка не собиралась устраивать из своего побега представление — она просто ушла, и, вероятно, по ту сторону забора ее ждали.

От этой мысли Танталь сделалось дурно. О том, КТО мог поджидать богатенькую дуреху за воротами отчего дома, можно было строить сколько угодно предположений. Танталь не стала обсуждать их с Эгертом, но тот и сам прекрасно все понимал. Темные ямы вокруг его глаз делались все глубже.

Из города отправлены были три гонца по трем дорогам — человеку, который вернет в отчий дом пропавшую Алану Солль, назначено было значительное вознаграждение. Для опознания предъявлены были четыре бродяжки, в том числе одна десятилетняя соплюха и одна грудастая бабища. Появлялись во множестве сведения, что Алану видели там-то и там-то, причем нередко одновременно в удаленных друг от друга местах; полковник Солль ездил на опознание трупа, выловленного в реке. Вернулся изможденный, черный лицом — встретившись с ним взглядом, Танталь закусила губу и поклялась избить Алану до крови. До полусмерти, кулаками, палками, ремнем; пусть только появится. Пусть только вернется живая…

На пятые сутки Аланиного отсутствия всплыли наконец-то кое-какие полезные сведения. В гостинице под названием «Храбрый шмель» некоторое время обреталась труппа бродячих комедиантов; нашлись глаза, несколько раз видавшие в их компании девушку, которая сильно смахивала на искомую дочь полковника Солля.

Труппа покинула город ранним утром — как раз в тот день, когда Алана исчезла. Хозяин гостиницы, прижатый к стенке, не мог толком сказать ни «да» ни «нет» — была ли девчонка в числе отъезжавших? Или не было? Так ведь ушли-то на рассвете, на двух повозках, комедианты, их дело темное…

Через час после получения сведений из городских ворот вылетел маленький конный отряд. Стражники спешили отыскать в паутине дорог размалеванные повозки комедиантов, а в одной из повозок — девчонку с лицом дерзкого подростка.

Во главе отряда скакал, без нужды понукая лошадь, полковник Эгерт Солль.

* * *

Моему намерению получить все и сразу вряд ли суждено было осуществиться.

Вместо вожделенного вдовушкиного состояния я вполне мог заработать топор и плаху — причем за преступление, которого не совершал. Пять дней я бежал, спеша уйти как можно дальше от владений герцога Тристага; на шестой день кобыла едва держалась на ногах, и мы неторопливо ковыляли рядышком — я и она.

Облетала с веток желтеющая листва, а на стерне сжатых полей поблескивали ниточки паутины. Я смотрел на все это широко раскрытыми глазами — каждый летящий за ветром листок был уходящей в небытие секундой. Неостановимое время; мы с моей кобылой брели среди подступающей осени, и, весьма вероятно, это была последняя осень в моей жизни…

Я содрогнулся и достал из-за пазухи свой календарь.

Осень… Против осенних месяцев щедрой детской рукой нарисованы были пузатые тучи с глазами, из этих глаз, круглых и томных, вроде как у коровы, ручьями лились нарисованные дожди. Что мне делать — сесть на обочину и рыдать?!

По-видимому, необходимую сумму придется собирать понемногу. Таскать в свой заброшенный замок, как пчела носит мед, — по капельке, а ведь пасечник потом наполняет доверху пузатые бочонки…

Правда, на пасечника работает неутомимая прорва пчел. А я один, и, кроме меня, о драгоценном Рекотарсе ни одна скотина не позаботится…

— Пошла! — прикрикнул я на загрустившую лошадь, звонко шлепнул по вороному крупу и зашагал быстрее.

* * *

Лей, ливень, ночь напролет.

Сырость выползала из подвала, просачивалась в щели, проступала пятнами на каменных стенах; до морозов еще далеко. Стекла еще нескоро подернутся изморозью — снаружи льется вода, изнутри оседает пар от дыхания…

Он мерз. Обнимал плечи руками, тер голый затылок, прерывисто вздыхал. Мерз.

Три зеркала в гостиной потускнели, будто слепые глаза. Будто подернутые туманом окна; ох и густой туман. Ох и клочковатый. Ох и тяжелый, будто серый расплавленный воск…

Он провел по зеркалу тряпкой — мягкой ветошкой. Стороннему наблюдателю показалось бы, что он наконец-то взялся за уборку — стирает накопившуюся пыль…

Сторонних наблюдателей не было.

