Колокол

Лора Кейли, 2023

Это всегда случается в одно и то же время. Колокольный звон в моей голове, который я слышу два раза в день с самого детства. С годами он становится все громче, причиняя мне нестерпимую боль. Моя подруга Маргарет позвала меня на остров Сен-Мало, чтобы вылечиться от недуга, но там происходят странные вещи… В первый же день она пропала. Затем таинственный незнакомец сказал, что покажет, где она, если я соглашусь сыграть с ним в одну игру. Каждое утро я буду просыпаться в теле одного из жителей острова, чтобы разгадать тайну преступления, к которому все они причастны.

5 глава

Я пишу это письмо, зная, что скоро всё закончится. Всё, что происходит сейчас, — невыносимо, и если только смерть есть избавление, так пусть она избавит меня. Прошло немало времени, если его можно счесть, я так устала считать дни, они бесконечны, и нет сильнее боли, чем переживать всё снова и снова… Дорогая мадам Лоран, если это хоть как-то поможет вам, нет, не так (зачёркнуто), если это хоть как-то утешит вас, знайте: не было и дня, когда бы я не проклинала себя.

P.S. Кто-то из нас должен был решиться на это первым, так пусть это буду я.

Ребекка положила ручку в футляр и захлопнула крышку. Ещё раз пробежалась по письму. Бумага дрожала и просвечивала; она была такой хрупкой и тонкой, как и её жизнь сейчас. Стоило написать пару строчек и Фабьену, но на это уже не хватало времени. Они скоро поднимутся к ней, и тогда не будет другого шанса — придётся дожидаться завтрашнего дня, а ещё одной ночи, полной кошмаров и стенаний, она не вынесет. Ребекка услышала шаги, медленно ступающие по лестнице. Так грузно ступал только Фабьен. Ничего, пока он минует двадцать ступеней, пройдёт целая вечность. Ребекка подошла к прикроватной тумбе и выдвинула ящик. На неё смотрел чёрный револьвер. Раньше Фабьен стрелял из него по птицам — там, где они жили, было много птиц. Она не знала, кто положил его сюда, но это уже не имело значения. Барабан был полностью снаряжён.

Месье Лоран поднимался по высокой лестнице, останавливаясь каждые четыре ступени. Одышка подходила к горлу, душила его, не давала сделать и лишний шаг. Когда-то он мог целыми днями гулять по лесу, палить по воронам и почти не уставать. Теперь же не было ни леса, ни птиц, одна проклятая лестница…

Набрав в грудь воздуха на ближайший пролёт, Фабьен поплёлся наверх. Ребекка не спустилась в бар, и он уже знал почему, он всегда это знал и никогда не был готов. Пора бы уже привыкнуть, но разве к такому можно привыкнуть? Перила шатались под тяжестью его грузного тела, ступени скрипели при каждом шаге; Фабьен остановился отдышаться, захрипел глоткой, откашлялся, но ровнее не задышал. Схватившись за шаткие перила, он тянул своё дряхлое тело, тянул и поднимал его на второй этаж. Он почти дошёл. Вон уже дверь Ребекки в самом конце коридора, вот и ступеней почти не осталось, только последняя на самом верху… Знакомая дрожь остановила Фабьена, пробежала по телу, от темени до пальцев ног, свела мышцы, оцепила его всего. Он опустил голову на перила, отдышался; в глазах потемнело, голова закружилась, так бывает, скоро пройдёт…

Фабьен открыл глаза и чуть не споткнулся — у самой лестницы играл ребёнок. Он чувствовал, он знал, что встретит его опять.

— Ты же сейчас упадёшь, — сказал Фабьен, любуясь мальчишкой. — Лестница крутая, видишь, какая высокая, нельзя здесь играть.

Мальчик встал и, с хитрым прищуром посмотрев на Фабьена, пошёл вниз.

Месье Лоран провожал его взглядом.

— Пойдём со мной, — обернулся вдруг мальчик.

