Тринадцатая жертва

Максимилиан Борисович Жирнов, 2021

Питер Блейк – маньяк-фотограф, приговоренный к смерти. Ему предлагают альтернативу: пройти путь исправления в компьютерном мире – полной симуляции реальности. Питер соглашается и оказывается вовлечен в опасное журналистское расследование взрыва на шахте. Он еще не знает, что его противником в этом длинном и тяжелом приключении будет сам капитализм. Книга написана в жанре "нуар" с элементами ЛитРПГ и киберпанка. Ее второе название – "Город таинственных огней".

Глава 8. Новые знакомства

Утром я, как и обещал накануне, явился в кабинет Ольсена. Главный редактор пожал мне руку:

— Пришли, не обманули! Еще одно доказательство того, что старина Формен никогда не ошибается. Вот ваш аппарат. Пользуйтесь на здоровье!

Ольсен протянул мне фотокамеру в кожаном футляре — «Лейку» со светосильным объективом. Но когда я отстегнул клапан и потянул рычаг взвода затвора, то едва удержался на ногах.

— Что-то не так? — Ольсен помог мне сесть.

— Это моя камера, — прошептал я. — Царапина под курком.

— Не знаю, не знаю. Я купил ее новую и оставался единственным владельцем.

Меня накрыло ощущение нереальности происходящего. Вот так сидишь в ресторане, наслаждаешься сочным стейком и вдруг понимаешь, что на самом деле ты сейчас где-то далеко, за гранью бытия. Но настоящий мир там, в черной неизвестности, а то, что с тобой происходит здесь — всего лишь иллюзия, созданная хитрыми демиургами. В самом деле, что им стоило скопировать в игру мою собственную камеру, снимки с которой служили на суде вещественным доказательством?

Секунда, две, и наваждение рассеялось. Забегая вперед, скажу: оно посетило меня в первый и последний раз.

— Забудьте, — я махнул рукой. — Все в порядке. Большое вам спасибо. Я могу приступить к своим обязанностям?

— Подождите минутку, Блейк. Сейчас я познакомлю вас с партнером. Вернее, с напарницей.

Ольсен поднял трубку телефона и бросил кому-то:

— Срочно ко мне!

Не прошло и пяти минут, как в комнату впорхнула самая странная девица, которую я когда-либо видел в жизни. Тощая, как щепка, плоскогрудая, с узкими бедрами, она зачем-то натянула на себя нелепый коричневый костюм из искусственной замши. Лицо незнакомки показалось мне симпатичным, но лишь после того, как я мысленно снял с нее массивные очки-блюдца и стер с тонких губ коричневую помаду. Короткие волосы экстравагантная дева зачесала назад и на пробор. Одним словом, она сделала все, чтобы превратиться в безвкусное чудовище.

Ольсен сел в свое кресло:

— Позвольте представить вас друг другу! Питер Блейк, фотограф, Нинель Соколова, наш лучший репортер!

— По-моему, это какой-то нестандартный репортер, — только и вымолвил я.

— Обычных, рядовых сотрудников, у меня и без того полная редакция. Мне нужны особые люди. Для особых поручений. В общем, спускайтесь в подвал, в фотолабораторию и притирайтесь друг к другу.

Я озадаченно почесал затылок:

— У нее кабинет там, что ли?

— Да, Нинель предпочитает работать внизу. Она не переносит табачный дым, поэтому я выделил ей отдельную каморку. И еще одно, Питер. Я никак не ограничиваю вас в пленках и реактивах. Снимайте все, что вздумается за счет редакции.

— Кажется, я понимаю. Самые интересные кадры получаются случайно, да?

— Вы удивительно догадливы, — ухмыльнулся Ольсен. — Я вас больше не задерживаю, Блейк.

Нинель порывисто распахнула дверь. Я встал и последовал за девицей. Но, уже покидая кабинет, я не удержался и воскликнул:

— Да она немая!

В ответ Нинель звонко расхохоталась:

— Вот она — мужская логика. Если женщина молчит, значит, она с дефектом. Ошибаетесь, Блейк! Я очень даже разговариваю. Иногда слишком много. Вы в этом еще убедитесь. Кстати, можно на «ты»?

— Без проблем!