Он провел раз и еще раз; тонкая пленка, отделявшая его руку от скопившегося в глубине зеркала тумана, сделалась еще тоньше. Взялась радужными переливами, как мыльный пузырь, и спустя секунду треснула; прореха расползлась, закручиваясь трубочками по краям, и серая масса тумана получила наконец-то свободу.

Он выронил свою ветошку на пол. Ее сразу же не стало видно — тяжелые клубы растекались по полу, они казались облаками, видимыми сверху, в какой-то момент в его помутненном рассудке мелькнуло видение — он летит, раскинув руки, над плотным слоем туч, земли внизу не видно, но ведь она наверняка есть — земля…

— Амулет, — сказал он глухо.

Серый слой туч разорвался. Далеко внизу лежала, посверкивая на зеленом ковре, золотая пластинка со сложной фигурной прорезью. Он протянул руку — слой туч сомкнулся.

Он коснулся ладонью бритого лба. Не было полета, не было облаков — только зеркало, вспоротое, будто подушка, и валящие из нее клочковатые внутренности — плотный туман. Комната тонула в нем. Комната утопала.

Он поднял голову.

Серый столб, поднявшийся чуть не до самого потолка. Неясно проступившее человеческое лицо. Молодое, очень жесткое. Очень. Золотая искра, сверкнувшая и погасшая где-то на уровне груди.

Он судорожно втянул воздух — туман, попадая в легкие, перехватывал дыхание.

Из тумана слепились еще три фигуры. Три женщины. Одна поменьше, другая побольше, третья… Третья фигура — расплывчатая, смазанная, постоянно меняющая очертания, клонящаяся к земле…

Он прищурился.

Вот оно. Нити.

Все три были связаны с тем, носящим золотую искру. Напряженными нитями, такими живыми, такими цепкими, что не верилось, будто их может породить туман…

Впрочем, туман порождает лишь видимость. Тень.

В его ушах отозвалась лишь тень трех имен — но он сумел расслышать и запомнить.

И, уже теряя сознание, удовлетворенно улыбнулся.

Вот теперь он знает все.

* * *

Промозглым осенним вечером я вернулся в отчий замок, и не один. Со мной приехали оценщик, торговец недвижимостью и одышливый купец — предполагаемый покупатель.

Что мне оставалось делать?! Я был всем и делал все. Я давал уроки фехтования, играл в кости, учил молоденьких девиц хорошим манерам, выдавал себя за ученого и фокусника, волшебника и оборванца — но желанная цель в виде горы денег не приблизилась ни на волосок.

Со времени Судной ночи миновало два месяца и три недели. Со дня моего визита к Черно Да Скоро — ровно шестьдесят семь дней.

Мне было стыдно. Мне было невообразимо мерзко, но продажа замка — единственное, что приходило теперь на ум. Слуга Итер, которому я сухо сообщил о положении дел, разинул рот, всплеснул руками да так и остался стоять.

Троица разбрелась по замку, по-хозяйски осматривая комнату за комнатой, пяля глаза на фамильные портреты, не пропуская ни щели, ни уголка; у меня было такое ощущение, что меня самого щупают грязными руками. И, стиснув зубы, приходится терпеть.

Покупатель был из тех купцов, которым для полного счастья не хватает принадлежности к древнему аристократическому роду; покупатель бродил по замку, то прозрачно улыбаясь, то хмурясь, то цокая языком. Замок ему нравился — однако он, как опытный купец, прекрасно умел прятать свои истинные чувства под слоем показных.

— Ремонта требует строеньице, — скорбно сообщил оценщик.

— О том и говорилось, — подтвердил я угрюмо. — Ремонт — дело ваше… А только замку много сотен лет, здесь жили бароны Химециусы, а потом потомки Мага из Магов Дамира… И сам он тут жил. Стены крепкие, хоть осаду выдержат, хоть что, ров глубокий…

— Вода высохла, — вздохнул оценщик с такой грустью, будто речь шла о чьей-то иссякшей крови.

— Кстати, — обеспокоенно поинтересовался купец, — а подъемный мост можно еще привести в рабочее состояние?

Я пожал плечами. Мне вдруг страшно захотелось, чтобы сделка не состоялась. Пусть им не понравится замок. Пусть мы не сойдемся в цене.

