Пусти козла в огород

Людмила Милевская, 2002

Алиска в очередной раз умирала. Поскольку в последнее время это было ее перманентное состояние, я не особенно волновалась. Но, примчавшись в Питер, поняла, – дело серьезное. По словам Алисиной соседки, «эти стервы» сначала сглазили мою подругу, а теперь травят ее. А она, глупышка, им всегда рада и приглашает в дом. Не могли смириться эти змеи – подруги Алисы – с богатством, красотой и с ее славой художницы. А больше всего не могут простить ей супружеского счастья с красавцем Германом. Зависть, зависть… Но не будь я Соня Мархалева, если не докопаюсь до истины. И докопалась… Как же обвели меня вокруг пальца!..

Глава 5

— Ваш кофе, сеньор.

Крахмальная стюардесса остановилась перед пожилым кареглазым мужчиной.

«Что делает в туристском классе этот богач? — подумала она, заученно улыбаясь. — Запонки, булавка в галстуке, костюм… Целое состояние!»

— Грациа, сеньорита, — машинально кивнул элегантный сеньор, принимая кофе от стюардессы.

Взгляд его был прикован к юному очаровательному созданию, запримеченному им еще в Монреале, где он вошел в самолет.

Сеньор осторожно поднес к губам обжигающе горячий кофе, с интересом наблюдая за тем, как озорно жестикулирует юная красавица. С этими грациозными жестами и милой улыбочкой она мучила, просто пытала своего спутника, судя по всему, отца. Бедняга явно хотел вздремнуть, девушка же требовала общения. Она нетерпеливо желала знать, когда приземлится самолет.

— Хочу попрактиковаться в испанском, — обнаруживая милый акцент, твердила она.

— Успеешь еще, — успокоил ее спутник, — я очень на тебя рассчитываю. Поможешь мне переводить техническую документацию.

— О-о! — Девушка в притворном ужасе сжала пальчиками виски. — Чертежи и пояснительные записки на языке Сервантеса. Самого Сервантеса! Это нужно запретить законом!

Серебристый «Боинг» компании «Пан Америкен» опустился с прохладных высот в знойное марево горной котловины, к обрамленному скалистыми пиками Мехико, бурлящему, кипящему во влажной экваториальной жаре.

Пассажиры уже разобрали багаж и разъехались. Девушка и ее спутник все еще томились в таможенной зоне, беспомощно вытягивая шеи. Тщетно. Обнаружить в толпе встречающих табличку со своими именами им так и не удалось.

— У вас затруднения? — Низкий голос с приятными интонациями звучал красиво.

Девушка оглянулась, растерянно уставилась на незнакомца.

— Могу вам чем-нибудь помочь? — с доброжелательной улыбкой спросил он.

Пожилой мужчина демонстрировал изысканные манеры и, на первый взгляд, был приятен.

— Скоро ли ближайший рейс на Коацакоалькос? — оживившись, спросила девушка. — Нас не встретили…

Ее спутник с чемоданами стоял рядом, явно не понимая испанского.

— Коацакоалько? — обрадовался любезный незнакомец, произнося название города на индейский манер. — Вам нужно на юг?

— Да, сеньор, — подтвердила девушка. — Нас никто не встретил, — огорченно повторила она. — Скажите, можно ли туда улететь?

— Завтра, сеньорита.

Девушка огорчилась:

— О-о! Как же нам быть?

— Но если вам не покажется назойливым мое предложение, то вы можете лететь сейчас же, со мной, — приятно улыбаясь, предложил незнакомец.

Девушка перевела разговор отцу.

— Я очень спешу, — кивнув пожилому сеньору, сообщил тот, — передай этому господину, что мы рады воспользоваться его любезностью. Но… выходит, что у него есть свой самолет?

— Да, да, — словно поняв, о чем идет речь, ответил незнакомец, — у меня есть самолет. Небольшой, но очень надежный.

Только теперь спутник девушки заметил крупные бриллианты в запонках и булавке незнакомца. Пробежался взглядом по его дорогому костюму. Почувствовал неловкость.

— Мы будем очень вам признательны, — робея, сказал он, — но… мы ограничены в средствах. Девушка, краснея, перевела.

— О, это не имеет значения, — улыбнулся любезный сеньор. — Мне нужно туда же, куда и вам. Не лететь же в одиночестве.

