Золото старых богов

Александр Мазин, 2017

Великий князь Владимир, Красное Солнышко, Святой Креститель Руси, пришедший к власти по языческому праву, а потом самовластно сбросивший языческих идолов в Днепр. Государь, женившийся на византийской царевне и получивший право на царский (кесарский) титул. Вернее, завоевавший это право не только доблестью верной дружины, но и собственным мечом. Что известно о нем, величайшем из государей нашей истории, жившем тысячу лет назад? Известно многое. И не только из отечественных летописей. Владимира знали хронисты Европы и Азии, Византии и арабского мира. Так что информации, правдивой информации, достаточно, чтобы ясно представить образ государя-воина, государя-строителя, решительно обратившего к Истине не только русов, но и сотни других племен, обитавших на подвластной ему земле. Отец Владимира, великий полководец Святослав на равных воевал с византийским императором. У Владимира византийский император оказался в долгу. И великий князь сумел заставить повелителя крупнейшей из тогдашний империй, вернуть этот долг сполна. Добился того, в чем было отказано даже императору Священной Римской империи.

Глава 6

Разбойничье гнездо

Радимичские леса

То, что упало на пол с перекладины, назвать человеком было трудно. Кусок окровавленного и обожжённого мяса на загаженном полу.

— Молчит, — в очередной раз признал свою беспомощность Хравн Белокурый, самый умелый из Сигурдовых палачей.

— Может, он язык откусил? — предположил Владимир.

— Княже! — обиделся Хравн. — Я знаю своё дело!

Владимир наклонился к телу, оттянул пальцем веко единственного глаза… Вместо белка — сплошная краснота. Однако зрачок на месте.

— Видишь меня? — спросил великий князь. — Отвечай на вопросы — и всё скоро закончится. Жизни не обещаю, но смерть — да. Слово князя. И тело сожжём по вашему обычаю. Хочешь — оружие в руку вложим?

Пленник молчал.

— Лекаря надо звать, — озабоченно проговорил Сигурд. — Как бы не сдох.

— Не тревожься, ярл. — Хравн Белокурый сполоснул руки и вытер полотенцем. — Жизни в нём хватит. На пару дней — точно. А потом подлечим — и я снова им займусь. Давно мне такого сильного мужа не попадалось.

— Рад за тебя, — по-нурмански проворчал Владимир. — А мне интересны имена его сообщников в моём городе.

— Он скажет. — Хравн похлопал лежащего по щеке и снова обтёр руку полотенцем. На ткани осталось красное пятно. — Обязательно скажет. Я обещаю.

Но настоящей уверенности в его голосе не было.

— Десятка три, — сообщил Миловид. — Это без дозорных. Луки, считай, у всех, а так оружие — не очень. Копья, щиты, топоры, ножи. Брони ни на ком не видел. Зато видел двоих, которые точно бабы. Что ещё добавить? Бегают все хорошо и прыгают тоже. Через забор сигали не хуже наших.

Что оружие у разбойников так себе, Илья, Возгарь и Гудмунд убедились на собственном опыте. Двенадцать разбойников уже никогда не будут безобразить, а на русах — ни царапины. Так, бронь немного поцарапали да проволоку, на которой у нурмана бармица держалась, порвали. Ну и щит ему новый потребуется… Нет, против настоящих воев татям ни за что не устоять… Если попадутся.

Русы глядели на лесное укрывище Соловья. Найти его оказалось легко. Даже проводника из деревенских брать не пришлось. Довольно было сказать приметы заветного места Ладовласу, который знал здешние леса как хозяйка — собственную избу.

— Просторно живёт, — отметил Свен Неудача. — У меня и то двор поменьше.

— Так у тебя двор в Киеве, а у него — в лесу, — возразил десятник Бокша. — Тут места много.

— И добра, видать, тоже много. — Свен даже облизнулся от предвкушения.

Илья молчал: разглядывал лесное логово. Верно сказал Свен: просторно Соловей отстроился. И умело: ни строений, ни окружавшей их стены так сразу и не заметишь. И место удачное — в распадке меж двумя холмами, и если глянуть издали, лес и лес. Деревья растут, кустарник. Ручей журчит, собираясь в небольшое озерцо перед бобровой плотиной. На озерце — бобровая же хатка. Для опытного человека верный признак: людей поблизости нет. Вот только бобров что-то незаметно.

