Варвара

Любовь Подина, 2023

986 год. Древняя Русь.Ведун Лютовид, преследуя свои интересы, желает убить маленькую девочку Варвару. Названый отец девочки погиб в походе, а мать погребли вместе с телом мужа. Варвару спасает ученик волхва юноша Здебор. Молодые люди убегают на заколдованные болота. Варвара оборачивается рыжим котенком.Богиня Мара устраивает охоту на Здебора и Варвару.Впереди героев ждут приключения и тайны, которые берут свое начало задолго до их рождения. Открытым остается вопрос: какие секреты молодые люди хранят друг от друга?

Глава 3

Месяц студень. Снега хоть отбавляй, только успевай лопатой размахивать направо и налево. Сугробы стоят пышные, как взбитая жирная сметана, а снег все метет и метет. Скоро юноши вернуться в село с охоты настоящими мужчинами. Интересно кому удалось завалить медведя, а кто сам стал лакомством для хозяина леса?

По осени мужчины и юноши собирались группами. Женатые отдельно от холостых. Уходили в лес на долгие месяцы и устраивали негласные соревнования, кто больше добычи принесет, кто ценнее меха заготовит. Для молодых это было своего рода посвящение, для взрослых мужей обязанность. Да и кто подстрахует юных и не опытных мальчишек, если не отцы с дедами? Ведь в лесу может случиться все, что угодно, опасность так и поджидает глупых да задиристых ребят.

Пока мужчины добычу ловят, женщины пряжу прядут, да пояса женихам своим вышивают, секретничают. Сядут в общей горнице, лучины зажгут и ведут долгие задушевные разговоры. Старшие сказания разные сказывают, приметам учат. Так и коротают дни до праздника Карачуна.

Бог Карачун — темный бог нижнего мира, повелитель мороза и темноты, наводящий ужас. Главной его целью являлось уничтожить все живое и доброе на земле. Он вобрал все самые худшие людские пороки. День зимнего солнцестояния — карачунов день считался самым опасным временем года, когда стерта граница между Явью — миром людей и Навью — миром мертвых. Когда старое солнце умело, а новое — Коляда еще не родилось. Всем селом задабривали Карачуна, несли ему угощения, отдавали самую красивую невесту, жгли костры пытаясь отогнать злого бога подальше от своих жилищ, живность на ночь запирали в амбарах и не выпускали ее до рассвета. Именно поэтому в эти дни женщины с нетерпением ждали возвращения своих мужчин — защитников.

Варвара день и ночь караулил возвращение названного брата с охоты. Выйдет за калитку и подолгу смотрит на уходящую в лес дорогу. Девочке впервые пришлось остаться одной на длительный срок без близкого для нее человека, а заодно труднее приходилось скрывать свою особенность, которая в доме Гордея превратилась из забавы в проклятие. Первый месяц, пока Здебор жил на конюшне, Варька вечерами прибегала к нему, то мышек половит, то просто порезвиться, прыгая через стойла лошадей. Сейчас же скрыться от посторонних глаз стало затруднительно, в доме все готовились к празднику Карачуна. Больше молчали, меньше суетились, старались думать о добром, злые помыслы гнали прочь из своей души. Вечерами собирались все вместе у большой печки, женщины молча вышивали, а оставшиеся немногочисленные мужчины починяли предметы быта. Улизнуть Варьке незамеченной стало не возможно. С наступлением сумерек, дом крепко накрепко запирали, не дай бог Хорс, злой Карачун заглянет.

Уже неделю девочка не могла обернуться, и это ее тревожило, она стала нервная, все время язвила и огрызалась с челядинцами. Те в свою очередь решили, что зазналась рыжая девчушка, так как явно замечали, что та ходит в любимицах у их доброй хозяйке, купчихи Жданы. Купец недолюбливал Варвару, так же как челядинцы, видел, что холодная к нему жена, с девочкой становилась ласковая и заботливая.

