Искатели. Свидетели. Творцы

Людмила Курова (2024)

Новороссийский журналист Людмила Курова — о замечательных земляках, удивительных и загадочных местах Краснодарского края, волнующих историях прошлого. В книге собраны публикации разных лет в городской и краевой печати.

Дранг нах Остен

Автор: Соня Ланская

Известный в нашем городе человек Валентин Свидерский считает себя коренным новороссийцем, хотя и родился в Краснодаре. Его предки обосновались в Новороссийске в 1899 году. Семья Свидерских волею обстоятельств курсировала то в Краснодар, то в Туапсе. В тридцатые годы отцу грозил арест. Тогда ведь в каждом думающем человеке пытались изобличить врага народа. Но отца предупредили, и он успел уйти по берегу моря из Туапсе в Новороссийск, где и работал до самой войны. А Валентин с матерью жил в деревне. В 39-м вернулся в город и поступил в 1-ю школу, что была на Октябрьской площади.

Так вся его семья оказалась в центре событий, развернувшихся во время войны в Новороссийске. Вездесущие мальчишки, видели и знали больше, чем взрослые. Он не просто помнит, как из рук в руки от наших к немцам и наоборот переходили улицы и площади города, но и нанес на карту расположение сил, расписав таким образом события тех лет.

Великая вещь память. Она пронзает время и возвращает все ощущения, эмоции, страхи и радости, случившиеся с новороссийцами в годы оккупации…

— В сорок первом я был пионером, — рассказывает Валентин Евгеньевич. — Мы жили ожиданием войны, она казалась нам прекрасным героическим событием. Ведь все дети были воспитаны на фильмах о гражданской войне. Напротив госбанка находился тогда кинотеатр «Ударник», куда трудно было попасть, поэтому на улицу выносили динамики, и мы с трепетом слушали, что там происходит на экране. Патриотические фильмы были нашей религией. Мы думали, что наша армия самая непобедимая в мире, и когда начнется война, мы зададим немцам перца и погоним домой восвояси.

Но в жизни оказалось все не так, как на экране. Начались бомбежки, голод, наши отступали. И это страшно рвало душу. Самое страшное было видеть, как гибнут наши. С трех аэродромов в районе Новороссийска поднимались в воздух до 18 советских истребителей, и в течение получаса 5-6 из них падали на землю. И это было невыносимо. Однажды в районе Колдун-горы мы наблюдали воздушный бой. Наш самолет был сбит, летчик выпрыгнул из горящей машины с парашютом, и немцы добили его еще в воздухе.

Позже, уже в 4З-м, когда наступил перелом в войне, мы шли с матерью в село за продуктами и наблюдали такую картину. Два наших истребителя сбили четыре немецких, и из одного из них спускался на парашюте немецкий летчик. Наш летчик облетел фашиста дважды, но не расстрелял. Я спросил маму, почему наш не сбивает немецкого летчика. И она ответила, что русские воины не добивают поверженного врага.

Отца не взяли на фронт по болезни. Но когда город оккупировали немцы, его забрали в лагерь, который находился в пригороде, в Цемдолине. Был страшный голод. На мне был поиск каких-нибудь продуктов. Мы, пацаны, знали, что на борту затонувшего недалеко от берега сухогруза были продукты. Оттуда мы достали несколько ящиков рисовой каши в банках. Остальное (чай, сахар) размокло. Так что каша была нашим спасением.

В районе Новороссийска оказались 6ольшие скопления составов с продуктами, которые немцы собирались перегонять из оккупированных территорий в Германию. Это было что-то неимоверное: до 10 тысяч туш баранов, 200 тонн первосортной белуги, зерно, консервы, шоколад, голландский сыр, от которого, кстати, жутко воняло на весь город, когда он начал гореть. Плюс ко всему на железной дороге скопилось много боеприпасов, одежды и бог знает еще чего. И когда началась бомбежка, то все эти припасы разлетелись по городу. Банки с консервами были вроде снарядов. Разбомбили и целый состав с комбижиром. Тонн 40 его вылилось в речку. Мой пес Джек, видать, подумал в том момент, что оказался в раю, стал жадно хлебать из речки эту вкуснятину, которую мы давно не пробовали. Я притащил домой пару ведер жира, и это нас выручало.

Приходилось что-то выменивать. В деревне в ходу были нитки, иголки, мыло, и если ты что-то имел из того, то был богачом. На это можно было жить. Когда город только начали бомбить, то магазины еще были полны товара. Люди, кто что мог, утаскивали домой. Мне тоже посчастливилось, из ювелирного магазина я притащил остатки роскоши: целое ведро позолоченных серег и ведро мраморных слоников, на которые потом выменивали продукты. К берегу под страхом расстрела немцы запретили приближаться, поэтому рыба была недоступна, море не спасало от голода.