— Я прошу за него… — Я назвал сумму, затребованную Чонотаксом Оро. Купец крякнул, торговец недвижимостью пожал плечами, оценщик обеспокоенно завертел головой:

— Да вы, сударь, раза в два перебрали… Не стоит замочек таких денег. Старый-то старый, все честь честью, да только запущен больно… Тут на один ремонт…

— Как хотите, — сказал я с облегчением. — Не хотите — дело ваше…

— Вы, сударь, очевидно, находитесь в стесненных обстоятельствах? — осторожно поинтересовался купец. — Иначе зачем бы…

— Мои обстоятельства — мое дело. — Гордый подбородок Рекотарсов сам собой задрался кверху. — А оценивать древнейший в округе замок с точки зрения ржавых дверных петель… — И я вскинул подбородок еще выше, хоть это, казалось, было уже невозможно.

— Молодой человек… — Оценщик вздохнул. — Западная башенка обвалилась — это раз. Подъемный мост не поднимается — это два. Все левое крыло грозит обрушиться после первого хорошего дождя, а состояние каминов и печей…

— В лесах этого замка, — я поднял палец, — Маг из Магов Дамир уничтожил свирепого дракона, о чем свидетелем битвы, бароном Химециусом, была выдана специальная Грамота. За этими стенами сотни людей скрывались от недругов и от Мора. Этот замок наводил ужас на врагов, вселяя в сердца друзей трепет надежды; этот замок…

— Мы сторговались бы, — задумчиво сказал купец, поглаживая бороду так осторожно, будто она могла отвалиться.

Я осекся. Какой позор — потомку Мага из Магов расхваливать родовой замок, как товар на торгу…

А что происходит сейчас, как не торг?!

— Надеюсь, — купец пожевал губами, — что вышеназванная Грамота и прочие документы… С ними можно ознакомиться?

У меня свело скулы. Сдержав себя, я принес реликвию и даже позволил купцу взять ее в руки; впрочем, когда потянулся оценщик, я безо всякого почтения его одернул.

У купца был наметанный глаз. Ему приходилось иметь дело с документами — настоящими и фальшивыми; с содроганием в сердце я смотрел, как чужой человек изучает реликвию моей семьи на предмет подлинности…

— Маг из Магов Дамир… — Купец пожевал губами. — Гм… Я заплатил бы.

Его спутники воззрились на него удивленно и радостно.

— Я заплатил бы, если бы вы чуть уступили… — Названная купцом сумма была меньше той, что желал получить Черно Да Скоро, но ненамного. Оценщик хмыкнул — купец явно предлагал лишнее за приглянувшийся товар. А я думал, что все купцы скупердяи…

Будь честен перед собой, желчно сказал мне здравый смысл. Если бы ты не собирался продавать замок — зачем было тащить сюда эту троицу? Зачем вся эта унизительная процедура — чтобы в конце концов впасть в истерику и отказаться от спасительных денег? Не честь продаешь — всего лишь старое строение… И не ради каприза, а спасая собственную жизнь..

Будто опровергая доводы здравого смысла, сердце мое болезненно сжалось.

— Он еще колеблется, — проворчал торговец недвижимостью, но за ворчанием скрывалась радость — процент от сделки выходил немалый.

— По рукам? — спросил купец, видя, что я готов согласиться.

Я поднял глаза — Маг из Магов Дамир глядел на меня с портрета. Ни осуждения, ни возмущения, ни сколько-нибудь сильного чувства не было в этом взгляде; я впервые подумал, что художник был, наверное, бездарен.

— По рукам? — повторил купец.

Я набрал в грудь воздуха:

— По ру…

Пламя в камине взметнулась. Столбом вытянулось в трубу, тут же распласталось, норовя вытечь из-под каминной решетки, холодный ветер прошелся по без того сырому залу, и за спинами у нас явственно послышался стон.

Купец, оценщик и торговец недвижимостью в ужасе завертели головами; я сидел неподвижно, потому что то, что увидел я, им только предстояло увидеть мгновением позднее.

Под высоким окном, забранным решеткой, стоял, сгорбившись, невысокий щуплый человек лет пятидесяти. Никто, даже будучи незнакомым с природой призраков, не отнес бы пришельца к миру живых. Человек под окном был чем-то сильно огорчен; горящие глаза его, глаза призрака, казались тем не менее беспомощными и близорукими.