Своих детей у Гордея и Жданы не было, за что торговец часто попрекал жену. И совсем бы сжил со свету несчастную женщину, если бы не тесть — отец Жданы Богша местный староста. Старик спуску зятю не давал, мог и плетью отходить за единственную любимую дочку. Гордей злился, но терпел. Дома купец бывал не часто, все делами торговыми в разъездах занимался, но когда приезжал, запивал дня на три-четыре, пиво хмельное рекой текло. Уж тогда все по углам прятались, кроме тестя. Богшу Гордей побаивался, не ровен час, староста всем расскажет о стародавней сделке.

С осени до весны стоят суда Гордея на пристани, льдом скованные, нет им ходу в дальние края, не наполнены их трюмы товарам различным, и Гордею тоска, хоть беги из дома, куда глаза непутевые глядят. Запил с горя купец. Сначала тихо в своей светелке сиживал, гонял за хмельным напитком в амбар челядинца косоглазого Тишайло, затем душа песни потребовала. Запел купец, мотив задорный, ноги сами в пляс так и идут, сапогами по половицам постукивает, руками о колени прихлопывает.

Заглянула в горницу к нему Варька. Сама бы не за что в такие дни к Гордею нос не сунула, да жалко купчиху стало. Смотрит у купца лицо красное, потное, косоворотка распахнута, с кудрей пот капает, и вроде песню веселую Гордей поет, а глаза у него грустные. Сразу видно, что мужчина страдает, тяжесть на душе непосильным грузом лежит. Варвара, стоя на пороге, всматриваясь в очертания лица Гордея, и таким оно ей знакомым показалось, будто видела его ранее, но где — вспомнить не может.

— Гордей, — окликнула его девочка, — Ждане нездоровится, не мог бы ты тише песни петь? Да и не к добру сейчас шум поднимать.

Не успела Варька договорить, как Гордей развернулся к ней, зубы в оскале, лицо злое, перекошенное.

— Ты своей хозяйке скажи, что не указ она мне, чтобы уму-разуму учить. Пусть лучше Карачуну молиться, чтоб не забрал ее душу холодную.

— У нашей купчихи самая добрая душа во всем свете. Карачун скорее тебя приметит, запах хмеля в твою светелку его приведет.

— Дерзить мне вздумала, вошь бездомная?! — зарычал Гордей, слюни изо-рта полетели в разные стороны, — завтра же вон вылетишь! Невестой Карачуну отправлю в лес.

Варька в ужасе отступать к лестнице стала.

— Беги, беги, к хозяйке своей под подол. Вместе с ней отправлю. Надоели мне обе, — топал ногами купец вслед убегающей девочке.

Варька вбежала в комнату к Ждане и залилась горькими слезами, упала хозяйке в ноги, лежит, всхлипывает. Страшно ей стало, вдруг Здебор не успеет явиться, кто тогда ее спасет?

— Чем же тебя напугал купец? — ласковым голосом спросила Ждана.

Варька, всхлипывая, рассказала купчихе все как есть, что грозиться Гордей их двоих на мороз-стужу выкинуть, да, Карачуну отдать.

— Выкинь все из своей светлой головушки, будет новый день, и Гордей позабудет злые слова. — Приговаривает купчиха, а у самой слезы горькие из глаз васильковых капают.

Нет Ждане жизни с Гордеем. Не по любви их отец женил, по воле свой, выгоду ища. Только где эта выгода? Муж холоден к жене, все по юбкам чужим бегает, голову свою курчавую на чужие перины кладет, не угомонится, а отца не станет, так и вовсе прибьет несчастную женщину. И сейчас пошла бы, да отцу пожаловалась на непутевого мужа, так ссора выйдет, а в такие дни в доме лучше не лютовать, тихо сидеть надобно, что бы злой бог дорогу не нашел, да кого с собой не забрал. В глубине души Ждана мечтала, что бы разок заглянул к ним Карачун и Гордея с собой утащил в нижний мир.

Гордей еще больше раззадорился, жена с ним воевать не идет, значит, знает, кто в доме хозяин, боится. Набрал полную чарку медовухи, выпил одним махом и разбил деревянную кружку с размаху об пол, разлетелись щербинки в разные стороны, расплескались остатки по стенам, а купцу в радость беспорядок такой.

