Лагеря и этапы

Марина Тмин, 2020

Маленькие очерки, иронично названные, о детских и спортивных лагерях. Это воспоминания и заметки, честные и правдивые, о настоящей дружбе, красоте, детстве, первой любви, об этапах взросления, преодоления себя и своих страхов, о жизненных этапах, о предательствах, ссорах, недомолвках, недопонимании, об искренних привязанностях и самых прочных и нерушимых узах.

Глава

Про игры

Примерно в то же время я придумала игру в «Записочки». Суть состояла в том, чтобы шаг за шагом добраться до места с кладом, разгадывая ребусы или рисунки, в которых было зашифровано местоположение следующей подсказки. Изначально задуманная как развлечение для нас четверых, идея быстро нашла отклик и у остальных наших ровесников, так что вскоре мы играли двумя командами в полном составе. Первая половина дня уходила на составление подсказок и распихивание их по предназначенным местам. Вторая — на поиски. Призы бывали шуточными, или отсутствовали вовсе, главенствовал всегда азарт.

Мы потратили многие часы на разгадывание посланий и разыскивание бумажек, пока однажды повзрослевшие уже сестры москвички не привезли с собой аромат духов и какую-то взрослую, по нашим тогдашним меркам, опытность и серьезность. Они вышагивали с деловым и гордым видом, под ручку, всегда вдвоем, и смотрели на нас свысока. Как-то на волейбольной площадке они огорошили нас вопросом: «А вы уже с кем-нибудь целовались?», глупо захихикали, и снова напустив серьезность на лица, начали рассуждать, точно нас там и не было.

— Нет, ну по ним точно видно, что не целовались,

— Да, посмотри, какие губы, по губам-то всегда понятно,

— Хотя она, может, и да…

— Да нет, вряд ли…

И все в том же духе. Не ручаюсь наверняка, но предположительно, именно в тот момент они разонравились мне окончательно. Перечеркнув наши грязесмесительные прогулки на озеро, поливания из колодца и остальные мелочи, связывавшие нас. Они стали первыми в моей жизни людьми, которых мне захотелось поколотить. Но я, конечно, не стала. Целоваться хотелось всем. Это казалось чем-то запретным и манящим. Тем же вечером, во время вечернего костра, они выдвинули предложение сыграть не то в «кис-брысь-мяу», не то сразу в «бутылочку». Не представляю, под каким предлогом, но вся детвора в возрасте от семи до одиннадцати испарилась и скрылась в «курительной», темной беседке у главных ворот. Именно тогда игра в «бутылочку» прочно и уверенно вошла в нашу жизнь.

Я даже не уверена, что у нас была настоящая бутылка, или что она долго продержалась на самом деле, поскольку чуть ли не сразу стало очевидно, что это все было всего-навсего предлогом. Целоваться хотелось, может быть, и всем, но далеко не со всеми. Москвички с двумя ребятами постарше чуть ли не вскрикивали от радости, когда практически в каждом кругу им выпадали желаемые партнеры. С большим усилием воли они выдерживали мучительные и постыдные «поцелуи» с ребятами помладше. Потом они и вовсе стали избегать формальностей, просто под вечер уходили за территорию лагеря и долго там бродили. Так начался самый долгий, переменчивый и странный летний роман, развернувшийся на моей памяти в нашей компании.

Вскоре, выяснив, что дожидаться их бесполезно, мы продолжили играть оставшимся составом. Это было смешно, нелепо и мило. Конечно, у нас тоже сформировались свои предпочтения. Имела место быть наивная ребяческая ревность, когда бутылка указывала не на тебя. И было что-то совсем уж глупое в том, чтобы сидеть, прижавшись плотно сжатыми губами к лучшему другу, пока все считали вслух положенное вам время. Как не иронично, но именно с ним спустя много лет произошел мой первый настоящий поцелуй. А тогда закрутилась канитель постоянных подколов, стеснений, глупостей и поочередных симпатий. Затем, то ли кто-то из старших ребят пристыдил нас за то, что мы до сих пор занимаемся «ребячеством» и играем в такие детские игры, то ли просто нам самим это занятие наскучило, и, как и все на свете, игра в один прекрасный момент утратила свою актуальность.

