Тринадцатая жертва

Максимилиан Борисович Жирнов, 2021

Питер Блейк – маньяк-фотограф, приговоренный к смерти. Ему предлагают альтернативу: пройти путь исправления в компьютерном мире – полной симуляции реальности. Питер соглашается и оказывается вовлечен в опасное журналистское расследование взрыва на шахте. Он еще не знает, что его противником в этом длинном и тяжелом приключении будет сам капитализм. Книга написана в жанре "нуар" с элементами ЛитРПГ и киберпанка. Ее второе название – "Город таинственных огней".

Глава 10. Друг и мнимый соперник

Будильник прозвенел в семь утра. Кое-как я продрал глаза, умылся, натянул одежду и спустился в гостиную. Миссис Хантингтон, свежая и бодрая, словно и не было ночных приключений, уже приготовила завтрак. Я наскоро перекусил отварным картофелем с котлетами, схватил камеру и пистолет, и пулей вылетел на улицу. Работа ждать не будет.

Погода испортилась — она стала довольно мерзкой. Моросил мелкий, холодный дождь. Серые тучи отражались в лужах на асфальте. Ручейки воды журчали в канализационных стоках. Птицы нахохлились и застыли неподвижными комочками, вцепившись в провода. Я закутался в плащ и поспешил укрыться под козырьком на остановке. Далеко сквозь морось блеснул свет фары. Одноглазый вагон зашипел тормозами и остановился.

Внутри я встретил Нинель. Увидев меня, она поначалу слабо улыбнулась, потом ее глаза вспыхнули ужасом:

— Снова… трамвай? — она прикоснулась к пластырю на моей шее.

— Долго рассказывать. Как ты?

— Да уж куда лучше, чем ваше величество, — съязвила журналистка. — У тебя огромные мешки под глазами. Нос в чем-то вымазан. И пахнешь ты… порохом?

— У меня была трудная ночь. Но это никого не интересует.

— Разве что меня. Счастье, что ты не носишь усов! — вдруг выпалила Нинель.

— Почему?

— Они целоваться мешают.

— Да мы как бы и не…

— Наша остановка! — перебила меня Нинель. — Побежали! Догоняй!

Похоже, у моей спутницы полно энергии! Я же, напротив, чувствовал себя старой развалиной.

Трамвай остановился. Распахнулись двери. Нинель почти выбросила меня из вагона. Стоит ли говорить, что финишную прямую я пересек намного позже нее. Мы промчались через прокуренный вестибюль, спустились в лабораторию и едва успели выпить по чашке горячего кофе, как противно зазвенел телефон. Я снял трубку.

— Срочно ко мне! Оба! — прорычал голос Ольсена. — У вас материал, а вы забились в свою дыру как мыши!

Мы, как два виноватых солдата, молча поднялись на третий этаж. Босс ждал нас в приемной.

— Что случилось у миссис Хантингтон?

— Откуда вы знаете? — вырвалось у меня.

— Секретные источники информации. Выкладывай, да с подробностями!

Похоже, Ольсен еще и садист. Я рассказал все, вплоть до разговора с полицейским. Шеф ткнул пальцем в Нинель:

— Ты все слышала? Быстро статью мне на стол! В утренний номер! Мы должны быть первыми! — шеф уверенно складывал слова в короткие, ёмкие приказы. — Жаль, что после такой передряги Питеру было не до фотографий. Придется обойтись текстом.

— Вообще, то, есть снимки тела, — вставил я. — Только они еще не проявлены.

Мне показалось, что Ольсен меня сейчас расцелует.

— Ты что, снимал? В такую минуту? Настоящий профессионал! — восхитился босс. — Быстро в лабораторию! Оба! Успеете — выпишу премию!

Мы ринулись вниз, словно нам дали пинка по мягкому месту. Под стук пишущей машинки я проявил отснятую наполовину пленку, напечатал и наскоро промыл снимки.

— Я готова! — выдохнула Нинель.

Снова лестница, каменные ступени, отделанный лакированным деревом коридор, приемная.

— Успели! — Ольсен выскочил из кабинета, едва пышногрудая секретарша открыла дверь. — Давайте материал! Остальное не ваша забота!

Босс выхватил у меня еще мокрые снимки, у моей напарницы — листки бумаги. Быстро пробежал глазами статью и вылетел в коридор. Мы же переглянулись и, на этот раз не торопясь, побрели вниз.

