Дебютантка

Марго Вуд, 2021

Смешная и чувственная история взросления – о новом опыте, переживаниях и ошибках юности. Многие поступают в колледж, точно зная, чего хотят от взрослой жизни. Эллиот Макхью совсем не из таких. Выбор специальности – последнее, о чем она думает. Эллиот слишком увлечена новым опытом и возможностями, которые открывает колледж: тусовки ночь напролет, знакомства, флирт, познание своего тела. Спустя время пьянящее чувство свободы рассеивается и реальность уже не кажется привлекательной: новые друзья разочаровывают, экзамены застают врасплох, а парень ее соседки оказывается настоящим подонком. Эллиот продолжает совершать фатальные ошибки. Но если она останется честна с собой, возможно, ей удастся стать тем человеком, которым она всегда хотела быть. И, возможно, Эллиот наконец-то встретит настоящую любовь. «Я читала без остановки! Умирала от желания узнать, будет ли у истории Эллиот хеппи-энд». – Эбигейл Хин Вэнь, автор бестселлера «""Корабль любви"", Тайбэй» «Забавная, душевная и реалистичная история взросления». – Buzzfeed «Весело и трогательно». – Popsugar

Глава 2

Не тут-то было.

Знаете, у меня ведь был настоящий план, как очаровать новую соседку по комнате. Моя младшая сестра назвала его «Проект “Дружба”»®. Мы трудились над ним все лето. Примерно за сто двадцать часов напряженной работы наш с Реми план прошел полный цикл от «совершенного убожества» до «безусловного совершенства с (неподтвержденной) гарантией успеха». Он даже содержал танцевальный номер, а в конце — идеально рассчитанный по времени дождь из конфетти. Вот только по плану моя соседка входила в комнату одна, а не в сопровождении многочисленного семейства.

Передо мной десяток людей разного возраста. Все они говорят одновременно, один громче другого и с сильным акцентом — то ли русским, то ли бостонским. Группа протискивается в дверной проем. У каждого в руках большая коробка, или сумка, или стеклянный контейнер с едой. Приходится вжаться в стену, иначе меня растопчут. Вытаращив от удивления глаза, я балансирую у кровати, но им хоть бы что. Я все еще не вижу свою будущую соседку: наверное, она где-то в центре толчеи.

— Нам точно в эту комнату? — спрашивает мужчина в летах. — Мы не ошиблись дверью?

— Люси, дорогая, тебе хватит еды? Кто-нибудь видел в столовой, есть ли у них в меню картошка?

— А где мебель и мини-холодильник? Ари, где икеевская мебель? Ты занес ее наверх?

— Она точно будет жить с девушкой? «Эллиот» не похоже на женское имя^[11].

— А где парк? Я думал, окна выходят на Бостон-Коммон?

Голосов слишком много, и мне удается разобрать только эти фразы. Я все еще не шевелюсь у стены в надежде, что бледностью сольюсь с ней и останусь незамеченной. Но тут на меня обращает внимание женщина — на вид слишком моложавая, чтобы быть матерью восемнадцатилетнего человека.

— Смотрите, а это кто? — Она указывает прямо на меня. — Ты Эллиот, новая соседка моей дочери?

Все оборачиваются и выжидательно на меня смотрят.

Я смотрю на них.

Они на меня.

Я на них.

Они на меня.

— Да?.. — говорю я.

— ЭЛЛИОТ! — кричат они хором и бросаются ко мне, сдавливая в огромном групповом объятии. Неразбериха из конечностей и голосов до ужаса напоминает нападение орды зомби, только на двадцать один процент менее кровопролитное^[12]. Пока не очень понятно, обнимают они меня или друг друга. Внезапно откуда-то из коридора доносится девчачий голос, перекрывающий все остальные.

