Саги Орлиных Гор. Сердце Варвара

Дмитрий Романов, 2022

В мир сущего вторглась бездна Ничто. Из мрака выходит нечисть. Люди ожесточаются. Мир романа – это мир людей, разделённых на несколько королевств, а также варваров, сильфов и прочих рас. Король людей заключает договор на брак своей дочери и королевича варваров, после чего по военным соображениям заключает такой же договор с сильфами. Двуличность короля в конце концов приводит к краху империи. Варвар идет за обещанной женой, по дороге встречая настоящую судьбу. Сама же королевна влюблена в простого солдата, что следует за ней по руинам миров. Кровавые битвы проиграны. Древний маг открывает тайну – остановить бездну может только свет человеческого сердца. Он является в мир, когда любящий теряет возлюбленную на войне интриг. Сильфы принимают сторону бездны, варвар и полюбившая его амазонка вместе собирают войска людей для решающей битвы. Ворота во дворец повелителя бездны ломаются от содрогания любящего сердца. Варвар верхом на драконе вторгается в обитель мрака и кладет ему конец.

Часть I

Грай успел нырнуть под булаву и выскочить за спиной великана. Перед ним был огромный сгусток мышц, увенчанный рогами с каменной дубиной и деревянным щитом. Меч Грая отскочил от коры, что была у великана вместо кожи.

«Кого только не плодит болото!» — изумился Грай и бросился в сторону. Его окатило смрадной слюной из ревущей пасти. Даже в ней было полным-полно шипов и крючьев. При этом тварь ходила на двух ногах, умела держать оружие, а на ее поясе сверкали руны.

«Разумная тварь!»

В следующий миг разумная тварь получила копьё под рёбра. Это Хум, оруженосец Грая, подоспел вовремя. Малой расторопный — отец верно сделал, что назначил его сыну в оруженосцы. Громадина даже не заметила раны, но продолжила напирать. Только один конец копья Хум уткнул в землю, и это не давало твари идти вперёд, она только махала булавой. Ослеплённое яростью безумное создание, не чувствующее боли.

Но десяток стрел, угодивших тому в голову, решил все вопросы. Это лучники вышли на холм. Грай выдохнул и побежал искать новую тварь.

Секиры трещали в костяных доспехах — или это вовсе были не доспехи, а просто толстая шкура. Стрелы затмили солнце, и за их свистом не было слышно крика раненых. Твари, которых по всему миру назвали «урмы», а сами себя они никак не называли, становились похожими на ежей, утыканные стрелами. Но продолжали наступать. Когда выпустили залп зажжённых стрел, все болотные топи, насколько глаз хватило, вспыхнули синим — загорелся болотный газ.

Хлопок взрыва оглушил. На какое-то время бой прервался, и обе стороны — люди и урмы, — бродили вслепую. Те, кто угодил в трясину, горели заживо. После газа загорелся торф, и вскоре густой дым заволок поле боя. Из дыма там и тут возникали слепо ищущие цель концы копей.

Старики горцы рассказывали о пожарах на топях Чёрного Рога — когда молния попадала в торфяную топь, и огонь бежал от кочки к кочке, и вся земля исходила дымом. Словно угли под золой, словно незастывшая сталь под коркой окалины в кузнечных печах.

Урмы ревели, как буйволы. Размахивали булавами, снося головы своим же воинам. Никто ничего не видел, и людей в этом хаосе можно было найти только по их кашлю. Урмы не кашляли — им было всё равно, чем дышать.

Но если вас спросят, кто самый грозный и до безумия отчаянный воин на всех четырёх континентах? — без раздумий отвечайте: варвар из Орлиных гор. Как ему имя? Да они все отчаянны, это у них в крови. Правда, для вашей же безопасности, не называйте их варварами в лицо. Так зовут их народы с юга, они не признают в них людей, но признают их военское мастерство.

Вот только урмы, эти далёкие предки огров, о том не знали. Они и так мало о чём знали, поскольку в их тугих головах сплошная кость. И два слизких глазка упрямо и тупо глядят вперёд из-под огромных надбровных дуг. Урмы тоже воины отчаянные, но не столь грозные, ибо до отчаяния глупы. Зато в топях Чёрного Рога, что тянутся на много месяцев пути от Орлиных Гор до озёрных земель, они заполонили всё. Эти черношкурые, огромные с множеством роговых наростов по всей голове и плечам, рычащие монстры множились с необычайной быстротой. Вскоре топи Чёрного Рога стали им тесны.

В этот день им не было числа. Когда протрубил рог командующего, воины-люди начали собираться на холме, где высился наспех поставленный частокол, и не было болотного дыма. Грай увидел оттуда чёрное море тел, текущее по болотам. Урмы брали числом.

— Рыцари мои! — кричал седовласый Тугвар, лорд долины Брокк, отец Грая. — Продержимся до заката. Войско из Лахэл придёт к нам на помощь!

Он называл своих людей рыцарями, поскольку они служили ему и были дружны меж собой. Народы Орлиных Гор жили в мире друг с другом уже три сотни лет. Поначалу, когда их племена вторглись в горы сильфов и выгнали тех прочь, заселились на их высотах, вражда обуяла и самих завоевателей. Вражда от жадности при делёжке новых земель. Но со временем мудрые вожди объединились. Даже теперь три долины, не связанные родством — Брокк, Лахэл и Дуномар, — жили в мире.

За частоколом воины Тугвара перевели дух и перевязали раны. Они повязывали вымоченные водой платки на лицо, и шли обратно в дым, где ревели тысячи урмов. Шли с неизменной боевой песнью:

Нет крепче моего меча

И нет его длинней

О, дева, полюби меня,

И будь скорей моей.

Хоть целый свет ты обойди

Сто проплыви морей

Меча прекрасней не найти,

Едва найдёшь длинней!

Великаны Граю больше не попадались, он направо и налево сёк обычных урмов. Хотя те были на две головы выше, но ума у них было на две головы меньше. Возможно, кто-то возразит, что в бою ум и не нужен. Что ж, на одного убитого рыцаря приходилось сотня убитых урмов. Это о чём-то да говорит…

Когда силы начали оставлять их, и рука уже не чувствовала меча, рог протрубил совсем с другой стороны. Это был рог Лахэла. Ездоки на яках спускались с предгорий в топи. Золотые стяги реяли на ветру, и под копытами дрожала земля.

— Это Сарон Краснолицый! — кричали воины Тугвара. — Э-гей! Ещё немного!

И мечи с новой силой взлетали и рушились на костяные пластины. Клин бронированных яков с могучими всадниками рассёк орду урмов на несколько частей, каждую из которых быстро перебили. Не успело солнце коснуться макушек болотных лесов на горизонте, как на топях остались только люди. Урмы отступили в бурелом, туда, где среди чёрной воды гнили проклятые леса.

Лорды Тугвар и Сарон Краснолицый обнимались и хлопали друг друга по плечевым щиткам так, что было слышно на всю топь.

— Дружище! Не зря наши деды выпили озеро эля за союз наших племён! Рад видеть тебя! — сказал Тугвар.

— Ты же не сомневался, что я приду? — спросил Сарон Краснолицый, хмуря кудрявую бровь.

— Нет, я только сомневался, останется ли вам что-то или мы перебьём всех сами.

Оба они были великаны, чувствовалось, что их прапрадеды были из славного рода перволюдей, что вдвое превышали рост нынешнего мужа. Оба лорда высились над рядами воинов маяками, а шириной плеч могли потягаться с медведем.

— Но ты же знаешь, — заметил Сарон Краснолицый, — они придут завтра, и приведут с собой новых ублюдков. Мой жрец говорит, в проклятых лесах, в подземельях их сотни тысяч. А уж раз они почуяли кровь, повыползают теперь все.

— А ты же знаешь, что нам надо, — сказал Тугвар. — Просто выиграть время.

— Возможно ты прав… Но сейчас нам надо хорошенько отдохнуть. Кстати, ваши обозы с элем целы и невредимы?

Они подмигнули друг другу и врезали аршинными кулачищами друг другу в бока.

Если вас спросят, кто главный любитель пира всегда и везде — даже в военном походе, — отвечайте смело: варвары с Орлиных Гор!

Луна взошла над дымными топями. Её свет облил просторы болот молоком. Казалось, облака спустились на землю. И только холм, где расположилась армия, торчал над ними островом земли.

В свете костров трещали бочки, ломились кружки, и громкие песни о былых временах неслись из лужёных глоток. Грай, сын Тугвара с его ближайшим другом Торбором и оруженосцем Хумом, сидели рядом с отцами. Рыцари любили и чтили Грая, величая в нём наследника и будущего своего правителя. Он уже вступал в тот возраст, когда многие берут власть, но пока Тугвар, несмотря на седину, был силён, Грай знал своё место.

Тугвар оправил ременную перевязь на крепкой груди, отёр вислые усы и встал. Пирующие умолкли — лорд собирался говорить.

— Сегодня вы дрались достойно, мои рыцари!

Его поддержали дружным криком.

— Сразу видно — два года без войны…

Кое-где раздались добродушные смешки.

— Я и сам соскучился по запаху железа. Но все мы знаем, за что мы сражаемся.

— Да! И будем сражаться! — кричали тут и там рассевшиеся воины. — И перебьём всех! Грай! За Грая! И за его жену! За славную деву озёр! За деву Армаланта!

— Всё так. Моему сыну, — Тугвар положил пудовую ладонь на плечо Грая, — должна достаться дочь озёрного короля. Юная Мэла. Мы наслышаны о её прелестях.

Воины начали переглядываться, улыбки из мечтательных становились хищными, но при взгляде на Грая, снова принимали скромный вид. Грай был могучий молодой воин. Не было в рядах рыцарей ни одного, готового встать против него. Вот он сидит — шириной плеч почти равный отцу, с гривой светлых волос, схваченных ремнём, кожаная перевязь в медных бляхах. А открытые руки и плечи бугрятся мышцами.

Не каждый тут смог поднять бы меч Грая. Его ковали в недрах Нефритовых Гор, самых высоких и непроходимых, в кузнях Ледяного Хребта, где, как говорят, живут гномы. И сам меч, с рукоятью на две руки, шириной с две ладони, выкован ими.

— Орда ублюдков из Чёрного Рога преграждает нам путь в Армалант, славную столицу страны озёр. Мы совсем запустили этот край, который некогда принадлежал нашим дедам, и дали полчищам урмов размножиться, как саранче, — продолжил Тугвар, — и если даже мы не сможем вымести их отсюда, наша задача — дать Граю пройти мимо их полчищ. Они не должны заметить его.

— Вырежем коридор, — вставил Сарон Краснолицый, уже порядочно подпивший. — Как нож в червивом сыре. Оградим с двух сторон, и пусть проходит.

— Правильно! — крикнул кто-то из воинов.

— Всё так. Отвлечём орду!

— Они не будут патрулировать тропы, если задать им жаркий бой — все потянутся сюда. Соберём их в одном месте.

— А кто сказал, что мы не сможем вымести их вон навсегда? — закричал особо пьяный воин.

— Давно пора разобраться с урмами! Вот и повод.

— Сын мой, — Тугвар обратился к Граю, и тот встал рядом, — Завтра тебе предстоит начать свой путь. Всё, что мы можем — сдержать лавину, не дать ей раздавить тебя. Будь же быстр, как серна, внимателен, как орёл, храбр, как барс! Ты должен доказать, что достоин зваться мужем Орлиных Гор. Достоин встать за моей спиной, и когда я уйду в Небесный чертог героев, выступить вперёд и стать лордом.

Грай оглядел лица сидящих, их горящие глаза, их крепкие скулы, на которых плясал огонь, могучие руки, вознёсшие чарки за его здравие. Затем взялся за плечо отца и крепким, как скала, голосом объявил:

— Я готов!

***

Провидцы, грезящие концом света, говорят, что наступит финальный час, и мир поглотит бездна. Древние мистики утверждали, что им известен даже звук, «вопль жизни», с которым произойдёт поглощение мира бездной. «Эом!» — так отражает его книга пророчеств Мортаменон. Долгий, протяжный вой смертельного голода — Эооом! Потому и саму бездну они называют Эом, или бездной Ничто, потому что в ней исчезнет мир созданного.

Сто восемь эр бездна Ничто вселяла ужас в сердца жителей внешнего мира из ночных кошмаров и магических видений. Тысячи томов писалось о ней книжниками академии на острове аскетов. Прославленный маг-отшельник, заклинатель камней по имени Сараней из пустынь жаркой Казеи, о котором в народе говорили, будто ему открылся божественный план, видел в одном из своих кристаллов жреца бездны — Хорнозабула. В доспехах из молний, с мечом урагана, он ждал в своих чертогах, читая огненные свитки. Хорнозабул был первородным существом, отвергшим власть создателя, великого Мастера, и основавшего свой собственный храм в пустоте небытия. Оттуда он воззвал к силам хаоса, и провозгласил своё скорое пришествие в мир людей.

Сараней Казейский отправился в путь по народам и странам, предупреждать королей четырёх сторон света. Он оставил свою пустынную пещеру, взял сучковатый посох, накинул глубокий капюшон и вышел в мир с надеждой, что короли прислушаются к именитому магу-подвижнику. Но никто не внимал ему, а некоторые так и вовсе боялись слушать. Бездна Ничто оставалась сказкой, в которую за древностью предания перестали верить. Да и очень склонны люди бояться нового, держась за давно безжизненное старое, в котором гнездятся их привычки.

Но вот однажды бездна сама предстала воочию перед всеми. В тот злосчастный день после ночи не настало утро, и небо оставалось тёмным. И хотя через день солнце вышло вновь, а небо наполнилось прежней синевой, но где-то на северном краю небосклона, если глядеть с континента Орлиных Гор, можно было увидеть чёрное пятно. Это был Эом, словно язва поразившая небосклон. Постоянное напоминание о том, что час близится, что Хорнозабул не спит. Ничто втянулось обратно в точку, как бывает с любой великой силой — она проявится, а затем снова спрячется в засаду, чтобы во втором своём явлении быть ещё ужасней.

Сила бездны уже опробовала себя, и с каждым днём тьма расширялась, пульсируя биением чёрного сердца. И было известно, что настанет час, когда сила осмелеет, и всё сущее обратится в Ничто.

«Это неизбежно, — возразит седой жрец, — так устроена вселенная. То, что появилось, рано или поздно уничтожится». Такова ложная мудрость дряхлых сердец и душевной старости. «Так написано в Мортаменоне, и не нам оспаривать слова самого Мастера», — будет возражать книжник, верящий только в сухую букву закона.

Однако есть ещё более древнее поверье. О нём не написано в книгах, оно пришло из народа. И потому Сараней Казейский прислушивался к нему больше, ибо верил в людей, а к книжному знанию относился с большим сомнением. Поверье это было о том, что бездну всё же можно победить. И существует для того всего одно средство. Оно хорошо известно всем и каждому, однако никто не скажет, что же это на самом деле. Его может ощутить и стар и млад, и человек, и гном, но никто не выразит его до конца. Откуда оно берётся и почему обладает такой силой? То не ведомо ни одному седому книжнику. А имя этой силы — любовь.

***

Артагону из рода Алефмар, королю Армаланта, чей замок возносился шпилем до самых небес и стоял на Великом озере, меньше всего хотелось бы видеть мужем своей дочери грязного безродного варвара со зловещих северных гор, на которых никто из его свиты и не бывал ни разу. Он считал те места проклятым обиталищем звероподобных извергов. А потому сокрушался, что когда-то заключил с ними союз на ужасающих условиях…

И если бы земли этих извергов граничили с Армалантом, он бы не спал по ночам. Впрочем, он и так не спал по ночам, но из-за другого соседства. Между Армалантом и далёкими Орлиными Горами пролегали топи Чёрного Рога…

Артагон был из рода древнего, утончённого и аристократического. Его алмазная корона передавалась от отца к сыну уже сорок девять поколений. И никогда не попадала в руки кого-либо, не принадлежащего семье Алефмар. Соседние королевства — лесной край Эльмарии и объединённые народы Восточного Полумесяца, обвиняли Алефмар в многовековом кровосмешении, и предлагали своих дев на роль невест, дабы обновить кровь Армаланта, но династия была непреклонна. Они не принимали даже кандидатов из собственной знати.

И только король Артагон за неимением сына-наследника к удивлению всех решил нарушить ход вещей и призвать жениха для своей дочери Мэлы. Из дальних земель, с самого западного края обитаемого мира. Но жених этот вовсе не был человеком.

Армалант в то время был столицей одноимённого королевства, и единственным крупным городом в нём. Страна озёр, где суши было значительно меньше, чем воды, поражала странника зеленью заливных лугов, бирюзовой чистотой вод, обилием птицы и пасущихся стад.

По преданию древние боги расстелили себе мягкие перины и улеглись спать именно здесь. Перины были зелены и душисты, всё сплошь медовые травы и цветы. То же предание гласило, что когда на небо взошло юное солнце, оно осыпало древних богов жарким золотом, и те растаяли на своих перинах, так и не проснувшись. Они стали озёрами, а просыпанное золото до сих пор устилает дно. От того так ярко блестит водная гладь на закате. И странник из дальних земель захочет остаться тут на несколько дней. Один раз увидеть закат на безбрежных озёрах Армаланта — этого всегда мало.

— Едут! Едут! — кричал дозорный с башни. — С южного берега!