— А-а-а?!

Купец, оценщик и торговец жались друг к другу. Привидение последний раз взглянуло мне в глаза, махнуло рукой, будто говоря «а, не все ли равно», прихрамывая, удалилось в дальний угол зала и там растаяло в воздухе.

Я мельком подумал, что у призрачного Судьи были совершенно другие повадки.

Прошло несколько минут в гробовой тишине, после чего купец сказал «уф», торговец громко высморкался, а оценщик пожал плечами:

— Видите ли, дорогой господин Рекотарс… Не стоило скрывать от нас наличие в замке призраков.

— Я не скрывал, — огрызнулся я внезапно осипшим голосом.

— Вы хотите сказать, что видите его впервые? — желчно поинтересовался торговец недвижимостью.

— Вот именно, — буркнул я уже раздраженно.

— Наличие призрака сильно влияет на стоимость, — задумчиво пробормотал оценщик. — В одних случаях сбивает цену, в других, наоборот, прибавляет покупке веса… Как вы думаете? — обернулся он к купцу.

Купец сидел белый как мел. Щеки его, еще недавно круглые и тугие, теперь обвисли пустыми мешками.

— А это мысль, — оживился торговец. — Если вы уж решились платить за замок завышенную цену… Видите ли, отнюдь не в каждом замке имеется призрак, и вам, можно сказать…

— Я не буду его покупать, — сказал купец глухо. Оценщик и торговец переглянулись.

— Видите ли, — мягко начал оценщик, — купить замок отдельно от призрака по нынешним временам не представляется…

— Я не буду его покупать! — Купец встал. — Я вообще не буду покупать этот замок!

Послышалось ли мне злорадное хихиканье в камине?

Гости удалились — впереди решительный купец, за ним, как полы мантии, оценщик и торговец; я еще посидел в темном зале, потом спустился в подвал и мертвецки напился. До икоты.

* * *

Комедианты спешили. Размалеванные повозки сумели проделать неблизкий путь; другое дело, что скрыться, затеряться среди хуторов комедиантам никак невозможно. Все равно что свечке прятаться среди темной ночи — все, видевшие повозки хоть раз, уверенно указывали путь их продвижения. Маленький отряд, предводительствуемый Эгертом Соллем, не отдыхал.

Комедиантов настигли под вечер; повозки тянулись в гору, заходящее солнце золотило их подрагивающие бока. Испуганные люди обернулись навстречу налетевшему, как возмездие, отряду; предводитель труппы был грубо схвачен за воротник и притянут к оскаленному лицу Солля:

— Где?!

Спутники полковника уже перетряхивали повозки и заглядывали в лица перепуганным женщинам.

Предводитель труппы облизнул пересохшие губы:

— Кого… изволите… искать?

Ошибки быть не могло — именно эта труппа с ее двумя повозками две недели без малого гостила в «Храбром шмеле». Именно этот круглолицый, внешне безобидный актеришка сманил за собой дурочку Алану.

Эгерт обернулся к спутникам:

— Ну?!

Стражники растерянно разводили руками. Девчонки не было ни в одной из повозок, и среди пеших путников ее не было тоже.

— Где она? — бросил Солль в лицо перепуганному предводителю.

— Она ушла, — плаксиво сказала полная женщина с выразительными, как у печальной лани, глазами. — Благородный господин, помилуйте, сама ведь привязалась, нет сил… Мы ее сперва гнали — так она уперлась, как репей прицепилась, Небо свидетель, а потом, в Гнилищах, ей наскучило, мы уже не пускали, одной девчонке-то бродить… незачем… так разве удержишь, норовистая, что твоя лошадь, благородный господин, в чем мы провинились-то, ежели вы ее ищете, так в Гнилищах ищите… удрала…

Селение Гнилищи осталось далеко позади, на расстоянии дня безостановочного пути. Солль огляделся — актеры переминались с ноги на ногу, все как один растерянные и перепуганные.

Солль с трудом подавил в себе недостойное желание хлестануть кого-нибудь кнутом. Без единого слова развернул лошадь и поскакал назад.

И потому не видел взгляда, которым обменялись комедианты за его спиной.

