Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица

Марина Хробот, 2021

XII век. По Древней Руси идёт волна Крещения. Огнём и Мечом. Горожане городка Сукромля уже прошли Крещение… и смирились. А в деревне Явидово пока всё спокойно. Её жители и гости неделю празднуют Великую Масленицу. По обычаю, нужно веселиться до упаду и каждый день по-разному. Присматриваться к женихам и невестам, хвалится семейным достатком и умением в ремёслах. И только молоденькая Василиса, лучшая охотница на всю округу, мечтает стать супругой любимого княжича Милояра и ни о чём другом думать не может. И никто не знает о грядущих испытаниях.

Каждый месяц на Руси случается праздник. Бывают страшные, такой как Карачун в самую длинную зимнюю ночь, или поминовения Дедов и Баб в конце зимы и осенью. Бывают рабочие праздники, когда начинаются посев, сенокос или жатва. Но самые любимые и весёлые — летний Купала и зимняя Масленица.

Летнего Купалу легко праздновать. На улице от заката до рассвета нету ночи, солнце так и гуляет по небу. Все травы цветут и пахнут, яблоки завязываются на ветках, морковка из грядок вылезает, репка, ещё горькая, но уже вкусная, рядами желтеет. Лесная ягода среди грибов боровиков, маслят и сыроежек либо чернеет черникой, либо дразнится красной земляникой в мелких семенах. Но солнце уже уходит из самого длинного дня, сокращая своё появление с каждым днём.

А вот зимняя Масленица празднуется из последних сил. День только уровнялся с ночью, снег начал таять, сосульки с крыш капать, но ещё долго ждать зелёной травы на земле и первых листьев на деревьях. Зато просыпается надежда на скорое жаркое лето и урожаи всего, что вырастет. Домашняя скотина нагуляет мяса, на болота и поля прилетит дикая птица. И хочется разгульно веселиться на Масленицу, чтобы Боги услышали и помогли.

Деревня Явидово. Масленица. Утро Понедельника-Встречи

Как всегда, с ночи Недели^[1] до рассвета понедельника в деревнях не спали, готовясь к большому празднику. Не прекращалась беготня между домами. У кого-то не было яиц для пирогов, у кого-то кончилась закваска для хлеба, и у всех не хватало соли. Дошло до того, что с божниц доставали маленькие солонки и выскребали из них самую лучшую, чёрную соль морянку, привезённую с озера Ильмень. С соседями такой солью не делились, самим еле хватало.

Не спалось не только из-за волнения, но и из-за голода, всё-таки две седмицы прошли пустыми^[2]. Но, наконец-то, прошли! В мечтах об угощениях, ночь казалась бесконечной. Подсохший не подсоленный хлеб не лез в горло, от горохового варева с сушеными грибами уже тошнило.

В домах жарили творожники и складывали высокой горкой на отдельном деревянном блюде. На втором, таком же, лежали печенья-жаворонки с глазками из сушеной черники.

* * *

Крутившаяся у печи старая Снежана не замечала в морщинах под глазами сажу. Особенно чернел на лице нос, постоянно шмыгающий и подтираемый ладонью в нагаре.

— Прилетай лето, приноси тепло, — тянула песню Снежана, накрывая блюдо расшитым рушником с печеньем-птичками.

— Согрей землю, разбуди траву, — подхватила напев свекрови худенькая и хромая Годислава.

Обе бабы, трудились в старых залатанных рубахах, но в белых хлебных передниках.

Весь стол и залавок^[3] за печью радовали глаз заставленными крынками со сметаной, горшками с разным маслом и блюдами.

Из сеней^[4] в комнату вошел Ведогор с дровами, свалил их у печи и взял с залавка свою кружку.

— Тёща дорогая, ты зачем мне налила козье молоко? Я его с детства не терплю.

— Брагу и медовуху спрятала наша Домослава, — с удовольствием заявила Снежана, оттискивая на раскатанной тесте вырезанного из дерева жаворонка. — Не нальёт до похода в Священную Рощу.

— Тьфу ты, неприятность какая, — Ведогор одёрнул плетёный пояс на тёплой домашней рубахе. — Пойду овец на снег выгоню и ещё дров наколю, а то вы за эту ночь в два раза больше обычного сожгли.

В дверях он столкнулся с супругой.

— Много набрала, — радостно сообщила Домослава, держа в поднятом переднике яйца и они удобно лежали на большом животе под грудью. — Есть что на Масленицу покрасить и отнести в житницу^[5]. Ведогор, а чего ты в лаптях, а не в валенках? По утру ещё холодно.