Город Армалант стоял на острове в десяти пролётах стрелы от южного берега озера. Его обступали стены, а улицы располагались по спирали вверх. Город возносился к небу, и венчался шпилем дворца. Если бы вы поднялись на самый верх в пасмурную погоду, вы не увидели бы озера — внизу бы раскинулась пустыня облаков. Даже птицы не долетали до последних этажей. Издали, с берега город был похож на иглу.

Артагон с начальником стражи Урагоном и первым советником поспешили на балкон.

— Они плывут на пароме? — спросил король.

— Да, — ответил начальник стражи, глядя в медную трубочку с хрусталиками, — но на берегу стоит целое войско. Сюда плывут человек сорок.

— С вашего позволения — не «человек», — поправил его советник.

— Да, — проворчал Урагон, — людей хотя бы не видно в темноте…а эти.

В трубу он видел большую галеру, служившую паромом, и на ней отряд сильфов. Даже днём от них исходило голубоватое свечение. Издали они казались серебряными.

— Раздери меня Бездна! — выругался начальник стражи.

— Что? Что такое? — взволновался король.

— Сами поглядите.

Артагон взглянул в трубу.

Галера остановилась посреди озера. Сильфы начали спускаться с неё в воду. Но вода не принимала их, и они шли прямо по воздуху над озёрной гладью. Процессия медленно и торжественно двигалась, растягивалась по озеру, до балкона доносились перезвоны. Это была воздушная музыка сильфов. Если бы Артагон был рядом, он бы увидел и источник её — над шествием носились маленькие существа, сотканные из тумана, каждый со своим бубенцом.

— Это демонстрация, Ваше Величество, — заметил Урагон. — Хотят удивить нас своим умением.

— Ещё бы, — кивнул король, — они знают, что я позвал их именно поэтому. Нам нужна их помощь в преодолении болот. Пройти топи Чёрного Рога можно только по воздуху. Заручиться поддержкой сильфов — прекрасное решение, не правда ли?

— А как же свадьба принцессы? — удивился начальник стражи. — Я думал, вы призвали для неё жениха из сильфов и потому…

— Свадьба? — Артагон ухмыльнулся, почесав нос. — Свадьба — это скрепление военного договора. Не более того. Формальность. В былые времена дочерей не спрашивали о согласии выйти замуж за того, кого избирали для них их отцы. Что ж, вот и я не буду идти против этой чудесной традиции.

В это же время принцесса Мэла глядела из своего окна на южный берег. На её перинах лежал букет эльмарийских ландышей от тайного почитателя. Фрейлина по имени Вита, уроженка восточных Казейских степей, затягивала корсет на её белой груди. Мэла сжимала кулачки и злилась. То ли от тугого корсета, то ли от приближения процессии сильфов.

— Ты погляди-ка, Вита, сколько показухи!

Процессия сильфов дошла по воде до острова и остановилась в ожидании. Откидные ворота-мост ползли вниз.

Вита быстро поглядела из окна и снова принялась шнуровать.

— Говорят, — игриво сказала она, — у них мужчина ничем не отличается от женщины.

— Ты серьёзно? — Мэла изумилась. — Даже тем, что между ног?

— Они живут бесконечную жизнь, никто не знает, грозит ли им смерть от старости. Сами подумайте, зачем им продолжать свой род в таком случае?

— А как же…

— Говорят, они родятся прямо из воздуха горных вершин. Но теперь, когда дикари согнали их с Орлиных Гор, дети сильфов перестали появляться на свет.

— А я слышала, они могут принимать форму человека.

— Потому Его Величество и собирается… сделать то, что собирается.

— Что? Женить меня на одном из них?

— Может быть, этот сильф обернётся вполне недурным рыцарем, — подмигнула ей Вита.

— Ерунда! Они даже наощупь, как дым… фу, мерзость!

— Кое-что у него может быть вполне твёрдым, — Вита игриво заглянула ей в глаза через плечо.

Мэла оттолкнула её и бросилась на кровать. Она зарылась в одеяла и оттуда крикнула:

— Я не стану женой светлячка! Пусть меня хоть трижды опоят красножаркой. Ещё раз повторяю, он мерзкий!

Вита покорно достала из комода платье и встала в ожидании. Мэла высунула из-под одеял руку и утянула к себе букет. В букете была записка.

— И вообще, — донеслось из-за одеял, — может быть, у меня уже есть кто-то.

По улицам города вниз спускалась процессия Артагона. Сам король в расписной колеснице примерял улыбку для встречи гостей. Стража теснила чернь, разгоняя нищих и увечных по домам — чтобы не позориться перед голубой кровью сильфов.

Встреча произошла внизу, у стен. Сильфы зашли по откидному мосту и остановились в ожидании Артагона. Из всех щелей, дверей и окон на них глазели горожане. А поглазеть действительно было на что.

Часть сильфов уже приняли свои человеческие обличия. Они были невысокими узкоплечими, в лёгких белых одеждах. Их миндалевидные глаза, чуть оттянутые с углов, светились синим. Это свечение то угасало, то вновь пламенело, словно они не до конца могли сдерживать его. Серебристые волосы струились ниже пояса, и трудно было отличить мужчин от женщин. Тела их были неразвиты, и у сильфид, когда они принимали облик человеческой женщины, груди и бёрда не сильно выделялись.

Впереди под стягами с вышитой эмблемой пера, стояла сильфийская знать. То была сама королева Унфиль, король Софиль и принц Юмиль. Вита была не права, предположив, что у сильфийских пар не бывает детей. Но всех тонкостей она не знала.

Сильфы жили при женской власти. Королева была куда важнее короля, который находился у неё в подчинении. Серебряный наряд Унфиль был куда изысканней и величавей простой тоги Софиля. Королева держалась прямо, высоко, глаза её были полуприкрыты, а стопы еле касались земли. Сильфы брезгливо относились к почве и старались как можно меньше касаться её.

Под звон фанфар колесница Артагона появилась на главной площади. Фонтаны забили выше, красные ковры устлали мостовую. Артагон вышел к сильфам и первый поклонился гостям. Сильфы разом сверкнули синими огнями глаз, не в силах сдержать свою магию. По всей площади повеяло холодом. Воздух посвежел и запах грозой.

Король и старший гвардеец Урагон вышли вперёд.

— Я рад принять у себя таких почтенных гостей! — сказал Артагон. — Надеюсь, ваш визит положит начало долгим и прочным отношениям двух народов.

Перед ним вышли склонённые слуги. Один на золотом полотенце нёс хлеб, другой — вино в кубке.

— В знак гостеприимства мы предлагаем вам вкусить от наших плодов.

Сильфы переглянулись, и Унфиль легонько ткнула своего полноватого даже не смотря на воздушную материю, мужа, короля Софиля, локотком. Тот вышел навстречу, отломил хлеба и взял кубок. Когда он глотал, по лицу его прошла дрожь отвращения, отпив вина, он пошатнулся, и сильфы-слуги кинулись держать его. Но он подавил приступ и мучительно улыбнулся Артагону.

— Мы счастливы быть у вас, король Армаланта, Артагон из рода Алефмар, — звонким голосом сказал Софиль.

Унфиль молча подала руку на целование, и хотя Артагон сам был королём и не привык целовать чьи-то перстни, всё же решился на это. «Ничего, — думал он в этот момент, — всё это унижение ради высшей цели».

С площади сильфов повели наверх, по спирали улиц. Было видно, что гости с трудом подавляют желание лететь вместо того, чтобы идти. Старший гвардеец Урагон прошептал что-то на ухо королю, и тот согласился.

— Позвольте предложить нашим гостям воспользоваться подъёмными площадями.

Свернув в переулок, они вышли к огромному колодцу. Он был сродни штольни в горах, и шёл из необозримой высоты в провал. Вдоль стены тянулись сплетённые канаты и цепи. Слуги позвонили в колокол, и канаты натужились, цепи звякнули. Где-то в стене скрипнули шестерни. Вдруг бездны не стало, и на её месте возник ровный пол. Это была передвижная платформа, поднимавшая и опускавшая людей по этажам города. На такой платформе мог бы поместиться целый базар.

Армалант не только возносился шпилем в облака, но и уходил в самые недра земли. И там, в смрадных пещерах, слепые великаны крутили адские колёса. Бессмысленно, бездумно, ради куска лежалого мяса и просто потому, что больше никогда ничего не знали в своей жизни. От того город имел чудесные фонтаны, подъёмные площади, раздвижные мосты и прочие чудеса техники.

Сильфы были удивлены такому изобретению. Они считали, что это удивительно глупо — тратить столько сил и ресурсов на перемещение. Унфиль и Софиль переглянулись и во взглядах их читалась лёгкая жалость к людям. А поскольку сильфы умеют общаться без слов, то Унфиль так сказала своему мужу:

— И я уже сомневаюсь, правильно ли мы делаем, что вступаем в союз с такими неразвитыми существами.

— Да, дорогая, — мысленно ответил ей Софиль, — но ты же знаешь, без их армий мы не сможем вернуть себе наш дом. Как и они без нас не справятся с урмами, подошедшими к их границам.

И только один Юмиль, молодой сильфиский принц, ни о чём не думал. Он пребывал в иных мирах. Сильфы умеют это — находясь здесь, рассудком путешествовать по всем концам существующего мира. Так Юмилю нравилось, например, кружиться незримым призраком вокруг какого-нибудь восточного базара и глазеть на диковинки вроде бородатых женщин или дерущихся обезьян. Остальное быстро наскучило ему. Дело в том, что вся мудрость мира, книги людей и пророчества древних магов, были для сильфов чем-то само собой разумеющимся, и даже потрясающие математические расчёты казейских мудрецов они в полглаза решали ещё в детском возрасте.

Сильфы сильны разумом. Мудрецы говорят, до того, как Мастер создал формы тел, сильфы обитали ближе всего к его разуму. И когда разум его обрёл творящую силу, сильфы испугались этой новой энергии, формирующей миры. Они прижались к ядру мыслей, как младенец жмётся к матери, не желая покидать её. Но Мастер силой отторг от себя их сущность и кинул на землю. Сильфы же отчаянно цеплялись, не желая видеть материальный мир. Ведь в извечной сфере божественного разума было так светло и безопасно! И Мастер сжалился над этими пугливыми сущностями и поселил их рядом с собой — на высоких Орлиных Горах. Снег укрывал их владения от посторонних глаз, вьюги и лавины не причиняли им неудобства, поскольку их полуматериальные тела не ведали холода и владели стихией воздуха. Высокогорное солнце питало их энергией, синева небес вливалась в их сердца. Там они жили многие эоны, пока грубая сила, та, которой они боялись больше всего, вторглась в их владения и выгнала их. Это были племена диких варваров — северных людей. Тех, кого позже стали называть варварами Орлиных Гор, а сами себя они прозвали рыцарями.

Но сильфы никогда не оставляли надежду вернуть свой дом в горах. Там и только там они чувствовали свою связь с Мастером. И только там могли они жить полной жизнью, поддерживая своё долголетие, которое могло прерваться только насильственной смертью, но никогда — смертью от старости. Так гласили сказания мудрецов. Так считали и сами сильфы.

***

Короткими перебежками Грай уходил всё дальше в болота. Отсюда уже не было видно родных хребтов. Зато всё ещё слышались звуки битвы.

Урмы новым полчищем ринулись в атаку на рыцарей лорда Тугвара и Сарона Краснолицего. Они привыкли охотиться в сумерках, и ещё до рассвета приблизились к холму. Часовые, которым запрещено было пировать ночью, заметили шевеления чёрных масс в дымных топях. И рыцари, злые от недосыпа и похмелья, с проклятьями ринулись в бой.

Грай вместе с оруженосцем Хумом и верным другом Торбором-лучником в сопровождении отряда в десять человек, спустились с другой стороны холма и пошли в обход полчищ.

Урмы снова подожгли торф, и болота дымились ещё сильнее, чем вчера. Пепел и гарь облепили взмокшие тела Грая и его спутников. Но это оказалось им на руку — отряд урмов, попавшийся на пути, принял чёрных бегунов за своих. Только один урм остановился, принюхался, и в его костяной голове возникло подозрение. Он уже собрался зареветь вдогонку, но Торбор послал ему в горло стрелу. Урм свалился в болото, его отряд не заметил потери бойца.

— Братья, надо быть внимательней и больше не нарываться на них, — сказал Грай.

— Тогда надо скорее выйти из дыма, — согласился Торбор.

Они не прекращали бег, и к полудню достигли пустынных топей. Сюда уже не долетали звуки резни, и воздух пах гнилью, но не дымом. Опасная тишина изредка нарушалась воем болотных зверей. Идти стало труднее — ни единой тропы не было видно среди трясины.

Огромные пузыри возникали в слизких омутах, огоньки глаз мерцали в корягах. Иногда слышался шёпот и бурление чьих-то голодных желудков. Грай вытащил из-за спины меч и медленно ступал, водя им из стороны в сторону.

Сбоку что-то плеснулось. Не успел Грай заметить движение, как услышал сдавленный крик. Весь отряд выхватил оружие, и обернулся назад. Над омутом белел чудовищных размеров спрут. В его щупальце задыхался один из воинов. Он выронил меч и пытался руками ослабить хватку, но скользкое белёсое щупальце было в разы сильнее. Торбор послал стрелу, однако щупальце не ослабело. В следующий миг раздался хруст костей, схваченный обмяк, и тут же был опрокинут в треугольную пасть. Она еле показалась над водой и снова скрылась. А несколько щупалец устремились к людям.

— Надо добраться до головы! — крикнул Грай.

Щупальца зависли над ними, мечи сверкнули в воздухе. Там, где они ударяли, из белёсого тела лилась вязка зелень. Удушающий запах растекался от неё, резало глаза.

Вот кто-то ещё попался в хватку. Грай уклонился от щупальца и побежал прямиком в омут. Хум кинулся следом.

— Господин, не надо! — крикнул он.

Хуму ещё не исполнилось и восемнадцати, он пока не видел тварей, населявших мир, а только слышал о них из сказок, что баяли деды. И теперь не знал, что делать. Главное — защитить своего господина. Но как?

Бурая ряска раздалась в стороны, омут поглотил тело Грая. Хум метался по берегу, в ужасе представляя его в пасти чудища. И вдруг небо оказалось под ногами, а над головой мелькнула земля. Щупальце подняло Хума над омутом, и пасть снова появилась из-под воды.

Сперва туда полетел один из соратников, полностью изуродованный с торчащими наружу костями. Тело исчезло в пасти. Следующим должен был стать Хум. В глазах его потемнело, он не мог вдохнуть от хватки. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание — Грай, вынырнувший из воды прямо у пасти. И меч в его руке.

За первым ударом последовал второй, и пасть вдруг вывернулась наизнанку. С жутким треском по её щекам пошла трещина, которую с каждым ударом углублял меч Грая. Пасть скрылась под водой, щупальца втянулись следом за ней. Хум плюхнулся в омут рядом, и Граю пришлось оставить затею разделаться с монстром до конца и вытаскивать на берег оруженосца.

— Сначала тебе надо научиться стоять за себя, — сказал ему Грай, когда тот пришёл в чувства, и похлопал по спине, — а уж потом спасать остальных.

Хума рвало болотной жижей. Он виновато и рассеяно ощупывал себя.

— Откуда оно взялось? — недоумевал Торбор.

— Мало ли тварей на болотах, — хмыкнул Грай.

— Таких я ещё не видал… странно всё это.

— Я слышал, и у нас недавно видели мантикор. А ведь обычно их днём с огнём не сыщешь.

Они потеряли двоих бойцов, двоих собратьев. Торбор, чей отец был волхвом, прочитал молитвы Небесному чертогу героев, куда теперь направлялись павшие воины. Решено было уходить немедля — вокруг нарастал шум бурления, всё чаще в болотной дымке виднелись огни глаз.

— Нам нужно найти проводника, — решил Грай, — иначе этим дело не кончится. Топи Чёрного Рога кишат всякой нечистью — об этом знает каждый.

— Единственные проводники тут — урмы, — заметил Торбор.

— Так чего же мы ждём?

— Надо найти их стоянку.

Искать долго не пришлось. Они миновали водянистую трясину, и вышли к каменному острову. Среди коряг и грибных зарослей стояло несколько шатров, обтянутых шкурами. Шатры были расписаны бурой засохшей кровью и сажей. В центре высился кол с насаженной на него человеческой головой, вокруг лежали кости и доспехи, в каменных чашах горели огни.

— Это поселение. Глядите, — сказал Грай, указав на кучку урмов, разделывающих вдалеке тушу лося. Из шатра вышла толстая женщина-урм.

— Какое чудище! — поёжился юный Хум.

Она была почти голой, разве что несколько кожаных лент прикрывали срам, и над поясом свешивались жирные бока и чёрные груди до пупка. Волосы её были, тем не менее, «украшены» болотной ряской и бурыми цветочками, а на руках бряцали костяные браслеты. Лошадиными ноздрями она обнюхала воздух и обнажила острый клык.

Люди в засаде пригнулись ниже. Но урмиссу привлёк не их запах. Она прошла к охотникам, отшвырнула одного и взяла лосиную ногу. Разразился спор, завязалась драка. Двое охотников набросились на урмиссу, принялись отнимать мясо, но она была на голову выше и втрое толще каждого из них и быстро раскидала обидчиков. Закинув лосиную ногу на плечо, урмисса ушла в шатёр, откуда шёл дымок очага.

