Троецарствие

Ло Гуаньчжун

Ло Гуаньчжуна, ставшего в Китае почти легендой, считают автором 6 классических китайских романов, главный из которых – «Троецарствие». Роман, написанный в XIV веке, создан на основе летописи и народных сказаний, повествующих о событиях III века, когда Китай распался на три царства: Вэй, У и Шу, которые вели между собой непрерывные войны. «Троецарствием» зачитывались все: от императора до представителей социальных низов. Роман о Троецарствии – самый читаемый исторический роман в позднем императорском и современном Китае, и его литературное влияние в регионе сравнивают с произведениями Шекспира в английской литературе. «Троецарствие» по праву входит в четверку великих китайских романов наравне с книгой «Сон в красном тереме». В настоящем издании текст сопровождается комментариями и классическими иллюстрациями из китайского ксилографа XVII в.

Глава двадцать третья

Ни Хэн сбрасывает с себя одежду и бранит злодея. Лекаря Цзи Пина карают за попытку отравления

Итак, Цао Цао приказал обезглавить Лю Дая и Ван Чжуна. Но за них вступился Кун Жун.

— Ну как им было тягаться с Лю Бэем? — сказал он. — Если убьете их — потеряете поддержку своих воинов.

Цао Цао казнь отменил, но лишил Лю Дая и Ван Чжуна всех должностей и жалованья. Он сам хотел вести войско против Лю Бэя, но Кун Жун стал его отговаривать.

— Раньше следует призвать к миру Чжан Сю и Лю Бяо, а потом уж идти походом на Сюйчжоу, — сказал он.

Цао Цао послал Лю Е на переговоры к Чжан Сю.

Чжан Сю очень обрадовался и в сопровождении Цзя Сюя отправился в Сюйчан изъявить покорность.

Цао Цао пожаловал Чжан Сю и Цзя Сюю высокие чины и просил их призвать к миру Лю Бяо.

— Лю Бяо любит водить дружбу с людьми знаменитыми, — сказал Цзя Сюй. — Пошлите к нему на переговоры прославленного ученого, и он покорится.

И вот решено было отправить к Лю Бяо ученого мужа Ни Хэна, испросив на то дозволение государя.

Как только высочайшее дозволение было получено, Цао Цао призвал к себе Ни Хэна и после приветственных церемоний пригласил сесть. Ни Хэн обратил лицо к небу и со вздохом сказал:

— Хоть и необъятен мир, но нет в нем достойных людей!

— Что это значит? — изумился Цао Цао. — У меня под началом несколько десятков человек, и все они герои!

— Хотел бы я знать их имена.

— Сюнь Юй, Сюнь Ю, Го Цзя, Чэн Юй, Сяо Хэ, Чэнь Пин, Чжан Ляо, Сюй Чу, Ли Дянь, Юэ Цзинь, Цинь Пэн, Ма У, Люй Цянь, Мань Чун, Юй Цзинь, Сюй Хуан, Сяхоу Дунь, Цао Жэнь.

— Вы заблуждаетесь, — возразил Ни Хэн со спокойной улыбкой. — Сюнь Юй разве что способен быть плакальщиком на похоронах или проведать больного. Сюнь Ю годен ухаживать за могилами, Чэн Юю можно поручить закрывать окна и двери. Го Цзя пригоден для чтения стихов, Чжан Ляо способен бить в барабаны и гонги, Сюй Чу — пасти коров да ходить за лошадьми, Юэ Цзинь может писать да читать указы, Ли Дянь — развозить письма да депеши, Люй Цянь — точить ножи да ковать мечи, Мань Чун — пить да есть, а Сюй Хуан — резать собак да колоть свиней. Сяхоу Дуня следовало бы назвать полководцем Неповрежденной головы, а Цао Жэня — тайшоу ^[42] — Люблю денежки. Все остальные могут служить вешалками для платья, мешками для риса, бочками для вина и коробами для мяса!

— Какими же способностями обладаешь ты сам? — едва сдерживая гнев, спросил Цао Цао.

— Я постиг все небесные знамения и земные законы, три учения и девять течений ^[43]. Я мог бы сделать Сына неба равным Яо и Шуню ^[44], а сам я в добродетелях могу сравняться с Куном и Янем ^[45]. Не к лицу мне толковать с людьми невежественными! — воскликнул Ни Хэн и спокойно направился к выходу.

Чжан Ляо, стоявший рядом с Цао Цао, схватился было за меч, но Цао Цао удержал его и сказал:

— Мне не хватает барабанщика для пиров и представлений при дворе. Не поставить ли на эту должность Ни Хэна?