— Мы будем вам очень признательны, — повторил спутник девушки.

Он протянул руку, с поклоном представился:

— Анатолий Горов, инженер-гидротехник, лечу вот с дочкой по контракту.

Любезный сеньор, улыбаясь, пожал руку инженеру, коснулся губами изящных пальчиков девушки, представился:

— Друзья зовут меня Энрике Диас.

Через сорок минут маленькая двухмоторная «Чесна», покинув аэропорт Мехико, взяла курс на юг.

Радушный сеньор Диас вслушивался в милую болтовню молоденькой спутницы, щебетавшей без умолку то по-русски, то по-испански.

— Папа нервничает, потому что опаздывает, — рассказывала девушка, — он специалист по гидротехническим сооружениям. В порту Коацакоалькос уже вторые сутки простаивают корабли из России. Всякие драги и землечерпалки. Простой — это очень дорого, а без папы они не могут начать работы. Мы не понимаем, почему нас никто не встретил.

— Всякое случается, юная сеньорита, — успокоил ее сеньор Диас. — Во всем есть смысл, и все имеет значение. Люди порой не понимают знаков судьбы…

— Сеньор Диас, — голос пилота, снявшего наушники, прозвучал напряженно. — Погода ухудшилась. Нам не следовало вылетать из Мехико. Грозовой фронт движется с залива. Метеорологи предупреждали…

— Что могут знать твои метеорологи о воле богов, Рауль? — безмятежно улыбаясь, прервал пилота сеньор Диас.

Как ни странно, но летчик успокоился. Он изменил курс, уводя машину от берега Мексиканского залива. Вскоре под крыльями «Чесны» поплыли горы, рассеченные речушками, стремящимися к морю.

Первый порыв урагана настиг самолет над горами. Машину тряхнуло, как на гигантской колдобине, затем она ухнула вниз. Пассажиры вцепились в ремни безопасности. Руки пилота побелели от напряжения, сжимая штурвал.

Девушка охнула, закрыла глаза: Ее отец, стараясь подражать невозмутимости сеньора Диаса, принялся ее успокаивать.

Ураган подхватил самолет. Натужно ревущую моторами «Чесну» швыряло, как щепку в океане. Люди оцепенели, лишь пилот продолжал сражаться с грозной стихией. Молнии, огненными столбами проносясь мимо, освещали напряженные лица инженера Горова и его дочери.

Один лишь сеньор Диас продолжал улыбаться. Безмятежно, даже счастливо посверкивая своими раскосыми глазами, он что-то бормотал.

Объятая ужасом девушка теребила рукав отца. Слова ее тонули в грохоте бури и реве изнемогающих от непосильной нагрузки моторов. Сеньор Диас нежно коснулся пальцами ее обнаженного плеча, склонился к ней.

— Не нужно бояться, юная сеньорита, — оптимистично прокричал он. — Все закончится благополучно.

Девушка округлившимися от ужаса глазами всматривалась в лицо Энрике Диаса, лучащееся счастьем. Шляпа сеньора слетела, обнажив его странную, яйцевидную, обритую наголо голову. Чем-то жутким и необычным веяло от него. И эта пугающая веселость… Его улыбка… Он походил…

«На статуи с острова Пасхи. Только они не улыбаются…» — подумала девушка.

Сердце ее сжалось, забилось тревожно, она испуганно оглянулась на отца, как бы ища у него защиты. Мелькнула мысль: «А вдруг этот страшный человек специально завлек нас сюда, в бурю, в ревущую тьму…»

Девушка в ужасе отшатнулась от сеньора Диаса, Дрожа, прижалась к отцу.

Молния сверкнула совсем рядом с крылом «Чесны». Самолет содрогнулся. Его левый мотор чихнул, грохотнул выхлопами и заглох. Остановился пропеллер. «Чесна» подбитой птицей легла на крыло, заскользила вниз. Все ближе, ближе к невидимым горам, ощерившимся скалистыми пиками.

— Господи, господи, помоги, — шептали губы девушки.

Ее ослепительно белые зубки выстукивали дробь. Она вцепилась в руку отца. В широко открытых глазах застыл ужас. Отец девушки, вжавшись в кресло, всеми силами старался сохранять самообладание, но и в его глазах метался страх.