— Ладно, хватит любоваться на женщин, — прошептал Грай, — надо выманить одного из них.

— С кем было бы мороки меньше…, — предположил один из воинов.

— А у них бывают дети?

— С такими-то мамашами!

До вечера они пролежали в засаде, наблюдая за поселением.

Жизнь урмов оказалась угрюма и однообразна. Женщины почти не выходили из шатров, иногда только слышен был их злобный визг. Старые урмы, которых ещё не успели убить за непригодность и лишний рот, бродили с кружками какого-то зелья, иные после двух-трёх глотков валились на землю и засыпали. Иные ловили крыс и пауков, поедая их.

Охотники приходили с болот, сваливали в центр поселения туши животных, птиц и каких-то неведомых тварей. Другие тут же свежевали их, отделяли мясо от костей и раздавали просящим. Иногда при делёжке мяса возникала драка. Она разнообразила быт, и все очень радовались ей.

Стало ясно, что некоторые шатры пустовали — видимо, в них жили урмы, ушедшие на сражение с Орлиными Горами. А те, кто остались в поселенье, урмы-охотники, были или калеками, или тщедушными, или стариками. Всех крепких увели в бой.

Грай оценил это, и повёл отряд вперёд. Они прошли меду первым шатром и горой костей, укрывшись за шкурами. Находиться там было тяжело — слишком смердело падалью. Но вот мимо прошли двое охмелевших охотников. Один хромал, а из его бедра торчал обломок стрелы, уже наполовину заросший кожей.

— Этот нам не нужен, — шепнул Грай, — а вот его друга надо связать.

Торбор достал лук и прицелился. Грай бесшумно покрался следом за охотниками. Когда он был в двух шагах от них, Торобор спустил тетиву. Стрела пробила хромому горло. В этот же миг Грай опустил на голову второго камень. Урм глухо рыкнул, пошатнулся и начал заваливаться. Грай обхватил его сзади и поволок в сторону.

Оглушённого урма схватили за руки и за ноги, воткнули в рот кляп и потащили прочь из поселения. Когда он пришёл в себя и начал вырываться, его пришлось связать. Со стороны шатров послышались крики и свист.

— Нас унюхали! — заметил Торбор.

— Бегом! Ночью они не сунутся в топи.

Отряд пробирался в трясине, пока было видно, куда ставить ноги. Когда стемнело окончательно, решено было остановиться.

Рыцари подкрепились порошком из сушёного мяса и горных орехов. Эту смесь носили с собой все воины Орлиных Гор — она поддерживала их в дальних походах, когда негде было разводить костёр и охотиться. А на высокогорье, где нет деревьев, и ни один зверь не роет норы, ничего другого не остаётся.

Связанный урм лежал в стороне. Грай уселся на корточки рядом с ним.

— Ну и воняет же от тебя…

Он вытащил кляп из клыкастого рта. Один глаз урма — второй оказался выбит, — в свете луны уставился на Грая. Урм зарычал.

— Советую тебе слушаться меня. Дело не в твою пользу, — заметил Грай.

— Белокожий, — рыкнул урм, — болтливое мясо…

Изо рта его потекла слюна, он облизнулся.

— Жрать хочешь? Потерпишь… Сначала ты расскажешь, как пройти на юг. Нам надо миновать топи. Ты охотник, ты знаешь дорогу. Покажи её нам.

— Мясо. Ты — мясо.

Грай немного подумал и снова вставил кляп ему в пасть.

— Что ж, подождём ещё. Может, станешь посговорчивей.

Урм застонал, зарычал, хотел дёрнутся, но верёвки держали крепко. Рыцари Орлиных Гор улеглись спать. Они завернулись в свои тёплые овечьи плащи, и бездонно-звёздное небо молча пылало над ними.

Но вдруг по небосводу скользнула звезда. Редкая, как мысли в голове урма. Связанный даже испугался, что кто-то заговорил в его голове. Он всегда боялся, когда в мозгу рождались мысли. Мысль была картинкой, но затем улыбка появилась от этой картинки. Урм кровожадно рассмеялся.

***

В замке Артагона все пребывали в напряжении. Король издал указ, чтобы знать поголовно и срочно обучалась изысканным манерам сильфов. Чтобы на каждом углу играли хрустальные арфы, девушки красили волосы в золотистый цвет, а городскую сточную канаву переоборудовали в систему фонтанов и залили туда сотню бочек с благовонными маслами. На улицах стало нечем дышать от ароматов роз и лилий, выедающих глаза.

Сильфы прекрасно понимали, что происходит, и это подзадоривало их гордость. Конечно, для людей они были запредельным народом. Каждый второй ребёнок в Армаланте слышал сказки про волшебный край всемогущих духов воздуха. И эти сказки они проносили с собой через всю жизнь. Но вот теперь могли воочию увидеть чудесных героев. Правда, герои, проходя по улице мимо них, прикрывали носы платками. Голубоглазые сильфы помимо гордости были ещё и крайне брезгливы.

На пиру, что Артагон закатил в их честь, они сидели прямо и величественно, не прикасаясь к грубой пище людей, и лишь изредка пригубливая самое дорогое вино из Казейских долин, где солнце не заходит.

Мэла упиралась, и только когда сам король начал умолять её именем покойной матери, и даже верная фрейлина Вита пустила слезу, упрямица согласилась. Но при одном условии — что её платье будет из лучшего шёлка, а украшения — из знаменитого зелёного золота горных гномов. Всё это было ей предоставлено. Три капли духов из яда летучей змеи, лотосовая пудра, высокие котурны на ноги — и она вышла в зал.

Разговоры смолкли, глаза всех знатных мужей королевства приклеились к ней, а их жёны искусали себе губы в кровь.

Но сильфы остались невозмутимы.

— Погляди, это твоя будущая жена, — иронически шепнула своему сыну королева Унфиль.

Юмиль встряхнул головой, откинув серебристую прядь, и взвёл бровь.

— Ничего страшного. Она могла бы оказаться более уродливой. Эта вполне подойдёт. К тому же… долго ли мне терпеть её? Сколько живут люди?

— Нет-нет, сынок, — торопливо вмешался король Софиль, — не долго. Лет пятьдесят.

— Так мало! — усмехнулся Юмиль, — Чем эти существа провинились перед Мастером, что он дал им так мало времени?

— Не стоит недооценивать разум Мастера. Люди опасны — если бы они жили сотни лет, не умирая, они бы использовали данную мудрость во зло самому Мастеру. А живя свои жалкие сто лет, им некогда строить коварные планы. Некогда мечтать о господстве над всем миром. Вот он вырос, женился, нарожал детей и уже еле ходит… какое уж тут господство!

— Теперь я смотрю на неё, — сказал Юмиль, — и мне её жалко. Да. Я женюсь на ней из жалости.

Мэла с другого конца стола встретила взгляд Юмиля и еле сдержалась, чтобы не показать ему язык. «Они бы ещё заставили меня выйти замуж за Виту… разницы никакой. Тоже мне, муж. Одно название».

Садясь, она заметила у своего бокала на столе цветок ландыша. Из таких же был букет, недавно полученный ей. Она улыбнулась и зарумянилась от радости, но за пудрой этого не было видно. Мэла пробежалась глазами по рядам собравшихся на пир. Но напрасно — его она не увидела. Ещё бы — король не стал бы звать сюда простого солдата. Да ещё и не славного мечника, а строевого флейтиста.

Слуги обнесли столы, пятый раз разлив по кубкам вино. После пятого тоста по этикету Армаланта следовали парные танцы. Считалось, что общие выходы на пляс хороши после третьего кубка, когда робкие гости ещё не так смелы, а вот танец более интимный, во время которого юноша может прошептать деве тайные слова любви, лучше идёт под хмельную кровь.

— Тебе следует пригласить её, — заметила королева Умфиль. — Ну-ка не дуйся. Сделай это хотя бы ради меня.

Юмиль с тягостным вздохом встал из-за стола, махнув залпом чашу мерзкого человечьего вина для спокойствия. Человечье вино было крепче сильфийского, и непривыкший к попойкам утончённый Юмиль почувствовал, как погорячела его голубая кровь. А человеческие девушки вроде бы стали даже красивей. Проходя к дальнему концу стола, где сидела Мэла, он схватил с подноса и махнул ещё один кубок.

Довольная улыбка поплыла по лицу, ноги налились приятной тяжестью. Касаться земли теперь было не так противно, а то, что эта самая земля уходила из-под ног, забавила его необычностью ощущений.

Он задел угол стола, но не почувствовал боли. В конец осмелев, сильф подошёл к Мэле и низко ей поклонился. От его длинных серебряных волос пахнуло грозовым облаком, зазвенели крохотные бубенчики. Вита, сидевшая рядом, залюбовалась на статного благородного королевича. Но Мэла глядела исподлобья и на его поклон только бухнула:

— Угу.

Сильф сначала растерялся, потом вспомнил, зачем пришёл и пригласил Мэлу на танец. Музыканты с балконов уже завели медленную песнь на арфах и флейтах.

— «Элегия осеннего ручья» — лучшая композиция для нашего танца, — заметил Юмиль, подавая ей руку.

Музыка и впрямь была волнительно грустной и одновременно весьма романтичной.

Под умоляющим взглядом отца, короля Артагона, Мэла пошла в зал для танцев.

— Не часто встретишь сильфов в наших краях, — заявила она.

Юмиль опешил от такой наглости — он считал, что дева должна молчать, как рыба, когда находится в обществе. Но вино снова пришло на помощь. Он попытался легонько усмехнуться, но пьяно хрюкнул, от чего сильфы, танцующие вокруг в ужасе поглядели на своего господина.

— Сейчас непростые времена, принцесса, — он горделиво вскинул острый нос, — нашим монархиям нужны союзы.

— Разве союзы заключаются танцами? — она ловко закружилась вокруг его руки, и он еле устоял.

— Смотря, какие союзы, — голова его тоже закружилась, и он уже не владел собой. Ему вдруг захотелось, чтобы она его поцеловала.

— А вы тут не только за военной помощью?

— Понимаете ли, — он приблизил своё лицо к ней, облизнув губы, — у вас, принцесса, есть шанс стать королевой. Причём сразу двух королевств

Мэла чуть отстранилась от него и посмотрела вопросительно.

— Мне известно, — продолжил сильф, — что у вашего отца нет наследника сына. И я здесь, чтобы избавить вас от этого недоразумения. Когда вы выйдете за меня замуж и родите мне сына, он и станет следующим королём Армаланта.

— Да, вы явно слишком много общаетесь с матерью и совсем не умеете говорить с дамами, — выпалила она и сделала такой выпад, что Юмиль не успел шагнуть синхронно с ней, потерял опору и упал.

Музыка нестройно затихла, а все собравшиеся ахнули. Сильф неуклюже поднялся, виновато улыбаясь на все стороны. Он пьяно шатался и что-то бормотал. Мэла вышла из залы.

***

Переплёт книги был сделан из шкуры василиска, а на лицевой стороне горели два глаза. Там было лицо, вшитое в обложку. И этому лицу не нравилось, что чьи-то чужие глаза впитывают мудрость со страниц трактата о бездне Эом.

Эта книга называлась Мортаменон, её добыли в сражении. И не просто в бою меча с мечом, а в магической битве светлого с тёмным, мягкого с твёрдым, воздуха с землёй. Лицо на обложке пыталось заболтать чтеца, чтобы тот сразу после закрытия книги забыл всё прочитанное. Но чтец провёл пальцем по губам с обложки, и маска замерла.

«Всё так, — решил чтец, оглядывая небо, — всё именно так, как полагали жрецы Мастера. Эом поглощает наш мир». И тут же прочитал заклинание имени — он даже мыслить не хотел слово «Эом». Оно уже в мыслях обладало разрушительной силой. И он знал — пока мощь бездны не будет побеждена, слово останется таким же сильным. И он чувствовал, что где-то там, в небесах, в чёрном провале, что растёт с каждым часом, сидит некто по имени Хорнозабул, дитя и жрец бездны, и повторяет имя своего родителя. Он не ест и не пьёт, не спит и не охотится. Только читает короткую мантру с огненного свитка: «Эом-эом-эом». Бездна его пожирает мир Сущего именно с таким звуком. Чтец даже зажал уши — этот голодный звук вдруг напал на него.

Чтецом книги был маг из Казейских пустынь, и звали его Сараней. За десятки лет практики он стал знатоком писаний и древних языков, демонологом, чародеем и заклинателем волшебных камней. Капюшон белого плаща из верблюжьей шерсти скрывал его лицо, и только седая борода и острый орлиный нос — нос уверенного в себе и своих силах человека, — были видны. И ещё блестящий взгляд карих глаз, направленный в страшные глубины мирозданья. От этого взгляда собеседнику Саранея становилось не по себе. Ему казалось, что маг, говоря с ним и глядя на него, проникает в самые потаённые уголки души, и уходит глубже, туда, где уже нет ни людей, ни душ. Сараней видел бездну, и носил в глазах отпечаток Эом.

Теперь Сараней Казейский шёл через лес Эльмарии в королевство Армалант, где правил его старинный, хотя и не самый приятный знакомец Артагон.

Могучий и древний лес Эльмарии простирался от Армаланта на юг, занимая многие дни пути. Он начинался мелкой кучерявой порослью в Песчаных Горах, раскидывался по речным землям, частью заселённым сильфами, далее через срединные холмы и так от жарких широт доходил до прохладной долины озёр. Из башни Армаланта он был хорошо виден, как изумрудный ковёр, что тонет в дымке горизонта.

Сараней Казейский не разговаривал с духами леса, как прежде, не брал в спутники весёлых ундин, сидящих по берегам ручьёв, даже не зашёл в гости к знакомому магу, что жил в дупле гигантского дуба, своему другу ещё со времён обучения в академии.

Он шёл быстро и молча, все силы духа тратя на ускорение шага и лёгкость поступи. Ему нужно было прибыть в Армалант как можно скорее — и стопы его почти не сбивали росы с утренних трав. Тайным зрением он видел черневший в небе след бездны.

Одним из признаков приближения Эом было заселение окраин больших королевств невиданными ранее враждебными существами. Об этом гласили пророчества. И Саранею довелось встретиться с некоторыми. Уже виднелся с холма шпиль Армаланта, и маг уже расслабился, умерив ход, как из чащобы навстречу ему вывалилось несколько змееподобных многоглавых чудищ. Они не могли подойти к нему — их не пускала пуповина земли, словно сама земля, породившая их, испытывала ужас от своих детей и не выпускала их в мир.

Змеи визжали и кипели чёрной ядовитой пеной. Они были массивны и огромны, но двигались быстро и от того особенно жутко. Сараней отошёл на несколько шагов, поняв, что чудища не смогут достать его. Он выудил из мешка белый камень и вставил в свой посох взамен зелёного. Зелёный камень помогал быстро проходить через леса. Белый был оружием против магического зверья.

Он произнёс первое заклинание, что сумел вспомнить, камень полыхнул светом, но сила не вышла из него.

«Да, — подумал Сараней, — эти твари не просто нечисть. Это чада Эом, материя куда более сложная…». Маг принялся плести вязь заклинания, соединяя строки из разных трактатов, что надо удлиняя, некоторые укорачивая. В конце концов, взмахнул посохом и послал удар силы. Но сила не вышла…

Змеи тем временем перегрызли пуповину, и, став ещё злее от боли, ринулись на Саранея. Растерянный маг отбросил посох и выхватил меч. Это была зелёная сталь горных гномов. Меч «Сумафиль», что в переводе с горского означало «сам убивающий». Сараней шепнул короткое заклятье, и меч потянул его руки на размах, а когда первая голова ящера ринулась на него, окатив чёрной пеной из пасти, Сумафиль сам бросился ей навстречу. Сараней знал, что норовистый меч нельзя во время боя выпускать из рук, иначе он снова превратится в неподвижный кусок стали. Он сумел удержать его, когда меч отсёк голову твари. Сумел удержать, когда страшным ударом отсёк и вторую. Но дальше его руки свела судорога, мышцы ослабли, и меч пришлось опустить.

Сараней уже мысленно попрощался с жизнью, успев приготовиться к интересному путешествию «на ту сторону». Но внезапно сама земля треснула под лапами чудища. Оно завалилось на жирный бок, три оставшихся головы вытянулись к небу, и с жутким визгом змей был поглощён утробой земли.

— Спасибо тебе, — прошептал Сараней, поглаживая почву. — Ты, верно, тоже чувствуешь, что грядёт нечто ужасное.

Земля промолчала. Сараней встал, отряхнул белый плащ, напитавшийся местами чёрной пеной, и накинул на седую голову капюшон. Меч и посох оказались в его руках. Он грустно улыбнулся своей старости, и пошёл дальше.

В воздухе над Армалантом глаза мага заметили серебристое мерцание. «Неужели сильфы уже пришли?» — удивился он, — «надо скорее поговорить с ним… моё опоздание будет стоить многих жизней!»

В руках у Саранея оказался лист пергамента. Маг ещё раз пробежался по нему глазами и густые белые брови сошлись на переносице. Ничего особенного, если бы не подпись и печать в уголке. Печать — отпечаток чёрного когтя, подпись — «Хорнозабул». Жрец бездны приглашал Саранея посетить его чертог. Храм Эом, что находился где-то в междумирье, в преддверии чёрного провала в небесах. Это письмо Сараней хотел показать Артагону, и потому спешил в его замок. Письмо касалось именно его… А точнее — людей, одним из королевств которых управлял он. Ни сильфы, ни гномы, ни варвары с Орлиных Гор, которых никто за людей не считал — а исключительно за титанов старых времён, всё никак не вымиравших, — не смогли бы предоставить Саранею того, без чего свидание с Хорнозабулом оказалось бы смерти подобным. Только люди могли спасти его, своё королевство и весь мир. Только люди — и более ни одно существо.