— Так, все на выход! — командует она, и, к моему полнейшему удивлению, ее семья подчиняется. Ни один Макхью никогда не слушал другого, а нас только пятеро. Эта незнакомая мне девушка произнесла всего лишь одну фразу, и толпа повиновалась. Впечатляет… Родственники складывают вещи на матрас и строем покидают комнату, по очереди прощаясь с моей соседкой, которая по-прежнему остается за кадром.

— Пока, милая, — говорит один.

— Увидимся, малышка, — произносит другой.

— Не забудь, я положила табуле в холодильник, — беспокоится милая старушка, очевидно, ее бабушка.

— Я заскочу во вторник с твоими зимними вещами, — говорит в коридоре мама Люси. А потом…

До меня доносится покашливание и звук шагов, и наконец в комнату входит моя новая соседка, Люси Гарабедян. Теперь здесь только мы с ней и оглушительное неловкое молчание. Она хорошенькая, высокая и фигуристая, со светлой кожей, длинными шелковистыми каштановыми волосами и густой челкой до бровей. Из макияжа только тушь и матовая красная помада. Я смотрю на нее, улыбаюсь и жду, когда она сломает лед молчания. Однако девушка лишь улыбается в ответ и теребит кольца. Мой первоначальный план рухнул, едва ее семья ввалилась в дверь, и теперь я не знаю, что сказать. В панике начинаю импровизировать. Порывшись в куче дорожных снеков на кровати, хватаю коробку Cheez-It и протягиваю ей.

— Крекеры в обмен на дружбу? — спрашиваю я. И дернуло же меня начать знакомство именно так… но отступать уже слишком поздно.

— Что?..

Похоже, она в замешательстве. Я трясу коробкой и повторяю вопрос.

— Хочешь Cheez-It в обмен на дружбу?

Она опускает руки в карманы свободного кардигана, надетого поверх клетчатого платья, и прислоняется к дверному косяку.

— Пожалуй… — отвечает она нерешительно, а затем чуть увереннее добавляет: — Только сначала позволь узнать, каковы условия дружбы.

— Ты о чем?

— Ну, просто ты предложила мне дружбу без всяких пояснений. Я не могу заключать сделку, не зная, о каком уровне дружбы идет речь.

Я закидываю в рот крекер и обдумываю ответ.

— Хорошо, давай так. Можешь выбрать один из следующих уровней: 1) придержать дверь лифта, но не приставать с разговорами в кабине, 2) гулять в одних компаниях и никогда вдвоем или 3) держать друг другу волосы во время тошнилова.

— И каков гарантийный срок дружбы? — тут же следует очередной вопрос. А девчонка не промах…

— Возможны варианты: только на первый семестр, на весь первый год или дружба с пожизненной гарантией.

Люси заправляет прядь волос за ухо, обдумывая предложение.

— Хорошо, — произносит она. — Выбираю уровень «Держать друг другу волосы во время тошнилова» с пожизненной гарантией. Имей в виду: если мы друзья, то назад дороги нет.

Я протягиваю ей коробку Cheez-It, которую та придирчиво разглядывает, изогнув одну из густых бровей. А затем сует руку внутрь и кладет в рот горсть соленых оранжевых квадратиков, навсегда скрепляя узы нашей дружбы. Я бегу к комоду, хватаю хлопушки, припрятанные для грандиозного финала моего плана, и торжественно взрываю их^[13].

Когда последняя порция конфетти оседает на пол, Люси поворачивается, чтобы уйти.

— Эй, ты куда? — окликаю я. — Я думала, мы теперь друзья.

— Так и есть, — говорит она, направляясь к двери. — Мне просто нужно забрать остальные вещи из коридора.

— ОСТАЛЬНЫЕ ВЕЩИ?! — Я оглядываю бесчисленные коробки, контейнеры с едой, чемоданы и предметы мебели, занявшие почти все свободное пространство в нашей крошечной комнате. Рядом с «кирпичным» окном стоит большая штуковина на колесиках. — О, ты привезла с собой… чайный столик? — кричу я вслед.