— Я не могу, — Фабьен не сводил с него глаз, — мне нужно…

За дверью Ребекки прогремел выстрел. Прихрамывая и задыхаясь, Фабьен побежал к её комнате. Схватился за ручку, оглянулся на лестницу — мальчишка уже ушёл. Будто его и не было вовсе.

Официантка в длинном платье с рюшами, волной спускавшимися книзу, протирала пыль с барной стойки. Посетителей не убавлялось — казалось, этот бар мог растягиваться вширь. Из официантов только она и Фабьен, дочь её ещё не спустилась, но Фабьен — она окинула взглядом толпу — как под землю провалился.

— Всё приходится делать самой, — ворчала она.

— Простите, — сказал еле слышный голос.

Женщина обернулась.

— Простите, что отвлекаю вас, — повторил доктор, — понимаете, тут такое дело, полнейший абсурд, но всё же, но всё же это произошло, а мне никто не верит. — Он бегал суетливыми глазками под толстыми линзами больших очков. — Они думают, я псих, директор отеля и горничная, они думают, я не в себе…

Ирен кивала. Она тоже так думала — и даже не пыталась это скрывать. Этот доктор уже третий день искал свои записи, третий день обыскивал номер, переворачивал всё; он хотел обыскать и другие, но Люсинда не дала ему ключи.

— Я им сказал, что приехал сюда поработать, понимаете, это тихое место, — он осмотрелся вокруг, — нет, не именно это, а в целом весь остров. Я приехал в свой отпуск, я хотел дописать… Но бумаги пропали — и, самое страшное, я не помню, что именно писал, ничего не могу вспомнить…

Доктор прищурился, снял очки, достал платок, протёр линзы, положил платок, надел очки.

— Простите, мы нигде раньше не встречались? — спросил он, глядя на Ирен.

Мадам Лоран оглядела его с ног до головы, задержала взгляд на покосившемся галстуке и смачном пятне на рубашке, вздохнула и покачала головой.

— К счастью, нет, — соврала она, — не встречались.

— Так о чём это я, — продолжил доктор, — может, вы их нашли?

— Нашла что? — не выдержала Ирен.

— Мои бумаги…

Она хотела сказать, где ему искать свои бумаги и куда бы уже пойти, но с лестницы спускался Фабьен; он что-то вопил, как всегда задыхаясь.

— Ирен, — он не мог отдышаться, — простите, любезный, — отодвинул доктора, — Ирен, тебе нужно подняться наверх.

— Что-то случилось? — вмешался тот.

— Нет, пожалуйста, — замахал на него Фабьен, — идите себе куда шли, идите-идите…

— Я искал свои бумаги…

— Да идите вы уже! — крикнула на него Ирен. — Чёрт тебя подери, Фабьен, почему ты всё время мямлишь? Ты можешь сказать, что случилось?

— Дорогая, — посиневшими губами пролепетал он, — тебе лучше подняться наверх.

— Да что с тобой?

— Случилось, случилось…

— С-с-с… л-л-л… никакого толку от тебя! — Ирен бросила тряпку на стойку бара и пошла к лестнице. Фабьен, кашляя и задыхаясь, еле поспевал за ней.

— Если вы найдёте мои бумаги!.. — крикнул им вслед доктор.

— Идите к чёрту, любезный, — выплюнул Фабьен.

В комнате стало свежо и прохладно, ветер гулял по волосам Ребекки, по её ещё тёплому телу, поглаживая хрупкие руки и умиротворённое белое лицо. Окна хоть и были распахнуты настежь, запах крови никуда не уходил.

— Как я устала каждый раз отмывать эти полы и застирывать платья, Фабьен, — ворчала Ирен, выжимая тряпку. — Теперь твоя очередь. — Она вытирала красные капли возле кровати.

— Моя? — Месье Лоран отшатнулся от тела. — Ты же знаешь, как я боюсь крови!

— А чего ты не боишься, Фабьен?

— Господи, Ирен! Это труп твоей дочери! — Он еле сдержал рвотные позывы.