Сараней перечитал письмо Хорнозабула и положил его между страниц книги. Лицо с переплёта злобно посмотрело на мага, но ничего не сказало — заклятие лежало на его рте. Сараней убрал книгу в мешок и поспешил вниз к озеру.

Он потолкался на причале, где вместе с ним паромщика ожидало два десятка торговцев и гонцов. Армалант не строил моста — специально. Так взять город было сложнее. Это ещё никому не удавалось, хотя пробовали многие. Сначала тащить корабли до озера, потом ставить на воду, да ещё и плыть. Их успевали сжечь десять раз.

Прибыв в город, Сараней прошёлся по улицам, наблюдая за сильфами, и только потом поднялся в башню к королю. Артагону доложили о прибытии мага, и он сразу помрачнел.

— Его только не хватало! Он просто так ведь не ходит — наверняка заладит своё, старый фанатик… уже всем королевствам уши прожужжал об этой бездне. А у меня на пороге орды урмов стоят! И сильфам ещё в ножки кланяйся… Ох, пора мне уже на тот свет, как я устал!

И Артагон нюхал свои успокаивающие соли из стеклянного пузырька.

И всё же, когда на его пороге появился хмурый маг, Артагон натянул дружелюбную улыбку и пошёл обниматься. Сараней удивился такому приёму.

— Не думал, что мой визит доставит тебе столько радости.

— Но мы же так давно не виделись… И ты пришёл так вовремя, — его голос предательски скрипнул.

— Знаю, ты сейчас занят своими гостями. Или, лучше сказать, стратегией будущей войны… Но я пришёл не это обсуждать.

Артагон понимающе закивал.

— Сараней Казейский маг, твои визиты редко связаны с делами земными.

— Король, я видел в ваших лесах гостей из бездны.

— Брось, — отмахнулся Артагон, — мало ли нечисти бродит по Эльмарии.

— Боюсь, скоро все твои озёра будут кишеть страшными тварями, и урмы на западе окажутся меньшей проблемой.

— Что ты хочешь сказать? — насупился Артагон.

— Бездна наступает. Ты сам видел её. Зачем ты делаешь вид, что это не так?

Артагон распрямил грудь и властно крикнул:

— Маг! Не забывайся, с кем ты говоришь! Я не какой-то там глупец! Я видел ночь, которая длилась два дня, слышал, что говорили жрецы по этому поводу. И согласен, что это важный вопрос, — и уже тише добавил. — Но это ещё не скоро. А политика — вопрос насущный. У меня на границе сотни тысяч урмов. От Чёрного Рога до Армаланта семь дней пути. Мне уже докладывают, что урмы грабят деревни. Мне нужны союзники.

— И ты выбрал сильфов? — хмуро усмехнулся Сараней.

— А что мне остаётся? Они повелевают воздухом. Они могут пронести наши войска над топями. Сунуться в болота Чёрного Рога, значит потерять пол армии в трясине. А сильфы переносят по воздуху караваны, им ничего не стоит перенести и армию.

— И что они просят взамен? — спросил Сараней.

Король замялся, подёргал бородку, но ответил:

— Ничего особенного… Когда-нибудь, когда урмы будут повержены, и дороги через Чёрный Рог освободятся, Армалант поможет им вернуть Орлиные Горы.

— У вас всё так, просто, что я диву даюсь, — Сараней прищурился.

Артагон сначала опешил, потом снова вспомнил, кто он:

— Сараней Казейский, ты снова забываешь, кто перед тобой!

— А ты, Артагон, потомок Алефмара! Ты забываешь куда больше!

Взгляд Артагона помутился, маг расплылся в тумане и размножился в отражениях. Десятки Саранеев окружили короля, и каждый грозно возносил над ним посох. Голос мага стал громовым, и отсвет пламени упал на стены. Артагон почувствовал, как теряет волю, и колени его подгибаются.

Если бы не стук в дверь, король бы упал без чувств. Но вот он снова стоял посреди светлой просторной залы, а седой старик Сараней в отдалении, опираясь на посох, ворчливо качал головой. Видение исчезло. Но Артагон знал — Сараней применял сильную магию, Артагон боялся мага, хотя старался не показывать этого. Всё же он был король.

В кованые двери снова постучались.

— Кто там ещё! — крикнул Артагон.

Дверь распахнул слуга.

— Король и королева сильфов, Ваше Величество.

Артагон побледнел и глянул на мага. Тот хитро улыбнулся, накину на голову полу своего плаща, и, вдруг, исчез.

— Не буду смущать ваших гостей, — раздался его голос.

В следующий миг в залу вошли королева Унфиль и король Софиль. Она — высокая, с кожей белой, как снег, глазами ясно голубыми и вся в отливах лунного камня. Он — ниже её, толще сильфийской нормы, явно в тайне злоупотреблявший грибной гномьей пастилой и любивший поспать до обеда, с вечно виноватой улыбкой и маленькими синими глазками. Женщины сильфов правят в их народе, и легенды гласят, что изначально были только сильфиды. А мужчины, то есть, сильфы, появились, когда сильфиды захотели изучить людей, гномов и урмов, а так же понять, как устроена смертная природа, где всё делится на два — мужское и женское. Тогда праматерь сильфов обратилась к Мастеру, и тот с небес послал им чёрное яйцо, из которого вышел первый сильф-мальчик. Так ли это или нет — стоит спросить у яйца, ибо вряд ли кто из ныне здравствующих застал те времена.

— Что ж, — начала Унфиль, — ваша дочь, король Артагон, юная Мэла произвела впечатление на Юмиля.

— Да ещё какое! — хохотнул её муж.

— Они прекрасно смотрелись вместе, — заметил Артагон, — когда танцевали.

Софиль опустил глаза, вспомнив пьяные пируэты сына.

— Я думаю, не стоит тянуть с этим разговором, — продолжила Унфиль, — и обсудить брак наших детей.

— Ох, — вздохнул чувствительный король сильфов, — неужели наш мальчик уже вырос…

— Может, в другой раз, — замешкался Артагон, косясь в тот угол, где скрылся маг.

— Нет, хватит откладывать! — властно заявила Унфиль. — Итак, когда Юмиль и Мэла поженятся, мы предоставим вам помощь в преодолении сил притяжения. Силами нашего волшебства. Вы видели, как мы шли над озером. Мы не только умеем ходить по воздуху, но и переносить других. Ваша армия, как я понимаю, уже готова, но вы не хотите направлять её в топи, где урмы запросто разделаются с ней из засады.

— Всё так, корлева, Унфиль, но не стоит ли повременить с этим… у меня в кладовой есть отличный нектар! Давайте продолжим за бокалом…

Артагон краем глаза в ужасе заметил, как с дальнего стола поднялся бокал и кувшин. Из кувшина в бокал потекла струйка воды, и бокал поднялся чуть выше, послышался звук глотка. Это невидимый Сараней щекотал его нервы.

— Король Артагон, — с нажимом проговорила Унфиль, — мы не можем больше ждать! И я не договорила. Так вот… Взамен того, что вы получите себе наследника в лице будущего ребёнка Юмиля и Мэлы, я прошу от вас помощи в возвращении нам Орлиных Гор. Когда ваша армия с нашей помощью расправится с урмами, она должна будет двинуться дальше, и дойти до хребта Чёрного Рога. С него начинаются наши земли… которых мы временно лишены. Опять же, с нашей помощью вы низвергните варваров, и заберёте себе часть добычи. Нам не нужно ни их золота, ни другого добра — только наши земли. Только Орлиные Горы.

— Да, — сказал Артагон, желая поскорей закончить этот разговор, который обнажил все его тайны перед лицом мага, — я был к этому готов. Ваши послы всё передали мне, и у меня было время подумать.

— И что вы скажете?

— Я согласен.

— Он согласен! — возликовал Софиль.

— С каким-то грустным лицом вы даёте согласие, — заметила королева Унфиль.

— Моя дочь, — вздохнул Артагон, — вы же понимаете, как она на это смотрит.

— Это меньшая проблема, — отмахнулась Унфиль. — Вы же не собираетесь спрашивать её желания? Вы король. Это дело народов. Ради жизни тысяч людей и сильфов нужно пожертвовать собственными интересами. Не хочет выходить замуж? Я её понимаю. Я тоже была молодой.

Софиль сделал вид, что не слышит этого, изучая картину на стене.

— Но это нужно… Воспитывайте дочь строже, — сказала Унфиь. — В наше время девицы совсем распустились.

— Хорошо, — ответил Артагон, — у нас нет другого выхода. От этого брака зависит всё будущее наших народов. Вы правы.

Софиль достал из-за пазухи свиток — договор о заключении брака. Все трое подписали его здесь же. Сильфы удалились для подготовки к очередному балу. Артагон снова вздохнул: «моя единственная, любимая девочка…».

— Я всё, конечно, понимаю, — раздался из дальнего угла голос мага, — сильфы применили магию убеждения сейчас. Но ты, Артагон, сказал, что уже давно принял это решение. Как же понимать это?

Сараней скинул плащ и обнаружил себя для глаз Артагона в кресле.

— Что тебе до того, маг? Это дела государственные. К миру духовному никакого отношения они не имеют.

— Ошибаешься, — Сараней был мрачен, а глаза его пылали, — то, что вы творите тут, на земле, в высших сферах отдаётся немыслимой силой!

— О чём ты, маг?

— Думаешь, это просто формальный договор? Думаешь, когда здесь продают человеческую душу, ничего не трещит по швам там, наверху? Разве любовь уже ничего не значит? Эта высшая сила, эта основа мироздания! Как же измельчали ваши нравы…О, я счастлив, что живу в пустыне и не оскверняю своих глаз вашим падением!

— И сидел бы себе в своей пустыне! — Артагон тоже перешёл на крик. — Так нет же — смотрите на него! Ходит по земле, баламутит всем головы.

— Я бы и сидел. Но силы бездны вызвали меня к себе. Эом! — Сараней весь сморщился от этого слова. — Бездна Ничто проснулась и скоро поглотит этот мир.

— Опять старая песня. Что случилось с тем добрым Саранеем, который мог посидеть со мной у камина с бокалом вина за разговорами о лучших днях?

— Не знаю, о ком ты говоришь — я никогда не пил с тобой вина.

— Но ты хотя бы не читал мне нотаций. Мне всегда было приятно принимать у себя весёлого друга из дальних земель, несущего с собой умиротворение. А теперь твои речи сеют панику! К чему это, Сараней?

— К тому, что кому-то пора пробудить людей от спячки и сказать, что пора готовиться к трудностям.

— И как же это касается меня и Мэлы?

— Король Артагон! — Сараней поднялся из кресла и подошёл к нему, при том Артагон слегка попятился. — Позволь мне рассказать историю, как сама бездна пришла ко мне в гости. И что я услышал от неё. Это касается именно твоей дочери… и её сердца, которое ты хочешь продать.

***

Артагон был настолько растерян и подавлен всеми упавшими на него невзгодами, что запросто подчинился воле мага. Он взял кубок, налил вина, и сел в кресло у окна. За ним было синее небо, надоблачная высота королевской башни. Сараней помолчал минуту, и приступил к рассказу.

Он мысленно перенёс короля в Казейскую пустыню, где зимой камни трескаются от холода, а летом босая нога обжигается до мяса о песок. В тех суровых землях не живёт ни единая человеческая душа, туда не забредает урм, не роет подземных ходов гном, даже несмотря на то, что золото там лежит среди камней. И уж тем более не летают сильфы — о них в Казейских землях не знают вовсе. Разве что Сараней.

Получив знание миров и бездны, он был сослан советом магов в ту пустыню держать великий пост отшельничества, дабы достичь просветления.

— Слишком сильны твои знания, слишком много несёшь ты в себе, — сказал ему архимаг на совете. — Тебе следует заточить себя в пустынную келью и там хранить своё знание, дабы не расплескать его, как вино из переполненной чаши. Пока не придёт время, и тайны, несомые тобой не сольются с внутренней тишиной твоей уединённой души.

Двадцать лет прожил Сараней среди змей и скорпионов, в каменной пещере среди пустыни. Двадцать лет он упражнялся в созерцании каменной стены, чтобы углубиться в свою душу и изучить все её глубины. Но куда бы он ни направлял свой мысленный взгляд, где бы ни исследовал душевные движения, всюду преследовал его глаз бездны. И в зимних ветрах слышался ему звук «Эом!», и в летней тишине сердце его билось «эом-эом-эом!».

Последние годы это наваждение стало ярче, звук усилился. Тогда Сараней понял, что Эом взывает к нему и что-то от него хочет. Он закрыл глаза, погрузился в глубокий транс, и вот перед ним разверзлись теснины тёмной пещеры, и сама бездна открылась взору.

В ней он видел мириады звёзд и духов, держащих своды мироздания — все они летели в бездну. Близился конец времён, пробуждалась плотная и бесформенная тьма. Сараней ощутил дыхание чёрного огня, лижущего звёздные чертоги, смывающее планеты с холста вселенной.

— Что ты хочешь от меня? — закричал Сараней в бездну.

И Эом ответил ему, словно эхо повторило последнее его слово.

— Меня!

— Кто ты?

— Ты!

Собрав всё своё мужество, маг провозгласил:

— Заклинаю, явись предо мною!

Тогда тьма уплотнилась, а из звёздного полумрака вышел к нему навстречу Хорнозабул. Доспехи его отливали светом молний, глаза из прорези в рогатом шлеме пылали багряным огнём. Он смеялся, и смех был раскатами грома. Гирлянда черепов висела на шее — то были черепа перволюдей, тех, кто посмел бросить вызов бездне в начале времён, и проиграли первую битву.

— Говори же! Говори на моём языке, дух Ничто! — крикнул Сараней.

— Жалкий человек. Ты знаешь, что тебя ждёт! Тебя, и всех людей!

— Пророчества конца времён… Но ещё не пришёл тот день. Так для этого ты тревожишь меня, дух Ничто? Для чего вторгся ты в наш мир и затмил солнце?

— Пришла пора вам узнать о моём приближении. В ваших книгах написано о последней битве. Я требую этой битвы!

— Кто же будет драться с тобой? — удивился маг. — И где твоё войско?

Хорнозабул снова рассмеялся, так, что гром поверг мага навзничь и закружил в невесомости. Жаркий ветер понёс его, как пылинку.

— Мне нужна битва в сердце человека! В его слабом и ничтожном сердце! — полетел ему вдогонку голос Хорнозабула. — Жди от меня вестника. Я назначу место битвы… Оно будет в человеческом сердце!

Сараней очнулся в своей келье, из ноздрей его хлестала кровь. Несколько дней он провёл в бреду, а когда оправился после встречи с Ничто, на пороге его появился странный гость.

Это был кроткий юноша в белом хитоне и сандалиях. Было совершенно непонятно, как такой прошёл половину Казейской пустыни и нашёл пещеру мага. Кожа его была бела и не тронута знойным ветром, от которого даже у видавших виды воинов появлялись ожоги и терщины.

Всё прояснилось, когда юноша так же робко и безмолвно протянул Саранею свиток пергамента. Теперь всё встало на свои места. Отпечаток когтя и знак Хорнозабула стояли вместо подписи. А в самом письме значилось следующее:

«Ни одна армия, ни один герой не сможет противостоять Ничто. Эом поглотит мир, и вернёт первозданный мрак. Но мои вестники сказали мне, что есть в вашем мире одна сила, способная победить Ничто. Я смеюсь, громко и беспощадно. Я не верю ни в какие силы, кроме одной — силу бездны. И всё же призываю тебя, маг, чтобы ты показал мне эту вашу силу. Вестники сказали, что её вы называете любовью, и что она, якобы сильнее смерти. И я снова смеюсь! Нет ничего сильнее смерти. Но если ты, маг, покажешь мне что-то сильней — клянусь, я уйду из вашего мира. Приведи ко мне в чертог двоих, обладающих ей. Мужчину и женщину. И ещё одно условие — они должны быть королевских кровей, ибо если короли вашего мира не обладают такой силой, то нечего её ждать и от подчинённых. Не тяни, маг. С каждым днём бездна будет выползать в ваш мир, её щупальца станут проникать во все концы земли и моря, легионы тварей заполнят ваши луга и леса, и в конце концов вы захлебнётесь. Вы и ваша сила любви… Которой нет!»

Когда Сараней закончил читать, и поднял глаза к юноше-гонцу, того и след простыл. На его месте по земле полз маленький белый скорпион. Сараней глубоко задумался. Его трясло от предвкушения этой встречи в чертогах бездны — сможет ли он найти двух любящих, чтобы показать их Хорнозабулу? Согласятся ли они, поверят ли? Сколько же ему нужно будет обойти королевств с их браками по расчёту, с их обилием фаворитов для королев и любовниц для королей, с их интригами и кровосмешением! Но в то же время улыбка впервые за эти годы коснулась губ мага — появилась надежда. Бездну можно было остановить. Значит, в путь!