А ужин и волейбол, и костер, ей предшествовавшие, остались. Волейбол вообще занимал и занимает особое место в ежедневном распорядке дня. Примерно через час после ужина на игровую площадку сползались со всех сторон желающие. Мяч посмотреть и себя показать. Пока мы были слишком маленькими для игры, нам отводилась почетная роль болельщиц и «мешальщиков». Я могла на протяжении целого вечера надрывать голос, взгромоздившись на лесенке для судьи, и отчаянно вопя: «МОМЕНТ МОНТАЖ». По загадочному стечению обстоятельств, одна из команд выбрала себе такое название. Когда ласковские играли между собой, скорее всего, они частенько просили кого-нибудь убрать меня подальше от площадки. Но когда шли соревноваться с соседним лагерем, мы были их главной надеждой и опорой. Никто не умел так не вовремя начинать молотить ногами и орать, портя соперникам лучшие подачи и сбивая с хода игры. Силой нас утащили оттуда раньше, чем матч был окончен. В более сознательном возрасте мы ходили на соревнования пару раз, посмотреть, но такого азарта уже не было. А порой нас даже брали в команду.

Междоусобные же игры были ежевечерними. Я всегда побаивалась мяча, да и играть меня никто никогда не учил, но все же было приятно чувствовать себя частью команды и получать похвалы своим подачам. На площадке случались всевозможные нелепые и травмоопасные ситуации, от забавных, до невозможно смешных, от совсем легких, до почти серьезных. Постоянные столкновения, переругивания, выбитые пальцы, отбитые попы, колени, прилетавшие то в носы, то куда-то еще. Возник даже особый волейбольный язык, с непонятными терминами, смешными исковерканными словами и заменителями матюгов.

И до поры, до времени, это было для меня единственным возможным вечерним времяпрепровождением. Если быть точнее — до того года, когда у меня появились первые комплексы, и замечания по поводу пропущенных мной мячей или кривых подач перебили всю мою охоту играть вместе со всеми. Поэтому чаще всего я читала, одним глазом наблюдая за игрой, или смотрела с малышней мультфильмы, которые для них крутили в игровой. Там же, на этих показах — держалась за ручки, убегала в лес на «свидания», и все остальное — по списку.

Играли до темноты, когда увлекало особенно сильно — даже в темноте, при фонарях. После волейбола бежали мыться.

Душ — это тоже отдельная история. На первых порах был кочегаром папа моего лучшего друга вместе с ребятами-штангистами, а затем и мой папа. Когда после лесных пожаров запретили разводить костер, мы бегали к нему жарить хлеб, по привычке. Печка была здоровенная, чугунная, из кочегарки всегда несло жаром, дровами и углем. Топить начинали сразу после ужина и продолжали до самой ночи. Вода нагревалась долго, а на утро снова текла ледяная. И всегда — ржавая, из-за старых труб, которые ни разу на моей памяти не меняли. Хотя в самом душе ремонт несколько раз делали. Душевой служил большой кирпичный сарай, поделенный на две половины — мужскую и женскую. В обеих присутствовал предбанник и сама душевая комната, в которой расположены вдоль стен шесть или восемь распределителей. Внизу — дощечки, чтобы не скользко было стоять.

В лучшие времена, чтобы попасть туда, нужно было отстоять или отсидеть очередь. Занимать начинали еще до ужина. И первым делом после еды неслись на скамеечку перед входом. Кидали баскетбольный мяч или просто болтали. Как только кто-то выходил — сообщалось, сколько уже помылись и переодеваются. В зависимости от полученной информации, ожидающие, в заданном количестве, протискивались в предбанник. Кабинок, ширм или шторок никаких не было. Поэтому мы всегда старались заходить с девчонками вчетвером или вшестером, чтобы не мыться вместе с тетками или бабками. Подолгу намыливались, нежились под горячей водой, исполняли новые хиты, кидались друг в друга тапками и просто дурачились. И как можно дольше оттягивали момент прежде, чем впустить кого-то еще. Даже если дверь настойчиво атаковали. Постепенно лагерь приходил в упадок и очереди начали пропадать, особенно — после волейбола. Уже никто не ругался, если мы затевали стирку или просто торчали там битый час.