Нинель проводила меня в подвал. Лаборатория занимала большой зал с вытяжкой под потолком. Примерно половина ее была отгорожена стеной со светонепроницаемой дверью — там размещалась проявочная, оборудованная по последнему слову техники. Фотоувеличители с автоматической фокусировкой, электрические таймеры, устройства контроля температуры растворов — здесь все сверкало и блестело новизной. Я заглянул в шкаф с реактивами и пришел в полный восторг:

— Концентрированный глициновый проявитель! — я потряс большую пластиковую бутыль с надписью «Илфорд». — Сам таким пользуюсь. То, что надо для лентяя. Разводишь колпачок в литре воды — и вуаля! Хватает на пять пленок.

— Я рада и все такое, — ответила Нинель. — Пойду работать. Надо закончить статью.

Она села за стол в дальнем углу, возле кожаного дивана. Застучала пишущая машинка. Тут же звякнул колокольчик конца строки. Нинель шпарила по клавишам всеми десятью пальцами, как заправская машинистка.

Я не успел оценить ее работу. Распахнулась дверь, и в лабораторию ворвался усатый гигант, с ног до головы увешанный камерами. Кажется, у него была даже зеркалка с заводным механизмом! На груди поблескивала табличка с надписью «Пресса» и фамилией: Персиваль Фелпс.

— Ты — наш новый проявщик? — спросил усач и выложил три малоформатных кассеты. — Срочно обработать и напечатать! Горячий материал! Я обожду здесь.

Я приготовил растворы, достал три бачка, черный рукав и приступил к зарядке. Руки не забыли свою работу: пленка словно сама укладывалась в спиральную канавку. Фелпс, заложив руки за спину, нарезал круги вокруг стола для обрезки фотобумаги…

Когда я закончил и высушил пленку феном, фотограф карандашом отметил нужные кадры. Я захлопнул дверь, включил красный свет и встал к увеличителю. Несколько минут — и на бумаге проявилась черно-белая картинка. Фелпс выхватил у меня мокрые снимки и ринулся вон из лаборатории.

— Как его прижало, — хихикнула Нинель, едва я показался из проявочной.

Я проглядел негативы:

— Не вижу никакого смысла в этих жирных рожах.

Нинель взяла у меня пленки:

— Жирные рожи, ха! Это, между прочим, речь мэра в ратуше. И званый обед у владельца металлургического комбината. Теперь ясно, почему Перси носится, как наскипидаренный. Бомонд — дело крайне серьезное. И опасное, между прочим. Там ухо надо держать востро. Чуть что не так — обвинят в прозелитизме и подвергнут обструкции.

— В чем… обвинят? — я слегка ошалел от тарабарщины из уст журналистки.

— Вылетишь без выходного пособия, одним словом. Теперь понятно?

— Да уж. Ты, похоже, в курсе местной специфики.

Нинель промолчала и уткнулась носом в бумаги. Я достал свою «Лейку», зарядил камеру новой пленкой из холодильника и сфотографировал напарницу. Тихий щелчок не остался незамеченным — Нинель подняла глаза и недовольно хмыкнула. Я нахально спустил затвор еще раз.

— Значит, сегодня я обедаю за твой счет, — безапелляционно заявила мне она. — Такая наглость не должна остаться безнаказанной.

— Окей! — принял игру я. — Будешь моим информатором. Покажешь, где ближайшее кафе. Хорошее и недорогое.

Нинель кинула на меня притворно-презрительный взгляд и занялась своими делами. Снова пулеметом загрохотала пишущая машинка. Потом канонада прекратилась. Нинель аккуратно собрала листы бумаги в пачку, встала и, качнув бедрами, выплыла из лаборатории. И куда только делись ее порывистые, резкие движения?

Делать мне было нечего. Никакой работы не предвиделось даже на горизонте. Я вскипятил воду в электрочайнике, приготовил кофе и включил радио. Передавали городские новости.

— В последнее время в элитных районах города участились случаи грабежей. Предварительное расследование показало, что к преступлениям причастна криминальная группировка «Дельфины». Лидеры «Быков» выражают недовольство многочисленным вторжениям на их территорию. Похоже, начинается новая война кланов. Полиция советует законопослушным гражданам оставаться дома в темное время суток и иметь для защиты хотя бы одну единицу огнестрельного оружия. А теперь о забастовке рабочих на металлургическом комбинате «Холодная сталь»…

Маленькая женская рука с накрашенными в коричневый цвет ногтями повернула рукоятку выключения приемника.

— Будешь слушать новости — запросто заработаешь творожное… то есть, тревожное расстройство, — назидательно сказала Нинель. — Я за тобой, вообще-то. Ты мне должен обед.