Артагон выслушал рассказ не перебивая, и с каждым словом становился всё мрачнее. Краска окончательно сошла с его лица, и он превратился в сухое пепельное подобие человека, постарев на десяток лет.

— И ты пришёл ко мне за моей дочерью? — прошептал он.

— Я искал горящие сердца среди других королевств. Но нигде не находил любви. Я видел её в хижинах ремесленников и домах рыбаков, видел, как любят друг друга простые люди. Но где мне было найти жертвенно-любящее сердце принцессы или преданную душу принца? А среди королей и королев я наблюдал скорее негласный договор, чем любовь. Годы рутины и расчёта. Скорее уважение союзников, чем дружба родственных душ. Но я знаю твою дочь. Несколько лет назад я гостил у тебя, и видел Мэлу. Она была ещё совсем юной девочкой, но мне открылось, что сердце её поистине чисто и исполнено пока ещё спящей любви.

— Положим, ты увидел это. Но разве сможет это чисто и полное сердце полюбить… этого?

— Но ведь ты отдаёшь ему свою дочь.

— Отдаю не потому, что верю в их любовь. А потому, что так надо.

— А меж тем, всё это жалкие дрязги, расчёт и тараканьи бега. Пока вы решаете свои интересы, над целым миром нависла угроза смерти.

— Ты сможешь разрешить мои трудности иным путём? Тогда я выслушаю тебя. Если ты как-то отгонишь орды урмов от границ Армаланта. А если нет — ты можешь идти искать нужных тебе людей дальше.

— Видишь ли, Артагон, — сказал Сараней, — человек не должен летать, а птица должна — поэтому ей даны крылья. Так же должны быть герои — поэтому человек смертен. Логика очень проста. Ведь никто не знает, умирают ли сильфы своей смертью от старости или только от оружия. Поэтому, когда на Орлиные Горы пришли варвары, сильфы, так дорожащие своим бессмертием, решили бежать без боя. Сильфы в глубине души гордецы и пекутся только о себе. Ты и представить себе не можешь, что дар бессмертия делает с ними. Как они дорожат своим долголетием! Их ничего больше не волнует — лишь бы испить всю чашу бесконечных лет, лишь бы ничто не отняло у них жизнь. Дар старости, которым располагаем мы, люди — это величайший дар. Старость и смерть — вот что заставляет нас быть лучше. Осознание своей смертности, осознание того, что жизнь пройдёт и не останется ничего, кроме великих дел и славных свершений — вот залог счастья. А сильфы лишены его. И в глубине души ненавидят весь мир.

Артагон долго молчал в глубокой задумчивости.

— Всё это так, — наконец, сказал он, — да я и сам не очень-то желаю этого брака. Но у меня нет выбора. Нет больше силы, что поможет моей армии одолеть урмов.

— Но есть Орлиные Горы.

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Артагон.

— Как же твой договор с королём Орлиных Гор? — спросил Сараней.

— С этим варваром? Неужели ты всерьёз подумал, что я буду держать слово, данное варвару десять лет назад? И отдам свою дочь за его сына-дикаря… за этого… как его там?

— Его зовут Грай.

— До чего глупые у них имена! — усмехнулся Артагон. — Ноги этих варваров не будет здесь больше! Да, они предложили свою помощь, но представить себе, что моя Мэла попадёт в постель к дикарю, и внуки мои будут наполовину варвары — лучше уж Ничто.

— Но Мэле мог бы прийтись по сердцу отважный рыцарь Орлиных Гор. Он не этот неженка Юмиль. Неужели ты не знаешь свою дочь!

— Ты назвал его рыцарем? Мне смешно. Они безмозглые дикари, а не рыцари. Да, я заключил с ними договор, пусть они пока отвлекают орды Чёрного Рога. А мы разгромим и тех и других, когда объединимся с сильфами. И с мёртвыми договор уже не нужен.

— Ты слеп, Артагон!

— Сараней, — король встал и пошёл к выходу, — разговор наш закончен.

***

После трёх дней голода пленный урм стал сговорчивей. Он согласился показать ход через топи, и взамен получил опалённую на костре болотную крысу. Никогда ещё Грай не видел, как крысу поедают со стоном наслаждения. Урм облизал пальцы, блаженно отрыгнул и сказал:

— Так годится.

— Куда мы идём? — спросил Торбор. — И когда пройдём эти чёртовы топи?

— Напрямик к Золотому лесу, — проворчал урм, — пять дней пути. Потом большая река. Там люди.

— Смотри, — рыкнул Торбор, сжав рукоять меча, — заподозрю неладное — башку с плеч!

— Можно подумать, люди справятся одни, — засмеялся урм, и тут же получил коленом в живот.

— Смеяться будем мы.

Тропы как таковой через болото не было — не ходили тут купеческие караваны, не маршировали армии, да и в гости друг к другу болотные упыри наведывались не часто. Урм скакал через лужи, царапал шкуру в буреломах и зарослях осоки, злобно скалясь. Его держали на верёвке со связанными руками, но он сам рвался вперёд.

Грай надеялся, что урм понимает — чем быстрее он проведёт их через топи, тем лучше будет ему самому. Грай и впрямь решил отпустить его, когда они выйдут в земли людей. У рыцарей Орлиных Гор было прямое и священное представление о данном обещании. Если он сказал, что отпустит пленника, значит, отпустит, и лишние залоги и убеждения были ни к чему. То же было и с обещанием жениться на Мэле, которую он и не видел даже…

Вот только урм о том не знал — он вообще не знал, что такое честь и слово. И не верил ничему, что говорил Грай. Урм искал возможности отвязаться от людей. И прекрасно знал, как это сделать. А потому вёл их бодро и уверенно — прямиком в лапы смерти.

Сначала дорога шла по холмам. На их вершинах была плотная почва, мелкий лесок. В нём они били дичь, запасали еду и отдыхали. У подножья холмов вновь начинались болота, и они спешили выйти на новый холм. Вскоре даже по топям идти стало проще. Трясины уже не было, и только лужицы с чёрной водой и ряской напоминали о болотах.

Рыцари рубили густой ивняк мечами. Никаких тварей и чудищ больше не встречалось, даже змей и болотных волков не было. Солнце сияло высоко в чистых от трясинных газов и небесах, появились даже ласточки, и иной раз молодой Хум улыбался, слушая их. Его лицо было всё ещё по-детски наивно, его ещё не огрубили бои и вид чужих страданий, не ощетинили горные ветра и суровые долгие зимы. Он даже сорвал тростинку и, прорезав в ней дырочки, соорудил из неё флейту. Оказалось, Хум был чуток до музыки, и всем пришлась по душе его незатейливая игра.

Всем, кроме урма. Ему показалось, что это небеса обрушились на его голову, и камнями завалило уши. С каждой нотой он вскипал от злобы и негодования — ему казалось, люди специально так пытали его, что им нравилось смотреть на его корчи и муки. И он ненавидел их за музыку ещё больше. Так всегда бывает в жизни — вору кажется, что все хотят его обокрасть, а злому человеку все вокруг показывают клыки. На самом же дела мир гораздо полней и совершенно непредсказуем. И в то же время он — зеркало наших собственных чувств.

Эта флейта оказалась последней каплей.

Урм, всё это время шедший впереди на верёвочном поводке, ведущий отряд людей, остановился.

— В чём дело, чернорылый? — спросил Торбор.

— Что-то я не вижу, чтобы мы пришли в Армалант, — заметил Грай.

Урм изобразил улыбку, от чего Хума чуть не стошнило.

— Я перепутал. Прошу не бить меня, — проворчал урм, — нам надо идти в эту сторону.

Он взял гораздо левее, где вдали виднелись высокие иссушенные деревья.

— Ещё раз перепутаешь, — пригрозил Грай, — завтра без еды.

— Нет, господин, теперь всё верно.

Никто не видел, но урм кровожадно улыбнулся, оголив все точёные зубы сразу.

Деревья вокруг стали выше, но стволы их были белыми, как кость. Паутина стягивала их ветви, а под корнями желтел зловонный мох.

— Топи Чёрного Рога поистине проклятое место. Как это вы тут живёте? — удивлялся Торбор, на всякий случай снявший с плеча лук.

— Сотни лет, — рыкнул урм, — мы не знаем другого…

— И всё же лезете в Армалант? — спросил Грай.

— Говорят, там много хорошей земли и вкусных животных, — облизнулся урм.

— Да, и острые клинки людей. На вашем месте я перестал бы так быстро плодиться — вас не выпустят из этих болот.

— Или вам придётся научиться жить в мире с людьми, — добавил Хум, и вновь заиграл на самодельной флейте.

— Пока люди издают эти гадкие звуки, мы не сможем жить с ними в мире, — огрызнулся урм.

Сумерки застали их за трудным переходом через бурелом. Всюду чернели иссохшие деревья, сваленные ураганом, затянутые паутиной и какой-то слизью. Один из рыцарей соорудил факел и, плеснув на него горючим маслом из походного бурдюка, поджог. Чёрные тени с тихим визгом отпрянули в стороны.

— Куда он завёл нас? — Торбор поглядел на урма, бодро шагающего впереди. Из всех воинов Орлиных Гор, шедших в этом отряде, Торбор был самым преданным рыцарем лорда Тугвара и его сына, Грая. Преданность эта зиждилась на ненависти к врагу и бескомпромиссном патриотизме. Орлиные Горы для Торбора были раем, несмотря на их льды и смертельные морозы на звёздных скалистых пиках. Горы были ему дороже жизни. А их король и его сын — не менее дороги. И урм представлял собой прямую угрозу его господину.

Грай был более доверчив к миру. Он действительно полагался на чернокожего клыкастого урма с тремя рожками на затылке и чешуёй по всему телу. Грай унаследовал от лорда-отца способность мыслить на два хода вперёд. Хотя вообще рыцари Орлиных Гор были прямолинейны, а в Армаланте их и вовсе считали туповатыми громилами. Как бы там ни было, сейчас урм был для Грая единственным маяком в этих безбрежных топях. И он пытался довериться ему. Хотя и не упускал возможность съездить тому коленом под дых на привале. За очередную дерзость чернокожей твари.

Рыцаря с факелом видно не было — только пламя плясало в карусели теней. И отсветы огня в паутине превращались в красноватый туман. Пару раз Грай рубил мечом огромных чёрных пауков, таящихся на стволах. Они не нападали, но уж слишком мерзко стрекотали и оголяли свои жала в жесте угрозы.

Факел блеснул пару раз за очередным коряжником… и исчез. Тьма обступила со всех сторон.

— Эймар! — позвал Грай, — Эймар, ты где?

Так звали рыцаря, несшего факел. Эймар не отозвался. Все достали мечи. Торбор натянул верёвку и повалил урма на землю.

— Лежать, скотина! — приказал он. — Ты ещё пожалеешь, что завёл нас сюда.

— Это единственный путь, — ответил урм. Но в голосе его послышалась усмешка.

— Грай, — сказал Торбор, — он обманул нас. Я чую тут неладное. Надо возвращаться на старую тропу.

Грай не успел ответить. Во тьме послышался треск, словно стрёкот гигантского сверчка. И тут же — предсмертный вопль Эймара где-то далеко впереди. Там же на фоне чёрных сучьев что-то забелело. Белые, еле различимые во мраке силуэты быстро приближались.

— Это ещё что такое? — прошептал Грай, перехватывая длинную рукоять меча.

— И знать не хочу, — ответил Торбор, натягивая тетиву.

Он пустил в белое пятно две стрелы, и попал. Но не послышалось ни звука, а силуэт всё приближался. Вот показалась голова — голый череп с раскрытой пастью. Это был уродливый скелет в полтора человеческих роста, слово собранный из останков нескольких мертвецов. У него было две головы и несколько рук, которые яростно размахивали ржавыми клинками, в нём было что-то от кентавра. Грай полоснул мечом, но скелет молниеносным движением опередил его, и отбросил в сторону. Внезапно всё вокруг них наполнилось костлявой нечистью. Повсюду из бурелома, разрывая паутину лезли скелеты.

Урм, лёжа на земле, радостно хохотал. Его нечисть не трогала.

— В кольцо! — крикнул Грай.

Рыцари собрались в круг, выставив мечи. Костяной кентавр кинулся на них с хриплым свистом — кричать его гнилая глотка не умела. Грай рассёк его с головы до ног. Оказалось, что и остальные скелеты были настолько ветхими, что рассыпались в пыль при первом же ударе.

— Рухлядь! — заметил Хум, приободрившись.

— Не стоит недооценивать проклятье, — заметил кто-то из рыцарей.

Словно в ответ ему в небе вспыхнула молния, и тут же какая-то плотная тьма поглотила ночные звёзды в зените. Они мерцали над горизонтом и чуть выше, но над самой головой в небесах был мрак без капли света.

— Прокляьтье не в этих упырях, — сказал Грай, указывая в небо, — а там… Это боги шлют нам наказание.

— Но за что?

— Известно, что когда наши предки пришли в Орлиные Горы и выгнали сильфов, те пригрозили напоследок, что без них некому будет стеречь небеса, — напомнил Грай.

— Думаешь, они стерегли небеса от этой тьмы? — Торбор тоже смотрел в небо.

— Лучше нам сейчас думать о другом, — сказал Грай, вновь поднимая меч.

На место поверженных мертвецов, шли из чащи леса новые. И они были гораздо сильнее. Тугие сухожилия, не успевшие сгнить, стягивали их конечности, а тела были укрыты латами. Это были солдаты древних армий, что полегли на этих топях тысячи лет назад. Бездна Эом, приближавшаяся к земле, возвращала их из могил, но не облекала в плоть. Хотя некоторые успели получить обратно кожу — серая, вся в трещинах и гное, она стягивала лица в безобразных ухмылках и оскалах. У некоторых виднелись запавшие глаза, похожие на яйца в паутине. Но двигались мертвецы стремительно.

— Рубите их, братья! — закричал Грай. — Рубите их всех!

Мечи взметнулись разом и тут же упали на шлемы мертвецов. Те падали, лишённые голов, и тела их корчились, не видя цели. Руки находили соседние такие же безголовые тела и пытались порвать их. Отрубленные головы вращали глазами, клацали зубами, но не могли контролировать тела. Рыцарям хватило мастерства перебить всех упырей без потерь.

Грай добивал последнего. Он вонзил клинок тому в грудь и пригвоздил к дереву. Меч торчал в стволе. Мертвец болтал ногами в воздухе, тянулся руками к Граю, но не мог ухватить его и истошно верещал.

— Отруби ему скорее голову! — крикну Торбор, морщась от этого визга.

Граю пришлось вытащить кинжал. Чтобы дотянуться до шеи мертвеца, он подошёл ближе. И тут мертвец перестал шевелиться, обвис, но потом повернул голову в сторону Грая и исторг изо рта чёрную струю. Грай схватился за лицо и повалился на землю.

Меч Торбора тут же снёс мертвецу голову. Торбор кинулся к Граю.

— Что он сделал? Что с тобой?

— Глаза…, — захрипел Грай. — Мои глаза! Я ничего не вижу.

— Смотри на меня, — Торбор обхватил его за щёки и повернул лицом к своему лицу.

— Ничего. Ни тебя, ни звёзд.

Когда Грай убрал от лица руки, Торбор увидел, как по щекам его стекала чёрная слизь. Лицо не было обожжено и никак не пострадало. Даже глаза, казалось, сверкали, отражая тусклый свет факела, совсем как здоровые. Грай смазал с лица чёрную слизь и проморгался.

— Ничего не вижу… Я ослеп.

Урм, втоптанный в землю оравой мертвецов, но всё ещё живой и невредимый, утробно смеялся. Пока кто-то из рыцарей не пнул его в затылок.

***

Верхний замок Армаланта высился над облаками, неподвластный ветрам и сотрясениям земли. Он был вытесан исполинами прошлого из цельной скалы. Жилы железной руды накрепко сплетали гранитные плиты, и когда десятки тысяч лет назад земля разверзалась, и появлялись знаменитые озёра Армаланта, великий замок не пошатнулся и не просел. Так стрела, пробившая насквозь тело воина, не выпадет от простого падения его с лошади, но накрепко засядет в костях.

Шпиль Армаланта был поистине чудом света, и многие путешествовали, чтобы увидеть его. После войны трёх корон, которая длилась не много не мало двести лет и положила конец целой империи, известной по летописям как Синяя Деспотия, замок понёс большой ущерб. Войско Синей Деспотии стояло под его стенами четыре года и непрестанно осаждало стены с кораблей. Они использовали метательные машины и химические смеси, разлагающие камень. Правда, в конце концов сами от этих смесей понесли не меньший урон, когда на кораблях начался пожар. Позже один из учёных Армаланта, некто Аморт, ставший впоследствии придворным алхимиком, путешествовал на дно озера в драконьем пузыре, накачанном воздухом, и искал затопленные механизмы, чтобы сделать по их образцу новые и взять с них пробы той самой смеси — несколько кувшинов с ней осталось нераскупоренными. Аморт достиг в этом определённых успехов.

Но после войны король Гримур Алефмар позвал на помощь гномов, и те помогли восстановить стены. Горные мастера умело стянули камни мифриловыми скобами, залили их бронзой и заключили в гранит. Замок восстанавливался тридцать лет, и стал с тех пор ещё более чудесным. Гномы так же вымостили его улицы брусчаткой и придумали систему лифтов — подъёмных площадей. Правда, с тех пор Армалант должен гномьему королю такие суммы, что никто о них вслух не говорит. Гримур Четвёртый даже ввёл суровое наказание пытками тем, кто осмелится напомнить ему о долге. Так сильно он мучал совесть короля.