— Ага! Подарок школьной подруги. — Люси возвращается в комнату и тащит за собой две огромные спортивные сумки с цветочным принтом. — Я горячая поклонница послеобеденного чая. Надеюсь, ты ко мне присоединишься.

— Надо же, твои родственники так быстро с тобой попрощались. — Я помогаю ей закинуть сумки на матрас. — Я-то думала, слезы будут литься рекой.

Люси только отмахивается и смеется.

— Мы живем в Уотертауне, недалеко от Бостона. Мама содержит мини-гостиницу примерно в пятнадцати минутах езды отсюда. Вся моя семья живет поблизости.

Уперев ухоженные руки в бедра, Люси переводит дыхание и оглядывает комнату во всем ее жалком великолепии. Смотреть особо не на что, но, похоже, ее это не беспокоит.

— Может, приведем комнату в порядок, чтобы стало поуютнее? — спрашивает она.

— Давай, но предупреждаю: декоратор из меня никудышный. Я не большая аккуратистка по жизни. Скорее, лентяйка.

— Не заморачивайся, — фыркает Люси. — Беру все на себя! А ты будешь меня развлекать.

— С этим я справлюсь!

Я вызываюсь помочь хотя бы с распаковкой вещей — просто по доброте душевной и чтобы лучше познакомиться с новой соседкой. Весь следующий час мы расставляем мебель так и этак, убираем в шкаф бесконечный запас цветастых платьев и яркой одежды для йоги, водружаем на чайный столик пеструю коллекцию старинных кружек и рассыпного листового чая. Хотя правильнее сказать, что Люси одна занималась всем этим последний час. Я помогала минут пять, а потом отвлеклась на ее забавную коллекцию украшений. Теперь, обвешанная ими с ног до головы, я валяюсь на своей кровати и наблюдаю за Люси в ее естественной среде обитания. Поразительно, как у нее хватает терпения. Я наблюдаю, как соседка тщательно обустраивает свою половину комнаты: ставит каждый предмет на определенное место, перекладывает подушку сюда, вешает фотографию в рамке туда. Вносит крошечные, незначительные изменения, пока результат не придется ей по вкусу.

Люси рассказывает мне о своих десяти тысячах кузенов, теток и дядьев, живущих поблизости друг от друга, и о том, как она все лето работала в гостинице своей мамы и параллельно — официанткой в дядином ресторане.

А я рассказываю ей о своих сестрах. О том, что старшая, Иззи, или Золотой Ребенок, — заноза пятого уровня и учится на втором курсе медицинского факультета в Колумбийском университете в Нью-Йорке, а моей младшей сестре Реми двенадцать, и она хочет быть скачущим розовым пони, когда вырастет. После краткого обзора семейных и личных историй разговор переходит к теме, которая, собственно, и привела нас сюда.

Колледж.

Образование.

Занятия.

УЧЕБА.

— Так какая у тебя специальность? — спрашивает Люси, когда мы приступаем к двум последним нераспечатанным коробкам. Я срываю ленту с одной из них и обнаруживаю, что она доверху заполнена спутанными проводами с крошечными электрическими лампочками.

— Э-м-м… еще не выбрала, — отвечаю я и жду комментариев об отсутствии у меня учебного рвения.

— Но ты хотя бы примерно представляешь, на кого хочешь учиться?

— Не-а. — Я переворачиваю коробку и вываливаю скрученную массу на пол.

— Не страшно. Ты быстро определишься, — успокаивает Люси, хотя в ее взгляде вовсе нет такой уверенности.

— Ну, а ты? — поскорее спрашиваю я, пытаясь распутать клубок. — Какая у тебя специальность?

— У меня их две: связи с общественностью и маркетинг.

Я опускаю гирлянду и смотрю на Люси.

— Серьезно? Я еще и одну-то не выбрала, а ты уже замахнулась на две?! Ну ты даешь!