— Да я бегом сбегаю, — уверил супругу Ведогор, подтянул шерстяные порты. — Не успею замёрзнуть.

* * *

Варили яйца и красили луковой шелухой в желтый цвет, а сухой кислицей в бледно-зелёный. Порошками, сменянными у гончаров, яйца красили в красный и синий цвета.

Первые крашеные яйца бабушка Снежана и её дочь Домослава понесли в житницу, напевая: «Взайди просо, взайди лён, дай нам жизни, дай нам радость». Снежана держала горшок с яйцами, Домослава светоч^[6].

Закрыв за собой дверь, обе хозяйки поочерёдно подходили к каждому сусеку^[7], долбленному из липовых брёвен и впихивали в середину пшеницы, проса, льна и всех остальных семян по варёному яйцу для лучшей всхожести.

Так делали в каждой житнице всех Славян.

С рассветом наступило самое тяжкое испытание — блины. Их пекли сразу на всех сковородах и латках^[8], что находились в доме. У кого на железных, у кого на глиняных. И нельзя было съесть ни одного, хотя они, тонкие в мелкую дырочку или высокие и жирные, с сушеными ягодами и орехами, исходили сытным запахом и маслом.

Но по закону первый блин нужно было отдать Кому, великому зверю Медведю. Нарушишь закон, и в течение круглого лета^[9] может кто-нибудь из семьи заболеть, или сломает в лесу, или в доме ногу-руку-ребро. И потому приходилось сдерживать голодную слюну.

Даже Домослава терпела, хотя была уже на сносях^[10] и ей, по обычаю, можно было есть яйца и пить молоко.

— Пойду, отдохну, — пожаловалась ей Годислава. — Замучалась всю ночь заниматься выпечкой. — И она прилегла на спальной лавке рядом с дочерью, Василисой.

* * *

При голубеющем зимнем небе, волховица Ведунья, возраста которой никто не знал, одетая в праздничные рубаху и юбки, расшитые знаками Мокоши^[11] и в лисью рыжую шубу, встала у общего деревенского колодца.

Явидовский колодец самый удобный по всем ближним деревням. Поперёк деревянного сруба лежало тяжелое бревно длиной в три локтя с накрученной на него железной цепью, с загнутым прутом, вставленным в бревно и привязанным деревянным ведром. Такое богатство мог подарить деревне только князь Переслав.

Ведунья громко предупреждала всех, кто первыми пришел за водой, о вреде обжорства после пустых седмиц ещё два дня, до среды. Она знала, что её слова обязательно разнесут по домам. Да и повторяла она их каждую Масленицу.

— Кишки порвёте, пожалейте родных. Начинайте с блинов, с яиц, с творога, с печенья, но не с мяса.

Подходящих за водой баб Ведунья строго оглядывала и показывала, куда складывать принесённые обрядовые вязанки дров.

— Кладите сразу в княжьи сани. Не забудьте старые одежды для сожжения Масленицы, — напоминала она. — Детишки чтобы шли в Священную Рощу с драными и ломанными вещами, не держите в домах старьё, каждый день приносите ещё и ещё!

Бабы, а их было большинство у колодца, кланялись Ведунье и, набрав воды, не дожидаясь соседок для привычных сплетен, спешили домой держа на плечах коромысла с вёдрами. Одеты они пока были в повседневные тулупы, но весело перемигивались, ожидая праздничного дня.

* * *

— Уже рассвет. Подъём! — Кричала бабушка Снежана, вставляя в деревянный светец^[12] новые лучины^[13]. Но в комнате всё равно было темно. — Снег в вёдрах растаял, девочки, спускайтесь к печи умываться.

Кряхтя, Снежана перегнулась через пустую и заправленную лавку дочери и зятя, отодвинула внутренний ставень оконца. Через растянутый бычий пузырь^[14] пробился розовый свет восхода.

— Бабуля, ну чего ты суетишься? — Заворчала с полатей^[15] девица Дива, старшая своей сестры-близняшки на несколько хвылин^[16]. — Мы, наверное, первые, кто встал в такую рань. Первые.

— Да! — согласилась её сестра Мила.

Обе девицы удивляли своей красотой все соседние деревни и, особенно двойным отражением друг в друге. И сёстры знали об этом.

Оберегая живот, Домослава боком сидела за столом, пересыпала из головок мак в кружку и тихо улыбалась, радуясь спокойствию в семье.

Дверь в комнату снова открылась, и голос Ведогора загремел во всю мощь:

— Девки, хватит спать! Вставайте! Принесите в дом колодезной воды, ни кружки не осталось, а снега не натаскаешься.