— Глянь-ка — ягодник на кровле. — Свен усмехнулся. — Совсем как у нас на длинных домах.

— Для полного сходства только козы на крыше не хватает, — хмыкнул бывавший в нурманских землях Малига.

— Мясо жарят. Думаю, ужинать будут… — пробормотал Неудача и звучно сглотнул слюну.

— Собак у них нет? — спросил Илья.

— Не слыхать, — отозвался Ладовлас.

— И что с того? У моего бати волкодавы… Их тоже не слышно. А бывает, что и не видно, пока на спину не прыгнут.

— Да откуда у них такие звери возьмутся!

— Да можно и без собак, — вмешался Малига. — Конь, если хорошо обучен…

— Уходим, — перебил его Илья.

— Эй! А брать-то не будем, что ли? — запротестовал Свен.

— Будем. Но не вшестером.

— Проголодался, да? — усмехнулся Малига. — Боишься, что разбойнички без тебя поужинают?

— Ага, — буркнул нурман. — Проголодался. Думаю, не поужинать ли мне одним говорливым десятником?

— Главное, чтоб никто не ушёл, — напутствовал воев Илья. — Потому как только мы во двор войдём, твои отроки, Бокша, запалят траву за изгородью. Она сухая, займётся сразу. И тростник вдоль ручья — тоже. Бить всех, кто наружу полезет, но аккуратно: или тупыми стрелами, или по ногам. Хочу побольше живыми взять. Ко всем относится! — Илья строго оглядел гридь, отдельно задержавшись на каждом из нурманов. — Живыми, ясно? Берём мы их врасплох, против нас в открытом бою они как шакалы против лютого зверя. Давить, валить, вязать всех, кроме детишек. Женщин — тоже. Вязать! Кто до окончания дела грабить начнёт или, не стерпев, на бабу полезет… Лучше ему свой стручок самому отрезать, потому что оторву вместе с бубенчиками! — Илья сжал здоровенный кулак.

Гридь заухмылялась… Но пошутить никто не рискнул.

— Все уразумели: кому, откуда и когда заходить?

— Да ясно всё, княжич, — пробасил Свен. — Чай, не детские. Давай уж это… Дело делать, а то терпенья уж никакого нет, так хочется это, с бубенчиками!

Вои заржали. Дело казалось не трудным, а добычу сулило изрядную.

Илья веселья не поддержал:

— Батя мой так говорит: врага недооценить — смерти искать. — Он потёр шрам на шее. — А я вашей смерти не ищу. Так что — ухо востро всем, особенно младшим. Уразумели? Ну тогда — вперёд!

Первыми частокол преодолели нурманы. Практически беззвучно. Но к сожалению, без звуков не обошлось. Во дворе лесного укрывища всё же обитало несколько псин. Мелких шавок… с громкими голосами.

Звонкое тявканье, ржание лошадей в конюшне…

Илья, влетевший во главе десятка гридней в открытые нурманами ворота, выругался сквозь зубы. Ну что стоило захватить с собой пару кусков мяса и бросить их через ограду?

Двери в приземистый длинный дом распахнулись… и оттуда вылетел факел. Копна сена у коновязи вспыхнула…

— Стеной! — в два голоса взревели Малига и Илья.

Вовремя. Из дверей и окон дома полетели стрелы, вмиг утыкавшие щиты.

Но стрельба почти сразу закончилась, потому что нурманы добежали до дверей и, не обращая внимания на стрельбу, сбившись парами, ворвались внутрь.

— За мной! — гаркнул Илья и, перекинув на спину щит, помчался через двор, огибая дом.

Случайная стрела чиркнула по броне. Илья перемахнул через поленницу, миновал угол дома…

И принял на клинок спрыгнувшего сверху разбойника в исподнем. От неожиданности — сразу насмерть.

Ещё один, мелкий, всклокоченный, попытался протиснуться в окно… Илья ударил его рукоятью по голове. В доме страшно, заглушая вопли избиваемых татей, ревели нурманы.

