Фанера над Парижем

Людмила Милевская, 2002

У Лели – подруги писательницы Сони Мархалевой – похитили мужа банкира и требуют немыслимый выкуп. Соня считает, что только она может его найти. Исследуя сейф банкира, она нашла договор между ним и его замом, где говорилось, что в случае естественной смерти одного другой наследует банк. Похититель Перцев? Однако обнаружилось, что Лелин муж собрал компромат на всех знакомых, даже на нее. Значит, его смерти желают многие. Сонька подозревает, что банкира держат в особняке у известного чародея Коровина. «Не будь я Сонька Мархалева, если не выведу преступника на чистую воду», – решает писательница…

Глава 9

Всю ночь я ломала голову над похищением Турянского и, естественно, не выспалась. Рано утром, даже не выпив кофе, бросилась звонить Розе. Очень хотела застать ее дома.

— У меня к тебе важное дело, — взволнованно заявила я.

— Об этом не может быть и речи, — разочаровала меня Роза. — Сегодня тяжелый день. Я обещала Пупсику отнести его пиджак в химчистку — он давно хнычет, — потом много всяких других домашних хлопот, а к обеду надо успеть на работу, в клинике у меня четыре встречи, и все с подругами. Сама знаешь, сколько у гинеколога друзей. А вечером еще к Альфреду Коровину за город пилить. Давай перенесем на завтра.

— Речь пойдет о монтевизме! — воскликнула я, и Роза мгновенно согласилась:

— Приезжай!

Я не заставила ее долго ждать. Роза встретила меня, страшно волнуясь.

— Что случилось? — едва открыв дверь, закричала она.

— У меня открылись монтевистские способности, — с гордостью сообщила я. Роза опешила:

— Ты же в это не веришь. Даже когда я демонстрировала явные успехи, ты смеялась и безбожно меня критиковала, подвергала сомнению совершенно очевидные факты, кричала, что умрешь материалисткой, какие фокусы я тебе ни показывай.

— Это когда ты занималась монтевизмом — я критиковала, а когда такие способности открылись у меня, как можно не верить? Похоже, монтевизм и в самом деле существует. Во всяком случае другого вывода из этой истории я сделать не смогла.

Услышав про историю, Роза пришла в страшное волнение.

— Из какой, из какой истории? Рассказывай! Рассказывай скорей! — закричала она, усаживая меня на диван и пристраиваясь рядом.

Лицо ее выражало безграничное внимание. Зная потрясающую порядочность Розы, я решила, что уж ей-то можно открыть тайну. Это совсем не Маруся, у которой не держится вода в… Да что об этом.

— У Лели пропал муж, — сказала я.

— Какой ужас! — отшатнулась Роза.

— Турянского хитростью выманили из дома, похитили и теперь требуют за него фантастическую сумму. Причем, обрати внимание, похитили два дня назад, сегодня третий пошел, а вчера мне очень странный сон приснился.

— Какой сон? — насторожилась Роза.

— Будто я мужчина, и все у меня как у Турянского: бездна денег, молодая жена… Видимо, я уже кое-что начала воспринимать, чувствовать.

— Закон отражения, — поставила диагноз Роза. — Созерцание телепатически передаваемого предмета без включения сознания. Ты воспринимаешь его мысли, как несмышленое дитя.

Я чуть не задохнулась от изумления:

— А-ааа! Думаешь, он мне телепатирует?

— Телепатирует, — уточнила Роза. — Он в отчаянном положении и неосознанно посылает свои мысли всем, кого знает, но приняла их только ты.

— А ты? — изумилась я. — Почему ты не приняла? Ты же у нас опытный монтевист.

Роза задумалась. Было видно, что она расстроена. Действительно. Почему не она приняла? Почему я? Это же несправедливо.

— Думаю, ты приняла потому, что у тебя чрезвычайно развито воображение, — предположила Роза. — Ты с детства любила приврать; поэтому никто и не удивился, когда ты стала писательницей.

Я рассердилась:

— Ты о чем? Это к чему? Речь идет о Турянском. И о тебе. Почему я взяла твои обязанности на себя, почему приняла послание Турянского, вот о чем речь. Об этом и говори, а не о том, что я любила с детства.

— Так я же и говорю об этом, — заверила меня Роза. — Самое главное — твое необузданное воображение. К тому же, возможно, ты была настроена на нужную волну, была в нужном состоянии как раз перед сном.

— О чем ты? Ничего не пойму, — рассердилась я.

Роза, паинька, начала терпеливо объяснять:

— Соня, пойми, его похитили, он боится, очень боится, только что у него было все и теперь впереди ничего: полнейшая неизвестность.

— Точно! — воскликнула я, от восхищения хлопая себя по бедрам. — Именно с этим состоянием я и легла позавчера вечером в кровать! Я же позавчера днем сапоги купила! Надо же было хоть чем-то порадовать себя после того ужасного карниза. Вот я и купила себе подарок: сапоги за пятьсот долларов!

— Круто! — восхитилась Роза.

— Что «круто»? Вздумай я заплатить за них тысячу долларов, продавец и тогда не возражал бы. Пятьсот долларов! Они что, золотые эти сапоги?

— И в самом деле, почему так дорого? — заинтересовалась Роза. — Они наверное необычные?

— Сапоги как сапоги, из крокодила, конечно, но за пятьсот долларов я могла бы купить целую ферму крокодилов.

— Вряд ли, — усомнилась Роза.

