Двадцать два дня. Из цикла «Кто я?»

Маргарита Мартынова

Казалось бы, незначительное происшествие – падение с лестницы, но Жанна Обедьен столкнулась с тем, что не может вспомнить ни кто она, ни что произошло. Вокруг неё любящий муж и преданные слуги, но на самом ли деле все является тем, чем ей кажется?

* * * *

— Луиза, мой Бог, что творится?

— Пьер! — графиня д'Оливи поспешила к мужу, шурша юбками. — Да-да, я знаю, ты будешь сердит…

— Да я не сержусь, я… — граф почесал бородку, подбирая слова. — Я поражен твоему безрассудству! Только я на порог, прислуга давай мне рассказывать эту мрачную историю!

— Я не могла пройти мимо! — воскликнула та. — Я одного только не понимаю, зачем эта несчастная женщина потащила с собой дочь? И вообще не понимаю, какое отношение она имела к этой забастовке? Если только там был и её муж… — она вздохнула, расправляя складки ткани на юбках. Платье графини было расшито по последней моде конца 18 века. Конусообразный шлейф придавал ее фигуре еще большую утонченность.

— Где они? — спросил граф

— Девочка со слугами, она как-то боится меня, поэтому находится с ними… А мать… Она бредит… и…

— И? — уточнил граф д'Оливи, поймав возникшую паузу.

— И она в нашей спальне… — графиня прикусила губу с видом провинившегося ребенка.

Граф молчал две секунды, потом громко расхохотался

— Доброта Луизы д'Оливи войдет в историю Парижа! Что ты будешь делать, если мать не придет в себя? Как хотя бы её зовут?

— Девочку зовут Жанной. Но больше я ничего не знаю. Попробую отыскать родственников каких-нибудь…

В гостиную чеканным шагом вошел дворецкий

— Графиня, вы ещё вчера просили экипаж на этот час, Карл спрашивает, вы едете или нет…

— Ой! — она прикусила губу. — Второй четверг месяца! Я же должна навестить мадам Обедьен…

— Нет, — вдруг сказал граф слуге. — Сегодня графиня больше не выезжает. Пока жандармы не успокоят рабочих — никаких выездов, а уж тем более, в те районы, — он взглянул на жену. — Я думаю, мадам Обедьен не сильно обидится, если ты заедешь к ней позднее.

* * * *

— Мари… — Аннет тихо окликнула вторую горничную. — Месье Жан не просыпался?

— Проснулся около получаса назад, — таким же тоном ответила та. — Жером убеждает его в необходимости успокоиться и побриться… Я заглядывала в спальню, мадам спит…

Аннет кивнула:

— Я тоже заглянула. Как ты думаешь, а что, если память не вернется к ней?

Мари шевельнула бровями:

— Ты спрашиваешь, хорошо это или плохо?

— Вот представь: она же ничего не помнит. Совсем ничего… Это значит, что…

— Тихо! Месье!

Наверху лестницы показался хозяин дома. Проигнорировав приветствия горничных, он лишь спросил:

— Жанна не просыпалась?

— Я пойду ещё раз посмотрю! — сказала Аннет, и быстрее, чем кто-либо успел её остановить, убежала наверх. Назад она вернулась ещё стремительнее.

— Месье! Мадам Жанна проснулась! Вас просит…

Все присутствующие обменялись пристальными взглядами, в которых сквозило напряжение.

Солнце пыталось пробраться сквозь занавески, обнимая этажерку с цветочными горшками. мебель, подобранная в синих тонах, при дневном свете уже не казалась зловещей. Жанна Обедьен полулежала на подушках и рассматривала потолок, когда вошел муж. Они несколько секунд внимательно смотрели друг на друга, потом он присел на край постели и позволил себе коснуться губами лба супруги.

— Как ты себя чувствуешь? — нежно спросил Жан.

— Хорошо, но… Ничего не помню. Что делать? — тон её был трогательно-жалобным.

— Для меня это не имеет никакого значения. Все хорошо. Ты в безопасности. Я люблю тебя и сейчас самое главное, что ты цела и невредима. А память… Она вернется, — он взял её ладони в свои. — Главное — не волнуйся…

Жанна улыбнулась:

— Я уже начала собирать сведения о себе. Меня зовут Жанна Обедьен, я замужем. Живу в Сен-Жермене. Правда, этого мало, но уже что-то… А давно я замужем?

Он вдруг легко улыбнулся с тенью облегчения:

— Это очень важно сейчас? Почти восемь месяцев.

— Ааа…. — протянула она. — Хорошо…

— А что такое?