От бесконечного «туда-сюда» мои несчастные ноги превратились в не очень качественные протезы. Только на Нинель суета совершенно не действовала — журналистка осталась такой же неутомимой, как и раньше. Наверное, она каждый день выходит на пробежку. Надо бы и мне заняться тренировками… С этой назойливой мыслью я приготовил себе и напарнице по новой чашке кофе. На этот раз с бутербродами.

До самого обеда нам нечего было делать. Я перезарядил фотоаппарат и прилег на диван подремать. Нинель устроилась в ногах. Она как бы невзначай касалась моей ступни бедром — горячим и упругим. Жаль только, я не мог ей ответить жарким поцелуем — ночь у меня выдалась слишком насыщенной.

Мне снилось зияющее дуло револьвера Доброго Луиджи. Палец шевельнулся на спусковом крючке, но выстрел так и не прогремел. Револьвер дал осечку. Тогда Луиджи посмотрел в ствол и нажал на спуск…

— Да проснись ты, соня! — Нинель, что есть силы, трясла меня за плечо. — Босс на горизонте!

В коридоре раздались твердые, уверенные шаги. Я едва успел вскочить. Распахнулась дверь и в лаборатории появился Ольсен.

Шеф сиял, лучился счастьем, у него был довольный вид человека, который исполнил свое предназначение в жизни. Впрочем, говорил он сдержанно и спокойно:

— Статья — бомба. Мы дополнительно допечатали два тиража. Рейтинг газеты вырос на пять пунктов. Публика любит жареное. Что ж, вы заслужили премию, — босс положил на стол две купюры по пятьдесят долларов и продолжил: — Питер, можешь идти домой. На сегодня ты свободен.

Нинель бросила в мою сторону умоляющий взгляд. Я не смог оставить ее без поддержки:

— Да мне и делать-то дома нечего, — ответил я на предложение босса.

— Как знаешь. Понадобится выходной — свистни.

Ольсен оставил нас. Часы показывали время обеденного перерыва. Мы с Нинель оделись и вышли на улицу.

Дождь усилился. По асфальту с шумом бежали целые реки — мутные, грязные, все в пятнах радужной бензиновой пленки. Порывы ветра задували струи воды прямо в лицо. Она проникала сквозь плотно застегнутый плащ и, как это ни удивительно, оказалась мокрой. Даже в такую противную минуту я нашел возможность мысленно пошутить.

Утираясь и проклиная погоду, мы добежали до кафе. Как и вчера, я расплатился за себя и за Нинель. Журналистка в знак благодарности положила накрыла мою руку своей ладонью.

Вилка еще не коснулась котлеты, когда к нам без спроса подсел Персиваль Фелпс. Фотограф, пригнув голову, ел нас глазами. В его взгляде застыла нескрываемая зависть.

— Думаешь, один раз повезло, и ты теперь круче всех?

— И в мыслях не было, — спокойно ответил я.

— Ну-ну. Все так говорят. Лучше не стой у меня на пути. Раздавлю, как муху. Рассчитываешь, что, босс тебя прикроет, если что? Не надейся. Он выжмет из тебя все и выбросит.

Я не стал задавать избитый вопрос: «Это угроза?» Просто сказал:

— Понятно. Последнее китайское предупреждение.

— Рад, что мы с вами на одной волне. Разрешите откланяться, — Фелпс вдруг стал вежливым. Он встал и пересел за другой столик — самый дальний, в углу. «Выскочка» — услышал я единственное слово в свой адрес.

— Перси — славный парень, но самолюбие у него раздуто, как оболочка дирижабля «Шенандоа», — рассеянно произнесла Нинель, прикончив кофе с пирожным. — Как-то раз он, единственный из всей редакции, меня выручил. Одолжил денег. Я тогда не рассчитала — купила новые туфли… Да, ему нравится творить добро, помогать голодным и страждущим. Но если кому-то сопутствует удача, наш Перси съест его живьем. Вместе с собой, разумеется.

— А как же босс? Он, по-моему, успешнее.

— К шефу Перси относится спокойно. Кто знает, что у него в голове? Может, какая-то сложная иерархия?

Мы оставили пустые тарелки на столе, и вышли в дождь и слякоть. Теперь ветер дул в спину и нам не пришлось прорываться с боем сквозь полчища водяных брызг. Потом к нам в лабораторию заглянул Перси и, словно ничего не произошло, принес на проявку пленки. Я беспрекословно выполнил все, что он сказал.