Пилот лихорадочно терзал стартер, пытаясь запустить аварийный мотор.

— Сеньорита! Сеньорита!

Диасу удалось перекричать грохот урагана. Девушка обернулась. Светясь доброй улыбкой, сеньор Диас протягивал ей какой-то предмет.

— Нет!! — закричала девушка.

Душа ее переполнилась беспричинным страхом. Она не понимала, почему отказывается. От чего отказывается.

— Нет!!

Но сеньор Диас, склонившись к самому ее уху, прокричал:

— Боги моей земли спасут вас.

— Нет-нет, не надо. — Девушка дрожала и уже ничего не понимала.

— Я открою вам выход, — настаивал сеньор Диас.

Он отстегнул ремень, чтобы дотянуться до девушки, и набросил на ее шею медальон. Скорее амулет.

На тонкой золотой цепочке повис, вырезанный из зеленого нефрита, свернувшийся в кольцо ягуар с лицом младенца.

И в тот же миг второй мотор «Чесны» остановился. Пилот откинулся на спинку кресла, даже не пытаясь запустить двигатели. Лицо его было спокойно. Он обернулся к сеньору Диасу, и они обменялись улыбками.

Самолет швыряло и вертело. Руки пилота лишь слегка придерживали штурвал.

— Мы теперь разобьемся? — жалобно спросила девушка.

— Нет, — улыбаясь, ответил сеньор Диас. — Сейчас вы все поймете. Вам ничто не грозит. Я расскажу…

И он заговорил. Удивительный язык, звучный и насыщенный согласными, заполнил кабину падающей «Чесны». Девушка перестала дрожать, вслушиваясь в чарующую музыку этой речи. Совершенно непонятной и… такой понятной…

* * *

Четыре ветра легли у ног Атуэя. Вздрогнул творящий лики богов. Исповедался камню. Играя, скользнули ветры под золото рек, текущее с плеч Атуэя.

Сколько золота скроет холод души? О, сколько золота!

Кожа древних рептилий терзает тело. Шипастая, вросшая в плоть. Вздрогнули ветры, ткнувшись в злобу рептилий. В дремлющий холод, пьющий горячую кровь. Кровь Атуэя!

Сколько крови нужно бездушной злобе? О сколько крови!

Четыре ветра лизнули ноги.

Четыреста лунных дней ждал их Мастер. Рыдала Земля Любви обреченно.

Псами ветры легли к ногам Атуэя.

Четыре ветра!

Горячий ветер — дитя пустыни. Дыханье страсти.

Ласковый ветер — любимец равнин лесистых.

Гордый ветер — отпрыск вершин непокорных.

Свирепый ветер — пасынок белых просторов. Шквальная злоба смерти.

Четыре ветра.

Четыре корня души!

Прекрасным днем полнолуния, в праздник Белой Змеи, роздал душу ветрам Мастер. Роздал, утратив любовь. Утратив надежду.

Взвились ветры. Дохнули в лицо Атуэю стужей. Дунули зноем. Оседлали стороны света.

Сколько лун мчались к дому ветры? О, сколько лун!

Свирепый достиг Края Мира. Не медлил. Замер, кружась с разбегу. Воин с мечом из седого металла путь заступил. Заскулил, умоляя, ветер.

Дар Атуэя потребовал стражник. Скрылся ветер, стеная. Сгинул в белой пустыне.

Севера царь всемогущий отнял добычу стража.

Отдал Горячий ветер царю Пустыни бесценную ношу.

Заплатил за свободу душой Атуэя Гордый ветер царю Непокорных горцев.

Плача отдал достояние Ласковый ветер царю Лесной благодати.

Четыре стороны света — четыре части души.

Сколько лун стенала душа Атуэя! О, сколько лун!

Царь Царей собрал воедино душу. Обезглавил владык надменных.

По следам памяти предков добрел Атуэй до цели. До дворца Всемогущей Власти. Тысячу мер нефрита сложил он у ног владыки.

Лишь рассмеялся великий.

— Я отберу твой нефрит, Мастер. А за душу куплю рабыню. Прекраснейшую из смертных. С кожей весеннего аромата.

Я обрету Забаву!