— Как же хочется есть! — тянулась Дива, высунув руки из-под овчинного одеяла и протягивая стройные ноги на досках палатей, покрытых коровьими шкурами и старыми простынями, шевеля при этом пальчиками. — Всё бы съела, что приготовила бабуля. Всего хочется.

— О-о-очень, — зевнула Мила.

— Нельзя! — рявкнул Ведогор. — Вот, козьего молочка хлебните, воду принесите и — в Священную Рощу! — Подойдя к лавке свояченицы и племянницы, он откинул одеяло. — Годя, понятное дело, что ты за ночь уработалась, а ты, Вася, почему не одеваешься? Ведунья, небось, заждалась и другие девки набегут раньше тебя.

Потягиваясь, Василиса, крепенькая и румяная встала, надела лапти и побежала через сени на задний двор, к летнему нужнику^[17], открытому по случаю оттепели.

Пописав, Василиса обтёрлась между ног снегом. Вернувшись в дом, стала переодеваться в праздничную одежду. Пока натягивала чистую исподнюю рубаху, а на неё плотную, шерстяную, мама Годислава расчёсывала её волосы, расплетя и заново заплетая тугую косу. На лоб дочери Годя надела тканный венчик, расшитый речным жемчугом. Юбку Василиса надела сестринскую, свою у неё мыши погрызли.

Уже стоя в дверях, Вася завязала клетчатый платок и дождалась от матери поцелуя в щёку.

— Красна девица ты у меня. Позавтракаешь? — с беспокойством спросила Годислава.

— По пути перекушу.

Схватив с блюда печенье, Вася выскочила из дома.

Утро было тёплым, ярко светило солнце.

Так хотелось Василисе через хвылиночку быть в усадьбе князей. Она сегодня такая нарядная и светлая! И юбки новые и не привычный тулуп на ней, а норковая шубка. Княжич Милояр, солнышко сердца, должен ахнуть от удовольствия, увидев её.

И Вася побежала по тропинке, ведущей в княжескую усадьбу не по дороге к колодцу вдоль реки, а напрямую, через холм. Тёплый ветер подталкивал в спину.

* * *

Сёстры Мила и Дива так и лежали на полатях, глядя в тёмную крышу и ленясь спуститься.

— Вся деревня… — потягиваясь, начала разговор Дива. — Говорит о вчерашнем приезде княжича Милояра, приезде княжича. — Как всегда, она повторялась для убедительности.

— Красивый парень. — Мечтательно говорила Мила. — Мы ж вчера с тобой глядели, когда они с нашим княжичем Граней достраивают стойла на площади. И хозяйство, говорят, у него богатое.

— Ты про какое хозяйство? Хозяйство, про какое? — Хихикала Дива, щипля сестру за бок и плечи. — То, что между ног или то, что в его усадьбе в деревне Глины?

Обернувшись на внучек Снежана погрозила им корявым пальцем.

— Не о том смеётесь. Милояр-то вчера в деревне Корзово драчуна скрутил. Тот скотина такая, супружницу свою, беременную бил. Милояр его отправил к старосте — трезветь.

Обе сестры осуждающе покивали головами: «Бывает же сволота», и тут же настроение их переменилось. Прикрывая рот ладонью, Мила зашептала сестре:

— Дива, не блей козой о княжиче. Хорошо отец не слышит, а то огребла бы по заднице.

— Чего это по за-а-аднице? — растягивала слова Дива. — Мы уже взрослые, нам в супруги идти пора.

— Вот нам завтра и навяжут невестины колодки, будем хромать полдня, — зевая, напомнила Мила.

— Ой, как ты сегодня много говоришь, — удивилась Дива. — И сколько у нас на Масленицу женихов и невест будет по деревне в колодках ходить? Ходить в колодках?

— Полно и невест, и женихов. — Обрадовалась интересному разговору бабушка Снежана, не переставая перекладывать выпечку с горячих сковородок на деревянные блюда, расставляя их по столу. — Заневестилась вредная Болеслава, страдает по Велемиру Бортнику. Его старший брат Итир Бортник сохнет по вдовой Оне, подружке нашей Василисы. Из третьего дома от колодца Котя в невестах, а ещё девка с другого конца деревни, та, что длинная и тощая, как жердина от осины. Из Рудых Болот два жениха приедут, из других деревень кто-то… Точно не знаю, — хмыкнула Снежана и утёрла нос ладонью. — Опять же княжич Милояр. На всю седмицу нам устроят смотрины. — Бабушка подняла голову, разглядывая в сумраке полати. — Девочки, пора вставать…

— Так блинчиков хочется, — жалостливо попросила Дива.