— Вас подвезти? — вдруг спросил фотограф, обращаясь к нам обоим. — Погода — жуть, а я на колесах. Не читали рассказ в последнем номере «Современной фантастики»? Там два инопланетянина, их называли «зеленые ниггеры», установили на холмах возле города маленькие коробочки, они притягивали дожди и грозы. Может, и у нас что-то похожее?

— Фантастика приходит в жизнь? — неуклюже пошутил я. — Сейчас у меня другие интересы.

— Да? И что же ты читаешь?

— Эмиль Золя. «Жерминаль».

— Классику? Что ж, это похвально. Только не проникнитесь случайно идеями коммунизма. Это плохо для вас закончится, — Фелпс сказал это снисходительно и взял у меня из рук мокрые снимки. — Жду вас обоих в машине.

Снова потянулись бесконечные минуты безделья. Впрочем, считал ворон только я — Нинель села за пишущую машинку и лабораторию наполнил пулеметный грохот клавиш и молоточков. Если бы не колокольчик, отмечающий конец строки, я бы подумал, что снова попал на войну. Чуть позже я нашел себе занятие: напечатал несколько фотографий Нинель. Особенно мне понравился снимок, где журналистка гневно глядела на меня исподлобья. Его я и повесил в проявочной.

Потом я сел на диван и до конца рабочего дня не отрывал глаз от напарницы. Не зря говорят, что можно вечно смотреть на то, как работают другие. От усердия Нинель высунула язык набок, иногда она замирала, словно прислушиваясь к своим мыслям и снова точными, выверенными движениями начинала бить по клавишам. Ради интереса я взял отпечатанный лист — все буквы были совершенно чистыми, не смазанными и одинаковой толщины. Профи, что и сказать!

Перси сдержал обещание. Он, включив мотор, ждал нас в своем угловатом седане «Шевроле» на автостоянке позади редакции. Я дождался, пока Нинель заберется на заднее сиденье, устроился рядом и захлопнул дверь. Через запотевшее стекло проглядывали мутные тени. Автомобиль тронулся и поплелся по взъерошенным ветром улицам.

— На этот раз я тебя все-таки провожу, — я коснулся руки Нинель.

В самом деле, не оставлять же девушку одну в машине со здоровенным мужиком. Да я бы перестал себя уважать, если бы трусливо сбежал!

— Как пожелаешь, — ответила журналистка.

— Вот только я кататься туда-сюда не буду, — не отрываясь от дороги, отрезал Перси. — Добирайся назад сам.

— Не растаю, не мармелад.

Нинель жила возле конечной остановки трамвая. Маленький одноэтажный коттедж с палисадом когда-то был выкрашен в синий цвет, но теперь краска облупилась, и дом казался заброшенным. В занавешенных окнах горел свет — значит, внутри есть кто-то еще.

— Не пригласишь на стакан кофе? — обнаглел я.

Увы, жалкая попытка навязаться провалилась.

— Боюсь, мой отец будет против. Он человек старой школы, разборчивый в людях. Ты хороший человек, Питер. Может, когда-нибудь он тебя примет…

Мимо пронесся грузовик. Нас окатило холодным душем из-под колес. Нинель получила поток воды прямо в лицо и теперь глупо моргала, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь залитые стекла очков. Макияж расплылся коричневыми полосами. Моя напарница сняла очки, и выражение лица ее стало беспомощным, как у маленького ребенка. Вернее, как у самой обычной девочки на все времена. У меня захватило дух. Мне захотелось обнять подругу и от чего-то, неважно от чего, ее защитить.

Нинель достала носовой платок, протерла очки, надела их и вновь спряталась от всего мира за «триплексами». Ладонью она стерла остатки косметики. Губы у нее оказались бледными, чуть посиневшими от холода.

— Поделом мне, — вздохнула журналистка и послала мне воздушный поцелуй. — На улице неуютно. Ну, пока что ли, напарник!

Она скрылась за калиткой. Я немного постоял и побрел к трамвайной остановке. Наверное, ужин миссис Хантингтон уже остыл…

Вечером, ворочаясь в постели, я подумал, что за последние два дня судьба отмерила мне слишком много приключений. «Хватит, довольно, мне нужна передышка!» — взмолился я неизвестно кому. Но никто мне не ответил.