В тот момент было ощущение, что война проиграна. Наши несли огромные потери, а немцы демонстрировали свое превосходство. Наша семья жила на улице Декабристов, и я видел, как наши отступали после боя со стороны Кабахахи. Страшное было зрелище. На моих глазах рушился миф о сильной непобедимой армии. Многие бойцы шли оборванные, иные в штатской одежде, у некоторых вместо знаков отличия были надписи на гимнастерках. И когда я навещал отца в лагере, то там видел раненных немытых голодных бойцов, которые умирали сотнями.

Мы с пацанами собирались и обсуждали все эти события. Рядом с поверженными русскими солдатами немцы выглядели победителями. Это были в основном молодые, от 30 до 35 лет, люди, здоровые, румяные, жизнерадостные, холеные, хорошо одетые, в начищенных сапогах. Если офицеры, и того пуще — в лайковых перчатках, морды надменные. Весь мир был у их ног, потому всегда в запасе французские коньяки, маслины из Испании, сыры из Дании и сигареты из Марокко. Экипированные от и до. И все продумано до мелочей, чувствовалось, что к войне они хорошо подготовились. А нам со страниц наших газет (особенно враньем отличалась «Пионерская правда») писали, что там, в Германии, немцы голодают, давно съели всех крыс и собак. Здесь же мы видели совершенно другое.

Вот чего они не учли, — наших норд-остов. Шинели у них тонкие были. И когда заходила бора, немец терял вид, превращался в сосульку, напяливая на себя все теплые тряпки.

С приходом немцев люди ожидали зверств и расстрелов, но поначалу ничего такого не происходило. Всех наших убитых бойцов похоронили во рву, вырытом на Октябрьской площади. При этом собрали жителей, и один из немецких офицеров в честь погибших даже выстрелил в воздух из парабеллума. Единственно запретили хоронить Витю Новицкоrо. И это только подтверждало то, что Витя сильно насолил им, отстреливаясь до последнего от наступавших немцев.

Наши отступили к рыбзаводу, а к нам во двор поставили танкетку. Мы видели, как после боя возвращались немцы, жизнерадостные и даже приветливые. Из Абрау-Дюрсо им привозили шампанское, они веселились, слушали музыку, играли на губных гармошках. Словом, война им, похоже, была просто в радость. С моими родными они разговаривали на немецком, убеждали их в том, что война закончена в пользу Германии.

Наших методически обстреливали. Кто мог из бойцов переплывал бухту и уходил за перевал. Много было раненых, отступление было организовано плохо. В городе появилось гестапо. Немцы стали ходить по дворам, искали евреев. У нас во дворе жила целая еврейская семья. Под предлогом вызова на уборку винограда им принесли распоряжение, отпечатанное, кстати, на бланках горисполкома. На самом деле их вместе с другими евреями увели на расстрел, в район пригорода, где теперь стоит памятник Непокоренным. Немцы забрали все ценное из квартиры, я только успел залезть через форточку, чтобы взять что-нибудь съестное.

Теперь почти за все наши действия полагался расстрел. Не успел домой попасть до наступления комендантского часа — расстрел. И однажды по мне стреляли, хотя видели, что перед ними всего лишь пацан.

У нас во дворе жила еще одна семья, отец-еврей ушел на фронт, а русская мать с сыном остались. Немцы пришли забирать сына, мать умоляла не трогать ребенка, потом крикнула ему: беги! Он побежал, но немцы стали стрелять в него, тот упал, попытался ползти, но его все же добили. Немцы при этом гоготали, для них это было всего лишь веселой охотой. Эта страшная картина до сих пор стоит перед моими глазами… Вот тогда мы начали понимать, что такое немецкий менталитет, что немцы — совершенно другая цивилизация, они могли убивать и радоваться при этом. О них Черчилль сказал, что это «народ, у которого дисциплина заменяет человеколюбие», люди, которые пойдут на любые преступления, выполняя приказ.

Полагая, что победа у них уже в кармане, здесь, в Новороссийске, фашисты собирались установить свой порядок, может, оттого поначалу и вели себя по-другому. Они веселились, к ним приезжали артисты из Германии, начали свою газету выпускать, а населению даже стали выдавать хлебные карточки. Но когда наши показали свою силу, все стало меняться. По городу пошли листовки, я тоже их таскал. Мы узнали о захваченных в плен под Сталинградом 90 тысячах немцев — вот тогда у фашистов наступило уныние. Ведь недаром потом они говорили, «мы вас летом танками, а вы нас зимой санками». У нас на постое был немолодой уже немец Ганс, из крестьян. Войну поругивал и понемногу рассказывал о том, какие слухи ходят, что происходит на фронтах, и мечтал о том, чтобы все это наконец закончилось.