— Да, — подтвердила Мила. — И печенья-жаворонка, и сырников.

Обтряся от маковой шелухи передник на домашней юбке, Домослава встала, обернулась в сторону дочерей.

— Вставайте, дурынды! Я с утра глянула на Снежную Бабу^[18] во дворе, а у неё платок скосился на голове и выпала морковка, я их поправила. Оттепель. Значит, днём на солнце будет жарко.

— А можно сырника, мама? — Дива сиганула с полатей на пол, минуя три ступеньки. — Так хочется, так хочется, вся изошлась слюной.

— Хочется, — бормотала Мила, медленно спускаясь вниз.

— Громыхайте тише, девочки, маленький Сотя ещё спит. — Прислушавшись к ребёнку в себе и тоже голодная, Домослава разрешила. — Рассвет наступил, можно съесть кусок хлебушка или сладкое печенье, — с удовольствием оглядывала красавиц дочерей Домослава добавила. — Но только по одному. Эх, я сейчас наведу румянец нашей Мокоши.

— Воды нужно много, — Годислава плотнее прикрыла себя меховым одеялом. — Днём все горшки, сковородки и ложки отмывать.

— Два раза за водой сходите, девочки! — отозвалась из-за печки бабушка Снежана.

— Бегом сбегаем! — крикнула Дива, натягивая тёплую рубаху.

— Два раза, — соглашалась Мила, надевая юбку.

— На дороге не упадите, воду не расплескайте, — ворчала Домослава, натирая свекольный румянец деревянной Мокоше и переплетая её светлую косу из шерстяных ниток.

Поцеловав в макушку богиньку, Домослава поставила её на место, на одну из полочек для Богов, расположенных одна под другой. Зашептала, прикрыв глаза:

— Помоги нам, Мокошь. Как можешь — помоги. Дай девочкам хороших супругов, всем жизни спокойной, здоровья сыну Соте и новом ребёнку, мамке, Ведогору, родным… ну, ты сама знаешь кому и сколько.

— Мама, я кушать хочу! — С печки слез Сотя, младший ребёнок в семье, и стоял в исподней рубахе, от души потягиваясь. — Блинами пахнет.

— Пока нельзя! — строго отказала бабушка Снежана.

— Печенье можно, — и Домослава дала сыну тёплого печенья «жаворонка». — Попей козьего молочка, от него станешь здоровым, толстым и мужская пипка большая вырастет. Возьми батину кружку на залавке.

Прихлёбывая молоко, Сотя ткнулся в большой живот и тёплую мамкину грудь.

— Сегодня начнём веселиться, да, мама?

— Обязательно, лучшик мой.

Примечания

1

Неделя (нельзя делать) — старославянское название воскресения, когда запрещалось работать.

2

Пустые дни — дни поста у древних славян. Без мяса, яиц и молока.

3

Залавок — стол-тумбочка справа от печи с посудой наверху и мешочками крупы внутри.

4

Сени — коридор в избах, идущий от южного крыльца к заднему, тёмному или к пристроенному «заднику», скотному двору.

5

Житница — зернохранилище.

6

Светоч — факел.

7

Сусек — место в сарае или амбаре для хранения зерна, семян или овощей.

8

Латка — глиняный противень.

9

Лето — год. До 18 века слово «год» не употреблялось и было введено только Петром Первым с 1 января 1700 года, это был самый короткий год, продлившийся с сентября по январь. Разница в древнеславянском летоисчислении и современном в 5508 лет.

10

На сносях — последние недели беременности.

11

Мокошь — главная женская богиня у Древних Славян.

12

Светец — деревянное или железное приспособления высотой до одного метра, куда вставлялись лучины для освещения дома. От одной до семи. Под светцом стояло либо ведро с водой, либо таз с мокрым мхом, чтобы не возникал пожар.

13

Лучина — сосновая щепа длинною до 30 сантиметров, которая сгорала и освещала помещение.

14

Бычий пузырь, то есть мочевой пузырь, после обработки использовался в окнах вместо стёкол, которых тогда на Руси практически не было.

15

Полати — место над печью, второй этаж, где обычно было настелено для ночёвки детей.

16

Хвылина — минута.

17

Нужник — туалет на дворе (летний), или в сенях (зимний).

18

Снежная Баба или Снеговик. — Своеобразные термометры у древних славян. В домах, где больше было женщин лепили Снежных Баб, где больше мужчин — Снеговиков.