Каким он был. Роман о художнике

Людмила Захарова, 2020

Роман об популярном художнике, исчезнувшим на пике славы. Каким он был? А был пресловутый любовный треугольник, вернее, многогранник. Роман о типичной жизни художника на стыке веков и тысячелетий, в смену эпох. Каждый автор разрешает конфликт бытности и бытия, сиюминутного и вечного своим предназначением. Дар или наказание? Вопрос мучает творческую личность, ломая судьбы близких людей.

10. Второй визит

Таинственная леди с картин Тимея с детским именем Алиса явно осторожничала. В пятьдесят лет обычной тетке никак не сохраниться на возраст — чуть за тридцать. Она подозрительно красива. Может быть, Тимей тратит на нее миллионы, ведь он один из самых дорогих академиков живописи. Вечерние платья в домашней обстановке не укладываются в голове Семена, но они органично вписываются в старомодный интерьер. Изысканно, нешаблонно, лично — на заказ. От нее не пахло нафталином и нарочитым блеском, как от некоторых ветеранов. Он отметил ловкость, с какой она выуживала чашки под кофе, стараясь не смазать лак на ногтях. В естественных движениях не ощущалось бережливости к наряду, и она не путалась в замысловатых фалдах неизвестной ткани, он такой никогда не видел в продаже, а уж Катька замордовала его шопингом.

Притягательная внешность, умение преподнести себя, искусно запечатленное на полотнах, сохранили интерес к самому автору. Он сделал ставку на забытую ныне естественную женскую красоту, но вряд ли имел отношения, только дурак может испортить дело дешевым любопытством. Катерина заблуждается, слишком много значения придает она этой стороне сюжета. Или спать или работать, по-другому у мужчин не получается, уж он-то знает на собственном опыте. Успел обжечься и обмануться, и погореть на сексуальных «домогательствах». А Тимей полностью выкладывался в картинах, за творческую отрешенность упрекали оба семейства.

Складный рассказ Алисы самостоятельно делился на три темы — три заметки. Они перестали гонять запись на диктофоне, решили отдохнуть от дележки материала, и просто послушать ровный спокойный голос.

— Тимей с отличием закончил школу-десятилетку. Рисовать начал очень рано, родители часто путешествовали по экзотическим странам, фантастические цвета всегда привлекают внимание, а детское особенно. Бирюзовые, лиловые туманы это реальные места, они существуют на планете. Обычное занятие — детям сначала дают краски и кисти, а потом учат азбуке. Праздник цветущей природы это его восприятие жизни. В школу он пошел почти с восьми лет. Представьте московский дребезжащий трамвай с морозными узорами на стеклах, проезд три копейки, полчаса дороги в художественную студию и обратно, и так десять лет. Многие «холодные» рисунки тоже по памяти. Поэтому неудивительно, что он сам легко поступил в Строгановку и рано стал преподавать. Трудолюбие, талант, сосредоточенность делают профессионала. Он не нуждался в пресловутом вдохновении, ему всегда не хватало времени для завершающего штриха. Его солдатики во «Вселенском человеке» потребовали проглотить ворох литературы, чтобы кивера и ментики, и узор на пуговках досконально совпадал с историческим временем. Это настолько трудоемкая работа по сбору информации по музеям, библиотекам. Тогда не знали интернета. К сожалению, оригинал не в России. Он называл себя «профи» и действительно это мастер, признанный еще в советские времена. Всегда был строг, требователен, поэтому, наверно, конфликтов с властью не имел. Нельзя сказать, что он чурался студенческих посиделок и походов с гитарой. Напротив, у него уже на третьем курсе была машина и подмосковные этюды — обычное дело. Сложно поверить, зная его, высокого, размашистого, что вот эти филигранные пейзажики пером — формат моей ладони студенческие пробы.

В дороге, на вокзале, на природе, в городе — он всегда делал наброски, и вряд ли замечал людей, злость, грязь. Линии, пропорции, свет, перспектива, натура — вот, чем он дышал. Полотна более реальны для него, чем окружающий мир. Он умел показать прекрасное. Он не чувствовал комариных укусов и удивлялся жалобам в группе, тем более, что мошки налипали на почти готовый этюд, где он не терпел неряшливости — лишнего мазка. Собранность помогла ему выжить два года в армии. Жуткое испытание, нагрузки на пальцы, год без карандаша и кисти. На втором году ему поручили красить заборы, расписывать стены в школах и детсадах гарнизона по бездарным трафаретам, утвержденных начальником. Рисовать плохо было ниже его достоинства, а время и бочки краски выбирал старшина на свой вкус. Бесполезность духовного протеста едва не добила его и, вероятно, именно тогда он замкнулся в себе, уже никого не посвящая в творческий процесс.

Первый брак — студенческий. Так бывает, пока есть трудности — учеба, ребенок, работа — парочка дружно воюет с окружающим миром. Однажды жена уехала в Питер отдохнуть — показать внука родителям, да так и не вернулась. Она художник, он художник, конфликта не было, некогда лишний раз отвлекаться от работы. Бытует мнение о богеме, подразумевающее дикие страсти, пьянство, наркотики, якобы возбуждающее вдохновение. О творческих людях всегда ходят слухи о некрасивых поступках, внебрачных детях и даже извращениях. Не было никакого особого везения, мохнатой лапы для продвижения. Была уйма проектов, беспробудный труд, малая часть ушла на продажу и принесла славу. Постороннему человеку странно, что недописанная картина художника лишает сна, именно нехватка времени вынуждала его бросать преподавание, уезжать в незнакомые места.