— Мне деваться некуда, потому что я взяла кучу кредитов для поступления. Посмотрим, долго ли продержусь, жонглируя сразу двумя специальностями.

— Значит, ты из тех, кто знает, чем будет заниматься всю оставшуюся жизнь?

— Нет, конечно. Смеешься? — говорит она, и я вздыхаю с облегчением. Но Люси добавляет: — А вот план на пять-десять лет у меня есть: хочу развить мамин бизнес в сеть гостиниц по всей Новой Англии.

— Ого! Звучит… амбициозно, — говорю я, чувствуя себя слегка неполноценной. Хотя за много лет я научилась избавляться от этого чувства, просто не обращая на него внимания.

Мне удается высвободить две нити гирлянды, и я передаю их Люси. Она подтаскивает свой стул и развешивает лампочки над окном. Жалкий вид из него мгновенно улучшается. Затем она слезает со стула и делает несколько шагов назад, оглядывая свою работу так, словно ее будут оценивать на экзамене по искусствоведению.

— Как, по-твоему, лампочек не слишком много? — спрашивает Люси^[14].

— Однажды я прочитала на крышечке Snapple, что электрических гирлянд много не бывает.

Сияя от радости, Люси хлопает в ладоши. Затем лезет под кровать, и словно, по волшебству, оттуда появляются еще четыре коробки с лампочками. Она протягивает их мне.

— Может, эти растянем под потолком? Или уже перебор? Да, пожалуй, перебор…

Я останавливаю ее.

— Нет-нет, мне нравится. Будем спать будто в планетарии. Очень инстаграмно.

Люси недоверчиво смотрит на меня.

— Ты есть в «Инстаграме»? Я не смогла найти твой аккаунт.

— Э-э… Есть, только ничего не публикую. Я скрытная личность. — Я подмигиваю ей, и она корчит мне рожицу.

— Ужас! Ты вообще пользуешься хоть какими-то соцсетями?

— Нет, предпочитаю по-старинке излить жалобы в окно, а не в «Твиттер».

Вместе мы заканчиваем распутывать остальные гирлянды и ряд за рядом растягиваем под потолком хрупкие мерцающие шары. Завершив работу, отходим в угол комнаты и оцениваем результат.

Не знаю, как ей это удалось. Час назад помещение выглядело бюджетной версией комнаты страха, а теперь… Теперь это комната мечты. По крайней мере, на половине Люси. Потолок и стены искрятся и сверкают, все поверхности гармонируют между собой пастельными и кремовыми оттенками. На ее кровати больше подушек, чем у меня друзей, а на пышное одеяло с цветочным узором хочется упасть в замедленной съемке. Я достаю телефон и отправляю фото младшей сестренке.

Осмотрев свою половину комнаты, Люси оглядывается и хмуро взирает на мою кровать, где по-прежнему нет ничего, кроме матраса в синей клеенке.

— Где твое постельное белье? — спрашивает она.

Проклятье! Я вспоминаю, что оставила его в стирке больше часа назад.

— Я сейчас! — бросаю я и выскальзываю за дверь.

В заднем кармане у меня начинает вибрировать: звонит младшая сестра.

— Привет, Реми, ты как раз вовремя, я тут постирушку затеяла, — говорю я в трубку, направляясь по длинному коридору в прачечную. Две вещи объединяют нас уже много лет: стирка и сестринские узы. — Ты получила мою фотку?

— О БОЖЕЧКИ! — кричит Реми так громко, что приходится держать телефон подальше от уха. — КОМНАТА — ОТПАД! — А затем, понизив децибелы, она добавляет: — У меня теперь куча идей насчет того, как переделать твою комнату дома.

— В смысле — «переделать»? Меня нет всего три дня. Куда ты убрала мои коллажи с Анджелиной Джоли?

— Не волнуйся, я отнесла их в подвал.

— Ты положила моего кумира рядом с кошачьим туалетом?

— Я видела в одном шоу на «Нетфликс», что нужно избавляться от вещей, если они не зажигают искры радости^[15], — сообщает Реми.