За спиной слышался топот бегущих гридней. Илья обогнул второй угол. Два окна… Но из них никто не лез. И с крыши тоже никто не прыгал и наружу со двора не лез.

«Попались, птички!» — с удовлетворением подумал Илья.

Снаружи заалело. Отроки, как и задумано, подожгли траву и тростник.

Илья остановился. Всё шло правильно. Его вои окружили дом, внутри которого резвились нурманы. Помощь им не требовалась. Опасаться следовало лишь того, что нурманы в пылу боя забудут приказ Ильи: «Брать живьём».

— Викула, Рознег — со мной. Малига, забирай всех, окружайте дом!

Всё шло как задумано. Но Илья помнил слова отца: в бою побеждает не тот, кто хорошо планирует, хотя и это очень важно, а тот, кто владеет текущей ситуацией. Непрерывно. Даже если всё идёт по плану. Особенно если всё идёт по плану, потому что именно тогда кажется, что никаких случайностей уже не будет.

Вот почему Илья остановился. И постарался думать не о том, правильно ли выполняется задуманное, а о том, чтобы немедленно отреагировать на любое событие, запланировано оно или нет. Моровские вои делали своё дело. Илья им для этого не нужен. И потому он замер в готовности к тому, что может случиться. Ко всему, что может случиться.

С одной стороны — задняя сторона разбойничьего дома, с другой — частокол, окружающий подворье. Не слишком высокий, но умело выстроенный между очищенными от ветвей стволами деревьев. Преграда скорее для зверей, чем для людей, хотя и человеку через такую перебраться непросто. Особенно бронному и оружному.

Илья сейчас не столько смотрел, сколько слушал. Звуки приносили больше знания, чем пляска света и теней, рождённых всполохами огня. Нет, Илья даже не слушал: он старался вчувствоваться, вникнуть в окружающий мир, впасть в состояние, близкое к той внешне расслабленной готовности, в которой опытный воин готов к любому удару. Ко всему, что может случиться.

И — случилось.

По ту сторону частокола вдруг заорали в несколько голосов. И — звуки боя.

Откуда там, снаружи, взялся враг, да ещё и пошедший врукопашную, Илья понятия не имел. Но действовал единственно возможным способом.

— Подсадите! — рявкнул он своим, тотчас взлетел вверх, вытолкнутый двумя парами рук, зацепился за верх ограды, подтянулся и через миг оказался по ту сторону частокола.

Он уже знал, куда ему нужно. Неправильное случилось на склоне одного из холмов. Там мелькание красноватых теней, звон железа, короткие выкрики. Туда Илья бросился стремглав…

Но всё равно не успел. Три отрока лежали на земле. Двоих свалили стрелами, третьего убили ударом в лицо. Четвёртый зажимал ладонью рану на бедре. Раненый глянул на Илью безумным взглядом.

— Они прям из земли вылезли, — пробормотал он слабым голосом. — Прям из земли, девки голые, с луками, и эти — с мечами. Сразу бить… Мы не успели… Вон оттуда…

Илья лишь глянул на чёрную дыру в склоне и легко сообразил, что к чему.

Даже зверьё лесное, когда нору роет, о запасном выходе заботится. Вот и эти. Нет бы раньше догадаться!

— Куда побежали? — выдохнул он.

— Туда! — Раненый махнул здоровой рукой. — Вверх по ручью…

Он не успел договорить, как Илья сорвался с места и бросился в темноту.

Бежать в темноте по руслу оказалось не так уж трудно. Труднее слушать лес. Сквозь собственное дыхание и плеск воды, взбиваемой сапогами. Хорошо, обувь не для скачки, а для пешего боя, не то совсем было бы неудобно.

Думалось: может, опять поторопился? Потратить чуток времени и расспросить раненого: узнать хотя бы, сколько было татей. Заодно подождать своих, не ломить вперёд в одиночку.

Нет, решил Илья. Нечего было ждать. Свои и так сообразят, куда бежать, а тут всё решают мгновения. Разбойники уже не раз показывали, что затеряться в лесу — для них пара пустяков. А сколько их… Сам же говорил: мёртвых считать удобнее.

Так, и один уже есть!

