Нерон. Блеск накануне тьмы

Маргарет Джордж (2018)

64 год н. э., десятый год правления Нерона. Новая жена, красавица Поппея Сабина, старше императора на шесть лет. Она властолюбива, предприимчива и обладает изощренным умом. Нерон уже и не мыслит, как править государством без ее поддержки. Но сбывается роковое пророчество сивиллы — Рим гибнет в огне. По стране ползут слухи, что пожар возник не случайно, а по воле Нерона. Эти слухи будоражат не только простонародье, но и знать. Понимая, что его судьба теперь неразрывно связана с судьбой Рима, Нерон клянется воздвигнуть на руинах новый город — и мир ослепнет от его великолепия. Но не всем по нраву столь дерзкий замысел. В империи зреет заговор, явные враги Нерона заключают союзы с его ложными друзьями. Впервые на русском!

XI

Мы стояли друг напротив друга и говорили, говорили… Не в силах остановиться, изливали друг другу все, что пережили за последние недели.

— Я ждала… Не было никаких вестей… Никакой возможности узнать, что происходит… И жив ли ты… — Она прикоснулась к моим волосам. — А потом пришла весть о том, как ты безрассудно бросился на бой с пожаром. И вот оно, доказательство, — твои опаленные волосы.

— Я не бросался в бой, а лишь подошел ближе, чтобы своими глазами увидеть, какая часть Палатина пострадала от огня.

— И все же ты был настолько близко, что мог погибнуть.

— Разве только от искр, там весь воздух искрился, вот и руки в волдырях, но это все мелочи.

На самом деле я гордился своими ожогами и даже хотел бы, чтобы они никогда не исчезли до конца, а так и остались напоминанием о том, что, когда придет час, я не дрогну.

Но ожоги уже заживали, а с ними блекли свидетельства о проявленной мной храбрости.

— Ожидание — настоящая пытка, — сказала Поппея. — Хотя я понимаю, что это не сравнить с тем, через что пришлось пройти тебе.

— Да, когда не знаешь о судьбе близких — это мучительно, — согласился я, вспомнив списки пропавших на пункте помощи беженцам, и подумал о тех, чья судьба была мне небезразлична. — Треть жителей Рима осталась без крова, люди отчаянно пытаются найти своих близких. Я приказал разбить лагеря для временного проживания на всех общественных землях.

— Знаю, проезжала мимо таких по пути сюда. Целое море людей! Как теперь с ними быть?

— Этот больной вопрос я и пытаюсь решить. Сегодня созывал консилиум. Решил привлечь архитекторов и начать работу над отстройкой нового города.

— Что? Новый город?!

— Да. Вдруг понял, что это бедствие — возможность создать новый Рим. Город, о величии которого никто и помыслить не в состоянии. Рим, который превзойдет прошлое.

Поппея легла на кровать и, потянувшись, произнесла:

— Грандиозно.

— Нет, дело не в грандиозности моих планов, а в том, что я это вижу и знаю, что будет так, а не иначе. Можешь назвать это провидением.

— Два определения для одного понятия. — Поппея улыбнулась. — Враги используют одно, друзья — другое.

— Меня волнует лишь то, как это назовут в будущем. Я строю город для тех, кто еще не родился. Суждения с позиции сегодняшнего дня зачастую ошибочны, только время внесет в них поправки и расставит все по своим местам.

— Но не всегда в пользу творца, — заметила Поппея. — То, что приветствуют современники, следующие поколения могут подвергнуть осмеянию.

Ее голос звучал все тише — в моем воображении все четче вырисовывалась картина нового Рима, блестящего города, который сразит мир своим великолепием.

Мы лежали в объятиях друг друга. Гладкая кожа Поппеи успокаивала мои ожоги, но мое счастье омрачали мысли о тысячах оставшихся без крова римлянах.

* * *

Моя ватиканская резиденция была значительно меньше погибшего в пожаре Проходного дома и даже меньше моей многоуровневой виллы в Антиуме.

Она располагалась на полях на левом берегу Тибра, и мне нравилось называть ее своим деревенским дворцом. Здесь были театр, где я проводил ювеналии — сценические игры, которые учредил по случаю первого бритья бороды, — и ипподром, где устраивались второстепенные по своему значению гонки колесниц.

Обстановка здесь была менее формальная, чем в других императорских резиденциях, и мне показалось, что это самое подходящее место, где я смогу обсудить план реконструкции Рима со своими инженерами и архитекторами. Ведь уютная домашняя атмосфера всегда способствует свободному обмену идеями.