В дом с собрания вернулся староста Богша, услыхал, что зять опять пьяный лютует, разозлился. Не жалея старческих ног, в один миг влетел на второй этаж в светлицу к Гордею, дверь с размаху распахнул, схватил одной рукой зятя за грудки, другой кулаком в нос ударил. Не устоял пьяный купец, повалился навзничь на пол. Лежит, постанывает, за нос двумя руками ухватился.

— Опять лютовать в моем доме удумал?! — потрясая кулаком, говорит старик, — велю тебя в амбар запереть, в тот, что в конце двора. Нечего в дом злых духов приманивать, — Богша достал из-за пазухи оберег и поцеловал его, затем хлопнув дверью, ушел, тяжело покряхтывая на крутых ступеньках.

— Посмотрим еще, кого в амбаре запереть надобно, — прокричал в след старику Гордей.

Утро накануне праздника выдалось солнечным, мороз крепчал, челядинцы растопили все печи в доме, но сквозняк не давал согреться, делая дом неуютным, даже сени инеем покрылись. Кухарка на стол горячее подает, а блюда мгновенно стынут, ешь быстрее — успевай ложку в рот закидывать.

Все жители дома в кухне собрались, помолились идолам, прося защиту в страшные дни. Вроде и есть надо, а Богша к столу не спустился, без главы дома есть не положено. Один Гордей порядков не соблюдает, не ждет тестя, сидит ложкой кашу зачерпывает, да ест.

— Тихомир, сходи отца посмотри, — попросила Ждана, — пусть поторапливается, скажи ему, что стынет еда, одного его ждем.

Тихомир кивнул в ответ хозяйке и отправился будить Богшу, но уже через минуту вернулся. Лицо его было растеряно, говорит: « Хозяюшка, а тятьки вашего нет в светлице. И спать он не ложился, постель со вчерашнего вечера не расправлена осталась».

— Да, как же нет? Сама слышала, как вернулся он с собрания, а потом, — Ждана прикусила язык и зло посмотрела на мужа.

Гордей, как ни в чем не бывало, продолжил один есть кашу, даже головы от тарелки не поднял. Варька оглядела лица жильцов, но увидела лишь безразличие, одна купчиха сидела беспокойная. В мороз аппетит отменный, все есть хотят, а не искать старика на пустой желудок.

Ждана, накинув шерстяной пуховый платок, выскочила во двор, Варька кинулась следом за ней. Женщина с девочкой осмотрели все закоулки, заглянули на конюшню, в коровник, в курятник, хотя, что могло потребоваться старому Богше утром в такой мороз во дворе?

— Постой, — крикнула девочка, — Тихомир сказал, что отец ваш не ложился спать, значит, в комнату свою не заходил, в истопке с челядинцами его сразу бы приметили, как и на хозяйском дворе, кухарка с чернавками поутру коров доят, да курей кормят.

— Он мог с вечера пойти в амбар, чтобы запереть его от Гордея. Видел, как зять упился, побоялся, как бы хуже не было, — купчиха продолжила мысль девочки, — Молодец, Варька, смышленая ты у меня.

Ждана потрепала девочку по голове, затем направилась в амбар. Уже подходя ближе к строению, женщина заметила, что замка на двери нет, а сама она приоткрыта, заходи — кто хочет, бери, что пожелает. Ох, плохой хозяин ее муж, как есть плохой. Купчиха с усилием открыла, занесенную снегом дверь, и замерла на пороге, закрыв рот рукой, ноги ее затряслись, ослабли и она села в сугроб, как подкошенная.

Варька заглянула через плечо Жданы в амбар и подняла крик. На зов сбежались все челядинцы и чернавки, только Гордей остался в кухне, выказывая свое безразличие к любым событиям в доме. Из мужчин среди прислуги в доме остались только конюх Тихомир, да косой Тишайло личный холоп Гордея. Мужчины отодвинули от входа женщин, и зашли в амбар.

На земляном полу, распластавшись, лежал Богша. Бледное лицо старика вытянулось, нос заострился, губы посинели, покрылись инеем, глаза полные ужаса, не мигая смотрели в потолок, но самое страшное зрелище представлял разодранный в клочья живот. Кровь вытекла и застыла лужицей возле мертвого тела, рядом валялся замок от амбарной двери и топор, воткнутый в землю у головы покойного.