— Я подумала, — Жанна нервно хихикнула. — Вдруг у нас есть дети…

Жан чуть смутился:

— Нет пока…

Она задумалась:

— А… — на её лбу появилась легкая морщинка.

— Спрашивай-спрашивай, — молодой человек поцеловал её руки. — Не бойся, я буду тебе помогать восстановить мир вокруг себя!

— Я вдруг подумала про маму. Моя мать наверняка все обо мне знает. У меня есть родители?

Жан помрачнел и покачал головой.

— Нет. И у меня уже тоже…

На удивление, молодая женщина не расстроилась, а даже слегка улыбнулась:

— Ой, и мы росли в одном приюте?

— Нет. И тебя и меня участь приюта и исправительных домов миновала. Да, и моей матери не стало всего шесть лет назад…

Он замолчал. Повисла пауза. За окном утренний легкий ветер шуршал ветками деревьев, играя какую-то свою мелодию. Где-то далеко пронзительно заржала лошадь.

Жанна села удобнее и смутилась:

— Наверное, зря я все это спросила, просто я ничего не помню, и чтобы собрать картину…

— Нет-нет, любимая! — отчаянно перебил её Жан. прижимая к себе её руки. — Ты ни в чем не виновата, даже не думай об этом! Тебе можно и нужно задавать вопросы. Я знаю не очень многое, касаемо тебя. Нет, мы не росли вместе, просто тем, что есть сейчас, мы обязаны одной женщине, графине д'Оливи. Она воспитывала тебя, и помогала мне и матери после смерти отца.

— Ты его помнишь?

— Отца? Да, конечно, — Жан встал и заходил по комнате, рассказывая. — Мне было почти девять. Отчетливо помню этот звук выстрела в кабинете, — он сделал паузу. — Отец вернулся домой под утро, проигравшись в прах. Совсем, даже мамино кольцо было проиграно под расписку. Вернулся, заперся в кабинете и застрелился… Стечение обстоятельств! Граф де Барвиль — первый муж графини д'Оливи — вовсе не собирался пользоваться выигранным. Он потом все годы, пока был жив, вспоминал это недоразумение, просил прощения у меня и матери. Собирался буквально на следующий день дать отцу отыграться полностью, но уже было поздно. Сама графиня Луиза и после того, как снова вышла замуж, всегда поддерживала нас и помогала. Мать не хотела принимать никаких подаяний, поэтому она устроила её швеей. Позднее они даже стали приятельницами, — он сделал паузу и прибавил. — Несколько лет моего обучения, включая учёбу в Англии, были устроены графиней Луизой д'Оливи.

— Как интересно! — прошептала Жанна, глядя на мужа округлившимися глазами. — И эта женщина воспитывала меня? А она сейчас в городе?

— Эм… — он слегка прикусил губу. — Нет… Графини сейчас нет в Париже. В отъезде.

— Жаль, — Жанна снова откинулась на подушки. — Наверняка, она много знает обо мне….

Жан снова сел на край кровати:

— Пока её нет, все, что знаю, могу рассказать тебе я…

Молодая женщина несколько секунд молчала видимо, обдумывая его слова, потом спросила:

— Ты сказал, что графини нет в Париже. Значит, я тоже жила в Париже…?

— Да. Это я после учебы обосновался в Сен-Жермене и после нашей свадьбы был куплен этот дом.

— А что сказал доктор? Я могу вставать?

— Жанна, дорогая, ты уверена…? — дернулся Жан.

— Но у меня ничего не болит, — пожала плечами та. — Я просто ничего не помню, но чувствую себя хорошо. Я бы хотела встать. Хотя бы осмотреть этот дом… дом, где я живу… — она пару раз моргнула, не сводя глаз с мужа.

Жан встал:

— Хорошо. Сейчас скажу, тебе помогут одеться. Посмотришь дом, но только со мной, чтобы я мог тебя удержать, если тебе станет дурно.

В ответ ему был послушный кивок. На лице Жанны вдруг возникло детское выражение.

Молодой человек вышел из спальни. В коридоре стояли Аннет и Мари и внимательно следили за каждым его шагом по мере приближения.

— Месье… — ахнула первая. — Вы….В розовых и белых пятнах… Что там?

— Ничего, — он мотнул головой. — Помогите Жанне встать и одеться. Хочет посмотреть дом. Только ради Бога — следите, чтобы не упала снова! Я не переживу ещё и этого… Ах, и да! Графини д'Оливи нет в Париже…

Мари взглянул на него с легким укором:

— Месье!

— Нет… — Жан устало помотал головой. — Оставьте мне хотя бы то, что есть…