Ее внутреннее эхо

Марина Крамер, 2020

Некоторые чувства становятся проклятием, роком, фатумом. Любовь, от которой нет спасения – она превращается в болезнь, и ничего не может остановить влюбленных. Такие отношения накрыли бывшую спортсменку Катю. Она влюбилась – отчаянно, безудержно – в милого режиссера Митю, который, увы, не свободен. Но противиться чувствам они не в силах, а тут еще и подруга Соня вмешивается в их отношения…

В оформлении обложки использована фотография:

© Alena Ozerova / Shutterstock.com и иллюстрация © ioat / Shutterstock.com

Используется по лицензии от Shutterstock.com

Когда-то это был знаменитый московский доходный дом. Почти такой же знаменитый, как дом с кариатидами. Внизу, как обычно, не на что смотреть, стекляшки витрин, двери и водопроводные трубы. Зато, если поднять глаза, дух захватывало от игрушек модерна, которыми этот дом был богато украшен на верхних этажах.

Празднично блестели окна, отражая яркое весеннее солнце. Лишь одно окно было распахнуто, и в его проеме стояла маленькая девушка, очень худенькая, в цветастом сарафане. Она помещалась в окне вся и совершенно не была похожа ни на хозяйку, собирающуюся вымыть стекла, ни на самоубийцу, собравшуюся прыгать вниз, в поток гудящих машин. Просто стояла и курила, щурясь на солнце и отвлеченно улыбаясь своим мыслям.

Совершенно расслабленная, босиком, она шевелила пальцами уже за пределами подоконника, время от времени меняя позу. Она не выглядела обеспокоенной или напуганной, казалось, что у нее есть крылья, поэтому она не рискует сорваться вниз.

Она и не рисковала. Гимнастка и акробатка, она совершенно не боялась высоты. Ее малый рост, худенькое и сильное тело создавали с окном удивительно гармоничную картину. Но наблюдал ее только один человек — он стоял на противоположной стороне улицы, мешая прохожим, не в силах оторвать взгляд от того, что увидел в окне.

Было высоко, но он своим слабым зрением различал мельчайшие детали — лямку сарафана, съехавшую с плеча, выбившуюся из-под заколки прядь черных волос, каждый вдох, когда она затягивалась, каждый жест ее маленькой руки, поигрывающей зажигалкой.

Он больше представлял это, чем видел, потому что хорошо эту девушку знал. Настолько хорошо, насколько ее вообще кто-то мог знать. Более того — он ее любил.

Ощупью, не отводя взгляда от окна, он достал из кармана телефон и даже набрал номер. Поплыли долгие гудки.

— Соня.

— Что опять случилось?

— Соня, Сонечка… ты можешь подойти?

— Куда подойти, ты где?

— Я на Пятницкой, напротив ее дома. Соня, она сейчас выпрыгнет. Она стоит в окне. И точно выпрыгнет.

— Она тебя видит?

— Кажется, нет.

— Тогда не выпрыгнет. У тебя все?

— Сонечка, я боюсь. Выйди.

— Если я подойду, она нас точно заметит. И тогда выпрыгнет, будь уверен. Хватит истерить, ты не баба. Я еще после вчерашнего не отошла. Зачем ты туда поехал?

— Я шел мимо… я даже не знал, что она там.… Ноги ватные. Можно, я зайду к тебе?

— Можно.

Трясущимися руками он убрал телефон в карман, нащупал сигареты. Боялся прикурить, пошевелиться.

Когда поднял снова глаза на окно, девушки в нем уже не было. Опустить глаза вниз от страха он не мог, в горле пересохло, он не мог сделать даже затяжку сигаретой.

Внезапно окно захлопнулось. Изнутри. И только тогда он смог вдохнуть.