* * *

Часы пробили девять, когда трактир стремительно начал пустеть. Добрые поселяне, еще мгновение назад степенно беседовавшие за столь же доброй выпивкой, внезапно обрели способность говорить без слов: из угла в угол заметались красноречивые взгляды, и разговоры стихли один за другим. На столах оставались недопитые кружки; староста, увлеченный, все еще рассказывал, но проходящий мимо парень тронул его за плечо и указал глазами куда-то мне за спину. Староста проследил за его взглядом — и фонтан его красноречия иссяк.

— Прощеньица прошу… Запамятовал… дельце одно… здоровья и процветания господину Ретанаару, со смирением — прощайте…

Трактир к этому времени напоминал оставленную беженцами деревню: все вверх дном и ни живой души в округе. Староста поспешно проковылял к двери — тогда я наконец-то сподобился повернуть тяжелую, будто окованную железом голову.

В углу за моей спиной сидел Чонотакс Оро собственной персоной. Сидел, навалившись локтями на стол и опустив на сплетенные пальцы продолговатую, выбритую до блеска голову.

Жаль, что посетители трактира разбежались. Что никто, кроме трактирщика, не видел того приятельски-покровительственного взора, которым я, Ретанаар Рекотарс, ответил на цепкий взгляд зазнавшегося мага. Собственно, так и должен смотреть уверенный в себе властитель на колдунишку, обитающего в его землях…

— Привет, Ретано, — сказал Черно Да Скоро, не поднимаясь из-за своего стола. — Достал деньги?

Теперь я должен был либо продолжать разговор через весь опустевший обеденный зал, либо встать и подойти к мерзавцу-Черно. Как мальчик.

— Достану — тебе сообщу, — отозвался я прохладно. И отвернулся, давая тем самым понять, что разговор окончен; но неужели господин маг зашел в деревенский трактир затем только, чтобы пропустить стаканчик вина?!

— У меня к тебе дело, Ретано, — громко сказал Черно за моей спиной. — Поговорим?

Сердце мое пропустило один удар.

Не то чтобы я успел к тому времени отчаяться. Не то чтобы я сдался. Я не так просто отчаиваюсь и, уж конечно, не сдаюсь. До назначенного Судьей срока оставалось еще девять месяцев, и я был уверен, что что-нибудь придумаю, — но неудача, особенно крупная, отнимает силы, а в последнее время неудачи преследовали меня по пятам. Вот почему небрежное приглашение Черно заставило меня так болезненно встрепенуться.

«Послужи»…

Наверняка он вернется к прежнему разговору. Более того, назначая за мое освобождение неимоверную цену, он заранее знал, что разговор состоится снова…

Некоторое время я занимался только тем, что скрывал от посторонних глаз свои чувства. Черно Да Скоро ожидал — не отрывая подбородка от сплетенных пальцев, не сводя с меня насмешливого взгляда.

— Поговорим, — сказал я наконец. — Здесь?

Последний вопрос должен был означать, что я не боюсь чужих ушей. То есть я их, конечно, еще как боялся, но выказывать этот страх перед Черно не собирался ни в коей мере.

Самоуверенный маг прекрасно понимал, что я блефую. Тонкие губы его растянулись, обозначая усмешку.

— Не здесь, не бойся. Разговор будет долгий… У меня.

* * *

Очень скоро обнаружилось, что в темное время суток в огромном доме Чонотакса Оро не горит ни один огонек. Ни свечечки; первый раз я споткнулся уже на пороге. Черно Да Скоро как ни в чем не бывало отпер дверь, легко, ничего не касаясь, прошествовал в глубину коридора и двинулся вверх по лестнице. Он видел в темноте — и снова демонстрировал свою силу и превосходство над прочими смертными. Я брел следом, то и дело спотыкаясь, задевая, опрокидывая, ударяясь локтями; кажется, сам дом в угоду хозяину подставлял мне ножки.

— Сюда.

Слабый порыв воздуха сообщил мне, что передо мной открылась дверь.

— Ты бы свечку зажег, — сказал я зло. — Гостя привел все-таки, любитель дешевых эффектов…

Я ждал, что он оскорбится, ждал ответной колючей насмешки, но после короткой паузы Черно отозвался вполне миролюбиво:

— Ты извини, я не держу свечей. Ни свечей, ни каминов. Не люблю огня.

И отдернул тяжелую штору, впуская в комнату слабый свет переполовиненной луны. Мир вокруг меня обрел очертания — стол, два кресла, матовый отблеск на голом черепе Черно Да Скоро и корешки книг на полках вдоль стен. Никаких излишеств. Никаких декораций, уместных в жилище мага.