В центре зала собраний по моему распоряжению установили огромный, собранный из плоских деревянных щитов стол. На нем мы построим модель будущего города. Также была заготовлена целая гора деревянных блоков и кубиков самых разных размеров и подробная карта старого города.

На встрече присутствовали несколько инженеров: специалисты по водоотведению, эксперты, разбирающиеся в свойствах кирпича и камня и в возведении арок и сводов.

Все смотрели на меня и ждали.

Я прекрасно понимал, что никто не посмеет заговорить первым, поэтому взял указку и показал на пустой стол:

— Две трети Рима разрушены.

Потом взял мел и схематично нарисовал ландшафт: реку, холмы и низины. Заштриховал нетронутые огнем территории, которые по большей части находились в маргинальных зонах. Вся середина осталась пустой.

— Больше никаких пожаров, — категорично заявил я. — Если возведем новый Рим, он должен быть неуязвим для огня.

— Пожары нельзя отменить, — подал голос один из инженеров. — Как нельзя отменить войны или чуму.

— Да, — согласился я, — но случаются эти бедствия, потому что для них есть подходящие условия. И вот эти условия: центр города — лабиринт из узких извилистых улиц; деревянные дома, причем верхние этажи нависают над нижними; и в довершение — легковоспламеняющиеся товары в лавках. Это никуда не годится, строить надо иначе.

— Иначе — это как? — спросил другой инженер, и я не мог не услышать скептические интонации в его голосе.

— Ну это же очевидно, — сказал Север. — Устраняем эти три условия и так устраняем опасность возникновения пожара. Больше никаких узких улиц — спроектируем широкие. Никаких нависающих этажей — над улицами должно быть открытое небо. И дома надо строить не из дерева, а из огнестойких камней Габиев^[36] и Альбы.

— И каждый дом будет стоять отдельно, — добавил я, — больше никаких общих стен.

Тут подал голос Целер:

— И дома должны отстоять от дорог.

— И не будем забывать о портиках с плоскими крышами по периметру зданий, — дополнил я.

— Но где будут проложены все эти улицы? — спросил один из инженеров. — Куда переместятся святилища и храмы? Все придется перестроить. Мы не можем планировать улицы, сначала надо определиться с главными и самыми большими зданиями.

— Все так, — признал я. — Я составлю список зданий, которые нам придется переместить. — Это будет скорбный список наших потерь. — А уже после примемся за дело.

— А как быть с низинами между Эсквилином и Виминалом? И с участком в конце Форума?

— Они останутся открытыми, — решил я.

— Но это болотистая местность, она не пригодна для строительства, — сказал Север.

— Ну, мы можем устроить там большое искусственное озеро, наподобие того, что создал на Марсовом поле Агриппа. На мой взгляд, место очень даже подходящее.

— А нам нужно еще одно озеро? — усомнился инженер по имени Юний. — У нас уже есть озеро Агриппы и навмахия Августа на другом берегу Тибра.

И тут у меня в голове возникла четкая картина.

— Да, но они на окраине, а это будет в самом сердце Рима.

Теперь мне надо было остаться наедине с Севером и Целером, поэтому я отпустил всех остальных, сказав, что встретимся на следующий день, когда у меня будет составлен список подлежавших восстановлению общественных зданий.

Когда все инженеры ушли, я с жаром обратился к своим архитекторам:

— У меня есть идея! — Я взял мел и начертил в центре стола прямоугольник. — Это будет озеро. А вокруг него… — Я расставил вокруг прямоугольника мелкие деревянные кубики. — Вокруг него — зеленые массивы. Поля и луга.

— Что? — удивился Целер и покачал головой. — Это же центр Рима, ты не можешь устраивать там обширные зеленые зоны.

— А если мы все же это сделаем? Зеленые поля, деревья самых разных пород, олени, цапли и соколы? Люди бегут в сельскую местность и на виллы, потому что центр города перенаселен, там все загажено и нечем дышать. Но этот проект с озером вернет в город природу. Широкие улицы, открытые пространства… Это будет огромный, доступный для всех римлян сад.

— Он займет слишком большую территорию. Недвижимость в центре Рима бесценна, люди будут недовольны. «Если бы нам были нужны поля и озера, мы бы переселились в Кампанию» — вот что они на это скажут.

— Но теперь им не потребуется никуда переселяться. Близость с природой умиротворяет душу.

— Римлян больше волнует не умиротворение души, а состояние их кошельков и то, как идет торговля, — заметил Целер.

— Я желаю, чтобы вы начертили проект зеленой зоны, — упорствовал я. — Мы решим, где заново возведем утраченные в огне общественные здания, а после спланируем все остальное.