— Его надо казнить! — воскликнул Чжан Ляо.

— Он прославился по всей Поднебесной, — промолвил в ответ Цао Цао, — и люди не простили бы мне его смерти, но я сделаю его барабанщиком и тем опозорю.

На следующий день Цао Цао устроил во дворце пир. Все барабанщики явились в праздничных одеждах, и только Ни Хэн пришел в старом платье.

— Ты почему не переоделся? — спросил Ни Хэна один из приближенных Цао Цао.

И тут Ни Хэн сбросил с себя свое платье и остался совершенно голым. Гости закрыли лица руками.

— Стыда у тебя нет! — закричал Цао Цао. — Не забывай, что ты в государевом храме предков!

— Обманывать Сына неба и высших — вот бесстыдство, — невозмутимо отвечал Ни Хэн. — Я обнажил тело, данное мне отцом и матерью. Пусть все видят, что я чист!

— Это ты чист? — съязвил Цао Цао. — А кто же, по-твоему, грязен?

— Ты не отличаешь мудрости от глупости, значит, у тебя грязные глаза. Ты не читаешь вслух книг и стихов, значит, грязен твой рот. Ты не выносишь правдивых слов, значит, грязны твои уши. Не отличаешь старого от нового, значит, ты грязен телом. Ты мечтаешь о захвате власти, значит, ты грязен душой. Я самый знаменитый ученый в Поднебесной, а ты унизил меня, сделав барабанщиком, подобно тому, как Ян Хо унизил Конфуция ^[46], а Цзан Цзи оскорбил Мэн-цзы ^[47]. Ты хочешь стать гегемоном, а сам презираешь людей!

— Ты поедешь моим послом в Цзинчжоу, — промолвил Цао Цао, обращаясь к Ни Хэну. — Если Лю Бяо покорится, я сделаю тебя сановником.

Цао Цао велел приготовить трех коней, чтобы Ни Хэна могли сопровождать два всадника, и в честь его отъезда распорядился устроить пир.

— Не вставайте, когда появится Ни Хэн, — предупредил присутствующих Сюнь Юй.

Ни Хэн вошел. Никто не встал с места. Ни Хэн заплакал навзрыд.

— В чем дело? — спросил Сюнь Юй. — Почему вы плачете?

— Как же мне не плакать? Я вошел к мертвецам…

— Если мы мертвецы, то ты безголовый дух, — возмутились все присутствующие.

— Я подданный ханьского государя, а не приспешник Цао Цао, — отвечал Ни Хэн. — И уже хотя бы поэтому меня нельзя назвать безголовым!

— Стойте! — остановил гостей Сюнь Юй, когда те хотели наброситься на Ни Хэна с мечами. — Он так же жалок, как воробей или мышь, стоит ли пачкать о него мечи?

— Пусть я воробей, мышь, кто угодно, зато у меня человеческая душа! Вы же черви и осы!

Охваченные негодованием, гости разошлись.

Между тем Ни Хэн прибыл в Цзинчжоу к Лю Бяо, но когда стал произносить хвалебные речи, Лю Бяо сразу понял, что это насмешка и что Цао Цао прислал Ни Хэна, чтобы разделаться с ним руками его, Лю Бяо. И он отправил Ни Хэна в Цзянся к Хуан Цзу.

Вскоре Лю Бяо сообщили, что Хуан Цзу обезглавил Ни Хэна, и он пожелал узнать, как это случилось. Вот что ему рассказали.

Хуан Цзу спросил у Ни Хэна, когда они пили вино, кто самый достойный человек в Поднебесной, и Ни Хэн ответил, что самые достойные — старший сын Кун Жуна и младший сын Ян Дацзу.

— А я? — спросил Хуан Цзу.

— Ты как божество в храме, оно принимает жертвоприношения, но, увы, не обладает умом, — ответил Ни Хэн.

— Значит, по-твоему, я все равно что деревянный идол! — в гневе закричал Хуан Цзу и обезглавил Ни Хэна.

Лю Бяо пожалел о Ни Хэне и велел похоронить его возле острова По — пугаев.

Цао Цао, узнав о смерти Ни Хэна, со смехом воскликнул:

— Негодяй сгубил себя своим языком!

Дун Чэн после отъезда Лю Бэя день и ночь совещался с Ван Цзыфу и другими своими сторонниками, но придумать ничего не мог. В первый день пятого года Установления спокойствия ^[48] во дворце был прием. Цао Цао держал себя вызывающе, и Дун Чэн от негодования заболел. Государь, прослышав о болезни шурина, послал к нему придворного лекаря Цзи Пина, самого знаменитого лекаря того времени. Цзи Пин стал лечить Дун Чэна настоями трав и не отходил от его ложа. Он часто замечал, что Дун Чэн сокрушенно вздыхает, но расспрашивать ни о чем не смел.