Илья сначала учуял кровь на воде, а потом и разглядел. Тело лежало прямо в ручье. Белело исподним. На спине. А поперёк горла — чёрная полоса. Даже трогать не обязательно, чтоб понять, отчего умер. Свои добили.

Илья прислушался.

Плеск впереди? Или показалось?

Если он услышал, то и его наверняка.

Кабы он, Илья, убегал сейчас от погони со товарищи, непременно оставил бы заслон. Пару стрелков. Как наскочит на них прыткий такой догоняльщик — так и схлопочет стрелу в упор.

Жаль, но прыть придётся поумерить. И, эх, не хочется бронь поганить, а надо!

Илья зачерпнул влажной, отдающей тиной и гнилью землицы и размазал грязюку по кольчуге. А потом — разводами по лицу. Хорошо: штаны тёмной синевы. В темноте не видать. Теперь углядеть Илью не так уж просто. Осталось позаботиться, чтоб и не услышали.

Двигаться по берегу ручья было труднее: топко. И ступать приходилось мягонько. Зато теперь Илья слышал лес намного лучше. И совсем отчётливо: торопливый удаляющийся плеск. Расстояние между ним и беглецами увеличивалось. И если они оставили кого-то настороже…

Вот он, болезный!

Илья возликовал, гордясь собственной предусмотрительностью. Замер, вглядываясь. Ну не дурак ли? Так и светит белой рубахой…

Или это Илья дурак? Рубаха-то на тёмном овражьем склоне заметна очень хорошо, а вот штанов что-то не видать…

«Нет, не дурак, умник, — подумал Илья, вспомнив, как сам отвлекал ворогов рубахой. — Почти как я».

Один или двое?

Так, а что у нас с ветерком? Слабенький, но есть. Значит, выбираем вот эту, подветренную сторону.

Илья полез наверх, цепляясь за корни и кустарник. Тихо-тихо. Вряд ли враг засел далеко. Ему ж надо видеть, куда бить, если Илья на рубаху поведётся.

Плеск вдали уже почти не слышен. Оторвались, гады. Ничего, достанем.

Темень — как у мишки в берлоге зимней безлунной ночью. Но кроме глаз у человека есть уши. И нос.

Первым знак подал нос. Кровушкой потянуло. А затем — по#том человечьим. Мужским. Чуть позже Илья услыхал, как разбойник дышит, и точно определил его местоположение: в трёх саженях впереди и ниже по склону. Теперь надо понять: один ворог или нет?

Илья замер, всё внимание отдав слуху… Ближе пяти-шести сажен враг точно один. А если есть ещё кто-то — пусть сначала разглядит Илью в этом мраке.

Задержав дыхание, не идя, а стекая по земле, не давя, а обнимая ступнёй неровности и сухие сучья, в точности как учил когда-то мальца Годуна старый Рёрех, Илья сделал четыре недлинных шага, потом ещё один, последний. Теперь он мог при желании похлопать разбойника по голому плечу… Но не похлопал. Накрыл ладонью слюнявый рот и ударил ножом сбоку. В почку. А когда тать оцепенел от боли, ещё раз — спереди, в сердце. Перехватил правой рукой лук, левой придержал тело, чтоб опустилось наземь бесшумно. Только после этого выдернул нож. И снова замер, прислушиваясь.

Значит, один?

Нет, не один.

— Слепень, эй, Слепень… — позвали негромко с той стороны оврага.

Голос женский, даже девичий…

— Тш-ш-ш… — прошипел Илья.

— Слепень… Мне по нужде надо, слышь… Я вниз спущусь, к ручью?

На овражьем склоне зашуршала трава. Потом к журчанию ручья добавилось ещё одно…

Илья, не особо таясь, сбежал вниз, ухватил девку, когда та, вставши, затягивала гашник штанов. Понятно, в женском-то особо не повоюешь. Ухватил — рука сама накрыла грудь, вторая скользнула вниз по бедру. Гашник лопнул, девка вскрикнула:

— Слепень! Спятил, братец? Ой!

— Молчи, — посоветовал Илья, нащупав ногой и отбросив подальше девкин пояс, звякнувший железом.

— А то — что? — в полный голос крикнула девка. — Зарежешь меня, рус?