— Твои планы всегда словно вызов природе, — сказал Север. — Взять хотя бы канал Аверно-Остия. Сто двадцать миль по сложной местности, а ширина такая, что могут разойтись две квинквиремы^[37]. Мы прошли всего несколько миль — инженерные работы слишком сложны. И вилла Сублаквей, мы должны были перегородить реку, с тем чтобы создать три искусственных озера.

— И вы это сделали, разве нет?

— Да, но нас обвинили в неуважении к границам природы.

— О, это все стенания слабых, — усмехнулся я.

— Да, тебя в этом никто не сможет обвинить, — отозвался Целер.

— А я более чем уверен, что вы сможете воплотить в жизнь наши планы, какими бы грандиозными они ни были.

На этом наша встреча закончилась.

Далее мне предстояло провести инспекцию святилищ и общественных зданий, вернее, того, что от них осталось, и решить, какие из них необходимо как можно быстрее восстановить или возвести на их месте новые.

Инженеры были правы: сначала надо разобраться со всем этим и только потом начинать планировать новые городские пространства.

На следующий день рано утром я выдвинулся в город с Тигеллином и двумя стражниками. Мост был цел, так что мы легко перешли на другой берег.

Город наводняли самые разные звуки — перестук колес груженых повозок, перекличка рабочих, грохот от сноса устоявших после пожара стен домов, — все они, сливаясь, образовывали странную для человеческого уха какофонию.

В этих районах уже проложили временные дороги, так что сапоги надевать было не обязательно. Картина была жутковатая: рельеф выровнялся до высоты куста ежевики.

— Когда все расчистят, проведем осмотр местности, а уж потом позволим людям вернуться и начать отстраиваться, — сказал я. — Их возвращение должно быть безопасным: больше никаких сюрпризов в виде внезапных возгораний.

Ну и конечно, мой приказ не допускать людей на пепелища подразумевал избавление от мародеров и всякого рода охотников за чужими богатствами.

Мусор перегружали на повозки и откатывали к пристаням для последующей загрузки на баржи. Работники трудились не покладая рук, но груды мусора появлялись снова, прямо как грибы после дождя: обугленные балки, искореженные огнем металлические решетки, лишившиеся голов статуи, отломанные от повозок колеса, битая черепица, вазоны с умершими растениями…

— Останки жизни, — покачав головой, проговорил Тигеллин с несвойственной ему печалью в голосе. Потом остановился и спросил: — Куда первым делом желаешь отправиться?

— На Палатин, — ответил я. — Надо было более детально там все осмотреть, в первую вылазку у меня просто не было такой возможности. Оценим и подтвердим потери.

Мы прошли мимо храма Весты, который превратился в груды камней, но сохранил округлые очертания, и начали подъем на Палатин.

Было жарко — а как иначе в середине лета? — но очень даже прохладно в сравнении с тем пеклом, которое встретило меня здесь в прошлый раз.

Наконец добрались до вершины, и я посмотрел вниз, на опаленные деревья, обрушившиеся дома и завалы пепла, а в ясном синем небе надо всем этим кружили птицы.

Справа — дворец Тиберия. Пострадал он серьезно, но частично все же устоял. Я попытался вспомнить обстановку в каждом из его залов и невосполнимо утерянные сокровища, но у меня ничего не вышло. Опись всего этого наверняка была в свое время составлена, но я даже не тешил себя надеждой, что она уцелела.

К счастью, многие мои личные ценности хранились в Антиуме и Сублаквее, но, увы, не все. Великолепные бронзовые греческие статуи в залах дворца наверняка расплавились, а гений их творца испарился.

Пристроенный к дворцу Тиберия Проходной дом пострадал куда значительнее, впрочем, я успел в этом убедиться еще во время пожара. Поскольку я лично его проектировал, наблюдал за тем, как работает над фресками художник, подбирал мрамор, планировал расположение фонтанов… его потеря отзывалась в моей душе куда больнее, чем утрата дворца Тиберия.

— Возможно, что-то еще можно спасти, — предположил я, разглядывая проглядывающий под слоями пепла рисунок пола.

— Я бы не стал тешить себя иллюзиями, — отозвался Тигеллин.

Далее мы прошли по плоской вершине холма к секции Августа, где стояли его скромный дом, храм Аполлона Палатинского, а рядом зеленела роща Священного Лавра. Эта часть холма, притом что языки огня тянулись сюда снизу от Марсова поля, пострадала менее всего. Наверное, ветер в самый опасный момент смилостивился и сменил направление. Но все равно картина потерь ужасала.