Вам, молодым, трудно представить, что профессор академической живописи около шести лет подписывал котлы: «первое блюдо», «второе блюдо», «компот» и так далее на пищеблоке одного пансионата, за место для мастерской. Начинал он отрабатывать барщину с «пищевых отходов», а вы, говорите — богема! Каждый хозяйственник имел пустые площади, актовые залы, штатные единицы руководителей художественной самодеятельности, художников-оформителей, обожал иметь портреты своей родни и всей партийной ячейки. Вся «богема» платила за приют излишками дарований. Не скрою, у меня было место в той же мастерской, надо было как-то создавать видимость, что я не напрасно получаю зарплату по совместительству. Стабильность застойных лет не могла истребить в человеке желание жить лучше, имелись способы непыльных подработок — различные кружки, студии, дома творчества — оплата почасовая, часы приписывались.

Безымянность портретов не загадка. О подпольных арендаторах и меценатах знали и помалкивали, а сейчас это подогревает интерес к хозяину галереи. Тогда казалось самым страшным, что настучат «туда — куда надо». Даже смешно вспоминать, что этим страхом была пропитана нарочитая учтивость к дворникам, уборщицам, зевакам у подъезда. Детские страхи, пыль, мусор. Всегда можно было договориться в другом месте, безработицы не было, всеобщая скука была тоже наносная. Народ ленив и спокоен, даже как-то странно, что замутился раздел Союза, революции, взрывы, война. Жуть! Мы полжизни прожили в спокойном государстве, соблюдая правила социалистического общежития и моральный кодекс, великое счастье — спокойствие.

Начиналась инфляция, иметь место для работы вопрос выживания. Чья-то низость всегда мешает таланту быть свободным от проблем. Правители всякого рода резко менялись, новый директор не нуждался в наглядной агитации, знал с кем имеет дело, и загнул высокую сумму в долларах. Чем моложе волк, тем зубы острее, как говорится. За подаренную миниатюру он дал время собрать и раскидать по обжитым мастерским друзей хозяйство. Тогда все мечтали о затишье, еде, крыше, разного рода крыше. Он готов был бросить институт, тогда платили преподавателю десять тысяч рублей — «керенками» (то есть до деноминации). Стажировка в Германи — чудесная передышка.

Вскоре знакомый скульптор уезжал надолго и всерьез, и его родственники сдали мастерскую — просторный подвал без окон, на особых условиях его давнему другу с кафедры живописи, который и приютил Тимея. Новые русские спешили приобщать к искусству своих чад. Так и получилось: не брать взятки за поступление, а учить детей пропорциям, глазомеру, привить вкус или элементарные познания. Многим везло, поступали, если действительно хотели поступить. Он умел открыть глаза на красоту, если были задатки, то и появлялось желание запечатлеть.

Вот в таких условиях и был зачат «Вселенский человек». Четыре года самоотверженной работы, кочующей по домам, подвалам, дачам, не подкосили его, как сейчас пишут о нем. Он прожил миллион нарисованных человечиков. Кто еще столь продуктивен? Он писал, что хотел вопреки неблагоприятным условиям. Он не выдохся, просто не хочет суеты, полюбил сумерки, туманы и закаты. Свободный человек, оставаясь самим собой, путешествует. Есть такая потребность у художника. Светская жизнь — расточительство сил на пустое времяпрепровождение, поэтому он и не мелькает на экране. По вашему — как? Нет дома на Рублевке — нет таланта! Это сборище не для профессионалов.

— Пусть все так и остается. — Семен выключил запись. — Идиоты, никто не задал ни одного вопроса, сидели, как зачарованные. Совершенно непонятно — почему материал обозначен, как визит к Незнакомке. Тема не раскрыта, о ней следует молчать, вот что она внушила своими откровениями о советской рутине. Биографическое исследование можно затеять, никак не меньше! Никакой идеологии, никакой лайф-стори, праздные домыслы. Мужик батрачил, как проклятый, но даже домашние не оценили его по достоинству. Бабы, честное слово, как пиявки. Куда только деньги девают?! Тут полдня листаешь каталог, а это все было создано, своими руками загнано в рамки, продано. Прежде, чем получить наличные, надо найти покупателя, никаких агентов по продаже и в помине не было, все сам. Один. Высыпал купюры на стол с грязной посудой, курил на кухне перед сном, крался, чтобы не разбудить детей.

Семен определился, это главное. Ребята, выслушав его доводы, пожали плечами, решили, что каждому надо подумать. Семен заглянул в календарь, неужели Катька оплодотворила свою яйцеклетку?! Неужели скоро он получит вознаграждение и счастье спокойной семейной жизни в отдельной просторной квартире?! Вот было бы здорово!

— А вы заметили, как легко работалось без Катьки?

Поинтересовался Семен, весьма довольный собой. Тарас и Вадим насмешливо переглянулись.

— А надолго ли? Появится новая зануда.

— Появится, — вздохнул Тарас обреченно. Семен уйдет из комнаты, и я или Вадик, устав от беспросветности общего жития, выберем себе в жены северянку, еще способную зачать, чем сильно обрадует тестя из Уренгоя, сидящего на нефтяной трубе. Это будет правильно, иначе в мегаполисе не выжить, даже получив белый воротничок.