Нерон. Блеск накануне тьмы

Маргарет Джордж (2018)

64 год н. э., десятый год правления Нерона. Новая жена, красавица Поппея Сабина, старше императора на шесть лет. Она властолюбива, предприимчива и обладает изощренным умом. Нерон уже и не мыслит, как править государством без ее поддержки. Но сбывается роковое пророчество сивиллы — Рим гибнет в огне. По стране ползут слухи, что пожар возник не случайно, а по воле Нерона. Эти слухи будоражат не только простонародье, но и знать. Понимая, что его судьба теперь неразрывно связана с судьбой Рима, Нерон клянется воздвигнуть на руинах новый город — и мир ослепнет от его великолепия. Но не всем по нраву столь дерзкий замысел. В империи зреет заговор, явные враги Нерона заключают союзы с его ложными друзьями. Впервые на русском!

VII

Нерон

Поля были быстро расчищены, и людей переселили в убежища на другом берегу Тибра и на Марсовом поле. А поскольку количество оставшихся без крова составляло треть населения Рима, я был очень горд тем, что нам удалось эффективно обеспечить их едой и минимумом всего необходимого.

Из Остии одна за другой приходили баржи с зерном. Они причаливали ниже по течению у временных пристаней, которые спешно возвели взамен уничтоженных пожаром. Там зерно разгружали и распределяли по местам размещения потерпевших горожан. Кроме того, провизия доставлялась из соседних городов.

Улицы Рима продолжали расчищать от пепла и завалов, но эта работа уже близилась к концу.

Мой следующий шаг — разработка плана по восстановлению города. Все надо было тщательно продумать, чтобы предотвратить возникновение подобных пожаров в будущем. И в то же время требовалось изменить саму планировку города. В общем, предстояло начать все с чистого листа. К чему повторять ошибки прошлого?

Вскоре мне доставили довольно странное приглашение от моего старого друга Петрония, который именовал себя моим «арбитром изящества»^[30]. Впрочем, его приглашения всегда были странными.

Это гласило:

Вернемся в обиталище Пана, услышим эхо природы и поднимем чаши за щедрые дары Жизни. На краю леса Элии, после калитки, за ручьем. Принеси свирель.

И все. Петроний не указал повод, по которому устраивается встреча, не упомянул, кого пригласил еще, вообще больше никаких подробностей. Впрочем, это было вполне в его духе. Предполагалось, что я все узнаю, когда доберусь до указанного места.

Интересно, где Петроний сейчас? А где был во время пожара, который теперь официально назывался Великий пожар Рима?

Я вдруг понял, что очень хочу оказаться на этой встрече, ведь уже довольно долго моя голова занята одним лишь бедствием и его последствиями. Да и общался я только либо с потерпевшими, либо с ликвидаторами пожара. Мне было необходимо отвлечься, хоть ненадолго сбежав из города.

* * *

В назначенный день я в сопровождении нескольких рабов отправился на поиски указанного в послании Петрония места.

Лес Элии славился мистическими звуками, которые раздавались там по ночам, и живущие в окрестных деревнях люди избегали в него заходить. Теперь лес окружали засеянные пшеницей и ячменем поля, которые обрывались у протекавшего возле границ леса ручья.

Я легко отыскал в ограде описанную Петронием старую калитку, прошел через нее, а потом вброд пересек ручей.

Передо мной был темный смешанный лес из высоких сосен и дубов. Вглубь его вела тропинка — пусть едва заметная, но все же существующая.

Мы осторожно шли по тропинке. Из травы поднимались потревоженные нами облачка светляков, которые тут же начинали светиться и летели вперед, словно указывая нам дорогу. Ветер тихо вздыхал в верхушках деревьев, где-то журчала, перекатываясь по гладким камням, вода.

Тропинка свернула, я услышал мужские голоса и, пройдя еще немного, увидел поляну со множеством плетеных кушеток и грубо сработанным алтарем. На нижних ветках деревьев были развешаны похожие на больших мотыльков фонари.

С одной из кушеток встал Петроний и направился в мою сторону, на нем была черная козлиная шкура и искусственные рога.

— Цезарь, от имени Пана приветствую тебя!

Я молча смотрел на него и гадал — сон это или реальность? В последнее время мне снились очень странные сны.

— Ты прихватил свою свирель? — поинтересовался Петроний таким тоном, как будто это был самый обычный вопрос из всех, что он мог задать мне при встрече.

— Да-да, принес. — Я показал ему свирель.

Пастушья свирель с виду простая, но играть на ней на самом деле довольно сложно.

— Хорошо, — кивнул Петроний. — Мы позовем Пана составить нам компанию.

Он провел меня к кушеткам, на которых возлежали его гости. Некоторые когда-то состояли в нашем литературном кружке, других я знал меньше.

— Почетное место. — Петроний указал на кушетку, стоявшую в центре. — Итак, — провозгласил он далее, — к нам присоединился последний и высочайший гость, дабы вместе с нами порадоваться тому, что мы спаслись от пожара невредимыми, и славить наше содружество, которое будет длиться и впредь. Мы все друзья цезаря, не так ли?

