Свет твоих глаз

Лёка Лактысева

Эдуард привык, что девчонки всегда сами вешались на него – высокого богатого красавца, и долго не решался жениться. А теперь жизнь повернулась так, что женитьбу он считает и вовсе невозможной. Но это не значит, что он откажется от мысли о ребенке! Вероника поклялась, что у нее никогда не будет детей. Она бы сбежала от Эдуарда сразу же, как только узнала, чего хочет от нее этот красивый загадочный мужчина. Но она уже подписала контракт, и обратного пути, похоже, нет.

12. Вероника. Железный аргумент

Схватила за ручку пустую сковороду. Она была легкой, но еще горячей.

— Зачем далеко ходить? — усмехнулась притворно-ласково. — Можем прямо сейчас зажечь.

— Воу-воу! Стопе! Только без насилия! — Тим, смеясь, сделал полшага назад, поднял перед собой руки ладонями вперед. Нарочито похотливый блеск исчез из его глаз. Теперь они смотрели весело и почти восторженно. — Какая грозная крошка!

— Что происходит? — Эд задрал голову, пытаясь разглядеть меня боковым зрением. Я видела тревогу на его лице, но не знала, за кого он беспокоится.

— Твоя домработница угрожает мне сковородой! — наябедничал Тим. — Кажется, она всерьез собралась покалечить лучшего хирурга Яснодара!

— И поделом. Я бы еще и добавил, — выпуская локоть брата, выдохнул Эд. Его напряженные плечи расслабились, лицо прояснилось. — Ника, не обращай внимания на дурацкие шуточки моего младшего. Он, видишь ли, считает своим долгом устраивать проверки каждой девушке, которая появляется рядом со мной.

— Я — не твоя девушка! — мне все еще не верилось, что все обошлось, и отбиваться не придется.

— Да, разумеется. — Эд подошел, вынул сковородку из моих побелевших пальцев, вернул на плиту. — Тимофей не посмеет прикоснуться к тебе против твоего желания! Клянусь! Он не так воспитан.

— Ты с ней говоришь, как с жертвой насилия, — насторожился Тим. Улыбка сползла с его лица, взгляд стал внимательным, но уже не холодным. — Ника, прости, если я напугал тебя, — попросил он мягко. Я и подумать не мог…

Эдуард со вздохом обернулся к брату.

— Ты и меня услышать не захотел. Увлекся представлением.

— Виноват…

— Вот именно. Иди мой руки, Тим. Мы уже минут двадцать, как завтракать должны. Нам с Найджелом к десяти в школу поводырей.

— Так вас отвезти? — Тимофей по-прежнему не отводил от меня покаянного взгляда. Теперь в нем появилось еще что-то. Такое, врачебное. Будто он искал на моем лице следы болезни.

— Ника отвезет. Она хорошо водит.

— Ценный кадр — твоя Ника. И приготовить, и убрать, и отвезти куда надо. — В словах Скворцова-младшего мне почудились ревность и недоверие. Впрочем, он тут же снова заулыбался, спрятав за беспечной усмешкой свои истинные чувства. — Ладно, посмотрим, куда кривая вывезет.

— За собой смотри, — проворчал ему в спину Эд. — Ник, хватит у нас еды, чтобы накормить еще один прожорливый рот?

— Если поджарить еще пару гренок и сварить сосисок…

— Это быстро?

— Да, пять минут.

— Тогда сделай, будь добра, а то этот обормот приедет домой и завалится спать, так и не позавтракав. Знаю я его… он только у хирургического стола стоять умеет, а из всех видов ножей владеет одним скальпелем.

Если после этих слов, по мнению Эдуарда, я должна была проникнуться сочувствием к Тимофею, то Эд просчитался. Я слишком хорошо помнила, как мне прилетало дома от мужа после «выходов в свет», где разновозрастные дядьки с сальными глазками развлекались, пытаясь флиртовать со мной. Я не смела ответить им резко: свекровь твердила, что все они — нужные люди, и я обязана им улыбаться.

Ее сыночку на это было начхать… Каждый светский раут заканчивался для меня безобразной сценой ревности, и далеко не всегда под рукой оказывалась швабра или сковорода, чтобы отмахнуться от резкого тычка в плечо или в грудь.

— Ника? — Эд заметил, что я зависла, и легонько тронул за локоть.

— Да, уже делаю, — захотелось даже поблагодарить Скворцова за то, что он вернул меня в реальность.

Я быстро включила конфорку, выложила на сухую сковородку пару кусков хлеба. Пока они подсушивались и подрумянивались, поставила вариться сосиски.

Из ванной вернулся Тимофей.

