Материнство от ада до умиления. Я боюсь своего ребёнка

Майя Сергеевна Дубовицкая, 2022

Восьмой этаж, внизу – асфальт, а в сердце – пустота. Разве этого хотелось молодой героине, которая только-только стала мамой? Кажется, такая мрачная цепочка не слишком похожа на определение «счастливого материнства». Майя Дубовицкая – пишущий автор и дважды мама – делится горьким (но все же – бесценным!) опытом принятия собственной материнской роли и рассказывает о том, что новое амплуа, вопреки ожиданиям, оказалось не только мрачной бездной, но и по-своему особенным периодом жизни. «Материнство от ада до умиления» – неповторимая и самобытная история о том, как автор сумела принять себя в роли матери, полюбить ребенка и даже решиться на второго. Комментарий Редакции: Честно, горько и очень… воодушевляюще! Быть мамой – непросто, а порой и вовсе невыносимо, но все эти чувства по-прежнему нормальны и важны. Автор книги «Материнство от ада до умиления», Майя Дубовицкая, рассказывает о том, как ей пришлось пройти через тернии кошмара, чтобы наконец добраться до безусловной и неоспоримой любви.

Глава 3. Взаперти. Клетка

Что делать? Что делать?

Даже сейчас, спустя пять с лишним лет, имея двоих детей и обожая их, я вспоминаю этот год с содроганием. Как-то СЛИШКОМ было. Слишком много, слишком больно, слишком одиноко и слишком эмоционально. Будто заперли меня в клетку, лишив свободы и выбора.

Попав домой после роддома, я оказалась в заточении. Начало ноября, слабость, тяжёлая коляска. В памяти всплывают какие-то странные наставления врачей: не гулять первую неделю. И я послушно сидела дома с эмоциональным ребёнком.

Плакал Кирилл очень громко. Я не могла слышать этот крик. Мне хотелось заткнуть уши либо закричать самой от ужаса. Я не понимала, что ему нужно. Внимания, общения, молока, спать? Всё слилось в единый поток. Мне казалось, что крик не смолкает.

Первые две недели мы были вдвоём с мужем, и я как-то справлялась. Почти каждый день приезжала мама, чтобы помочь по хозяйству. Она тщательно мыла полы, стирала и гладила бельё малышу, готовила для меня полезную еду. Я смотрела на неё как на Бога.

Мы пеленали ребёнка, потому что я просто не знала, а как можно по-другому? И наиболее тщательно это получалось именно у моей мамы: она ловко и крепко обёртывала его, будто конфетку паковала. Но вечером она неизменно уезжала домой, и я оставалась в тихом ужасе. Я провожала её поздним вечером и, когда закрывала входную дверь, то ещё долго стояла в коридоре и не хотела идти к Кириллу. Мне казалось, что эта тихая идиллия (мама уезжала в тот момент, когда он засыпал) нарушится с моим движением.

Папа и бабушка были спокойны рядом с малышом, и он отвечал им тем же самым. Я же представляла из себя оголённый нерв, вздрагивающий от любого шороха в кроватке, — где уж тут взять спокойствие?

Пару раз Кирилл начинал плакать ночью, и приходилось его распаковывать и менять памперс. А запаковать так же я его не могла. Неловко закручивала пелёнку, он выбирался из неё, отчего я тревожилась ещё больше.

Однажды я оставила пелёнку точь-в-точь так же, аккуратно изъяв оттуда ребёнка. А потом попыталась поместить обратно, не нарушив целостности «упаковки»! Так и спасалась в будущем — частично оставляла пелёнку и засовывала туда малыша.

Осознание из настоящего.

Хочется вспомнить слова великого Карлсона: «Спокойствие! Только спокойствие!» А ещё хочется вернуться в то волнительное время и просто обнять такую тревожную маму. Эмоциональное тепло в первый год после рождения малыша — это основа всего. С ним легко пробовать разные варианты пеленания, сна, кормлений, взаимодействия с малышом. И главное — легко относиться к тому, что 98 попыток из 100 могут быть неудачными!

Кормление — настоящий ад

Когда спасительные две недели с мужем закончились, то началась ещё одна странность. Я испытывала нечеловеческую боль, прикладывая малыша к груди. Как бы объяснить? Когда на живую удаляют нерв или анестезия не подействовала и всё чувствуешь. Пожалуй, похожие ощущения.

Я упиралась ногами в кровать или маму, вздыхала в предвкушении, сжимала зубами полотенце и прикладывала Кирилла к груди. Чаще всего кричала от боли несколько минут, пока он вытягивал излишек молока, а потом, обессиленная, падала на подушку. Становилось легче, и малыш сосал молоко дальше.

Единственная версия на тот момент, отчего это происходило, — неправильное прикладывание. Тогда я воспользовалась помощью специалиста по грудному вскармливанию. По объявлению нашла моя подруга и прислала мне в качестве подарка. Пришла какая-то неряшливая девочка с грязными обкусанными ногтями в порванных колготках и начала мне читать лекцию о правильном прикладывании.

Я вспоминаю этот момент, и мне хочется вернуться в прошлое, чтобы размазать эту девочку по стене! Ну, может, помягче немного. Рассказать ей о «правильном» прикладывании и её лекциях. Выгнать из квартиры и оставить гневный отзыв по поводу её работы. Но тогда я рыдала и винила себя, что не могу ПРАВИЛЬНО прикладывать собственного ребёнка к собственной груди…

Тогда же проявилась особенность моего сына, которая есть у него до сих пор: он невероятно МЕДЛЕННО ест! Совмещая еду и всё остальное, он и сейчас тратит на этот процесс не менее 30–40 минут. Поговорить, почесаться, услужливо открыть холодильник, подать игрушку малышу, узнать у папы, как у него прошёл день, упасть с табуретки, поорать, утешиться в объятьях мамы — это лишь неполный список того, что Кирилл успевает сделать за ужин. И сейчас я понимаю, что началось всё с рождения: на груди он играл, засыпал, просыпался и пр. При этом некоторым детям достаточно 10–15 минут, чтобы насытиться; Кирилл же мог лежать на груди около часа.