Кафе уютно расположилось на Парк-Лейн совсем недалеко от редакции. Приземистое здание было построено совсем недавно, если судить по минималистскому архитектурному стилю. Ничего лишнего — никакой лепнины, барельефов, колонн или бюстов известных личностей. Только сталь, бетон и дымчатое стекло, в котором отражались проезжающие автомобили.

Похоже, в этом кафе собралась половина редакции. Я узнал девушку, которая мне выдала мне на кассе ветхие купюры, фотографа Персиваля Фелпса и, к своему искреннему удивлению, пышногрудую секретаршу Ольсена. Нам с Нинель пришлось стоять в очереди.

Впрочем, ожидание стоило результатов. Цены в кафе оказались вполне демократичными, а стейк, жареный картофель и салат отменными. Кофе же заслуживал почетного звания «амброзия» — «напиток богов».

Нинель взяла то же, что и я. Меня удивило сходство наших вкусов. Разумеется, я высказал вслух все, что думал.

— Мне безразлично, чем питаться, — тут же ответила Нинель. — Здесь все вкусно. Честно говоря, я навязалась тебе, чтобы не страдать при выборе блюд.

Мое лицо вспыхнуло. Просто, чтобы увести разговор в сторону, я сказал:

— Ольсен умеет подбирать персонал. Секретарша у него что надо!

Напарница безо всякой зависти оглядела пышные формы помощницы шефа.

— Этот орешек тебе не по зубам. Вряд ли ты переплюнешь босса. Он тот еще жук. Не пропускает ни одной юбки.

У меня пересохло во рту.

— А ты? — нарочито равнодушно спросил я.

— Ко мне он не подкатывал. Наверное, я не в его вкусе, — прошептала Нинель и закрыла лицо руками.

Я не стал ее мучить. Несколько минут мы молча жевали, не обращая друг на друга внимания. А потом произошел неприятный, но, конечно, не смертельный инцидент. Нет, мы не отравились стейком.

Стеклянная дверь распахнулась так, что грохнула об ограничитель. Если бы не резиновые вставки, она бы рассыпалась на тысячи осколков. В кафе ввалился коренастый, плохо одетый тип с одутловатым лицом, красным носом и черными мешками под глазами. Он оглядел посетителей, остановил взгляд на мне, подошел к столику и набычился. Охранник почему-то не двинулся с места.

— Новенький? — спросил незнакомец и положил руку на плечо Нинель. — Гони десятку. Не то твою цыпочку будут ублажать пять негров с толстыми…

Разумеется, он сказал последнюю фразу куда грубее. «Баярд» зашевелился под пиджаком.

Я не ответил наглецу. Я даже не привстал с места — просто посмотрел на многодневную щетину и вдруг у меня перед глазами, как живые, возникли небритые, усталые лица танкистов. Изувеченный снарядом солдат — мой друг Маккормик, скорчился у разбитого джипа. В голове, как огненная надпись, вспыхнула единственная мысль: «Убей врага!» Я схватил рукоятки пулемета и нажал на гашетку…

Мой соперник закашлялся, отступил на два шага и налетел на соседний столик.

— Порядок, командир, — прохрипел он. Его кадык дернулся, словно он проглотил таблетку. В глазах стоял неподдельный ужас. — Меня здесь не было.

Снова хлопнула дверь, и незнакомец растворился в городском шуме. Я повернулся. Нинель раскрыла рот и хлопала глазами. Не глупо, нет. Испуганно.

— Думала, ты сейчас его разорвешь на клочки, — прошептала журналистка.

— Ты недалека от истины. К счастью, наш друг поступил разумно.

— У тебя было лицо маньяка. Каменное, глаза пустые. Смотришь, а не видишь.

— Я и есть маньяк. Маньяк-мститель. Только тебе моя месть не грозит. Ты же порядочная девушка?

Нинель уткнулась носом в тарелку. Оставшееся время мы говорили ни о чем — я рассказывал напарнице, как сделать из испорченного негатива конфетку. После кофе мы вернулись в редакцию. Нинель снова села за машинку.

В этот день Перси Фелпс порадовал меня еще двумя пленками со сборищ местной элиты. Правда, теперь он милостиво разрешил мне промыть и высушить снимки.

— Надо, чтобы они дожили до выпуска утреннего номера, — пояснил фотограф. — Потом мне будет все равно.

Фелпс вышел, придерживая камеры на плече.

Грохот пишущей машинки резко смолк. Нинель посмотрела на часы:

— У тебя есть еще работа, Питер? Может, свалим домой?