— Вот ещё, буду я сталь поганить. — Штаны девкины соскользнули с бёдер, спутав ей ноги. — Шейку скручу, как курёнку. — Его пальцы с девкиной груди перекочевали на горло.

— Ты не убьёшь меня, рус. — На этот раз девка говорила почти шёпотом. — Уже бы убил, если б захотел. А я знаю, чего ты хочешь. — Выгнув спину, она потёрлась задом о ногу Ильи. — Засадить мне хочешь. Ну давай, рус! — Сбросив его руку с горла, девка резко наклонилась вперёд, ещё теснее прижавшись к Илье ягодицами… И ещё резче распрямилась…

Оп! Илья перехватил её руку с засапожником, сдавил покрепче, и ножик выпал.

— Всё верно, курочка. Убивать я тебя не хочу. Мне женщин убивать без нужды батя не велит. И засадить — это да, это я могу. Жерка б тебе рассказала, как я могу…

— А ты сам расскажи! — перебила девка. — Что ты с ней сделал?

— То, что сказал, — хмыкнул Илья. — Ух она и визжала! Так ей по нраву пришлось, что даже убивать меня раздумала.

— А ты её что ж не убил?

— Дура! — фыркнул Илья. — Сказано ж тебе: я девок без нужды не убиваю. Вот и тебя не стану, если запираться не будешь.

— Жерка… — прошептала девка. — Она сестрёнка мне…

— Ещё увидитесь, — пообещал Илья. — А если на вопросы ответишь, так, может, и здесь, в Яви увидитесь, а не за Кромкой. Жить-то хочешь, а? — Его пальцы снова сжали девкино горлышко.

Дочка Соловья притихла. Поняла, что не вырваться.

— Сколько ваших осталось? — спросил Илья, разжав пальцы.

Молчание. И страх. Снова рванулась… Илья удерживать не стал, и девка тут же плюхнулась в ручей. С портами спущенными особо не побегаешь.

Илья наклонился, шлёпнул по голой белой ноге, потом ухватил за ворот, поднял без труда, развернул к себе лицом, прижал к броне крепко.

Девка сдавленно пискнула.

— Ты лучше скажи, — попросил Илья. — Мучить тебя совсем не хочется.

— Не надо мучить, — прохрипела девка. — Убей, и всё. Не скажу я тебе ничего. Там родня моя.

— А ты про других расскажи, которые не родня, — предложил Илья.

— Что тебе рассказать?

«А ведь она время тянет, — догадался Илья. — Даёт своим уйти подальше».

— Сколько сбежало тех, которые тебе не родня?

— Дюжина!

Илья задрал на пленнице мокрую рубаху, провёл жёсткой ладонью по напрягшемуся животу сверху вниз, прихватил женское место. Тоже мокрое, но — по-другому.

— Врёшь, — сказал он. — Хочешь меня?

Девка молчала. На этот вопрос Илья ответ и так знал.

— Так сколько?

— Пятеро, — выдохнула девка.

— Врёшь опять, — уверенно произнёс Илья. — Только ваши сбежали, соловичи.

Промолчала. Но Илья знал, что попал в цель.

Нет, попросту она ничего не скажет. А мучить и вправду не хотелось. Да и некогда.

— Зовут как?

— Зарица…

— Я вернусь, Зарица, — пообещал он, стиснув напоследок мохнатую мякоть. — Ты не убегай, ладно? — И прихватил пальцами девичью шейку. Ненадолго. Пока не обмякла.

Потом быстренько спутал ей руки-ноги, закинул девкин пояс с ножами подальше в кусты и припустил вверх по ручью. Надо было торопиться, времени потеряно изрядно. Оставалось только надеяться, что беглецы не сменят направления…

Не сменили. Как раз взошёл месяц, когда Илья услыхал впереди знакомый плеск. Догнал-таки.

Устал, правда. Даже вес брони на плечах ощущать начал. А шлем уже давно на поясе висел. Хоть и прохладна ночь, а под войлоком и железом голове жарковато.

Беглецы тоже устали. Не бежали — шли. Почти не разговаривали. Время от времени обменивались словом-другим. Ну, с такой прытью, как у них, Илья мог хоть ещё одну ночь прошагать.

Может, догнать и напасть?