Однажды под вечер, когда Цзи Пин уже собрался уходить. Дун Чэн попросил его остаться поужинать. Они пили вино до часа первой стражи, и Дун Чэн, утомившись, задремал. Вдруг доложили, что пришел Ван Цзыфу со своими друзьями. Дун Чэн вышел их встречать.

— Великое дело улажено, — сообщил Ван Цзыфу. — Лю Бяо объединился с Юань Шао, и они ведут сюда по десяти направлениям пятьсот тысяч воинов. Ма Тэн, объединившись с Хань Суем, идет с севера во главе силянской армии численностью в семьсот тысяч человек. Цао Цао послал им навстречу все войска, которые были в Сюйчане. В городе пусто. Если собрать слуг и рабов пяти наших семей, — а их наберется более тысячи, — можно нынешней же ночью ворваться во дворец, где будет новогодний пир, и там убить Цао Цао. Нельзя упускать такой случай!

Дун Чэн тут же собрал слуг и рабов, вооружил их, сам облачился в латы и сел на коня. Пять заговорщиков условились встретиться у внутренних ворот дворца и по сигналу привели своих людей. Дун Чэн с мечом в руке вошел во дворец. Цао Цао сидел за столом во внутреннем зале.

— Ни с места, злодей! — закричал Дун Чэн и тут же одним ударом поверг его наземь.

В этот миг Дун Чэн проснулся и понял, что все это ему только снилось. Во сне Дун Чэн громко поносил Цао Цао.

— Много дней я замечал, что вы охаете и вздыхаете, но не осмеливался расспрашивать, и только слова, сказанные вами во сне, открыли мне ваши истинные чувства, — промолвил Цзи Пин. — Не будем обманывать друг друга. Если я могу быть чем-нибудь полезен, пусть уничтожат девять колен моего рода, я все равно не раскаюсь!

С этими словами Цзи Пин надкусил себе палец в знак клятвы. Тогда Дун Чэн вынул указ и велел Цзи Пину его прочесть.

— Боюсь, что наши нынешние планы не увенчаются успехом! — добавил он. — С тех пор как уехали Лю Бэй и Ма Тэн, мы ничего не можем предпринять.

— Не тревожьтесь, судьба Цао Цао в моих руках! — заявил Цзи Пин. — Цао Цао часто страдает головной болью, и я приношу ему лекарство. Подолью туда яду — и все.

Их разговор подслушал домашний раб Цинь Цинтун и стал шептаться с прислужницей Юньинь. Это увидел Дуя Чэн, который вошел во внутренние покои, и велел дать им по сорок палочных ударов, а после этого Цинь Цинтуна запереть в погребе. Но Цинь Цинтун ночью бежал к Цао Цао и сообщил ему о заговоре, назвав имена заговорщиков, и в том числе лекаря Цзи Пина.

На другой день Цао Цао притворился, что мается головной болью, и вызвал Цзи Пина. Лекарь захватил отраву и отправился во дворец. Но когда приготовил лекарство и предложил Цао Цао выпить, тот сказал:

— Вы читаете ученые книги и должны знать этикет. Когда государю предлагают лекарство, его прежде должны отведать сановники. Отчего же вам первому не попробовать лекарство, которое вы для меня приготовили?

Цзи Пин понял, что заговор раскрыт, и, бросившись на Цао Цао, хотел силой влить ему в рот отраву. Но Цао Цао отшвырнул чашу, а слуги схватили лекаря и связали.

Так, связанного, его и приволокли на допрос. Но сколько ни били Цзи Пина, сколько ни пытали, он ни в чем не признался.

— Ты злодей! — крикнул лекарь. — Ты обманываешь государя! Не я один — вся Поднебесная ждет твоей смерти. Никто меня не подсылал! Я сам хотел тебя убить, но не удалось!

На следующий день Цао Цао устроил пиршество и пригласил всех сановников. Не пришел лишь Дун Чэн, сославшись на болезнь. После того как вино обошло несколько кругов, Цао Цао сказал:

— Что-то невесело у нас на пиру! Но сейчас я вас развеселю!

И он крикнул страже:

— Введите!

К ступеням подтащили Цзи Пина с кангой на шее.