Он сослался на мой официальный титул, но интонационно придал ему более глубокий и личный смысл. Затем занял место хозяина в изголовье кушетки, стоящей по правую руку от меня.

Я осмотрелся.

На кушетке слева от моей расположился молодой Лукан, рядом с ним — Клавдий Сенецио, рядом с Клавдием как раз в этот момент опускался на кушетку Авл Вителлий. Авл был самым старшим из всех присутствующих, но, похоже, его совсем не задевало то, что ему предоставили наименее почетное место. Да и с этого места проще свесить больные ноги.

У Вителлия были проблемы с тазобедренными суставами — когда-то его переехал на своей колеснице Калигула. И вообще, Авл бо́льшую часть своей жизни удовлетворял страсти императоров, в том числе низменные: мальчиком был «игрушкой» Тиберия на Капри^[31], правил колесницей для Калигулы, играл в кости с Клавдием. Я не использовал его подобным образом, разве что в юности он среди прочих составлял мне компанию в наших ночных вылазках в город и пьяных пирушках. Недавно Вителлий вернулся из Африки, где был проконсулом и превосходно справлялся со своими обязанностями. Личные наклонности и пристрастия никак не сказывались на его профессиональных качествах: он отлично управлял провинцией.

Рядом со мной возлежал на кушетке пользующийся дурной славой порочный сенатор Флавий Сцевин, а уже за ним, свесив с кушетки огромные руки и ноги, возлежал Плавтий Латеран, настоящий гигант.

Справа от Петрония возлежал Пизон, а рядом с ним — сенатор Афраний Квинциан.

Я тепло поприветствовал тех, кого знал лично, а потом спросил, где был каждый во время пожара.

— Я с дядей Сенекой, — ответил Лукан. — Его поместье в четырех милях от Рима, так что мы хорошо видели дым и подсвеченное огнем небо, но подойти близко не решились.

У него было красивое лицо и открытый взгляд ясных светло-голубых глаз. Принято считать, что такие глаза обычно бывают у людей простодушных и поверхностных, но Лукан сочинял стихи, и догадаться о том, чем занята его голова, было не так-то просто.

— И дядя Галлион тоже находился с нами, — продолжил Лукан. — Его римский дом на Целийском холме, скорее всего, сгорел.

— Мой дом тоже на Целии, но я думаю, что он уцелел, — пробасил Латеран. — Да только пока мы не можем вернуться, чтобы убедиться в этом лично. — И он посмотрел на меня, как будто рассчитывая на мою поддержку.

— Так и есть, — подтвердил я. — Мы всё еще заняты расчисткой завалов, без этого восстановление не начнешь. Но Целий частично уцелел, так что тебе повезло.

— А мы бежали из Рима, — подхватил разговор Сцевин, — и укрылись на вилле в горах.

У него был орлиный нос и широкий шрам над верхней губой, из-за чего казалось, что он постоянно складывает губы в трубочку.

— А я, как ты знаешь, оставался в Байи, — обратился ко мне Пизон, — но вернулся в Рим, когда пожар еще не был окончательно потушен. — Он очаровательно улыбнулся, словно припомнил удивительно приятную прогулку по живописным местам.

— Я тоже был в Байи, — подал голос Сенецио.

Он любил этот популярный курорт римской аристократии — который, кстати, Сенека называл «пристанищем пороков» — и чувствовал себя там как дома.

— О, понимаю, пожар — хорошее оправдание для того, чтобы подольше оставаться в Байи, — заметил возлежавший рядом со мной Сцевин.

— Сенецио не нуждается в оправданиях, — возразил Петроний. — Как и все распутники, он легко принимает свою истинную природу.

— Мы ему завидуем, — усмехнулся Вителлий.

Афраний Квинциан подмигнул:

— Твою природу, Вителлий, тоже не скроешь.

— Но не обязательно выставлять ее напоказ или предавать гласности, — проворчал Вителлий.

Квинциан рассмеялся:

— Не обязательно, раз уж все и так знают.

И он пригладил украшенные полевыми цветами и драгоценными камнями волосы, что свидетельствовало об его истинной природе.

— А я оставался в Кумах, — сказал, возвращаясь к предмету разговора, Петроний. — Молился, чтобы уцелели мои дома на Авентине.

— Это не исключено, — заметил я. — В той местности удалось спасти несколько небольших участков. Эта территория пострадала во время второго возгорания.

Но правда была в том, что надежды на то, что его дом устоял, практически не было.

— Подозрительное возгорание… — протянул Петроний.

— О чем ты? — не понял я.

— Оно началось возле дома Тигеллина, — напомнил мне Петроний. — Ходят слухи, что это его рук дело.

От неожиданности я даже потерял дар речи. Вспомнил, как самоотверженно бились с огнем Тигеллин и его люди.

Наконец возмущенно воскликнул:

— Чушь! Бредовые домыслы. Нет, хуже — клевета!