— Садись. — Черно указал мне на одно из кресел, и на этот раз подвоха не случилось. Удобное сооружение с высокой спинкой сооружено было для того, чтобы на нем сидели, а не для насмешек над незадачливыми визитерами.

Две встречи было у нас в этом доме. Первая — в режущем глаза свете. Вторая — в темноте…

— А зимой? — спросил я машинально. — Как зимой без огня?

— Холодно, — отозвался Черно опять-таки после паузы, и я почувствовал что-то вроде смущения. Как будто мой вопрос был неприличен.

В огромном темном доме было тихо. По-видимому, здесь не водилось даже мышей.

— Слуг не держишь? — Я сознавал некоторую бестактность расспросов, но почему-то не мог остановиться.

— Нет.

А что он, интересно, ест? Без огня-то? Сырое мясо?!

Мне на секунду стало страшно. На одну только секунду — как будто Черно Да Скоро свирепый людоед, заманивший меня в темный дом, откуда и криков-то слышно не будет…

— Не бойся, — устало сказал Черно.

Страх мой тут же растаял под напором ярости.

— Ты что, умом рехнулся? Кто боится, я?!

— Не ори, — попросил он все так же устало. Сел в кресло напротив, тут же оперся локтями о колени и уронил подбородок на руки. Мне не видать было его лица — только череп поблескивал, будто еще одна, тусклая, комнатная луна.

— Сколько тебе осталось, Ретано? Девять месяцев и три дня?

Я криво усмехнулся. Мне почему-то не понравилось, что он так точно помнит сроки. «Сколько тебе осталось?» — так спрашивают смертельно больных о предполагаемой дате кончины…

— Девять месяцев, — задумчиво повторил господин маг. — Будешь еще барахтаться?

Эта фраза не понравилась мне еще больше. А главное — тон, каким она была произнесена. Словом «барахтаться» обозначалось действие мелкое, суетливое и, что интересно, совершенно безнадежное.

— Ты искал других магов, Ретано?

Я сжал зубы. Вопрос был задан небрежно, но под ним скрывался крупный подтекст.

— А почему я не мог этого делать? — Голос мой, кажется, прозвучал вполне невозмутимо. — Разве я давал обещание не обращаться ни к кому, кроме тебя? Ты просто первый подвернулся мне под руку…

Я желал поставить самоуверенного Черно на место. Низвести до орудия, выполняющего мой заказ.

И еще я хотел скрыть неуверенность. Потому что я действительно искал других магов, более покладистых… или менее корыстолюбивых. И оказалось, что людская молва, населяющая могущественными колдунами чуть ли не каждый хутор, — что эта молва бессовестно лжет. Господ магов не так много, как о том говорят. А более-менее могущественных и того меньше; я две недели потратил на то, чтобы вычислить некоего мощного волшебника, на которого мне указали, не сговариваясь, две деревенские колдуньи. Какова же была моя горечь, когда после всех поисков выяснилось, что означенный маг живет на земле Рекотарсов и имя ему — Чоно Таксоро или что-то в этом духе…

— Девять месяцев, — сказал я с усмешкой. — Девять месяцев — большой срок, за это время можно ребенка выносить, не то что…

— Не обманывай себя, — с коротким вздохом оборвал меня Черно. — Никакой ребенок просто так не родится. Я первый подвернулся тебе под руку, но, кроме меня, тебе никто не поможет. Никто.

Стало тихо. То есть совершенно тихо — ни сверчка, ни дуновения ветра, ни мышиной возни. Мертво.

— Ну и что же? — спросил я через силу.

— А я могу тебе помочь.

— Ты за этим меня позвал? Или я тряпочка, чтобы впитывать потоки твоего тщеславия?

Он молчал, а потому я в раздражении добавил:

— Знаешь что, стань перед зеркалом, вертись и приговаривай: «Я самый могучий волшебник… Я самый могучий волшебник…» А меня оставь в покое. Мне нужно время, чтобы заработать для тебя эти поганые деньги…

Я хотел добавить: «Чтоб ты ими подавился», но в последний момент удержался. Не на базаре.

— Мне не нужны деньги, — сказал Черно Да Скоро.

Я поморщился. Я знал, что ему надо.