Бабы застонали, завыли, мужчины, видевшие всякое, и те не могли сдержать слез. Что же теперь будет с ними без их старосты, без хозяина, когда к власти придет Гордей? Пуще всех ревели Ждана с Варькой. Уж, они то знали, какая нелегкая судьба их ждет от ирода купца.

— Как есть, это Гордей виновен! — зло выкрикнула купчиха.

Дворня ринулась в дом. Мужчины схватили и скрутили Гордея, заломив его руки за спину. Ждана вошла в кухню, ее васильковые, отекшие от слез глаза, потемнели, брови сдвинулись к переносице, рот искривился в злой усмешке.

— Ну, что, муженек, сам признаешься или волхвов на дознание звать? — Купчиха наступала на мужа.

— Да, что собственно случилось? — удивился Гордей, — отпустите меня, смерды! Совсем страх потеряли? Разгоню всех, пойдете к капищу побирухами кров искать.

Ждана не выдержала, и дала мужу звонкую пощечину. Давно она собиралась это сделать, только смелости все не хватало, а сейчас будто сама кикимора в нее вселилась.

— Совсем сдурела, баба? — вырываясь из цепких рук дворни, закричал Гордей, потрясая курчавой головой, — да я тебя собакам скормлю.

Гордей рыпался, выгибался, но Тихомир с Тишайло повалили его на пол, крича, чтоб бабы веревку несли, да покрепче. Челядинцы засуетились, забегали, роняя тарелки и кувшины с квасом со стола. Не заметили, как дверь в кухню отворилась, и на пороге показался Здебор.

— Отпустите его. Не виновен он, — выкрикнул в толпу юноша, — сразу видно, что дикий зверь постарался, рысь или росомаха. Раны глубокие, резанные будто тонкими, крепкими когтями. — Здебор покосился на Варьку.

Челядинцы растеряно, обернулись к двери. Тихомир ослабил хватку, и Гордей легко высвободился из захвата мужчин, врезал кулаком по голове косого холопа Тишайло. Челядинец покачнулся и упал, дворня в ужасе расступилась перед новым хозяином, даже Ждана от неожиданности происходящих событий, потеряла браваду и тихо опустилась на лавку, давая пройти мужу.

Гордей гордо прошел среди толпы, заулыбался, обнял Здебора, как родного, похлопал его по плечу.

— Во время ты вернулся, Здеборка. Видать злые духи запутали мысли моей дворне и жене. Пора на место их ставить, — Гордей резко развернулся к челядинцам и топнул ногой.

Бабы взвизгнули, разбежались кто куда, будто их здесь и не было. Ждана сидела, остолбенев на скамейке, лицо ее сделалось бледным, даже губы потеряли былой алый цвет.

— Что сидишь, как истукан деревянный? — обратился к жене купец, — видишь, гость явился долгожданный, добытчик, а ну, накрывай на стол, праздновать будем.

— Как можно праздники в доме устраивать, когда горе такое постучалось в наши двери? — прошептала Ждана.

— Кому горе, а кому радость, — Гордей, хлопнув в ладони, присел подле жены, приобняв ее за плечи. — Ох, и заживем теперь, голуба моя.

Ждана поежилась от слов мужа, не находя сил пошевелиться, пустыми глазами, не мигая, смотрела в сторону. Варька тихо подошла к купчихе, аккуратно взяла ее под локоть, моргнув Здебору, повела ее по лестнице на второй этаж, в горницу. Мужчины остались в кухне.

— Хозяйка права, не время сейчас праздновать, следует капканы расставить, а лучше собак приобрести, и на ночь их выпускать. Пока тело Богши не отнесли на капище, нужно хорошенько его осмотреть, что за зверь лютует по ночам, — вразумлял Гордея Здебор, — челядинцам прикажи, чтобы слухи не распускали. Нечего народ пугать в день Карачуна.