— Тебя каждый раз будет тошнить? Мне ещё и за тобой чистить? — Она убрала с лица дочери окровавленные кудри.

— Я говорил тебе, что надо ей сказать! Лучше сказать, Ирен! Я этого больше не вынесу, — взвыл Фабьен, — я скорее сам застрелюсь.

— От тебя дождёшься, как же…

— Знаешь, — он перешёл на шёпот, — я опять видел его. Он сидел на лестнице и играл, а потом позвал меня за собой, и я сказал, что не могу…

— Это я уже не могу! — Ирен расстёгивала платье на дочери. — Помоги мне переодеть её и перенести в ванную.

Платье сняли, Ребекка осталась лишь в нижней сорочке. Ирен осмотрела её.

— Бельё в порядке, нужно только простирнуть платье и помыть ей волосы.

— Сколько это ещё будет продолжаться, — трясся Фабьен, — она же должна понимать…

— Она ничего никогда не поймёт. Норах сказал, это последнее, чего она хотела.

— Но почему мы не знали?..

— Это я должна была всё знать? Ты хочешь сказать, это я виновата?

— Не начинай, прошу тебя! — Он схватился за голову. — Если тебе будет легче, это я во всём виноват.

— Мне не легче.

— Послушай, Ирен, надо объяснить ей, надо попытаться…

— Чтобы она совсем с ума сошла?

— А так по-твоему лучше? — Он вылупился на неё.

— Так она хотя бы ничего не помнит. Мы ничего не сможем сделать.

— Мы можем убрать револьвер! — Фабьен поднял оружие дрожащими пальцами.

— Мы, по-моему, с тобой уже решили, что лучше так, чем по-другому. — Ирен включила воду, постепенно наполнявшую ванну, окрашиваясь в красный цвет. — Или ты забыл, что было месяц назад?

Фабьен не забыл. Он очень чётко помнил, как под окнами их спальни собралась толпа зевак. Ребекка тогда выбросилась из окна. Слава Господу, что они с Ирен успели затащить её тело к себе до приезда жандармов. А когда те всё же вломились к ним, сказали, что девушку уже забрали медики. Наутро полиция обзвонила все госпитали и морги, но Ребекки, естественно, не было ни в одном. Вернувшись к ним, они с удивлением увидели живую Ребекку, пусть и немного уставшую. После таких ночей она всегда просыпалась без сил. Директор отеля уверял полицию, что всё в безусловном порядке, что никакого самоубийства в его отеле не было и быть не могло. Это абсурд, полнейший абсурд, говорил директор, а девушка была просто пьяна и валялась под окнами; её родители, мол, были тоже не в себе, потому и мололи всякую чушь…

Они помыли Ребекке волосы и уложили на чистую постель. Ирен забрала с собой грязное платье и вышла из комнаты.

Пока её не было, Фабьен и не взглянул на Ребекку, он не мог на это смотреть. К смерти невозможно привыкнуть, думал он, даже если видишь её тысячу раз. Вдруг за дверью кто-то пробежал; шаги быстрые, мелкие. Фабьен обернулся — только сандалик сверкнул в дверях. Месье Лоран вздрогнул, припал к окну и закрыл глаза рукой.

— Ты опять плачешь, Фабьен? — В комнату вернулась мадам Лоран с новым платьем и принялась расстёгивать на нём пуговицы.

— Я опять видел его, Ирен, — сказал осипшим голосом Фабьен. — Он преследует меня.

— Даже не говори мне об этом, не начинай. Мне хватает её, — она кивнула на дочь, — ещё и тебя я не вынесу.

Фабьен попятился к двери — от запаха крови его постоянно мутило.

— Вот и всё, — она положила новое платье рядом с Ребеккой, — словно и не было ничего. — Погладила волосы дочери.

— Мы так и будем жить, Ирен, делая вид, что ничего не случилось? — обернулся на неё Фабьен.

— А ты ещё не привык? — И она выдала какую-то горькую, несвойственную ей улыбку.