Петроний пожал плечами, как будто ложные обвинения — это мелочь и на них можно не обращать внимания.

— Не уходи от разговора, — упорствовал я. — Откуда взялись эти слухи?

Петроний приподнялся на локтях:

— Откуда вообще берутся слухи? Никто не знает. Их не отследить, они просто возникают, и всё.

— Но это гнусная клевета! Подлое поношение!

— А скоро все может стать еще хуже, — проронил Сенецио. — Люди всегда ищут виновника, жаждут расправы над главным злодеем.

— В таком случае им придется винить во всем богов, — отрезал я.

— Ах да, боги… Вот почему мы здесь. — Петроний элегантно, на правах хозяина, взял бразды правления нашей встречей в свои руки. — Давайте отбросим дурные мысли. Забудем об отчаянии и боли и перестанем беспокоиться из-за недавнего бедствия. — Он встал с грубой плетеной кушетки и, выйдя в центр поляны, поднял руки, призывая нас к тишине.

Как только мы умолкли, сразу стали слышны звуки леса: сначала скрип покачивающихся деревьев, потом мелодичный посвист ночных птиц и где-то на краю поляны — тихое кваканье лягушек. А еще я сразу ощутил запах хвои, чем-то напоминающий аромат сухих специй.

— Пан — бог долин и лесов… — Петроний достал свою свирель. — Это его инструмент. Для детей свирель что-то вроде игрушки, но, когда на ней играет Пан, ее простые звуки превращаются в восхитительную затейливую мелодию. — Он поднес свирель к губам и, подув, извлек несколько нот, которые прозвучали так, будто он пытался кого-то ублажить. — Теперь вы, — предложил он нам.

Мы достали свои свирели и заиграли по очереди. Кто-то играл неловко, как ребенок, кто-то легко, как настоящий пастух.

— Вот так мы его и призовем, — объяснил Петроний. — Выманим из пещеры, где он отдыхает.

— А зачем его призывать? — спросил Квинциан. — Для чего он нам здесь нужен?

— Мы призовем Пана, потому что он был объявлен мертвым! — ответил Петроний. — А мы не можем этого допустить.

— Как бог мог умереть?! — изумился Вителлий.

— Боги умирают, когда мы перестаем в них верить. И Пан был объявлен умершим во времена правления Тиберия. Однажды мимо острова Пакси плыл корабль, и кто-то крикнул кормчему с острова: «Великий Пан умер!» Но я-то знаю, что это не так. Пан — мой любимый бог, и мы почтим его здесь, на этой поляне. Я верю, что он нашел свое последнее прибежище в этом зачарованном лесу.

Как и большинство устраиваемых Петронием банкетов и приемов, эта наша встреча в лесу была обставлена весьма необычным образом. Возможно, он просто хотел обрядиться в козлиную шкуру и поиграть на свирели, что действительно очень оригинально для того, кто недавно стал консулом.

Петроний поведал нам историю Пана, рассказал о его лесных компаньонах, о его сходстве с козлами, о том, что бог сам был наполовину козлом. Да, Пан любил бродить по лесам, любил танцы и игру на свирели, но прославился он не этим, а своей ненасытной похотью, забавами с нимфами и молодыми козочками. Думаю, именно поэтому Петроний выбрал его в свои любимчики.

Затем он подошел к импровизированному алтарю и в качестве подношения возложил на него свою свирель, срезанную ветку сосны и спрыснул все это темным вином. После чего, отступив назад, провозгласил:

— Он здесь! Видите — он среди нас!

Мы, чтобы ему подыграть, согласно закивали головами.

Вслед за этим мы все дружно начали произносить тосты в честь Пана, читать восхваляющие его стихи. Поэтому, когда зашуршали кусты, мы готовы были поверить, что они расступаются перед идущим Паном.

Затем мы снова расположились на кушетках и принялись за легкие закуски, запивая их различными винами, которые, естественно, были редких и дорогих сортов. Даже здесь, в лесу, Петроний оставался истинным горожанином с изысканным вкусом.

Темы пожара больше не касались. Всем хотелось увидеть перспективу, то есть не оглядываться на постигшее нас бедствие, а заглянуть в будущее. Не исключаю, что именно с этой целью Петроний нас и собрал. Наступит день, и мы встретимся вновь, но уже не в лесу, а в одном из великолепных залов отстроенного мной нового Рима.

Зачарованный лес словно заключил меня в свои объятия. Возможно, в новом Риме деревня и город встретятся — образно говоря, вступят в брак, — и больше уже не будут чужими друг другу.

На меня вдруг снизошло вдохновение — я увидел в своем воображении новый город, и это видение было даровано мне Паном.

Огонь не только не смог поглотить мои мечты — он послужил толчком к новым идеям, о которых раньше я и помыслить не мог.

Примечания

30

«Арбитр изящества» — латинское крылатое выражение.

31

Римский дворец на острове Капри, вилла Джовис; согласно Светонию, являлся местом, где Тиберий предавался дикому разврату.