— Да, Здеборка, ты прав, — соглашаясь, покачал головой купец, — вот ты и займись этим. Будешь моим помощником. Правой рукой тебя назначаю за то, что спас меня от безумия дворни. Я сегодня вечером на гулянье в село отправлюсь, негоже традиции дедов нарушать. Душа, знаешь ли, праздника просит. Не смотри на меня так осуждающе. Иначе не могу здесь оставаться. Не люб мне дом этот, ни жена моя скучная. Эх, знал бы ты, Здеборка, как надоело мне это село, но держит меня что-то здесь неведомое, дороги перекрывает, — тяжело вздохнув, Гордей оделся и покинул дом.

Здебор стоял на пороге и зло улыбался купцу вслед. Знал юноша, что держит Гордея в этом селе. Купец тоже знал, но старался забыть, не думать о своей лихой юности, но слова волхва, сказанные пятнадцать лет назад, так и слышались ему, словно сказаны они только что, и потерянный взгляд Кукши, когда Гордей вез ее на капище, все маячил в памяти, не стирался.

Варька тихо отворила дверь в горницу брата. Комната была маленькая: три лавки, покрытые дерюгами, стол, разделяющий комнату пополам, в углу сундуки, набитые, малочисленным количеством личных вещей. Здебор делил комнату с Тишайло и конюхом Тихомиром. Сейчас мужчины отсутствовали, один Здебор сидел на лавке и перевязывал правое плечо льняной тряпицей. Варька радостная бросилась на шею названному брату, наконец-то они одни и могут поговорить обо всем на свете.

— Тихо, тихо, — морщась, сказал юноша.

— Ой, Здеборка, а я не заметила, что ты ранен? Не уж-то на охоте медведь подцепил?

— Он самый, — подтвердил догадку девочки Здебор, — шатун нам попался, пока его вылавливали, думали, всех завалит. Двух братьев Колочаевских загрыз на смерть, Вуйку зацепил, не знаю, выживет или нет, а меня — так, царапины.

— Дай посмотрю, может, помогу чем? — Варвара прикоснулась к руке брата.

— Не надо, ерунда! — Здебор быстро одернул руку, — или ты забыла, что я волхв, значит, сам кое-что умею. Уж, мне ведомо, как кровь остановить.

— Как знаешь, — насупилась девочка.

— Лучше расскажи, что без меня делала? Не обижал ли кто тебя? Вон, как вымахала! Всего осень прошла, а ты уже, какая красавица стала, — Здебор закружил Варвару по комнате.

Девочка задорно смеялась, чувствуя теперь себя в безопасности, ведь рядом ее брат, ее спаситель.

— Смотри! — крикнула Варька, перевернувшись через голову.

Здебор ахнул от неожиданности, перед ним в комнате расхаживал уже не котенок, а подросшая рысь. На огненно-рыжей шерсти появлялись еле заметные черные пятнышки, раскосые глаза горели изумрудным пламенем, притягивая взор смотрящего. Варька-рысь расхаживала по комнате, выгибая спину, довольно мурчала. В этот момент дверь отворилась, и в комнату заглянул косой холоп Тишайло. Девочка испугалась и юркнула под лавку.

— С кем это ты разговаривал, Здебор? — озираясь по сторонам, спросил холоп, — вроде как Варькин голос слышал, а сейчас смотрю, нет здесь никого.

— Померещилось тебе Тишайло. Над нашей комнатой светлица хозяйки, видно Варька с ней разговаривает.

— Возможно, — задумался холоп, и посмотрел по сторонам, — только мне показалось, будто кто-то под лавку твою юркнул.

Здебор проследил за взглядом холопа. Под ногами у юноши валялось платье Варьки, которое он мгновенно поднял, смял и закинул за спину.

— Не Варькино ли это платье? — удивился Тишайло.

— Нет, конечно, так тряпица упала. Видишь, руку перевязываю. — Здебор указал на ранение.

— А ткань, будто ее, — почесал затылок холоп.

— Отдохнуть бы тебе надо, дружище, вон, как хозяин тебя огрел, — Здебор коснулся лба Тишайло, — немудрено, что всякое мерещиться. Шел бы ты к кухарке, да перед сном макового отвара с мятой выпил.

— Пожалуй ты прав, — Тишайло развернулся и вышел из горницы.