Верхний замок состоял из пяти башен. В одной проводились собрания знати, в другой содержались важные политические заключённые, она служила привилегированной темницей. Третья, самая высокая и недосягаемая ни для каких шумов, отводилась под покои короля Артагона. В четвёртой базировался военный совет. И, наконец, пятая башня, украшенная синим лазуритом и малахитовым шпилем, заключала в себе магистерскую залу.

Это была лаборатория и библиотека в одном. Естествоиспытатели и философы, маги и книжники со всего света приходили к этой башне с прошением. Король мог разрешить им пользоваться ей для своих изысканий, а взамен получал от паломников дары или службу. В этой башне изобрели когда-то взрывчатый порошок «дух дракона», с помощью которого повергли древнего змея, объявившегося в подземельях замка. Алхимик Артагон вторично открыл смесь Синей Деспотии, которой когда-то прожигали стены Армаланта. Здесь же построили хрустальный телескоп и заглянули в глаза наднебесных демонов — кстати, тогда же впервые люди узнали, как выглядит храм Эом, обиталище Хорнозабула. Тут архимаг Казейской пустыни, Раманей-Хабум-Маз, составил сто восемь томов энциклопедии всех сущностей, населявших мир. Хотя с приближением бездны Ничто, этих сущностей с каждым днём теперь появлялось на сто новых томов.

А теперь в этой же башне Артагон по просьбе Саранея Казейского, собрал тайный совет. На него, помимо короля и мага, явилась владычица сильфов. Одна, без своего чувствительного мужа. Явился и смотритель леса Эльмарии — трёхсотлетний старец Киррбрегг, всё ещё могучий и похожий на высокий мшисто-бородатый пень. Был здесь и начальник войска Армаланта по имени Урагон, и верховный королевский маг Полимор. Последнего не хотели звать, но он в припадке ревности, почуяв приход Саранея, съел телепатических грибов и прочитал мысли короля о тайном совете. Король не смог отвертеться, поскольку маг со злыми слезами на глазах, признался королю, что подсмотрел его планы в его же голове, и что если король не позовёт его, маг не выдержит такого предательства и уйдёт навсегда скитаться в лесах. И там — кто знает, — не станет ли служить его врагам! Маги, в конце концов, такие. Им не так важно, кому служить. Ясно ведь, что любой маг служит самому себе. Поскольку что такое магия, как не разгул своей собственной воли? А если, как то было во времена порабощения Казейских княжеств кочевниками, какой-нибудь хан заставлял мага служить ему, то под маской служения обычно скрывалась магия медленного сживания поработителя со свету. Недаром маги так любят кошек — те тоже гуляют сами по себе.

На круглом столе была расстелена мировая карта. Системы линз и зеркал с потолка разными цветами высвечивала земли. Зелёным — леса Эльмарии, занимавшие львиную долю центра земель. Оранжевым — пояс болот Чёрного Рога. Красным — пустыни юга, Казейские королевства и край Вечного Снега. На севере синим светились пики Орлиных Гор. От глаз наблюдательного Саранея не укрылось, с какой жадностью глядела на них королева Унфиль.

И он решил взять быка за рога.

— На месте ваших картографов, я бы высветил красным не пустыню юга, а Орлиные Горы, — сказал он, обходя стол.

Унфиль метнула в него уничтожающий взгляд. Она не справилась с маской, и глаза вспыхнули электрически-синим.

— Видимо, Сараней хочет сказать, что оттуда идёт угроза, — поспешил вставить король.

— Я хочу сказать, что силы Хорнозабула сосредоточены именно там. Над горами.

— И вы знаете, кто может остановить их, — сказала Унфиль, — ведь мы веками сдерживали бездну, живя на вершинах гор, сшивая ткань небес, следя за прорехами в ней. А теперь, когда… мы не можем нести свой дозор, вот бездна и грозит всему миру.

Провокация Саранея удался — он сразу переломил ход беседы в нужном ему направлении.

— Что же нужно, чтобы побороть эту бездну? — спросил король, сжав до скрипа подлокотники трона.

— Ты знаешь, что, — улыбнулся Сараней.

— Нужно наше присутствие в Орлиных Горах! — вскричала Унфиль, чуть взлетев над полом, от чего стала казаться выше всех. — Нужно вернуть их нам!

— Боюсь, уже поздно, — спокойно ответил Сараней.

— Да как ты смеешь, маг! — Унфиль снова зажгла адаманты глаз. — Я наслышана о твоих грёзах. Пытаешься вселить во всех нас страх этой своей бездны. С чего бы? Сильфы принимали тебя в своих чертогах, но даже и мы утомились слушать эти туманные и беспокойные пророчества. Хорошо, ты моешь забивать себе голову чем хочешь. Но как смеешь ты препятствовать нам вернуть наш дом?

— Разве я препятствую? Я буду только рад этому. Пусть каждый обретёт свой дом. Только остановить Хорназабула это не поможет. Эом слишком близко, и сильфам уже не защитить небеса. Да, вы были хорошими стражами нашего мира многие века. Но стоило вам отлучиться, как тьма проникла за ворота. И остановить её вашими силами не выйдет.

— Но мы всё же вернём сильфам их дом, — вмешался король.

— Замечательно! И я поспособствую вам.

Все посмотрели на Саранея. Маг кашлянул и продолжил:

— Но только после того, как мы выгоним Хорнозабула.

— Опять за старое…, — всплеснул руками Артагон.

— Этот маг просто фанатик, — проскрипел на ухо королю Полимор.

— На мои земли нападают орды урмов! И они не будут ждать, пока ты, Сараней, разберёшься в своих пророчествах и мистификациях.

— Смею тебя заверить, король, урмы не будут волновать тебя, когда бездна Ничто обрушится на мир Сущего. Да урмов просто не станет… как и всех нас. Ты именно так хочешь решить проблему?

— Тебе не ясно? Его величество сказал, как мы будем действовать! — зашипел Полимор.

— А, — презрительно кинул Сараней, — придворный лизоблюд… Я помню тебя с академии. Как ты доносил на всех инакомыслящих, кто был успешнее тебя.

— Что! — закричал Полимор. — Я советую выпроводить этого чужака с совета, Ваше Величество.

— Довольно. Не будем ссориться, — сказал Артагон устало. — Вы оба правы. Сараней должен взять на себя вопрос о бездне. Я благоволю ему. А мы, меж тем, будем решать дела государственные.

— Но одно без другого не выйдет, — заметил Сараней.

— Уверен, мы справимся.

— Глядите, — Сараней положил на карту свиток, письмо от Хорнозабула.

Король покраснел, а затем стал бледным, как мрамор.

— Достопочтенный Киррбрегг, — Сараней обратился к владыке Эльмарии, — вы, как представитель нейтральной стороны, не смогли бы зачитать это послание?

Косматый Киррбрегг вытянул из складок мантии большую линзу в медной оправе и взял свиток рукой, похожей на корень.

— Я прочитал когда-то все книги леса, а это, знаете ли, больше, чем во всех библиотеках Армаланта… Но зрение моё за последний век значительно ухудшилось. И всё же я благодарен за доверие, Сараней Казейский. Итак, что у нас тут?

Киррбрегг медленно и тягуче прочитал всё послание. Трижды король пытался вмешаться в чтение, и каждый раз властная сильфида выставляла ладонь, останавливая его. Она высоко вскинула подбородок и прикрыла глаза. Ей становилось ясно, что Хорнозабул требовал привести к нему во дворец Мэлу и её жениха, которого она бы любила. Унфиль понимала, что Мэла никогда не полюбит её сына. Но если их брак не состоится, сильфы не заручаться поддержкой людей и не вернут себе Орлиные Горы.

В довершении ко всему, когда лесной владыка дочитал письмо, он добавил от себя:

— Вестники лесов рассказали мне, что принц Орлиных Гор, некто из их рыцарей, путешествует через топи Чёрного Рога, чтобы посвататься к Мэле. Думаю, если он понравится юной принцессе, и брак их будет счастливым, то мы можем спокойно…

Унфиль ударила ладонью по столу. Карта обуглилась в районе Вечного Снега.

— Варвар! — возмутилась она. — Почему ты, Артагон, ничего мне не сказал? Выходит, Мэла помолвлена с варваром!

— Нет-нет, — Артагон поспешил оправдаться, — это было давно, на меня давили, я обещал, но… известно, что варвары… чего стоит обещание им? Да и кто бы мог подумать! Не стоит волноваться.

— Правильно ли я понимаю, что Хорнозабул остановит бездну, если увидит румянец любви на лице юной Мэлы? — спросил Киррбрегг.

— Именно так, — ответил Сараней. — Любовь побеждает смерть — извечный и нерушимый закон. И как странно, что мы всегда забываем самое простое и ясное!

— Тогда я не вижу причин волноваться, — нахмурился Киррбрегг, — нам лишь надо дать сердцу Мэлы свободно выбрать себе возлюбленного, и угроза будет снята.

— Но Мэла будет отдана Юмилю! — сказала Унфиль. Голос её прозвенел сталью.

Артагон спрятал глаза.

— Разве я что-то не так говорю? — Унфиль грозно поглядела на короля.

— Позвольте сказать слово, — подал голос Урагон, начальник войск.

Артагон молча кивнул.

— Владыка лесов уже сказал, что варвары держат путь в наши земли. Но будет ли вам интересно узнать, что несколько дней назад они одержали победу над войсками урмов на западе Чёрного Рога. Эта победа доказывает, что народ Орлиных Гор собрал прекрасную армию.

— Стало быть, горные княжества объединились, — заметил Сараней.

— Да, — сказал Урагон, — я, как человек много лет проведший в боях, думаю, что Орлиные Горы и впрямь объединились и теперь представляют реальную силу и… угрозу.

— То есть, у нас два противника? — воскликнул Артагон. — Урмы и варвары!

— Мы избавимся от них за один удар, — сказала Унфиль, — сильфы и воины Армаланта вместе станут такой силой, которой не видела ещё земля! С нашей помощью вы сможете летать и перемещать ваши силы по воздуху.

— В то же время, не лучше ли взять в союзники и варваров? — старый Киррбрегг подошёл к карте и сучковатым посохом указал на Орлиные Горы. — Они всегда считали Армалант достойным королевством и не станут обманывать вас… если вы не станете обманывать их.

— Совершенно верно, друг мой, — вставил Сараней и тут же добавил для короля, — И не забывайте, Мэла уже обещана их принцу. Кстати, их мужи относятся к женщинам почтительно и всегда верны им. Потому даже мы можем назвать их рыцарями.

— Ваше Величество, — прошипел Полимор, — не слушайте его. Велите ему уйти и не смущать ваш светлый ум!

Артагон поглядел на Саранея, затем встретился глазами с Унфиль, чей взгляд жёг огнём, и кивнул.

— Сараней, при всём моём уважении, ты не хочешь услышать меня. Наш разговор заходит в тупик. Лучше тебе идти дальше своей дорогой.

— Но как же быть с Орлиными Горами? Как же честь? — удивился Киррбрегг. — Во времена моей молодости такое не прощали. Не боитесь ли вы гнева варваров, король? Их мести.

— Послушай мудрого владыку, — согласился Сараней.

Полимор выскочил вперёд и протянул корявый палец в сторону Саранея.

— Молчи, казеец! Тебе было сказано уходить!

— Если бы я тебя не знал, Полимор, — спокойно сказал Сараней, — решил бы, что ты хочешь служить Хорнозабулу и делаешь всё, чтобы поскорей пришло его царство.

На это Полимор не нашёлся с ответом, а только позеленел и издал отчаянный стон.

— Но, видимо, этот мир обезумел настолько, что кануть в бездну — единственный для него выход, — Сараней не выдержал и голос его дрогнул.

— За такие слова следовало бы кинуть тебя в темницу, — прошипел Полимор.

— Как бы там ни было, — начал Артагон.

Но не успел окончить речь. Страшный гул, словно небо крошилось и сыпало глыбы, ворвался в залу. Все бросились к окнам. Там, на фоне млечной высоты и первых вечерних звёзд, проступило чёрное пятно, воронка пустоты. В ней сверкнула молния. Чернота вдруг объяла весь зенит, и растеклась кляксами на полнеба. Гул повторился, и на этот раз из него образовался хохот. Полный демонического ужаса, больше похожий на грохот лавины или рёв водопада. Но это был именно смех.

— Хорнозабул! — крикнул Сараней, хотя крик его растворился в шуме.

И в ответ ему пришёл ещё более ужасный, вызывающий истечение крови из ушей тех, кто слышит его, звук: «Эом! Эом! Эом!» Бьющий в рёбра, рвущий сердце, отнимающий воздух у лёгких и свет у глаз.

— Это последнее его предупреждение!

Сараней спешил по бесконечным лестницам. В его посохе светился золотистым шар из сердолика. Этот камень — путеводитель в делах человеческих чувств. Посох должен был вывести мага к Мэле, и вот уже сапоги Саранея ступали по прибрежному озёрному саду. Здесь, у берега, вдали от пыльных каменных высот замка, было излюбленное место знатной молодёжи. Сады охранялись отборными гвардейцами, попасть в них можно было через три прохода, и на каждом сведущие стражи проверяли лица входящих. А затем… всё терялось в листве, птичьем пересвисте и плеске спокойных вод огромного озера.

Парочки бродили по аллеям, но Сараней знал — дочь короля может быть либо в сопровождении свиты, и тогда её легко можно будет увидеть издалека, либо в самом потаённом уголке. Там, где надёжная защита от соглядатаев, интриганов, злых языков и разносчиков сальной молвы.

Это оказался второй вариант. Посох с сердоликовым навершием указал Саранею на далёкую заводь за последним мостом. Уже собиралась ночь, и по всему саду горели масляные фонари-факелы. Пламя отражалось в медных пластинах, а те, в свою очередь, отражались в воде. И лёгкий трепет листвы, и алмазная россыпь звёзд, и этот медовый огонь на водах — что ещё нужно, чтобы похитить у возлюбленной поцелуй? Или что похлеще поцелуя — благо, здесь было множество укромных уголков.

Сараней проходил мимо скамеек, мимо гуляющих парочек, мимо озорных взглядов и румяных улыбок, и, наконец, вышел на дальний мост. Здесь уже не было фонарей, и в свете звёзд на фоне лунной дорожки он увидел два силуэта. Они сидели на берегу, девушка положила голову на плечо молодого человека, и нежная тишина изредка нарушалась её мурлыканьем. Сараней понял, что это была Мэла. Он накрыл плащом голову, чтобы стать невидимым и попытался разглядеть, кто был человек рядом с ней, но темнота и неподвижность мешали ему. Казалось, влюблённые сидели тут целую вечность, и могли просидеть ещё столько же. В свете звёзд Сараней увидел, как блестят щёки Мэлы, смоченные слезами. Было ясно — она прощалась с возлюбленным. Её выдавали замуж за того, кто был ей неприятен и чужд. И любовь её должна была умереть.

Сараней почувствовал особую энергию — силу несчастного сердца, страшную силу убиваемой любви. Раненная, она собирала запасы всей своей стойкости, и, как загнанный охотниками зверь, была особенно яростна перед лицом погибели. О да, это была поистине великая магия! Магия, доступная каждому простому смертному. Магия любви.

Сараней вдруг понял, почему Хорнозабул хотел увидеть её своими глазами — видно, жрец бездны чувствовал в воздухе особые токи силы, и не мог объяснить их. Тот, кому любовь была неведома, кто был соткан из тьмы и ненависти, кто мог только пожирать, и никогда — дарить, тот будет поражён силой света, исходящей из сердец любящих. Это так просто, так наивно, как и любая истина. Простота и наивность истины любви — это её маска, прячась под которой любовь тайно действует в нашем мире, незаметно верша самые великие дела. А мы думаем, это герои, а мы думаем, это власть и сила… нет, друзья — это всего лишь любовь.

***

И ночью мир лежал тихий, как пламя свечи. И крестьянин ложился спать усталый и гордый дневным трудом, и ремесленник осматривал расписную амфору, любуясь делом рук своих, и солдат крепко спал, зная о скорой утренней вахте, и видел во сне мать и невесту. Угли тлели в печурке пастуха, угли тлели и в камине лорда. Час ночной тишины, ласковый, как женские руки, справедливый, как слово отца — надолго ли он останется таким?

Зарница полыхала на горизонте, и только рыбаки на озёрах с зачарованным страхом вглядывались в неё. Далёкие раскаты были не обычным громом, гул пронизывал всё — воздух, землю и саму воду. Огонь молний зелёным мертвенным светом раскалывал чёрные тучи. Звёзды гасли одна за одной, на царство людей надвигалась новая ночь. Ночь ночи и тьма тьмы, в которой не выживал ни один свет — ни свет звезды, ни свет души.

Рыцари шли по широкой долине, их оставалось семеро. Хум шёл впереди, как самый молодой и зоркий разведчик. За ним следовал Торбор, он вёл на поводке связанного урма. Его хотели убить после недавней атаки мертвецов, ведь всем было ясно — именно урм завёл их в это логово. Но он всё ещё оставался единственным проводником, и Грай приказал оставить ему жизнь.

Грай ступал, держась за плечо товарища. Зрение так и не вернулось к нему, и он, как волк, шёл, вскинув подбородок, словно нюхая воздух.