— Минуточку! — завожусь я. — Анджелина Джоли конца девяностых — начала двухтысячных еще как зажигает! Ты когда-нибудь видела ее в «Джиа»? Хотя нет, ты еще мала. Лучше посмотри «Расхитительницу гробниц» или «Малефисенту»^[16].

— Ты вообще смотришь фильмы из этого десятилетия? Знаешь, всех бесит, когда ты ссылаешься на старье. — Так и вижу ее в прачечной у нас дома: руки в боки, светлые кудри рассыпались по плечам. Она разносит меня, как может только двенадцатилетний подросток. — Что там за шум, чем ты занята?

— Извини. Пытаюсь попасть в прачечную, чтобы переложить белье в сушилку. Только сначала прорвусь через толпу заселяющихся. Сейчас тут гребаный бардак, — говорю я, обходя стороной человека, который записывает танец на телефон.

— Не ругайся, — делает замечание Реми. — Ты пользуешься своими новыми салфетками для сушки?

— Как раз собиралась. Я оставила все свои принадлежности в прачечной.

— Ты не боишься, что кто-то возьмет твои вещи? — спрашивает Реми.

— Нет, я написала свое имя и номер комнаты, чтобы люди знали. — Мое гениальное решение не встречает поддержки, и я начинаю беспокоиться. — А что? Не надо было оставлять там вещи? Думаешь, их украдут?

— Мне-то откуда знать?! Я еще учусь в средней школе!

Я ускоряю шаг. Реми заставила меня нервничать. Дойдя до прачечной, резко останавливаюсь и заглядываю внутрь через стеклянное окошко в двери.

— Твою мать!

— Не ругайся! — повторяет Реми, но я ее не слушаю.

— Реми, мне нужно идти. — Стараюсь, чтобы голос звучал нормально. — Поговорим на следующей неделе?

— Что? Почему? Что случилось? — Вопросы следуют один за другим. Она прекрасно уловила мой изменившийся тон. Врать нет смысла: ее не обманешь.

— Ты была права. Здесь какая-то девица, — шепчу я в трубку. — И она пользуется моим порошком.

— Так иди и хорошенько задай ей, Эллиот! Ты должна полностью…

Не дослушав окончания фразы, я вешаю трубку и открываю дверь. Легким покашливанием пробую привлечь внимание. Кем бы ни была эта особа, для прачечной она одета весьма экстравагантно: сверху что-то вроде длинного полупрозрачного кимоно с цветочным принтом, под ним — белый комбинезон, а на ногах — черные армейские ботинки на четырехдюймовом каблуке.

— Эй! Это мой порошок, — безапелляционно заявляю я в спину воришке. Та не оборачивается. Я машу руками, пытаясь привлечь ее внимание. — Прошу прощения! Ау! Я с тобой разговариваю! Порошок, которым ты пользуешься, мой. Его нельзя брать.

— Можно, ведь он стоял в общественном месте, — бросает она через плечо.

Проклятье, да кем она себя возомнила?

В обычных обстоятельствах я расслаблена и спокойна, но мгновенно достигаю точки кипения, если сталкиваюсь с неприкрытой грубостью. Я скрещиваю руки на груди, задираю подбородок и бросаюсь в атаку.

— Эй… овца. Мой порошок — не общественный, ясно? Я написала свое имя и номер комнаты прямо на коробке, видишь?

— А, так ты первокурсница, — вздыхает она, поворачивается и… Я влипла. Ее лицо… прекрасно. Его худобу и угловатость смягчают длинные пышные локоны и короткая растрепанная челка. На загорелом носу и щеках небольшая россыпь веснушек, а от взгляда ярко-зеленых глаз у меня замирает сердце. Оробев, я безотчетно провожу рукой по своим жирным, немытым волосам. Я только что выкрикнула оскорбление в прекрасное лицо этой женщины…

Незнакомка скрещивает руки на груди и напускается на меня.