Как только его шаги удалились, Варька-рысь осторожно вылезла из-под лавки брата. Заурчала, потираясь боком о ноги Здебора. Затем запрыгнула на окно и жалобно замяукала. Смотрит юноша, а Варька то назад в девочку не превращается, вон платье ее под лавкой лежит, а подросший котенок рыси мечется у закрытой ставни.

— Да-а-а, — протянул Здебор, — растешь ты Варька, не по дням, а по часам. Намаялась в мое отсутствие. Вижу, что поохотиться тебе надобно. Ночь сегодня не удачная выдалась, но что поделать, пошли маетная ты моя душа.

Юноша раскрыл ставни, закинул в мешок Варькино платье и вылез вслед за ней в ночную мглу. Здебор еле поспевал за названной сестрицей, та в один присест перепрыгнула через частокол и помчалась в сторону леса.

Ночной трескучий мороз, казалась, окутал льдом все село, вместе с сердцами людей. Небо было звездное, ярко сияла луна, освещая просторную поляну перед капищем. Вознести почести Карачуну народа собралось много, почти все село, даже немощные калеки явились в столь ответственный день праздника. Все жители надели расписные маски с изображением различных животных, девушки и юноши нарядились в лучшие свои наряды.

Снегурку выбирали заранее. Ей становилась самая красивая и молодая девушка, желательно из зажиточного дома. Многие семейства желали, чтобы именно их дитя оказалась достойной невестой деду Карачуну, а родичам ублажив зимнего бога, принесла урожайный и благостный год. С утра сельчане выходили на улицу с киселем, закликая морозного старца: «Кисель тебе — урожай мне! Тебе кутью — нам урожая тьму!»

Посреди заснеженной поляны росла высокая и пышная ель. Это дерево оберегали и почитали. Уже не первый год оно было излюбленным местом для обрядов в честь Карачуну. И сегодня ель стояла, как и прошлые годы, украшена различными яствами, оставалось принести в дар невинную, да прекрасную деву.

Жрицы капища раздели девушку догола, в волосы вплели разноцветные ленты, опоили маковым отваром и вывели босую публике. Толпа заликовала, одобряя выбор волхвов. Девушка действительно была хороша. Длинные светло-русые волосы волнами спускались по плечам, фарфорового цвета кожа была почти прозрачной, можно было разглядеть каждую голубую венку, василькового цвета глаза обрамляли густые черные ресницы, щеки, ярко окрашенные в пурпурный цвет, были пухленькие с задорными ямочками. Девушка не спеша шла к зимнему дереву, счастливо улыбаясь родичам, ведь именно она стала достойной, из многочисленных претенденток, стать снегуркой.

Волхвы привязали обнаженную девушку к праздничному древу. Снегурка тихо запела обрядовую песнь, жрицы вторили ей. Спустя время все село подпевало незамысловатый монотонный мотив.

Жрица с выбеленным лицом и нанесенными углем рунами на щеках, вышла в центр толпы, зашептала заговор, временами увеличивая силу голоса и темп. Она подошла к снегурке, с вытянутыми вверх руками, произнеся заклинание, женщина обнажила обрядовый клинок и одним махом вспорола чрево девушки. Окровавленные внутренности вывалились на девственно белый снег. Волхвы обмыли чрево снегурки и окатили ее ледяной водой из трех ведер.

Внутренностями девушки довершили украшение ели, обмотав их вокруг раскидистых колючих лап. Снегурка с кукольным личиком, покрытая ледяной глазурью, навсегда осталась вечно молодой. Её васильковые глаза и приоткрытый ротик замерли, словно в изумлении. Она еще казалась живой, только пустое распахнутое чрево смотрелось нелепо, уродуя такую несравненную красавицу.

Из темноты леса по периметру луга заблестели желтые пары глаз, раздался нестройный волчий вой. На поляну к людям, опираясь на ледяной посох, вышел старец Карачун в сопровождении огромного медведя. Морозный старик был высокого роста, худощав с длинными седыми волосами и белой бородой, которая касалась земли. Одетый в белую шубу, старец ступал босыми ногами и ударял посохом о землю. За его плечами болтался огромный мешок. Много младенцев собрал Карачун по дороге. В каждом селе, встречавшемся ему на пути, на отшибе, вдали от домов, старец находил, брошенных на лютый холод детей. Карачун бережно наполнял замороженными телами свой мешок.