— Простите меня, братья, — сказал он на привале, — что из-за меня погибли наши товарищи. Что я позволил ослепить себя.

— О чём ты говоришь! — возмутился Торбор. — Мы идём с тобой, потому что верим в тебя, потому что сами выбрали этот путь.

— Верите…, — горько усмехнулся Грай, — я не знаю, во что теперь верить. Я шёл брать в жёны королевскую дочь. А теперь — кому нужен слепец?

— Возможно, скоро нам всем нечего будет видеть, — заметил Торбор.

Он вглядывался в небо — зеленоватая зарница полыхала всё ближе. Но надвигалась она не с горизонта, а словно опускалась с высоты. Урм, шедший на поводке, пригнулся и ссутулился. В его маленьких чёрных глазах читался испуг. Он раззявил рот и протянул:

— Это смерть! Это сме-е-ерть! Нам не уйти.

Он дёрнулся, но Торбор натянул поводок.

— Нам-то, может, и уйти, а вот тебе точно крышка.

— Глупцы! — взвизгнул урм. — На что вы надеетесь? Бегите и забивайтесь в норы, прячьтесь!

— Заткнись и пошли! — Торбор дёрнул верёвку, и урм поскакал вперёд. Он уже не понимал, куда идти и где кончаются топи, но чтобы его оставили в живых, делал вид, что места ему знакомы.

— Смотрите, там река! — крикнул Хум.

Он первый взошёл на откос, и увидел широкую ленту воды, отражающей луну. Вскоре весь отряд спустился к реке.

— Там кто-то есть.

У берега происходило движение. Отряд приблизился, прячась в тенях. Это оказался рыбак, вытаскивающий лодку на берег.

— Эй! Кто ты и откуда? — крикнул Торбор, вытянув меч так, чтобы и в ночи он был виден, отражая звёзды.

Человек уронил мешок с рыбой, вёсла плюхнулись в воду.

— Унгвар моё имя. Я простой рыбак.

Он разглядел силуэты рыцарей и поднял руки.

— Берите лодку… вот тут рыба. Прошу, пощадите. У меня дети…

— Успокойся, Унгвар, — Торбор убрал меч, — мы не урмы. Мы рыцари Орлиных Гор.

— Никогда не видел их живьём, — пробормотал рыбак.

— Ты живёшь тут? Среди топей? — спросил Хум.

— Нет, конечно. Я поставил сети, и думал переночевать на этом берегу. Но моя деревня там, за рекой.

— А не боишься грозы? — Торбор уазал на далёкую зарницу зловещего свечения.

— Мне не впервой ночевать под дождём. Я поставлю палатку.

— Нет уж, Унгвар, — сказал Торбор, хлопнув рыбака по плечу, от чего тот чуть не грохнулся на землю, — тебе придётся пересмотреть свои планы. Нам нужна переправа.

Счастливый от того, что остался жив и грустный, что пришлось всю ночь перевозить горных варваров с одного берега на другой, Унгвар рассказал им о своей деревне. Оказалось, топи Чёрного Рога кончались у этой реки, и на другом берегу стоял хорошо укреплённый форт. Пограничная цитадель людей. Номинально она подчинялось Армаланту, но местный лорд не считал себя обязанным Артагону и жил независимо. А королевские поборники не совались в эти богом забытые окраины. Хотя именно с них и начинался силовой рубеж королевства.

Сто человек крестьян, полсотни рыбаков и охотников, да десяток наёмных воинов, видимо, из беглых каторжников, что теперь сидят день и ночь в таверне — вот и весь гарнизон.

— Как же вы сдерживаете натиск урмов? — удивился Торбор.

— Ну, мил человек, во-первых, они редко сюда суются. Только последнее время начали подходить к реке. А раньше мы о них и не слыхали. А во-вторых нам помогают амазонки.

— Так это не выдумки про дев-воительниц? — Хум сверкнул глазами.

— Нет. Дальше по течению реки, примерно в дне пути на лодке, их остров. Это настоящая крепость посреди воды. Бывало, урмы только собираются переплывать реку. А воительницы уже гонят свои челны к нашим стенам. Ох и лютые эти бабы! И не скажешь, что женщины… хотя формы что надо, — Унгвар хохотнул.

— Здесь ещё встречаются урмы? — спросил Торбор.

— Поблизости нет. Но иногда они приходят из-за реки. А иногда — с севера. Там исток, множество ручьёв и болото. Упасите боги сунуться туда. Ещё урмы живут ближе к озёрным землям, но они не нападают на нас. Им хватает деревень Армаланта.

— Как так сложилось, что ваш форт стоит посреди Чёрного Рога?

— Первое поселение основалось тут ещё до засилья урмов. А переезжать мы не любим — слишком ленивы для этого. Уж лучше оградиться крепостью и отражать набеги. Так мы и делаем.

— А нет ли у вас целителей? — спросил Хум. — В нашем отряде раненый.

— Целители есть, но не у нас. Вам надо добраться до острова амазонок. Не знаю, почему боги так устроили — женщинам знахарство даётся легче. А наши женщины слишком заняты детьми и очагом. У амазонок же ни того, ни другого.

Когда все семеро оказались на другом берегу, и угроза быть атакованными урмами или болотной нечистью на время отступила, решено было искать целителя для Грая. Отряд направился к амазонкам.

Унгвару заплатили золотом — этого металла в Орлиных Горах было достаточно, — и лодочник просиял, как солнце в ночи. Он звал их в гости на обратном пути.

Они шли вдоль берега весь день, река разошлась широко. И к следующему вечеру посреди неё показался остров. На острове темнела деревянная крепость.

— Амазонки! — крикнул глазастый Хум.

— Может, убьём этого? — Торбор указал на пленного урма.

— Нет, — ответил Грай, — ты слышал, что сказал старик? Земли урмов ещё не кончились. Топи ещё ждут нас.

— Мы бы могли найти проводника получше.

— Оставьте его, — скомандовал Грай. — В конце концов, он выполнил обещание и привёл нас к людям. А обещание свято. Вспомните. Потому мы все здесь, из-за обещания.

Урм даже удивился таким речам. Но посчитал, что этот человек был просто чокнутый или сошёл с ума после ослепления.

Моста не было, паромщика тоже. Семеро рыцарей и связанный урм расположились на откосе берега и развели костёр. Дым заметили из крепости, и вскоре к ним уже плыли три лодки. В сумерках можно было заметить тусклый свет латных доспехов. Это плыли воины. Вскоре стали видны луки в их руках.

— Как бы тут не закончилось наше путешествие, — заволновался он.

— Как бы оно ни окончилось, а по девушкам я соскучился, — усмехнулся Торбор.

— Да и они наверняка давненько не знавали хороших мужей, — заметил один из воинов, косматый рыжебородый Рамбор.

— Что там, Хум, красивые они?

Судить о красоте дев было сложно. С одной стороны привлекали глаз их атлетические тела, сильные обнажённые ноги, подтянутые животы, крепкие бёдра, покрытые короткими кольчужными юбками. Груди, плохо скрытые кожаными ремешками, не желали томиться в заточении. Хотя у некоторых женщин было всего по одной груди — как стало ясно позже, это делалось для того, чтобы груди не мешали натягивать лук, попадаясь под отведённую руку. Так делали только те, кто мог «похвастаться» особо крупным размером.

Плечи их были покрыты щитками, головы защищали лёгкие шлемы, а волосы они стригли коротко — ни один локон не выбивался. Но мимолётное очарование красотой женских тел, улетучивалось при виде туго натянутых луков, копей со всевозможными наконечниками, секир, глеф, палашей. И факелы капали горячим маслом на их руки, но амазонки не чувствовали ожогов.

Ни о чём не спрашивая, они открыли стрельбу. Но ограничились всего одной стрелой. Она просвистела над водой, и вошла прямёхонько в глаз пленного урма. Тот даже вздохнуть не успел — мозг уже вытекал с другой стороны.

Торбор натянул тетиву и прицелился.

— Ещё один выстрел, и ваши прелести вас не спасут! — крикнул Торбор.

— Ни один урм не смеет ступать на этот берег! Зачем вы привели его? — ответил звонкий голос с лодки.

— Он был нашим проводником.

— Проводником куда? — лодки приблизились к берегу, уже видны были глаза под дугами шлемов. Но щетина стрел, нацеленных на рыцарей, отвлекала взгляд.

— Мы идём от Орлиных Гор, — ответил Грай, незряче глядя чуть в сторону, — через Чёрный Рог в озёрные земли.

На лодках зашептались.

— Вы горные варвары?

— Я Грай, сын Тугвара, владыки княжества Брокк, что на Белой горе.

— Ты что, незрячий? — спросили с лодки.

— Я не знаю тебя, женщина, — ответил Грай, — почему я должен отвечать тебе? И где твой муж — я буду говорить с ним.

С лодок донёсся вздох возмущения.

— Позвольте мне убить их! — крикнула одна из амазонок.

Тогда со скамьи встала высокая воительница в серебряной кольчуге. Она была старше остальных, но так же крепка и поджара. Она выставила руку ладонью вперёд и громко произнесла.

— Никто никого не тронет больше. Вы сказали, что идёте с Орлиных Гор? Так знайте же, в этих краях недавно был заклинатель камней, маг по имени Сараней. Он сказал, что с Орлиных Гор явится рыцарь, и поможет восстановить баланс мировых сил. Мы все видим знамения бездны в небесах. И война с ней — наше общее дело. Не будем ссориться. Это только на руку нашему врагу.

— Кто ты, что говоришь такие речи? — спросил Грай.

— Меня зовут Амат. Я старейшина крепости. Одна из пяти. А ты, Грай, сын Тугвара, здесь желанный гость. Сдаётся мне, именно о тебе говорил Сараней Казейский. Ты должен дойти до Армаланта, Грай.

— Только теперь мой путь во тьме.

— Ничего, — сказала Амат, — это мы ещё посмотрим.

На лодках они переправились к острову. Это был плоский верх скалы, торчащей из реки, словно постамент затонувшей статуи. На нём, поверх каменного фундамента, был возведён частокол, сторожевые башни и бойницы. Крепость бывала в осадах — о том свидетельствовали обугленные брёвна и свежие стволы, вставленные на места разломанных тараном. Хотя осаждать её можно было только с воды. За частоколом виднелась роща, и небольшой сосновый лес на другой части острова. Сосны — единственные деревья, способные расти прямо на камнях.

— На вас часто нападают? — спросил Торбор, оглядывая крепость.

— Всякое бывает, — ответила Амат. — Уж больно выгодное положение мы заняли.

Когда они вошли в ворота, со всех сторон их окружили недоумевающие взгляды из-под длинных ресниц. Большинство из них — полные отвращения и насмешки. Амазонки не подпускали мужчин к себе и своим поселениям, не общались с ними, и только в ритуальные ночи имели близость. И то — с целью продолжения рода. Но как только сделал своё дело, убирайся скорее, муж, иначе ночной хмель сойдёт, и грозная воительница потянется к кинжалу!

Младенцев мальчиков они отвозили в крепость людей на берегу и клали на ступени храма. Девочек оставляли себе.

Но женскую природу невозможно подавить, и в чём-то она всегда найдёт себе выход. Так и здесь — дома и улицы их были аккуратно убраны. Несмотря на обилие воинской символики и оружия, всюду были клумбы с цветами. С северными цветами — не броскими и не нежными, но всё же это были цветы. Из открытого окна одного из домов доносилось хоровое пение. И хотя слова были о битве и богах войны, но мелодия и тембр голоса оказались ласковыми. Песня скорее выражала жалость к павшим, утешение потерявшим близких людей, заговор от боли раненных. Рыцари Орлиных Гор пели только о стали, братстве и ненависти к врагу. Впрочем, женщины Орлиных Гор тоже часто в песнях оплакивали убитых. Жалость и милосердие присущи одинаково всем женщинам.

Смущённый обилием женским полуобнажённых тел, Хум робко и одновременно жадно поглядывал по сторонам. Вот две амазонки идут в обнимку с тренировочной площади, у обеих разбиты губы и синяки под глазами. Но как ходят из стороны в сторону их бёдра! Вот девы омывают свои тела прямо на центральной площади в мраморных купелях. Упругие груди блестят в лучах заходящего солнца. Игривые шлепки, щипки, дразнящие движения бёдер, острые бритвы плавно срезают укромные волоски. Всё же женщина остаётся женщиной, и уход за собой свидетельствует о самоуважении. Они совсем не стеснялись мужчин. Напротив, завидев приближавшихся, они принялись выпячивать свои прелести и дразнить их игривыми движениями, будто бы случайно, предаваясь развлечениям.

С другой стороны Хум увидел, как несколько великанш в робах и шкурах тащат брёвна и укрепляют ими городские стены. Каждая великанша на цепи, а цепь в руках у хрупких стройных дев с длинными золотыми волосами. Девы эти поют сладкие песни, и великанши, как под гипнозом, покорно слушают и слушаются их. Мускулы размером с бочку, вены, словно древесные корни, лица ощерены хищно, но песня дев умеряет звероподобие великанш. И вот стены укреплены от любых набегов. Это женщины перволюдей, пережившие сотни лет. Север сохранил их в укромных уголках, подобно этому.

Воинов привели в большой деревянный дом. В зале горел длинный очаг. Три тлеющих древесных ствола лежало в нём за чугунной решеткой. Вокруг стояли троны пяти старейшин. Амат заняла один из них, вскоре же из-за ширм вышли остальные. Три были её возраста, седина уже трогала их короткие волосы, но суровые и крепкие лица почти не ведали морщин. А пятой, главой собрания, была уже совсем старуха. Она шла, опираясь на лёгкое копьё, предназначенное не для битвы, а скорее для антуража. На ней была белая тога, в тон седых волос. Она медленно, опираясь руками о подлокотники, села на свой трон, и долго и громко пыталась отдышаться.

— Приветствуем Мать-Охотницу! — хором произнесли остальные женщины.

Престарелая Мать-Охотница долго смотрела на приведённых воинов, особенно — на Грая.

— Вы просили дать вам убежище, потому что у вас раненый, — сказала она, — и мы дадим его вам. Посмотрим, что сможет сделать наша целительница. Но после того вы должны немедленно покинуть эти стены. С каждой минутой наша богиня чувствует скверну от присутствия мужчин близ её алтаря.

Амат что-то сказала старухе на незнакомом рыцарям наречии. Та призадумалась, почесала волосатый подбородок, и сказала:

— Я знавала Саранея Казейского ещё совсем мальчиком. Он уже тогда делал великие предсказания и находил магические камни. Что ж, если он пророчествует о бездне… Но пока ведите раненного к знахарке. А остальных разместите в окраинных казармах. Выходить в город вам строго запрещено!

Три амазонки отвели Грая в хижину знахарки. Её не было на месте, и он уселся ждать на скамью. Он ощущал запахи трав и грибов. Так пахло у старых ведуний в Орлиных Горах, в травную долину Занлаар-Хор, место паломничества всех горских знахарей. Когда мальчиком его водили лечить простуженное горло или отмороженные ноги. Он и сейчас готовился услышать скрипучий голос целительницы, ощутить прикосновение натруженных рук старой праматери, мудрой и уже одной ногой стоящей в землях предков.

Вот скрипнула дверь, кто-то вошёл в хижину, и связка хвороста с шелестом опустилась на пол. Грай слепо повернулся в сторону звука. Шаги оказались слишком лёгкими для старушечьей поступи. Охапка хвороста захрустела в печи, ноздри кольнул душистый дым — вместе с деревом жгли целебную траву.

Грай сидел в ожидании, чувствуя, что вокруг него ходят и осматривают гостя. Вдруг ладонь легла на его глаза, словно прикрывая их от света. Он не стал сопротивляться. Рука лежала на глазах, он чувствовал, как ладонь нагревается и словно тонкие иголочки исходят из неё, а перед глазами в сплошном мраке заплясали синие всполохи. Ладонь убралась, всполохи исчезли, вновь настала слепота.

— Печать бездны, — раздался молодой женский голос, — дыхание мертвеца. Чёрное, как плесень на хлебе. Ты слишком хорошо вылеплен богами, чтобы оно не подействовало на тебя. Слабых дыхание мертвых не трогает. Только сильных. Бездна хочет свить гнездо в таком горячем и сильном сердце. Она начинает с глаз. Глаза — двери в сердце.

Почему-то сердце в этот момент забилось особенно сильно, и он вовсе не опасался, что какая-то бездна совьёт там гнездо. Да пусть даже и так — он бы запросто разворошил это гнездо и вытряхнул всех птенцов.

Грай понял, что знахарка сидит напротив него и пристально смотрит в его незрячие глаза.

— Они зелёные. Как листья дуба. Твоё дерево — дуб. Тебе нужно поговорить с ним.

— С деревом? — удивился Грай.

— С духом дерева. Пошли.

Она взяла его под руку и потянула со скамьи. Он удивился её силе. Ладошка её была маленькой, но хватка сильной, как не у каждого мужчины.

Они шли по улице. Сначала он чувствовал вокруг запахи города, слышал насмешливые голоса и женский шёпот. Но вот вольный ветер взметнул его волосы. Запах палой листвы коснулся ноздрей. Они вышли за пределы крепости, к другому краю острова, где был лес. Сначала пахло смолистой сосной, и под ногами хрустел камень. Бор занимал большую часть острова. Но вот они спустились ниже к реке и вышли на поляну, в центре которой рос огромный жилистый дуб. Он ещё не сбросил листья, хотя стояла осень, и был изумрудно-золотой.