Небольшой храм Ноктилуки — богини Луны, которая светит нам всю ночь, словно прекрасный белый фонарь, — превратился в развалины. Рядом с ним устоял большой храм ее брата Аполлона, но храмовый портик с пятью десятками Данаид^[38] из красного и черного мрамора обрушился, а статуи разбились.

Глядя на то, как пострадала от пожара прилегающая к храму библиотека, я сразу понял, что хранившиеся в ней свитки утеряны.

Правда, когда на шестой день Великого пожара огонь возродился, нам удалось, можно сказать посчастливилось, спасти хранящиеся в табуларии бесценные книги сивилл и другие весьма ценные документы.

Я бродил по храму и пинал ногами кучи пепла.

Здесь я возложил к ногам Аполлона венок — награду лучшего кифареда, которую заслужил в Нерониях, первых названных в мою честь играх. Это был мой ему дар за победу, и вот теперь тот венок превратился в пепел. С портиков обвалилась штукатурка.

Под слоем пепла я различил что-то голубое. Разгреб пепел и увидел картину с играющим на кифаре Аполлоном. Он был изображен на лазурном фоне: глаза обращены к небу, пальцы спокойно и уверенно перебирают струны. Да, это лишь фрагмент картины, но для меня он был как обещание: искусство не погибает, оно вечно, я всегда буду с тобой. Я поднял фрагмент и прижал к груди. Он займет самое почетное место в моем новом дворце.

— Идем, — сказал я, обращаясь к Тигеллину и сопровождавшим нас стражникам. — Надо еще кое-что проверить.

Только теперь я, как ни странно, был уверен в том, что это огонь не смог сожрать.

И да, священная лавровая роща Цезарей рядом с домом Августа росла, как и прежде. Деревья выстояли, как выстоял сам Аполлон.

— Вот он — мой, — указал я на свой священный лавр.

Ствол его немного почернел, и листья кое-где скрутились от жара, но я не сомневался в том, что он выживет.

Каждый новый император сажал свой отросток лавра Ливии^[39], и выросший из ветки лавр предсказывал будущее посадившего его императора. Пока лавр жив — жив и император; когда погибает — погибает и император.

За моим лавром с его зеленой листвой стояли мертвые пни лавров, посаженных Августом, Тиберием, Калигулой и Клавдием.

Другие отпрыски дерева Ливии тоже росли и оставались в силе. Они не посвящали свою жизнь императорам, они посвящали ее Риму.

Лавр и я… мы выжили. Мы под защитой богов.

* * *

В ту ночь я никак не мог заснуть — окна в комнате выходили на запад и на восток, они, естественно, были открыты, но это не спасало ни от жары, ни от духоты. Все из-за безветрия, из-за этой неподвижности в воздухе. Голоса беженцев на полях и прочий доносившийся снизу шум звучали громче и отчетливее, чем обычно.

Надо было как можно быстрее восстановить город, чтобы оставшиеся без крова люди смогли наконец вернуться из своей временной ссылки.

После увиденного накануне днем в голове у меня прояснилось, я начал постепенно понимать, что и в каком порядке следует восстанавливать или строить заново.

Рядом со мной под тончайшим покрывалом мирно спала Поппея. Воздух был горячим, но это ее, похоже, ничуть не беспокоило.

По прибытии в Рим она почти не заговаривала со мной о Великом пожаре: либо была потрясена тем, что увидела, когда возвращалась в город, либо просто не сознавала всю глубину постигшего нас бедствия.

Приземленность Поппеи могла укрепить, как рука надежного друга, и в то же время у меня в голове роилось столько тревожных мыслей, что я, даже рядом с ней, чувствовал себя одиноким и брошенным на произвол судьбы.

Какой смысл лежать с открытыми глазами? Пустая трата времени. Я встал с кровати и направился в комнату, где был установлен огромный стол для проектировки будущего Рима. Стражники молча наблюдали за моим проходом.

Войдя в комнату, зажег лампы по периметру стола. Передо мной лежала территория города, который еще только предстояло построить. Он ждал своего часа. Линии, те, что я начертил ранее, обозначая обширные зоны разрушений, теперь, казалось, означали шанс творца и были готовы подчиниться одному только моему прикосновению.

Мацеллум Магнум — крытый продовольственный рынок на вершине Целийского холма — почти не пострадал. Я установил на это место большой деревянный брусок.

Курия на Форуме также уцелела… И на это место поставил брусок.