Подойдя к ели морозный дед, обошел дерево кругом, осмотрел принесенные дары, поманил к себе медведя. Бурый хозяин леса взревел, встал на дыбы, обнажив белые клыки. Народ, ахнув, отступил от древа. Карачун отвязал тело снегурки и закинул его на спину исполинскому животному. Затем размахнулся и ударил посохом оземь. Заскрипела земля, поднялся снег, закружил-замел, так что самого себя не видно, только слышен волчий вой, да как мороз трещит, пощипывая кожу.

Метель стихла. Елка стояла пустая, мерно покачивая колючими лапами. Не видно Карачуна с бурым медведем, только слышится издали удаляющийся басовитый хохот морозного старика. Люди, взявшись за руки, закружили веселый хоровод. Рады сельчане, принял их подарок бог Карачун, значит спокойный и урожайный будет год.

Тишайло по совету Здебора отправился на кухню. Кухарка, замешивая опару, недовольно взглянула на холопа.

— Чего тебе Тишка не спиться? — спросила дородная баба, вытирая руки о передник.

— Слушай, Малуша, не знаешь ли ты где Варька? — обратился Тишайло к кухарке.

— Как же не знать. Хозяйку спать повела, потом за молоком теплым ей бегала. Я еще посоветовала в молоко мелису с ромашкой добавить, пусть спит горемычная, намаялась сегодня, — присев на скамейку напротив Тишайло, кухарка тяжело вздохнула.

— Больше Варька не спускалась? — не унимался с расспросами холоп.

— Да, что ты привязался то?! — топнула ногой Малуша, — когда мне за всеми следить? Дел не початый край. На кой сдалась тебе эта девчонка?

— Да, так… — призадумался Тишайло, — налей-ка мне Малуша отвара макового, голова раскалывается — сил нет.

— Еще бы! Вон, как Гордей врезал. Будь он не ладен, — доставая крынку из печи, проговорила кухарка.

Тишайло одним махом осушил кружку отвара, вытер тыльной стороной руки губы, поблагодарил Малушу и собрался отправиться спать, но прежде вышел во двор. Холоп заглянул в амбар, замок висел на своем месте, затем осмотрел хлев с коровами и курятник, собрался идти в сторону конюшни, да заприметил на снегу следы зверя. Тишайло приложил свою ладонь к отпечатку на снегу. Почти правильной формы квадрат, короткий шаг, отпечатков когтей не видно. «Что-то Здебор о рыси говаривал», — вспомнил холоп, и последовал по оставленным на снегу следам.

Ранним утром кухарка отправилась доить коров, но через мгновение с криком вбежала обратно в дом, разбудив почти всех жильцов.

— Тишка, Тишка, — указывала на распахнутую дверь Малуша, беспрерывно повторяя имя холопа.

Здебор и Тихомир выбежали на улицу. Почти у самого порога, под лестницей, раскинув в разные стороны руки, лежал с перерезанным горлом Тишайло. Глаза холопа были широко распахнуты, будто он чему-то удивился в последнее мгновение своей жизни. Здебор осмотрел пространство возле несчастного Тишки — на снегу осталось много отпечатков следов дикого зверя, предположительно рыси.

— Снова дикий зверь пробрался к нам во двор. — Ждана, достала оберег, поцеловала его и ушла в дом.

— Проклятие! — закричала чернавка.

— Да, замолчи, дурная баба, — выругался на чернавку Тихомир и посмотрел на Здебора, — надо бы хозяина разбудить.

— Без него управимся. Спит, пойди, после вчерашних гуляний. Не хватало нам под горячую руку попасть. Давай-ка, конюх, отнесем Тишайло в амбар, а после решим, что дальше делать. — Здебор обошел тело холопа и приподнял окоченевший труп за плечи.

Под телом косого Тишайло лежала разноцветная тряпица. Тихомир, подняв ткань, развернул ее, и с удивлением обнаружил, что это платье Варвары, маленькое с вышитыми колокольчиками и маками. Дворня изумленно начала озираться друг на друга. Здебор на мгновение замер, ища глазами среди толпы маленькую рыжеволосую девочку.