— Известно вам, что этот человек был связан с шайкой злодеев, которая собиралась изменить двору и убить меня? Небо разрушило их планы. Вот послушайте. Сейчас он вам все расскажет!

Цзи Пина снова стали бить, но он твердил одно:

— Цао Цао, злодей! Убей меня! Чего ты ждешь?

Ван Цзыфу и его сообщники сидели, словно на иголках. Поняв, что от Цзи Пина ничего не добьешься, Цао Цао велел его увести.

Все сановники разошлись. Цао Цао оставил только Ван Цзыфу и еще троих.

— О чем вы совещались с Дун Чэном? — спросил Цао Цао.

— Ни о чем, — ответил Ван Цзыфу.

— А что было написано на белом шелке?

Все твердили в один голос, что ничего не знают. Тогда Цао Цао велел привести Цинь Цинтуна, и тот сказал:

— Вы вшестером что-то писали. Я сам видел.

— Этот негодяй развратничал с прислужницей Дун Чэна, а теперь еще клевещет на своего господина! — вскипел Ван Цзыфу.

— Но кто же, если не Дун Чэн, велел Цзи Пину подсыпать мне яду? — спросил Цао Цао.

Все ответили в один голос, что это им неизвестно.

— Сегодня же вы принесете повинную, — потребовал Цао Цао. — Тогда я пощажу вас. А не хотите — пеняйте на себя.

Ван Цзыфу и его сообщники упорно твердили, что ничего не знают, и Цао Цао велел бросить их в темницу.

Наутро Цао Цао отправился к Дун Чэну, осведомился, почему тот не был на пиру, и спросил:

— Вы знали о намерениях Цзи Пина?

— Нет, не знал, — ответил Дун Чэн.

Цао Цао усмехнулся и велел привести лекаря. Тот по-прежнему проклинал Цао Цао, а когда его снова стали пытать, обещал во всем признаться и попросил его развязать.

— Развяжите его! — приказал Цао Цао.

Когда Цзи Пина развязали, он поднялся, обратился лицом к воротам дворца, поклонился:

— Увы! Слуге не удалось послужить государству. На то воля Неба.

С этими словами он разбил себе голову о ступени и умер. Цао Цао велел четвертовать его тело и выставить напоказ. После этого телохранители по знаку Цао Цао схватили Дун Чэна, а слуги бросились в спальню искать указ и письменную клятву заговорщиков. Под стражу были взяты семья Дун Чэна и все его домочадцы. С указом государя и клятвой, написанной на шелке, Цао Цао вернулся к себе во дворец и стал обдумывать план свержения Сянь-ди и возведения на престол другого государя.

Поистине:

Порой ни к чему не вели императорские указы,

Но клятву одну подписал — все беды обрушились сразу.

О дальнейшей судьбе государя Сянь-ди вы узнаете из следующей главы.

章节结束

Примечания

42

Тайшоу — звание правителя области.

43

Три учения. — В эпоху Хань так называли три категории: верность подданного своему владыке, почтительность и умение изъясняться литературным слогом; впоследствии под тремя учениями понимали конфуцианство, даосизм и буддизм. Девять течений — девять школ древнекитайской науки: конфуцианцы, даосы, легисты, натурфилософы, последователи философа Мо-цзы (или монеты), логики-«софисты», «аграрники» и представители разных мелких учений.

44

Яо и Шунь — мифические государи глубокой древности. Конфуцианцы считали их правление образцом мудрости и гуманности.

45

Кун и Янь. — Имеются в виду Конфуций (Кун Цю) и его ученик Янь Хуэй (VI в. до н. э.).

46

Согласно преданию, рассказанному в «Беседах и суждениях» Конфуция, некто Ян Хо, мелкий чиновник одного из могущественных сановников царства Лу, хотел, чтобы Конфуций пришел к нему засвидетельствовать свое почтение. Мудрец не пошел. Тогда Ян Хо послал ему в дар вареного поросенка, думая, что теперь-то Конфуций явится поблагодарить его, но Конфуций отправился к нему тогда, когда заведомо знал, что Ян Хо не будет дома. Случилось так, что они встретились на дороге, и Ян Хо довольно грубо стал порицать Конфуция за бездеятельность.

47

В книге «Мэн-цзы» рассказывается о том, что, когда правитель царства Лу собрался нанести визит последователю Конфуция, мудрецу Мэн-цзы (372–289 гг. до н. э.), то любимец правителя, мелкий чиновник Цзан Цан, стал отговаривать его, говоря, что Мэн-цзы не соблюдает обрядов, поскольку он похоронил свою мать более пышно, чем отца.

48

То есть в 200 г. н. э.