Нет, неправильно. Илья всё же один, да и темень, несмотря на узкий серпик в небе. Если снова разбегутся — уже не отыщешь. Нет, надо дождаться, пока на отдых остановятся. Вот тогда их, сонных, и брать.

Остановились. Илья тоже замер, прислушался.

–… Добей меня, Хворь, не могу больше! — Голос мужской, но молодой совсем, жалобный.

— Обойдёшься! — Женский голос. Резкий. Злой. — Шагай!

— Зубчик, миленький, немножко совсем осталось! — Другой женский голос. — Зимовье чужаков побитых рядом совсем. Там укроемся. Потерпи, братик!

— Важный, лук у него забери и пояс! — велела та, что со злым голосом.

— Не дам зброю! — воскликнул названный Зубчиком. — Как можно оружье отдать!

— Вот так и можно, — проворчал мужской басок. — Дай-ка сюда. И ты, Костоед, тоже давай. Тебя шатает уже. Рана, что ли, открылась?

— Есть немного… — Ещё один мужской голос.

И ещё один, с тоской:

— Может, зря убежали? Приняли б смертушку…

— И Слепень с сестрёнкой куда-то запропастились… — пробормотал ещё один, тоже мужской.

— Шагай! — рявкнул злой женский.

И зашагали.

Илья — за ними. Кое-что он узнал. Ворогов — не меньше семи. Это те, кто болтал. Так-то и больше может быть. Женщин — две. И пятеро мужчин, двое из которых ранены. Главная — баба по прозвищу Хворь. Та самая жена Соловья. Вот её бы — живьём…

Момент, когда разбойники выбрались из оврага, Илья, понятно, не пропустил. Двинул за ними, особо не скрываясь. Потому что сами разбойники тоже не прятались: шумели, как кабаны на выпасе. Надо полагать, решили, что ушли. Илья подумывал: не догнать ли разбойников да пересчитать, но всё же решил не приближаться. Считай, не считай, а меньше их не станет. А в отдалении можно о тишине не особо заботиться.

Зимовье, значит. То есть большая изба, в которой зимуют в лесу ватажки, промышляющие зверем. Вспомнилось, что у промысловиков есть привычка ставить неподалёку от дома ловушки. Для силков Илья крупноват. А вот в ловчую яму угодить или подвешенным бревном в живот схлопотать — это запросто. Так что стоит получше глядеть под ноги. Хотя гляди, не гляди — темнотища.

Дошли. Илья услыхал, как ввиду желанного укрытия разбойники припустили чуть ли не бегом.

Илья отстал немного и к зимовью вышел погодя, когда все, кого он преследовал, уже были внутри.

Зимовье стояло на расчищенной полянке: дом как дом. Ограды нет. Других построек — тоже.

Илья, уже не прячась, вышел на вырубку, опустился на ближайший к лесу пень, стащил сапоги, вытянул натруженные ноги. Разглядеть его из дома невозможно, да и не станет никто выглядывать. Не те люди.

Спустя некоторое время в оконцах заиграл свет, из продуха в крыше полетели искры.

Вскоре из дома вышел человек с ведёрком. Поставил ведро, помочился, глядя, казалось, прямо на Илью, но Ильи не видя.

Завершив, черпнул ведром дождевую воду из корыта под скатом крыши и вернулся в дом.

Через некоторое время изнутри донеслось сдавленное рычание. Илья знал этот звук. Так кричат от боли, сжавши зубами деревяху. В доме кого-то врачевали.

Добро. Полечатся, потом перекусят, и спать. Вот тогда придёт время Ильи.

Кстати, перекусить и ему стоит. Во фляжке ещё оставалось вино… Ну уже не вино по большей части, а вода из ручья, но запить лепёшку из пшеничной муки пополам с лесными орехами, пропитанную мёдом и сдобренную ароматными травками, — вполне годится.

Спустя некоторое время в доме тоже закончили трапезу. И у Ильи появилась прекрасная возможность пересчитать врагов, когда они вместе и поочерёдно выходили из дома по нужде.

Их оказалось больше, чем Илья насчитал в овраге. Женщин — четыре, мужей — шесть.

Большая семья у Соловья. А была ещё больше, пока Илья с гридью её не проредили.