— Мне не нужны деньги, — повторил он печально. — Собственно, у меня и так все есть… из того, что можно купить за золото. Хотя эта грань… между «покупается» и «не покупается», она такая зыбкая… Неуловимая…

Я по-прежнему не видел его лица.

— Я не так тщеславен, как тебе кажется, Ретано… Все вещи на земле имеют свою цену. И даже те, что не покупаются, имеют цену тоже. Я не «любитель дешевых эффектов», тут ты не прав.

Мне стало неловко. Голос Чонотакса звучал ровно, без нажима, но за ним скрывалась усталая, полная достоинства обида.

Поразительный народ эти маги, подумал я с удивлением. Или мне только померещилось, что он непробиваем, непоколебим, как лягушка? Или я ухитрился-таки его уязвить?

— Не прав так не прав, — сказал я примирительно.

Некоторое время мы молчали.

Интересно, он живет без огня ВООБЩЕ? Никогда не греется у камина? Никогда не отдыхает у костра?

В полном одиночестве, избегая даже слуг. В компании одной только вороны…

— Я не хотел тебя обидеть, — пробормотал я извиняющимся тоном.

Его глаза блеснули в темноте — кажется, насмешливо.

— Я помогу тебе, Ретано… Но и ты помоги мне тоже. Не служба, ладно, я неудачно выразился вначале, из-за этого все пошло наперекосяк… Не служба. Услуга за услугу. Это твоим принципам не противоречит?

Я опустил глаза. В последнем вопросе прозвучала неприкрытая издевка.

— В некоем городе, — непринужденно продолжал Черно, — живет некое благородное семейство, я хочу, чтобы юная наследница этой семьи стала тебе женой.

— Только и всего? — спросил я после паузы.

Он мигнул. Не знаю, мигают ли совы, но Чонотакс в эту минуту был вылитая сова, я не удивился бы, если бы он заухал.

— Странные вы люди, — пробормотал он себе под нос. — Что можно наследнику Рекотарсов, чего нельзя наследнику Рекотарсов… Ты ведь и сам хотел жениться, ради презренных денег, на вдове…

Меня передернуло.

— Может, тебе нужно время на размышление? — поинтересовался он заботливо. — День, два, неделя? Ведь у тебя в распоряжении еще девять месяцев, и ты мог бы…

— Зачем тебе? — спросил я глухо. — Зачем тебе такая… услуга?

— Очень просто. — Он потянулся, не размыкая сплетенных пальцев. — В качестве приданого потребуешь книжку, написанную дедом этой девочки, называется «О магах»… Копию, разумеется, копию, подлинник они не отдадут… Привезешь в свой замок, благо он еще не продан, девочка будет тебе, книжка — мне, в качестве платы… И вместо девяти месяцев жизни у тебя впереди окажется целая вечность. Годы и годы, Ретано, почти бессмертие…

— Ты же сам маг, что тебе стоит добыть какую-то книжку?

Он поднялся. Только что потягивался, как кот, и вдруг оказался стоящим у окна, черный силуэт на черном фоне и матовый отблеск луны на голом черепе.

— А вот это уже не твоя забота, Ретано. Сделаешь или нет? Или будешь деньги искать? Или будешь за другими магами бегать, чтобы за день до срока, когда по всем статьям будет поздно, прискакать ко мне с круглыми глазами? А?

Я потянулся рукой к груди. Отнюдь не для того, чтобы помассировать слабое сердце, — а затем только, чтобы коснуться деревянного календаря, хранимого за пазухой, календаря, где каждый прожитый день аккуратно вычеркнут тонкой иголкой.

— Когда жизнь длинна — и жена сгодится, — афористически заметил Черно.

И я увидел, что он улыбается. Двумя белыми рядами блестящих здоровых зубов.

* * *

Утром следующего дня я тронулся в путь. Бессонная ночь глухо отдавалась в затылке, но медлить я не хотел. Отосплюсь по дороге.

Подпрыгивал в такт лошадиным шагам мой наполовину пустой дорожный сундучок. Укоризненно смотрел в спину замок Рекотарсов, который я едва не продал, в котором оставались теперь за хозяев постаревший сгорбленный Итер да еще призрак с близорукими глазами, щуплый призрак, неизвестно чей, потому что в роду Рекотарсов все были выше среднего роста и на зрение никогда не жаловались…

И все же я уезжал с легким сердцем.

Почти бессмертие. Жизнь длинна.