А я чувствовала себя привязанной к кровати, к ребёнку. Казалось, что проходила вечность с момента прикладывания до того, как он добровольно отлипал от груди. Мне было невероятно тяжело лежать в кровати по часу-полтора, и я пыталась отнять грудь, как только Кирилл задрёмывал. Перекладывала в кроватку, и он тут же просыпался с плачем. Снова прикладывала к груди, порой переживая ту самую боль. Засыпать с младенцем на груди я не могла. Тут была и боязнь, что я его придавлю, и ощущение дискомфорта от шевеления малыша.

Мне казалось, что Кирилл сосёт грудь непрестанно. Будто весь день я только и делаю, что лежу в кровати. И тогда я стала записывать наши кормления. Почему тогда я не воспользовалась специальным приложением на телефоне — отдельный вопрос. Мне пришёл на помощь блокнот:

Л — 12:00–12:30;

П — 12:45–13:20;

Л — 14:00–14:40.

Примерно так выглядели мои записи. День на третий я взвыла от осознания того, насколько часто даю грудь Кириллу, как долго он на ней висит.

А ещё было непонятно, как чередовать груди. Я начиталась много советов, например, использовать браслет и перемещать его с одной руки на другую. Но сложность была в том, что через несколько часов этого постоянного перемещения от груди к груди я запуталась. Браслет остался на той руке, с какой стороны я кормила? Или на той стороне, какую грудь сейчас следует дать?

Печальные дни и месяцы: блокнот, боль, браслеты, привязь к кровати и полное ощущение своей непригодности в качестве матери. Грудное вскармливание, по моему чёткому убеждению, было главным критерием высокой оценки.

Осознание из настоящего.

Странные выводы, высокие требования — всё это мешает получать удовольствие от ГВ. Вместо того чтобы настраивать этот процесс, некоторые женщины думают о правильном прикладывании и оценках. Здесь нет правильного и неправильного. Главное — ты и малыш!

Я боюсь своего ребёнка!

Когда муж вышел на работу, выяснилось ещё одно обстоятельство. Как только закрывалась входная дверь — за мамой или мужем — я оставалась наедине с Кириллом. И меня накрывало волной страха. Вот вспомни, чего ты боишься больше всего на свете: высоты, темноты, выступления перед публикой, пауков, мышей или одиночества? Мне кажется, все эти фобии нападали на меня одновременно. Маленькое четырёхкилограммовое существо вводило меня в такое состояние ужаса, от которого липкий пот покрывал всё тело даже в мороз.

Я не чувствовала голода, усталости — не чувствовала себя, пожалуй. Весь мой мир сужался до кроватки, в которой лежал и мирно посапывал маленький ребёнок. Я ходила на цыпочках рядом и думала об одном: «Лишь бы не заплакал. Лишь бы не заплакал…» Как только Кирилл начинал шевелиться, я судорожно перебирала в голове, что делать?

— Кормить? Менять пелёнку? Греметь игрушками? Качать кроватку?

Элементарная мысль «взять на руки и приласкать» даже не приходила мне в голову. Мне было очень страшно. Мысли о груди я гнала прочь — каждый раз я испытывала ту самую тянущую боль.

И если малыш всё-таки начинал кричать, я впадала в какое-то исступление и порой просто убегала из комнаты. Затыкала уши, пряталась в подушку, иногда пыталась скрыться в ванной и заглушить крик журчанием воды — ничего не помогало. Я слышала его крик, даже уходя из квартиры.

Но когда крик становился чуть тише, то ко мне неизменно приходило осознание, что я — мама этого плачущего существа и никто, кроме меня, к нему не придёт. Будто невидимая нить тянула меня к нему. Я не могла уйти далеко, не могла его бросить.

— Он — маленький, ты — большая. Он не может справиться без тебя! — словно мантру повторяла я эти слова.

Это, как правило, помогало, и я возвращалась к Кирюше. Если удавалось быстро его успокоить, то я даже не радовалась, потому что всё время думала о следующем крике. Если же малыш продолжал плакать, то состояние паники возвращалось, и я начинала кричать сама. Это помогало мне заглушить его жуткий крик и выпустить напряжение. Как правило, когда я позволяла себе прокричаться, то ребёнок сразу же успокаивался. И потом меня накрывало чувство вины. Я считала себя ужасной матерью, которая не может справиться, да ещё и кричит на ребёнка.

Накормив и уложив после этого Кирилла, я часто уходила на балкон и там давала волю эмоциям. Я кричала, плакала и била табуретку об пол. А потом открывала окно и смотрела вниз. Мне хотелось выпрыгнуть с восьмого этажа, потому что я не видела выхода из этой ситуации. Это повторялось практически каждый день, когда мама не приезжала.

Я была одна, меня никто не понимал, на помощь в течение дня я не могла рассчитывать, а сама не справлялась. Я тонула в беспомощности, боли и чувстве вины.

Я пыталась рассказать об этом своим родственникам, друзьям, но те только вздыхали в ужасе. Они либо бросали трубку, либо переводили тему разговора, либо просто затыкали рот заезженной фразой «Ну, потерпи! Будет полегче!»

Поначалу мне помогали эти слова, и я терпела. Кусала локти, дышала, кричала на балконе и терпела. А потом я поняла, что эта история не на неделю и не на месяц.

Конец ознакомительного фрагмента.