— Значит, ты меня плохо знаешь, — отрезала я. — Но вернемся к моим дивным способностям. Легла я, значит, вечером в постель как раз в том ужасном состоянии, о котором ты говоришь: только что у меня было все — пятьсот долларов, — а теперь впереди ничего: одна неизвестность. Одни вопросы впереди. Как долго эти сапоги мне прослужат? Когда они выйдут из моды? Что сказать подругам? Назвать истинную цену или для крутости преувеличить?

— Куда уже преувеличивать? — ужаснулась Роза. — Это все же сапоги, а не автомобиль.

— Да, ты права, — согласилась я:

— Маруся — а она присутствовала, когда я меняла свои доллары на крокодиловые сапоги — даже позеленела от зависти и тут же сказала, что я сделала глупость, она, мол, видела точно такие, же, но за пятьсот рублей. Видимо, рядом с сапогами продавались спички, и Маруся сослепу посмотрела не на тот ценник. Но бог с ней, не будем о ее странностях, а лучше поговорим о моих исключительных способностях.

— Да-да, давай поговорим, — поспешно согласилась Роза, которой надоели мои сапоги. Уж из-за них-то она не бросила бы пиджак своего Пупсика, этот грязный мешок с воротником и карманами, этот бухгалтерский чехол, пожизненно и настоятельно требовавший химчистки.

— Так что ты выяснила во сне? — дрожа от нетерпения спросила Роза.

— Теперь выясняется, что во сне я увидела даже то, чего и в жизни не знала. Оказывается, Александр Эдуардович был тяжело и неизлечимо болен!

Роза пришла в восторг.

— Потрясающе! — вскакивая с дивана и хлопая в ладоши, запищала она своим тоненьким голоском. — Неужели ты во сне узнала, что Турянский болен клаустрофобией?

— Почему клаустрофобией? — растерялась я. — Речь идет о сердце. У Турянского порок сердца. Он и дня без лекарств прожить не мог.

Роза мгновенно огорчилась.

— Неужели я разболтала то, что держалось в строжайшей тайне? — глядя на меня с невыразимой печалью, спросила она.

— Информация попала в надежные руки, — заверила ее я. — Но ты-то про эту болезнь откуда знаешь, если Турянский держал в тайне свой психоз?

— Леля приходила ко мне на консультацию, ну, как к гинекологу, а по ходу расспрашивала про клаустрофобию. Я испугалась, не с ней ли приключилась эта беда, она успокоила меня, что не с ней, а с ее мужем. Просила порекомендовать опытного психиатра, но так, чтобы все осталось в тайне. Турянский скрывал свою болезнь, чтобы не обнаруживать ее, принимал всевозможные меры, даже в лифтах не ездил.

Я удивилась:

— Зачем он это делал? Клаустрофобия не сифилис, с какой стати ее скрывать?

Роза решительно со мной не согласилась и начала доказывать, что я рассуждаю так, потому что психически абсолютно здорова. Видимо, она намертво забыла про злополучный карниз. И я забыла, а напрасно.

— Ты лучше Тамарке и Марусе об этом скажи, — посоветовала я, — а то они регулярно сомневаются в моем психическом здоровье. Но слушай дальше про сон. Дальше вообще ужас. Кстати, именно в этом ужасе и заключается загадка. Для этого, собственно, я и приехала к тебе. В общем, во сне все у нас, в смысле у меня — старого облезлого козла — в порядке, жена меня обожает, жизнь бьет ключом, и вдруг ни с того ни с сего я начинаю задыхаться. Корчусь в невероятных судорогах, чего-то жутко боюсь, у меня спазмы, глаза на лоб лезут…

Роза, усевшаяся было на диван, снова с восторгом вскочила и, бурно аплодируя мне, запищала:

— Интеллектуальные волны происходят от мыслей человека и улавливаются монтевистом. Турянский испытывал все эти ощущения и бессознательно передавал их тебе. И еще ты будешь утверждать, что не узнала во сне о том, что он болен клаустрофобией! — победоносно заключила Роза.

— Что ты хочешь этим сказать? — с ужасом воскликнула я.

— Да то, что несчастного мужа Лели, видимо, держат в каком-то закрытом помещении, а он страдает и телепатирует тебе. Ты описала часть симптомов приступа клаустрофобии.

Тут уж с дивана вскочила я и забегала по комнате, приговаривая:

— Ой-ей-ей-ей-ей! Что же с ним теперь будет?

Роза трусила за мной и задавала те же вопросы. Только я их задавала ей, она же — непонятно кому. Наконец я остановилась и спросила:

— От этого человек может умереть?

— Смотря насколько болен. Если в легкой форме, то нет, а если в тяжелой, то запросто. Стоит только надолго оставить его в провоцирующих приступ условиях, и он труп.

— Турянский в какой форме болел?

Роза задумалась:

— Точно не знаю, но думаю он испытывал сильный дискомфорт, раз избегал лифтов. Я не специалист, но сама имею некоторые симптомы этой болезни. Лифты я плохо переношу, каждый раз с замиранием сердца туда вхожу. Также терпеть не могу купе поездов, очень плохо мне в самолетах, в комнате всегда стараюсь держать открытой дверь.

— А что с тобой будет, если ты застрянешь в лифте? — заинтересовалась я.

— Застревала. Как видишь, жива, но к тому времени как меня оттуда извлекли, мне уже было очень нехорошо: рвало, я едва не теряла сознание. Правда потом выяснилось, что я немного беременна. Но ты же говоришь, что у Турянского очень больное сердце. Я ничего не знала об этом.

Конец ознакомительного фрагмента.