В апреле 43-го немцы хотели сбросить наших с Косы (Малой землей ее назвали позже). Пять немецких дивизий, 800 орудий, до 500 самолетов были направлены против небольшой группы солдат, оказавшихся на маленьком кусочке земли, открытом врагу со всех сторон. Ведь хуже места для обороны невозможно было представить. Бойня была страшная, ад кромешный. Зажатая со всех сторон горами бухта отражала эхом каждый взрыв по нескольку раз. Поднималась стена дыма, черной мглы, за которой ничего не было видно. Я наблюдал эту картину, и сердце разрывалось на части от увиденного и услышанного. Несколько раз немцы ходили в атаку и возвращались ни с чем. Один из них, описывая эти события уже в наши дни, называет огромные потери за время атак. И ничего, только один маленький кусочек в Вербовой балке отбили. Получается, всего лишь 5 километров пути от кладбища на Солнечной до Косы не могли пройти 60 немецких танков!

Малая земля породила у немцев теперь уже неверие в возможность победы над русскими. А наши истребители лихо сбивали немецкие самолеты, порой они падали десятками за один бой. Здесь наша армия показала превосходство, потому что наши солдаты были уже другими. У немцев же случился моральный надрыв. · ·,

Теперь я понимаю, почему наши выиграли эту войну, победили фашиста, который с легкостью оккупировал всю Европу, практически не получив при этом серьезного сопротивления. В «Завещании Гитлера» пишется: «Мы проиграли потому, что немецкий народ столкнулся с более сильной волей русского народа». Малая земля стала одной из точек спора двух сил. Гитлер, несмотря на все свои усилия, его проиграл.

После войны вместе с другими мальчишками Валентин бегал на косу, где все было разворочено, лежало много оружия, патронов и всяческой военной амуниции. Пацаны собирали боеприпасы и устраивали свои фейерверки. Много народу тогда гибло от неразорвавшихся мин. Вместе с отрядами добровольцев эти ребята разминировали город.

Война оставила глубокий след в душе новороссийского паренька. И даже по прошествии шести десятков лет эти воспоминания не только не потускнели, а наоборот, будто стали ярче.

В 1993 году в Новороссийск приехали немцы — участники боев на Малой земле. Валентина Свидерского попросили сопровождать бывших солдат вермахта. Они делились своими воспоминаниями о тех днях. Многие из них здесь впервые увидели силу русского характера. Для них «дранг нах Остен» завершился здесь, в Новороссийске. На Малой земле они теряли ноги, руки и, главное, веру в свою непобедимость. С одним из них Вилли Рэмом Валентин Евгеньевич переписывается и по сей день. Кстати, Рэм привез в Новороссийск благотворительную помощь для городской больницы.

Ныне Валентин Евгеньевич собирает материал, который с достоверностью может рассказать, какой это была война глазами самих оккупантов. В Германии выходят издания, где публикуются воспоминания бойцов вермахта. Там есть рассказы о Новороссийске, Малой земле. Сохранились и фотографии, сделанные во время войны в нашем городе и окрестностях. Материалы были переданы в городской музей-заповедник.

Вот лишь некоторые фрагменты из публикации Алоиза Бесла «Мысхако».

Об операции «Нептун»:

«…Эта акция, осуществляемая офицером морской пехоты майором Куниковым, привела в конце концов к захвату горной гряды Мысхако… Русские тотчас же сообразили, что захватили против всякого ожидания не только крайне удачную позицию, но и стратегически ключевую точку. То, что вначале было задумано как отвлекающий маневр, оказалось главным козырем операции…

В тот момент, когда с немецкой стороны началась планомерная операция по ликвидации береговых укреплений противника, было уже слишком поздно. То, что могло быть осуществлено несколькими днями ранее, теперь оказалось практически неразрешимой задачей для имеющихся в наличии войск. Повторяемые со всем упорством атаки с нашей стороны не приводили ни к какому успеху. В апреле 1943 года Гитлер отдал категорический приказ — уничтожить советский береговой плацдарм».

О наших бойцах:

«…Они сидели поодиночке в глубоко вырытых окопах, защищенные откосами и растительностью. В ближнем бою необходимо было сражаться с каждой из этих «крепостей», обороняемых одним человеком».

Об их солдатах:

«…Несмотря на досадные неудачи, полки мужественно продолжали наступление, потери все возрастали.…В тот день дивизия потеряла убитыми и ранеными порядка 900 человек из обоих горно-егерских полков 4-й Горной дивизии.

Гора, приведшая к стольким жертвам, стала роковым рубежом и для всеми любимого командира дивизии генерал-лейтенанта Кресса. 11 августа 1943 года в 6 часов утра во время осмотра передовой он был убит выстрелом в голову. Воины дивизии, которые пережили это нападение, до сих пор помнят этот ужасный день и своих товарищей, оставшихся на Мысхако».

Война пронзила души и русских, и немецких солдат. А победила ее на самом деле та самая рыцарская человечность русского воина, свидетелем которой стал подросток Валя Свидерский.

Новороссийские новости, 15.04.2005