Знахарка усадила его под дерево, спиной Грай почувствовал колкую броню коры. Тело Грая было под стать дубу — мощное и широкое, с волнами мышц. Знахарка затихла, видимо, любуясь сочетанием могучего тела человека с телом самого крепкого на свете дерева.

— Теперь ты должен собрать в своём сердце всю силу духа, — сказала она. — Ты должен представить, как в груди твоей разгорается свет, и выталкивает чёрное дыхание мертвеца. И как дерево высасывает его из тебя. Через твои глаза. Ты не должен открывать их, пока я не скажу.

Грай начал представлять то, что она сказала. Знахарка тихо запела молитву на древнем языке. Ему нравилось слушать этот глубокий женский голос, спокойный, как морская зыбь. Так прошло какое-то время, и Грай уже начал дремать, убаюканный песней и видением тёплого света внутри себя. Дерево шумело на осеннем ветру, запах прелой земли щекотал ноздри.

— Как тебя зовут? — спросила она, наконец.

Грай очнулся.

— Я Грай, сын Тугвара. А ты?

— Имя, данное мне при рождении навсегда оставлено мной. Теперь все зовут меня Рутой. В честь растения, побеждающего яды.

— Рута, — повторил Грай.

Она приложила к его векам дубовые листья и дунула три раза. А затем — легко коснулась его закрытых глаз губами. Он понял, что это за прикосновение, и краска прилила к его щекам. Рута улыбнулась:

— Кровь ударила тебе в лицо. Значит, яд вышел. Можешь открыть глаза.

Грай послушно открыл. В мутном тумане он видел очертания женщины. Свет резал глаза, текли слёзы, и он пытался проморгаться.

— Кажется, получилось, — сказал он, — только плохо вижу.

— Скоро всё вернётся.

— Как мне благодарить тебя, знахарка Рута? Я думал, что навсегда ослеп!

— Благодари благословенное дерево. Не меня. Это просто мой долг, я не могу иначе. Любая боль и недуг, который я вижу, разрывает меня внутренне. И чтобы не испытывать этих мук, я занимаюсь исцелением других. Ты тут не при чём. Старейшина Амат скала, что на тебя возложена великая миссия. Сараней Казейский говорит, что ты и принцесса Мэла сможете остановить грядущий ужас.

— Твой долг — исцелять. Мой — подчиняться воле отца. Мы и впрямь идём в Армалант за этой принцессой. Хотя я не видел её и не знаю. Но долг есть долг… А что до бездны, о которой тут все говорят, то если я как-то смогу послужит своим мечом для её остановки, это тоже вменится мне в долг.

Рута промолчала. Она собрала листья и порвала их на мелкие кусочки. Почему-то теперь она старалась избегать взгляда Грая.

— Что ж, — сказала она, — ты был прав, когда сказал, что принцессе не нужен слепой жених. Но теперь ты прозрел, она ждёт тебя, и ты можешь снова держать свой путь. Твой долг не передо мной, а перед ней.

— Да, — согласился Грай, моргая, — я уже начинаю видеть лучше. Хотя твоё лицо всё ещё расплывается. А что до принцессы, то мы уже столько прошли, а мой народ кладёт свои жизни в сражении с урамами Чёрного Рога — и всё ради этого брака. Так что я просто обязан…

Но он не договорил. Зрение полностью вернулось к нему. Он прозрел и ясно увидел Руту. Она сидела перед ним на коленях в зелёной тоге, перехваченной широким поясом. Её волосы были собраны в тугой пучок, как яблоко. Лицо было белым, глаза большими и глубоко карими. Она смущённо и немного грустно улыбалась. Грай оказался поражён её красотой. Не той красотой, что воспевают в грязных трактирных песнях, а неземной, хрупкой и необъяснимой. Такую воспевают поэты Армаланта, стихов которых никогда не слышал Грай.

— Ты хорошо видишь? — спросила она.

— Я вижу лучше, чем когда либо, — тихо сказал он, — и лучшее, что когда-либо видел.

Она улыбнулась ему, ямочки на щеках оттенили эту улыбку ещё ярче. Она была не такая, как прочие амазонки. И потому являлась целительницей — этот дар требовал взамен некой жертвы. И жертвой было отличие от остального рода жён-воительниц. Да, Рута чувствовала связь со всем миром, и знала, что в нём всё делится на мужское и женское — день и ночь, белое и чёрное, высокое и глубокое. И одно взаимодействует с другим. Без этих отношений не было бы форм, жизни, самого человека. Амазонки не рассуждали так, уперевшись в культ Праматери. Рута считала эту односторонность их взглядов ущербной. Рута была другой, но уйти от амазонок не могла. И поклонялась их богине, Великой Праматери, только внешне. Внутренне она всегда ждала… чего? Может быть, теперь она поняла, чего она ждала все эти годы.

— Грай сын Тугвара, — сказала она и легко коснулась его лица, — ты исцелён.

— Благодаря тебе. Ты вернула мне свет… вернула мне жизнь.

— Но теперь нам надо возвращаться.

— Нет! — прервал он. — Не говори об этом. Я хочу остаться с тобой.

На её лице отразился испуг.

— Этого нельзя!

— Тогда я заберу тебя с собой. Пусть кто-нибудь посмеет остановить меня! — он тронул широкий меч, лежавший тут же у корней дуба.

— Воин, я бы и сама ушла с тобой. С первого же взгляда на тебя, когда ты ещё не видел моего лица, я поняла, что если и есть на свете муж, которому я смогу довериться, то это ты.

— Так в чём же дело? — улыбка смешалась с замешательством.

— Бездна… Сараней сказал, что только высший союз может остановить её. Только королевская любовь. А я простая знахарка с Чёрного Рога. Нет, тебе нужна Мэла, прелестная принцесса Армаланта.

— Будь проклят тот маг! — крикнул Грай. — Покажите мне его, и, клянусь! Он заговорит другие пророчества, когда отведает моего кулака!

— Не стоит…, — она взяла его за руку, — не стоит искушать судьбу.

— Мы сами творим нашу судьбу! Неужели весь мир может зависеть от какой-то принцессы?

Он раскатисто засмеялся.

— И не бойся! Со мной не бойся ничего.

Она доверчиво заглянула в его глаза.

— Я умею видеть людей. Обычно они похожи на мутные кристаллы, из которых льётся свет разных оттенков. Но сами кристаллы не прозрачны и сердцевина их скрыта страхом, обидой или гневом. Но ты похож на чистый кристалл, в твоём сердце не таится злого умысла. Хотя свет, который излучает твой кристалл красный и в нём заключена ярость, но это ярость на врага. Со временем она отпустит тебя, ты станешь мудрее, познаешь любовь. Ведь главное, что сердце твоё чисто и ты не допускаешь туда силы распада.

— Ты говоришь так путано, — сказал Грай.

— Это всё не важно. Я думаю вслух, — улыбнулась Рута.

— Но мне всё равно нравится, что ты говоришь. Мне нравится твой голос. Кажется, такой был у моей матери.

Рута снова смущённо спрятала глаза за густыми ресницами.

— Послушай, — Грай тронул её за руку, — я никогда не слышал, чтобы меня называли избранным. Или эту принцессу. Мы обычные люди, просто родились в царских семьях. Но это не делает нас особенными в глазах богов. Для них все равны. Все мужчины — воины, все женщины — матери. А власть изобретена людьми. Так имеет ли смысл статус человека для верховных сил. Пусть даже речь о бездне?

— Так написано в книгах, так гласят пророчества.

— Да стригись они шкурой, это пророчества! — крикнул Грай. — Жизнь течёт в наших жилах и стучит в сердцах. А не в книгах! К тому же, достаточно и того, что я сын лорда. Если это и впрямь имеет значение. Во что лично я не верю.

— Согласна, — вздохнула Рута. — Чувства одинаково испытывают и король и раб.

Чувства не ограниченны никакими условностями и статусами. Но даже если ты и прав, то как же твой долг перед отцом, о котором ты говорил?

Грай хмуро уставился в землю. Ему тяжело было с этим смириться, но девушка была права.

— Всё так. Я и не буду отказываться от этого долга. Но всё же… Я прошу тебя пойти со мной. Если не как невеста, то хотя бы как сестра.

Рута не знала, что ответить. Она испытывала то чувство внутреннего разрыва, которое обычно появлялась, если рядом были раненные. Раненных рядом не было, но только на первый взгляд. Раны сердца обычно не видны невооружённым глазом.

С ветвей упал жёлтый лист. Следом ещё один. Грай проследил за ним глазами, и встретился взглядом с Рутой. Пролетело ещё несколько листьев.

— Как красиво в это время в лесу, — сказала Рута.

Но лицо Грая стало вдруг сурово.

— Разве не так? — удивилась Рута.

— Что-то происходит, — он поднял руку, прислушиваясь, — листья падают, но ветра нет.

— О чём ты?

В подтверждении его слов, по земле прошлась дрожь. С небольшим перерывом волны её повторялись. Наконец, тряхнуло так, что все деревья вокруг разом скинули завесу листьев. Грай вскочил и поднял Руту за руку.

— Где ваша крепость? Немедленно уходим туда!

Рута повела его через рощу на дорогу к крепости амазонок. Но не прошли они и двадцати шагов, как земля со стоном боли начала расходиться трещинами. Листва, трава и целые деревья проваливались в них. Трещины расползались, из них вытекал горячий пар, кое-где сыпались искры.

В мгновение местность исказилась неузнаваемо. Роща стала буреломом, в ней что-то шевелилось среди сучьев и дыма. Со всех сторон доносились скрежет и визг.

— Бездна! — закричала Рута. — Бездна поглощает мир! Началось!

— Прорвёмся, — упёрто ответил Грай, не переставая идти.

Очередной толчок земли подкосил Руту. Грай схватил её, перекинул через плечо и бросился прыжками через разломы. Из завесы дыма ему навстречу выплозло змееподобное существо. Его держали корни земли — она не отпускала эту тварь в мир, стремилась вобрать в себя порождение своих недр, но тварь вырывалась и пыталась перегрызть пуповину. У неё было несколько голов. Грай свободной рукой выхватил меч, махнул и снёс одну. Липкая жижа полилась из разреза, источая ядовитый пар. Грай закашлялся, но ещё одним броском сумел срезать другую голову. Чудище втянулось в разлом.

Но где-то позади них грохотали латами сотни ног, погоняемы из разлома демоническими плетями. Огромные паукообразные, на которых восседали, как наездники, люди со змеиной кожей взвивали огненные плети, и те опускались на спины мертвецов, вылезших из земли. Рута онемела от страха, всё это было похоже на кошмарный сон, она даже щипала себя за щёки в надежде проснуться. Но мертвецы всё шли и шли, преследуя их. Плети действовали, и армия догоняла людей. Грай развернулся к ним, отвёл Руту себе за спину и изготовился к бою. Он выставил меч и заревел, как зверь.

— Нет! Крикнула Рута, — не делай этого. Вон наша крепость!

Он отбил атаку первых нападающих, и увидел, что Рута бежит к крепости. Махнув мечом ещё раз, откинув нескольких мертвяков под ноги напиравшим, он бросился следом за ней.

Земля трескалась, как пирог в печи. Рута провалилась ногой в разлом, Грай кинулся поднимать её, а над ним уже нависли гигантские жала на мохнатых щупальцах. И десяток мертвецов бросились на него.

Их когти впивались в его кожу, копья норовили проткнуть сердце, плащ изорвали в клочья. Ударом палицы его сшибли с ног, он защищался с земли, но нечисти оказалось слишком много.

Но вот что-то пронеслось стремительно мимо него, и мертвецы исчезли. Армия амазонок нахлынула волной. С дружным и страшным визгом воительницы врезались в ряды детищ бездны. Завязался новый бой. Грай оказался спасён. Он поднялся и снова ринулся вперёд на врага. Тут же по оба его плеча возникли Торбор и Хум.

Амазонок было около ста человек, бились они слаженно, и вскоре на земле остались только разбитые кости, отсечённые жала и чёрная паучья кровь.

— И это всё? — со злой ухмылкой кричала Амат, шествуя во главе своей армии, — это всё, на что способна бездна? Та пресловутая бездна, которой нас пугают!

Войско ликовало, почти не понеся потерь.

— Не будем спешить с радостью, — сказала ей одна из старейшин.

Она указала клинком на холм у реки. От землетрясения его вершина превратилась в кратер. Камни осыпалась в него, а из воронки сыпали искры и валил дым. Но этот вулкан стал извергаться вовсе не лавой.

Сначала из жерла выпростались чёрные крылья. Затем стрельчатый хвост взметнулся над ними. Наконец, острая шипастая морда дракона — хранителя подземных кладовых. Разбуженный землетрясением, он искал теперь его причину. Кто посмел нарушить его покой?

Дракон увидел вдалеке вооружённых людей, расправил крылья, напружинил мощные ноги и кинулся на них.

Амазонки опешили, и опустили оружие.

— Ну что ж, перепёлочки, эта работа для настоящих мужей! — усмехнулся Торбор, накладывая бронебойную чугунную стрелу на тетиву.

— Что ты сказал! — закричали воительницы. — Ах ты мерзкий удонос! Покажем ему, чего стоят дочери Великой Праматери!

Крепкая женская рука отпихнула Торбора в сторону. И мимо него с улюлюканьем пронеслась кровожадная ватага женщин, сверкая полуобнажёнными грудями. Он проводил их взглядом, полным тоски, направленным чуть ниже их спин.

Но затем оценил их шансы на успех и снова наложил тяжёлую стрелу, принявшись метиться.

Амазонки и отряд Грая окружили дракона. Он изрыгнул струю жидкого огня. Но люди успели разбежаться. А пока новая порция накапливалась в его зобе, амазонки атаковали его. Однако их копья не причиняли никакого вреда, а секиры скользили по каменной чешуе. Иногда только от неё откалывались куски, словно то было дерево под топором дровосека. Кто-то даже прорубил дыру, из которой потекла чёрная драконья кровь. Но вот он ударил шипастым хвостом и смёл сразу десятерых воительниц.

Воины Орлиных Гор тоже умудрились пробить чешую на животе, и дракон истошно завопил. Звук его голоса был настолько мощным, что у некоторых кровь потекла из ушей и носов. Дракон не переставал визжать, и воинам пришлось залеплять уши землёй — так несносен был шум.

Но вот новый поток огня вырвался из пасти. Дракон крутил шеей, рассыпая вокруг себя смерть. Уберечься от неё было уже невозможно. И повсюду на землю валились обугленные трупы.

Тут же последовала очередная струя.

— Отступаем в крепость! — скомандовала Амат, сама истекавшая кровью.

Амазонки принялись отходить от поля боя к далёкой крепости. Там уже готовили арбалеты, катапульты с огненной смесью, выставляли колья. Но ясно было, что дракона это не остановит. К чему колья и катапульты, когда он поднимется на крыльях и зальёт всё живое своим огнём?

Однако Торбор стоял неподвижно. Его лук был тяжёлым и таким тугим, что вряд ли кто-то из смертных, кроме самого Торбора смог бы натянуть его. Мышцы на спине вздулись, их холмы, сомкнувшиеся вершинами, проступали даже сквозь плотную полчью шкуру, накинутую на плечи для тепла.

Вокруг него снова бежали девы. На этот раз все их прелести были надёжно спрятаны под слоем сажи и крови. Ничто не отвлекало его от прицеливания. Мышцы раздулись, вены покрыли их тугой сетью. Натянуть тетиву с такой стрелой мог только рыцарь Орлиных Гор — даже кузнецам-гномам такое было не под силу.

Дракон нёсся прямо на него, сметая на пути деревья и камни. Зоб его светился, как угли в жаровне. Он готов был исторгнуть смерть. Торбор ждал. Ему кричали, Хум спешил, чтобы схватить его и потащить в крепость. Торбор ударит Хума в живот ногой, если тот помешает выстрелить. Торбор ждал. Наконец, дракон оказался совсем близко. Пахнуло жаркой серой и землёй.

Торбор отпустил тетиву. Стрела с гудением понеслась в открытую пасть. Но тварь успела заметить её, и чуть отклонила голову. Стрела чиркнула о чешую и воткнулась куда-то в плечо. Дракон снова завопил, не замедляя бег.

Огромная лапа уже занеслась над рыцарем. Но вот что-то смело Торбора в сторону, и он покатился в канаву, в кусты, кубарем в болото. А когда вынырнул из воды, увидел улыбающееся лицо Хума.

— Успел, — гыкнул Хум, — жизнь брата дороже злата!

Такие слова предписывалось говорить, когда один рыцарь спасал жизнь другому.

— Я не попал! — Торбор ударил по воде, хотя хотел как следует вмазать в зубы юнцу.

— Но ты жив!

— Это ненадолго.

Однако дракон не стал гнаться за ними, его интересовала крепость. В ней он видел причину волнений земли. Как посмели жалкие людишки строить город над его темницами, над его сокровищами!

Он пронёсся мимо канавы Торбора и Хума, размахивая крыльями, готовый вот-вот оторваться от земли. Из-за поваленного дерева наблюдали за ним Грай с Рутой.

— Если он поднимется в воздух, нам всем наступит конец! — сказал Грай.

— Но что мы можем сделать? Дракона не остановишь.

Конец ознакомительного фрагмента.