— Объясняю один раз: оставленные вещи становятся общественным достоянием, даже если на них твое имя. Всем плевать. Если ты оставила ноутбук в общей комнате и отошла в туалет, а, вернувшись, не обнаружила его на месте, — сама виновата.

Я хочу крикнуть ей, что никому не позволю красть у меня стиральный порошок — качественный и дорогой, между прочим, — да только ее восхитительное лицо мешает мне поддерживать нужный градус гнева. Поэтому я стою столбом и перебираю в уме возможные возражения, которые поставили бы ее на место, а заодно продемонстрировали мой ум и находчивость.

— Да пошла ты, — наконец говорю я.

Согласна, не самый лучший вариант. Но сделайте скидку на то, что это мой первый день в колледже, а она полностью меня обезоружила. Всему виной ее лицо, и волосы, и скулы, и злополучные манящие губы. Черт… Вот бы прижаться к ним своими губами…

Девушка отворачивается к стиральной машине и прикладывает свою студенческую карточку.

— Не благодари, — бросает через плечо она, и я тут же снова завожусь.

— Не благодарить?! Может, я еще спасибо тебе сказать должна за то, что ты меня обокрала?!

Она складывает руки на груди и смотрит сверху вниз — не в смысле снисхождения (хотя, может, и в этом), а буквально, потому что на пару дюймов выше меня.

— Ты сейчас получила ценный урок о жизни в общаге. Большинство первокурсников проходят его только во втором семестре. Так что да — не благодари.

Ну все, сейчас эта самодовольная стерва получит.

Какое там: едва я открываю рот, чтобы оскорбить ее, мерзавка улыбается… Перед такой улыбкой невозможно устоять, и по всему телу бегут мурашки^[17]. Я не шевелюсь. Запрещаю себе вестись на провокацию. Я знаю: если попытаюсь сказать какую-то гадость, с вероятностью девяносто девять процентов мой рот предаст меня, и я начну к ней клеиться. Поэтому пытаюсь выразить всю силу ненависти одним взглядом. Так мы стоим в прачечной, уставившись друг на друга, пока сигнал сушилки не разряжает напряжение. Девушка поднимает с пола пустую сумку для белья и с улыбкой на губах проходит мимо меня к двери.

Вернувшись в комнату, рассказываю Люси о стычке.

— И как у нее наглости хватило?! — восклицает Люси, аккуратно раскладывая разноцветные пакетики чая на цветастую антикварную тарелку, а затем ставит ее на свой чайный столик. В дружбе мне нравится то, как друзья негодуют вместе с тобой из-за любого пустяка, даже если втайне думают, что ты слишком остро реагируешь. Здорово, что мы с Люси уже находимся на этой стадии дружбы.

— Да уж. Зато теперь мы знаем, что нельзя оставлять стиральный порошок в прачечной, — признаю я. Мой зад снова сигнализирует о сообщении от Реми.

Реми: Ты забрала свой порошок?

Эллиот: Еще бы!

Реми: Круто! мне нужно сходить с мамой в магазин за вещами к школе. поговорим на выходных?

Эллиот: Жду с нетерпением!

Реми: Скучаю по тебе, дылда!

Эллиот: И я по тебе, малявка.

Тоска по дому пронзает мне сердце, когда я смотрю на последнее сообщение Реми. Конечно, я скучаю по родителям, но это родители, и они порой допекают. Другое дело — младшие сестры… Разве можно по ним не скучать?

Люси осторожно подходит и садится рядом на кровать.

— Все хорошо? — спрашивает она ласково и участливо.

Я демонстрирую по-идиотски широкую улыбку:

— Да, отлично, просто замечательно.

— Знаю, мы едва познакомились, и все-таки очень хочу тебя обнять, — говорит Люси и пригласительным жестом широко раскрывает объятия. — Конечно, если ты не против, — добавляет она.