— Еще час остался вроде как, — неуверенно ответил я.

— Босс не против, когда его подчиненные уходят раньше, если нечего делать. Но когда аврал, приходится задерживаться допоздна. Так ты как?

Я согласился, повесил на шею камеру и рванул вслед за Нинель. Как назло, в холле мы встретили Ольсена. Он курил и что-то обсуждал с охранником. В пепельнице дымилась груда окурков.

— Вы уже навострили лыжи? — босс ткнул пальцем мне в грудь.

— Я закончил все дела на сегодня. Подумал, что проку сидеть просто так?

— Джентльмен берет вину на себя? Догадываюсь, кто смущает молодые умы, — Ольсен глянул исподлобья на Нинель. Она выдержала тяжелый взгляд. — Но я не против. Марш отсюда! Нечего распускать уши.

Мы выскочили на улицу и бросились к трамвайной остановке.

— Догоняй! — смеялась Нинель.

И я побежал за ней со всех ног.

Показался трамвай. Заходящее солнце блеснуло на лобовом стекле жидким пламенем. Нинель перемахнула рельсы. Я же, ослепленный, наступил во что-то скользкое, рухнул на спину и распластался, задыхаясь от боли. На меня, закрывая небо, надвигалась черная, страшная тень. Мир утонул во мраке, лишь отполированный обод колеса сиял, точно карающий меч правосудия.

Отчаянно завизжала Нинель. Заскрежетали по рельсам тормозные колодки. Нет, поздно. Приговор приведен в исполнение. Острый, как нож гильотины, гребень, коснулся шеи. Но сверкающее колесо больше не вращалось. Трамвай замер. Теперь я видел светло-серые цилиндры тяговых электродвигателей, прикрученных к тележке толстыми болтами.

Нинель продолжала кричать. Кто-то, видимо, водитель, заглянул под вагон и облегченно вздохнул.

— Жив? — раздался радостный мужской голос.

Вагоновожатый за ноги вытянул меня на мостовую.

— В какой-то степени.

Я кое-как поднялся и первое, что сделал — раскрыл футляр и достал камеру. Фотоаппарат уцелел: падая, я инстинктивно прижал его к груди.

Нинель затихла. Она вздрагивала, глядя на меня, как на выходца из преисподней.

— Вот оно, — пролепетала журналистка. — Вот… Оно…

— Что оно?! — вскричал я, но Нинель ничего не сказала.

Я несколько раз щелкнул затвором — сфотографировал и Нинель, и трамвай, и даже вагоновожатого. Он коснулся носком ботинка темного пятна на асфальте.

— Масло, — сказал водитель, ни к кому не обращаясь. — Из чьего-то картера натекло. Зачем автомобиль здесь стоял? Ну, едем? И без того сорвал график.

— Вы не будете вызывать дорожную полицию? — едва слышно спросила Нинель.

— Зачем, мисс? Пострадавших нет. Все обошлось. Нет, если вы хотите провести несколько часов в полицейском участке, то я позвоню…

— Все в порядке! — торопливо выкрикнул я, схватил Нинель за руку и втащил в вагон. — Вперед!

Теперь я поймал на себе испуганно-удивленные взгляды пассажиров. Пожилая женщина на переднем сиденье ахнула. Нинель достала носовой платок и вытерла мне шею.

— У тебя след от колеса. Черный, до самого уха. Сейчас все в порядке… вроде бы.

Трамвай вздрогнул и покатил по Парк-Авеню. Я хотел расплатиться за проезд, но кондуктор замахал руками:

— Что вы, молодой человек! Вы такое пережили, что не дай Бог! Уж имеете право разок прокатиться бесплатно.

Тогда я отдал дайм за свою спутницу.

Очевидно, Нинель жила дальше от редакции, чем я. Перед остановкой я спросил, могу ли я ее проводить.

— В другой раз, — кокетливо ответила она. — По-моему, знакомиться с родителями еще рановато.

— Но я вовсе не это имел в виду!

— Вы, мужчины, всегда имеете в виду одно и то же, — Нинель провела ладонями по бедрам. — И все же я дойду сама. До завтра, Питер!

Я поцеловал ее маленькую руку с тонкими, чуть приплюснутыми на кончиках, пальцами. Нинель кивнула, принимая недвусмысленный знак внимания. Как только трамвай остановился, я вышел и медленно побрел по освещенной фонарями аллее. Далеко впереди желтела яркая точка — окно в доме миссис Хантингтон. К своему удивлению, я добрался до заветной калитки без приключений.