Тщетны мольбы Атуэя. Нет у царей состраданья. Покинул Мастер Всевластье. Омыл шипастую кожу.

Власть заразна!

Обнялись ветры. Взметнулись над Розовым морем. Подперли небо воронкой. Обрушили силу гнева. Рухнул дворец Всевластья. Прах Владыки развеян.

Бережно вынесли ветры рабыню. Оставили на дороге. Путь указали к Синим озерам. Оставили обнаженной. Ту, что стала бесценной.

Сколько лун шла рабыня к Священным Водам! О, сколько лун!

Пот со лба катился на груди. Падал с сосков животворной влагой.

В пыль! В пыль!

Родники оживили землю. Сады расцвели за спиною.

С полпути ее встретил Мастер. Священную воду принес он. От Синих озер. В кувшине из Глины неба.

— Сколько лун шла ко мне ты? Сколько лун! Омыл синевой ее тело.

Ответ упал, как сухая пальма. Слово царапнуло веткой.

Легко улыбнулся Мастер. Взглянули они друг на друга. Глаза их соком алоэ смазали трещины тела. Шелухой прошлогодней спала шипастая кожа рептилий.

Стража схватила их, скованных счастьем. Смерть посулила, Пернатым Змеем поклявшись.

За разврат! За святотатство!

Перед казнью украсил Мастер плечо рабыни рисунком. Легкий кораблик вздрогнул, поплыл по атласной коже. Ожил, слегка качнулся. Хлопнул приветливо парусами.

— Татуированная Аматтальма, — Мастер назвал ее имя. — Ты обретешь свободу! Любовь моя больше безумья. Любовь моя выше смерти.

Не думай! Взойди на корабль. Плыви.

Спасайся!

Смахнула слезу Аматтальма. Коснулась рукой рисунка. Закрыла глаза. Шагнула на зыбкий кораблик.

Ожил он, унося Аматтальму.

Прочь от смерти!

Прочь от неволи!

В Землю Вечной Любви.

Вновь покрылся Мастер кожей рептилий. Ускользнул, шелестя травой. Замер, питаясь лучом закатным.

Долго ли ждать вас, четыре ветра?

Долго!

* * *

«Чесна» вынырнула из водяной мглы. Буря иссякла внезапно. «Дворники» смахнули со стекол остатки дождя. Пассажиры ахнули. Самолет приближался к скалистой гряде. Видны стали даже трещины, струящиеся по грубому камню, омытому ливнем.

Сеньор Диас просветленно смотрел на приближающуюся гибель.

Пилот ожил. Руки его уверенно потянули на себя штурвал — самолет, едва не чиркнув хрупкими крыльями по утесам, накренился, заскользил в полной тишине у самых скал. Крылья «Чесны» поймали восходящий поток воздуха. Самолет взмыл, вновь развернулся и начал тихо планировать в ущелье. Лишь ветер шелестел вдоль крыльев.

Инженер Горов, вжавшись в кресло, все так же, с мучительным страхом ожидал конца полета. А вот девушка взирала на происходящее уже с безмятежным весельем, как и сеньор Диас.

— Не нужно волноваться, сеньор Горов, — успокоил инженера Энрике Диас.

— Да, да, папа, — улыбаясь, перевела девушка. — Не волнуйся. Все будет хорошо. Рауль благополучно посадит самолет.

Отец вымученно улыбнулся.

— Все, — хрипло заявил он, — больше никогда не рискну оторваться от земли. Рожденный ползать летать не может.

— Вы не правы, — усмехнулся сеньор Диас.

— Папа, ты не прав, — рассмеялась и дочка. Уверенность летчика, веселое спокойствие Энрике Диаса и дочери понемногу передались Горову. Он, заметно приободрившись, поглядывал на Рауля, уверенно пилотировавшего самолет, превратившийся в планер.

Далеко внизу, в ущелье, глаза пилота заметили тонкую линию автомобильной дороги. Рауль дал возможность «Чесне» потерять высоту, вновь развернул ее, ловя восходящий поток. Снизился.

Машина скользнула к мокрому асфальту. Чуть помедлила, выбирая участок поровнее. Мягко коснулась дороги. Шум колес, катящихся по асфальту, музыкой прозвучал в ушах пассажиров.

«Неужели мы живы?» — подумал Горов.