Далее — брусок на место храма Клавдия, а за ним — и на места, где все еще стояли пережившие Великий пожар общественные здания.

Отошел чуть назад и оценил общую картину.

Теперь черед зданий, которые следовало восстановить: храм Весты, Регия, храм Портуна^[40], храм Юпитера, храм Луны. Все они должны быть восстановлены в своем первоначальном виде. Но когда я закончу с этим, в центре города останется огромное пустующее пространство.

Я закрыл глаза и постарался вспомнить то, что слышал о легендарной Александрии. Белый мрамор, широкие улицы, маяк, мусейон…^[41] Как жаль, что мне не довелось там побывать.

Но Сенека провел в Александрии немало времени, да и мой дед Германик был очарован этим городом. Если верить их воспоминаниям, место уникально, но уникальность его не только в красоте, оно является настоящим хранилищем, а я бы сказал — сокровищницей знаний.

Так почему Рим должен оставаться на втором месте?

Мы покорили Александрию, разве может покоренный город превосходить того, кто его покорил?

Но это еще не все. Мандат.

Когда я был мальчишкой, сын Клеопатры подарил мне монету с изображением его матери и сказал: «Передаю и доверяю тебе ее мечты и амбиции».

Так что я понимал — у меня особая миссия: при моем правлении Рим станет великим городом и затмит Александрию.

Золотой век Рима. Не этого ли желала Клеопатра?

Центр Рима… Что же там должно быть? Я лихорадочно начал расставлять по огромному столу деревянные бруски и кубики. Ощущение было такое, будто если я сейчас этого не сделаю, то не сделаю никогда.

Итак, центр… Это будет Рим во всей своей красоте. Никакой торговли, никаких церемоний, все только для радости и восторгов людей.

Ну вот же оно! Моя идея устроить озеро и зеленую зону в центре Рима, только теперь все будет по-другому. Это будет точная копия Римской империи.

Озеро — Средиземное море, зверей доставят из разных провинций, так же как и деревья и прочие подходящие для моего замысла растения. На холме будет павильон, огромный павильон с видом на озеро — дворец, посвященный искусству. Дальше — спускающиеся к озеру террасы и висячие сады. А еще — рядом с отдельно стоящим внизу дворцом — вестибюль^[42], который примыкает к ведущей на Форум Священной дороге^[43]. И все соединяется плавно, что называется «без единого шва».

И фонтаны — повсюду прекрасные фонтаны. Дворец Клавдия — его платформа — должна превратиться в обширнейший парк фонтанов.

Я видел все это как наяву, как будто я уже все это построил.

А возведенный на южном склоне холма павильон будет притягивать солнечный свет и переливаться в его лучах так, что единственным его именем может быть только «Золотой дом» и никакое другое.

Время пролетело так быстро, что, выйдя из комнаты, я даже вздрогнул, когда меня встретили лучи восходящего солнца.

— Спасибо тебе, Аполлон, — вымолвил я. — Даю слово, построенный мной город будет достоин тебя.

Примечания

36

Габии — исчезнувший город, располагавшийся в 20 км к востоку от Рима. Добытый в Габиях туф использовался при строительстве табулария, Форума Цезаря, Форума Августа, моста Фабричо и других сооружений II в. до н. э. — II в. н. э.

37

Квинквирема — боевой корабль с тремя рядами весел.

38

Данаиды — персонажи древнегреческой мифологии, пятьдесят дочерей царя Даная, сорок девять из которых убили своих мужей в первую брачную ночь. Гипермнестра единственная сохранила жизнь своему мужу Линкею. За свое преступление Данаиды были осуждены в подземном царстве Аида наполнять водой бездонную бочку.

39

По легенде, Ливии, жене императора Августа, упала на колени белая курица, выпущенная орлом. У курицы в клюве была веточка лавра, которую затем посадили в саду. Из лавровой веточки выросла лавровая роща, из веток этих деревьев стали изготовлять лавровые венки для императоров.

40

Храм Портуна — древнеримский храм на Бычьем форуме в Риме, посвященный Портуну, божеству входов и выходов, подобно Янусу, хранителю ключей, дверей и скота.

41

Александри́йский мусе́йон — религиозный, исследовательский, учебный и культурный центр эллинизма; храм муз.

42

Слово «вестибюль» заимствовано из латинского языка. В античной архитектуре существовал термин vestibulum — вестибул. Сначала так называли небольшой двор перед зданием, который был отгорожен от улицы забором, затем — помещение перед основным входом в здание.

43

Священная дорога — главная дорога Римского форума, ведущая к нему с Капитолия.