Обычно я не обнимаюсь с незнакомцами, но свою соседку я знаю уже два часа, и мы вместе ели крекеры дружбы, так что формально мы больше не чужие. Я киваю, позволяя Люси обнять меня, и оказываюсь в самых теплых объятиях за всю свою жизнь. Должно быть, похожие ощущения испытываешь, окунаясь в шоколадную ванну. Или обхватив облако. Я и не представляла, что объятия могут быть настолько приятными^[18].

— Ух ты, — произношу я в пахнущие медом волосы Люси. — Мы перескочили стадию «узнать друг друга получше» и перешли сразу к «видеть меня в слезах».

Люси отпускает меня, и я уже скучаю по ее теплым объятиям. Я обмахиваю лицо и привожу себя в порядок.

— Где ты научилась так обниматься? Это были обнимашки восьмидесятого уровня.

— У меня шесть тетушек и двадцать два кузена, и все до единого любят обниматься, совать нос в чужие дела и нарушать личные границы. Мы собираемся по воскресеньям на семейные ужины.

— Могу ли я тоже рассчитывать на приглашение теперь, когда мы родственные души?

Люси смеется и качает головой.

— Имей в виду, что окажешься среди двух десятков любопытных армян. Тетушки насильно станут пичкать тебя борщом, горячо верующий дядя Стэн попытается процитировать Священное Писание, а бабушка будет тыкать в ребра и говорить, что ты слишком худая. Да, и младшие замучают тебя, пока ты не согласишься посмотреть, как они два часа играют в видеоигры.

— Люси. — Я беру ее мягкую ладонь в свою. — Возможно, это прозвучит излишне пафосно и чересчур интимно, но я никогда не откажусь поесть на халяву.

Я делаю глубокий вдох и чувствую себя уже лучше. Несмотря на выплаканную сегодня годовую норму слез, я в полном порядке. Мне хорошо.

— Чем займемся теперь? — спрашивает Люси.

В ту же секунду мое лицо загорается одной идеей.

— Давай пошпионим за нашими соседями?

Она смотрит на меня и усмехается:

— А давай.

Знаете, может, я тороплюсь с выводами, только, по-моему, уже пора с уверенностью признать: у меня самая классная соседка на свете.

Примечания

11

Чтоб тебя.

12

Опять же, за статистику не ручаюсь.

13

Лучше всегда иметь при себе несколько штук. Мало ли, вдруг в жизни срочно подвернется повод для конфетти.

14

Ха-ха, типа я знаю, как принято украшать комнату в общежитии.

15

В реалити-шоу «Искры радости» Мари Кондо консультант по организации пространства обучает методу уборки, приносящему радость. (Прим. перев.)

16

Однажды я залезла в родительский аккаунт HBO Go, чтобы посмотреть «Джиа», и тогда впервые поняла, что могу испытывать сильное влечение к женщинам. Поэтому можно сказать, что Анджелина зажигает искры… в трусиках. (Пардон, не могу удержаться от пошлых шуток.)

17

Под мурашками я подразумеваю возбуждение, любовный пыл, страстное желание. Мы, Макхью, даже используем особый термин — «Мурашки у пташки». Реми придумала эту фразу в восемь лет. Однажды мы с Иззи спустились в подвал, где сестра в обнимку с подушкой смотрела какое-то шоу по телевизору. «Всякий раз, когда целуются эти пташки, у меня бегут мурашки», — сказала она. В тот момент и родилась легенда.

18

Дело в том, что в моей семье почти никто не умеет обниматься, за исключением папы. Как будто у нас на это аллергия. Отбить пятерню, похлопать по плечу или спине, одарить многозначительным взглядом или едва заметным кивком — пожалуйста, но обниматься… Нет, к объятиям мы генетически не предрасположены. Я с детства к ним равнодушна. Не припомню, чтобы мы с Иззи когда-либо обнимались. Поэтому я рада обнаружить, что моя соседка — лучшая в мире обнимательница.