Когда месяц спрятался за лесом, Илья обулся, подошёл к дому, заглянул в узкое оконце. Да, устали разбойнички. В тусклом свете угольев Илья сумел разглядеть всех десятерых. Спят, голубики и голубицы. И не так, чтобы тихонько. Кто-то похрапывает, кто-то постанывает…

Илья снял с пояса лук с налучем, колчан. Не понадобятся. В левую руку — меч, в правую — кистенёк новгородской работы, бронзовый, залитый свинцом, на обтянутой кожей короткой рукояти с костяным набалдашником.

Локтем, медленно-медленно, чтоб не скрипнула, Илья приотворил дверь…

— Ворог! Берегись! — Пронзительный вопль ударил из дальнего угла. Одиннадцатый. Караульный.

Илья обсчитался. Забыл о том, кто выходил первым.

Что ж, зато о тишине можно больше не заботиться.

Илья влепил кистенём по ближайшей поднявшейся голове, по второй — мохнатой и бородатой — хлестнул мечом, перемахнул через очаг с угольями.

— Ворог в доме! Бей!

И стрела, рванувшая рукав кольчуги.

Стрелок-крикун едва не попал.

Илья ещё разок махнул кистенём, приголубив подскочившего разбойника, метнулся вправо, уходя от выстрела, и длинным хлестом одарил крикуна, разрубив и лук, которым тот пытался защититься, и пальцы, которые лук держали.

И сразу — разворот, сбив копья и мах кистенька, с сухим треском ударившего в лоб.

И удар ногой, в сторону — в лицо привставшего разбойника… Вернее, разбойницы, но это Илья понял, уже отдёргивая ногу и разворачиваясь на опорной, чтобы отмахнуть руку с занесённым топором. Лязгнуло по шлему. Не нож, что-то из домашней утвари. И сразу трое кинулись. Храбро. Кто с чем, но с одинаковым результатом. Против збройного гридня в одних портках — врукопашную… Смешно! Им бы бежать без оглядки…

Но спасибо, что напали. А то Илья этой ночью уже набегался.

Три взмаха: один — мечом плашмя, два — кистеньком — и храбрая троица валится на земляной пол.

Всё. Больше никто не спешит отправить Илью в загробный мир.

Что в итоге? Один — насмерть. Семь — в беспамятстве. Ещё один пытается перетянуть ремешком обрубок руки.

А караульный просто забился в угол и тихонько пищит от страха. Так, десять. А где одиннадцатый?

А вот и он. Лежит, стонет, хотя Илья его ни разу не приголубил. Э-э-э! Да у него жар!

— Не так, — сказал Илья покалеченному, у которого никак не получалось перетянуть обрубок. — Вот так — быстрее! — Ухватил за локоть, подтащил к очагу и сунул культю в тлеющие угли.

Разбойник заорал жутко и сомлел. Запахло горелым мясом, но кровь остановилась. Значит, поживёт ещё немного.

Теперь караульщик… Илья сунул в угли железко копья.

— Нет, нет, не надо! — завопил разбойник, скребя ногами по полу и вжимаясь в стенку сруба.

— Не боись, больно не будет! — пообещал Илья, взмахнув кистеньком. И уже сомлевшему: — Пока не будет.

Жерки среди пленников не оказалось. Это Илью, к его собственному удивлению, изрядно огорчило. Так как означало, что осталась Жерка в укрывище. Девка красивая, гридь после боя злая. Если жива, то излюбят досыта. Повезёт, если не покалечат.

Малига с Бокшей и девятью дружинниками вышли к зимовью, когда солнце уже поднялось над деревьями.

— Долго вы добирались, — проворчал Илья. — Я уже проголодался. Ещё чуток — и начал бы эту турицу обгладывать! — Он звучно хлопнул по заду крупную голую бабу, связанную по-нурмански — руки к ногам, с забитой в рот тряпкой. Баба дёрнулась, замычала яростно.

— Остальные — в доме, — сообщил Илья. — Живые и мёртвые. Все лежат мирно-беззаботно. А за этой — особый пригляд нужен. Познакомьтесь, младшая жена Соловья. С виду — здоровей некуда, но кличут почему-то Хворью. Нравится?