— Что тут у вас? — поинтересовался спокойно и дружелюбно.

— Судя по запаху, омлет, — непринужденно отозвался Эдуард, усаживаясь за стол. — Я угадал, Ника?

— Да. С овощами и сыром. — Я придвинула своему хозяину одну тарелку, вторую, которую готовила для себя, поставила перед Тимофеем.

И нечаянно заметила, как он смотрит на старшего брата, который как раз пытался нащупать вилку и нож. Стиснутые до белизны губы. Скорбно опущенные уголки рта. Горестная складка между бровей. Все выдавало его боль — настоящую, неподдельную. Он даже дернул было рукой, будто собирался помочь Эду, но тут же остановился. Схватился голой рукой за гренок, сунул его в рот.

«Да-да. Помолчи хоть немного!» — я мысленно одобрила его решение жевать, а не говорить. Слила кипяток из кастрюльки с сосисками. Выложила себе на тарелку и дополнила парой свежих помидоров.

— Готово? — заметил Эд. — Тогда давай присаживайся. — Он, не вставая, отодвинул для меня третий стул.

Тимофей от комментариев снова воздержался. Только кивнул, когда я пожелала всем приятного аппетита. Перестав кривляться и строить из себя то прожженного ловеласа, то рубаху-парня, Тим сразу стал тем, кем и был: усталым после суток, не выспавшимся молодым мужчиной, которого всерьез беспокоило состояние старшего брата.

Он с удовольствием умял и омлет, и гренки, и поданный на десерт кусок шарлотки.

— Ты хорошо готовишь, Ника, — не поскупился на похвалу. — Скажи, Эд? У нас даже мама Вика такой пирог с яблоками печь не умеет!

— Да. Прекрасный завтрак. Спасибо, Вероника. — В пику брату голос Эдуарда прозвучал суховато. Мой хозяин отчего-то недовольно хмурился. — Прибирай со стола и иди переоденься. В школу лучше приехать пораньше.

— Ага. Намекаешь, чтобы я тут сильно не засиживался, — усмехнулся Тимофей. — Ладно, выйдем вместе. А пока пошли, что ли, на диван, чтобы у Ники под ногами не путаться.

Мужчины пересели. Я начала быстро составлять тарелки и чашки в посудомойку. Краем уха услышала вопрос Тима:

— Что со зрением? Может, съездим завтра-послезавтра, проверим поля и глазное дно?

— Хочешь, чтобы мне сказали, что скотома выросла, а поля еще больше сузились? Думаешь, мне от этого станет легче? — Эдуард не смотрел на брата.

Его голова была повернута так, будто он усиленно всматривается в экран висящего на стене напротив плоского телевизора. Только тот был выключен.

— Но надо же отслеживать динамику! Иначе как твой офтальмолог сможет оценивать изменения и делать прогнозы?

— Прогноз у меня один, и ты это знаешь. Не делай вид, что надеешься на другой исход.

— Да о каком вообще исходе можно говорить, если ты отказываешься от расширенного типирования?! Я уже и клинику нашел в Канаде, где тебя готовы были принять, а ты уперся рогом!

Тимофей выговорил все это так громко, что я расслышала бы его слова даже с закрытыми ушами. Глянул на меня искоса, поморщился, сбавил тон.

— Подумай еще раз, Эд! Я тебе уже говорил, но повторюсь: все может оказаться не так критично!

Дальше я слушать не стала. Пошла к себе — переодеваться.

Через пару минут мы уже спускались во двор. Впереди — Эдуард с Найджелом на поводке. Следом — я и Тимофей.

На пороге Тим придержал меня за локоть.

— Надеюсь, Ника, ты не станешь обсуждать со своими подругами в соцсетях проблемы моего брата, — тихо, так, чтобы не расслышал ушедший вперед Эд, проговорил он.

— В моем договоре есть пункт о неразглашении сведений о личной жизни нанимателя, — холодно ответила я, стряхивая с локтя его руку.

Наученная горьким опытом, второй договор я изучила куда более внимательно, чем первый.

— Хорошо, что ты об этом помнишь, Вероника.

Тимофей отцепился от меня, догнал брата, простился с ним и пошел к своей машине, но уезжать не спешил. Стоял, наблюдал, как мы рассаживаемся: Найджел — на заднее сиденье, я — на водительское место, Эдуард — рядом со мной. Только когда я завела мотор и повела джип к шлагбауму, Тим тоже сел за руль и поехал следом за нами. Правда, на втором по счету перекрестке куда-то свернул.

Я выдохнула и сосредоточилась на дороге и указаниях навигатора. Размышлять о знакомстве с Тимофеем Скворцовым пока что было некогда.