— Недурна, — одобрил Малига. — Ты уже попробовал?

Вои развеселились.

— Пока только ощипал. — Илья тоже ухмыльнулся. — Выдернул колючки. — И, согнав с лица ухмылку: — Раненым помочь, всех напоить, дать оправиться, одеть. Одежду проверить, чтоб даже малого ножика не было. Увязать всех по-печенежски — гуськом. Кто из раненых ходить не может, пусть другие несут. Кто упрётся — вразумлять, но не увлекаться.

— А промеж ног вразумлять можно? — крикнул гридень из десятка Бокши.

— Нельзя.

— Как это? — удивился гридень. — Это ж добыча!

— Добыча, верно, — Илья прищурился. — Только моя. А твоя — комары, которых ты прибил, пока сюда тащился. Всем всё понятно? Тогда пошевеливайтесь. Бокша, проследи. Малига, сюда присядь. Ну, рассказывай, чего я не знаю…

Захват разбойничьей усадьбы без потерь не обошёлся. Кроме отроков, погибших от рук Соловьёвой родни, убили одного нурмана и ещё одного серьёзно ранили.

Добычи взяли много. Очень много. Ею, а также допросом пленных на предмет схоронок заниматься оставлен был Свен Неудача. Пленных оказалось изрядно, но больше не ратники, а чать разбойничья и молодняк: детишки разного возраста.

— Я там особо не разбирался, — сообщил Малига. — Собрали с Бокшей воев покрепче — и сразу в погоню.

— Сразу? — хмыкнул Илья. — Что ж так долго добирались?

— Так ночь же. Факелы — не солнце. Если б они свернули куда, а мы б упустили?

— Так и оставил бы Бокшу проверять, а сам — вперёд.

— Не сообразил, княже, — покаялся Малига. — Да и куда торопиться? Мы ж знали, что ты их не отпустишь. — И тут же перешёл в наступление: — Кто ж знал, что тебе невтерпёж будет и один на них полезешь? Неправильно это, княже! А вдруг убили б тебя?

— Если бы я их ночью врасплох не взял, утром они и сбежать могли. Что ж мне, опять за ними в одиночку по чащам бегать? А не сбежали бы, так устроили бы вам, осторожным, весёлую встречу в десяток луков. Девку-то связанную в овраге нашли?

— Нашли, — кивнул Малига. — Бокша с ней отрока оставил, который ногу зашиб. Проследить, чтоб зверьё её не съело.

Зверьё съело самого отрока. Не то чтобы совсем, но погрызло прилично. Как Зарица ухитрилась освободиться, можно было догадаться. Покойник оказался не только без воинского пояса, но и без штанов. И с разбитым затылком. Каменюка, которой подшибли похотливого воя, валялась рядышком, а пленницы, понятно, уже и след простыл.

Искать её не стали — ищи ветра в Диком Поле. Илья же не особо огорчился. Жаль такую губить. Чувство такое, будто красавицу лису в курятнике прихватил. Понятно, что птицу душит, а убивать всё равно жалко. Пусть живёт.

А вот дружинника ему было не жаль. Если воин позволил себя убить безоружной девке, значит, не воин это. В другом деле мог не только себя под смерть подвести, но и товарищей. Подумал ещё: надо с Бокшей потолковать. И к людям его присмотреться, пока не поздно: нет ли ещё в ком слабины.

Добычу, взятую на разбойниках, поделили по правде: между собой, отсчитав только доли княжьи. Изрядная оказалась добыча. Все довольны остались, даже потерявший соратника Неудача. А вот пленников, взятых в зимовье, Соловьёву родню, Илья подарил великому князю. Тот был рад. Сигурд-ярл до сих пор так и не смог разговорить разбойника. Может, родня сделает Соловья помягче.

А Жерку ни среди пленных, ни среди мёртвых Илья опять не нашёл. Ушла девица-душегубица.

Получалось, теперь уже две дочери Соловья по земле свободно гуляют. Однако Илья об этом никому говорить не стал. Если снова судьба с ними сведёт, уж тогда он их не упустит. Так ему думалось. А вот как вышло… Но это уже другая история. Из будущего. В настоящем же поведёт Илью судьба совсем в другую сторону. И желания его не спросит.