Невинная для грешника

Лина Манило, 2020

Марк Орлов – завидный холостяк, мажор и мечта любой девушки. Красивый, богатый, наглый. Его жизнь – сказка, семья – предмет для зависти. Журналисты охотятся за ним, а родители распланировали будущее на годы вперёд. Я же обычная девушка, дочь горничной. У меня нет знаменитой фамилии, а деньги приходится зарабатывать тяжёлым трудом. Мы из разных миров, у нас нет ничего общего, но мы встретились, и я совершила самую главную ошибку в жизни: влюбилась и даже поверила, что это взаимно. Но оказалось, что в его идеальной жизни нет для меня места. Потому что Марк… он женится на другой. Такой же идеальной богатой наследнице.

Глава 11 Марк

Она так смешно визжит, дрыгается, а я усаживаю её на свой любимый мот, лицом вперёд. Но отпускать не тороплюсь, а то ещё спрыгнет и сбежит — я такую породу знаю.

Слишком скромная, немного испуганная молодая девчонка, которая и не целовалась-то, наверное, толком ещё ни разу. Ну, либо с какими-то сопляками, у которых слюней больше, чем опыта.

Боится и трепещет, но ещё больше боится показать это хоть кому-то — наивная идеалистка, у которой мечты о принце ещё бродят в хорошенькой головке.

Она забавная настолько, что мне всё время хочется её провоцировать, смущать и следить за реакцией.

Кто-то скажет, что я подонок, ну и пусть — это не самые плохие слова, которые слышал в свой адрес.

Одной рукой держу её за талию, рывком занимаю место за ней и, переместив ладонь на плоский живот, прижимаю к себе. На Марте светлое платье, и пышная"девчачья"юбка задралась, обнажая стройные загорелые бёдра.

Можно было бы провести пальцами от колена и выше, медленно так, протяжно. Интересно, сильно заорёт? А маме моей пожалуется? И я почти делаю это, мне очень хочется увидеть её реакцию, но в последний момент что-то останавливает.

Не сказать, что совесть, но что-то отдалённо на неё похожее.

Между нами рюкзак Марты, словно самая надёжная в мире преграда, и смешной брелок в виде фиолетового кролика болтается из стороны в сторону, точно маятник.

Но преграда между нами только на пользу. Марте. Нет, я не боюсь, что от обжиманцев на мотоцикле моя природа взбунтуется, и я зайду слишком далеко. Но знаю, что для Марты это расстояние — жизненно важное.

Не собирался её пугать. Я ведь не соврал о друге, который ей обязательно понадобится. Жаль, что она мне вряд ли поверила.

— Марк Романович! Отпустите! — взвизгивает, дёргается, лупит меня тёплыми ладошками по рукам, но её возмущение тонет в рёве двигателя.

Выжимаю скорость, Марта громко визжит, а потом замирает, костенеет вся и… смеётся. Честное слово! Этим сбивает меня с толку, да так, что чуть было не пропускаю поворот.

Нельзя же быть такой непредсказуемой.

Хохочет громко, заливисто, запрокинув голову, касаясь затылком моего плеча.

Нет, это не истерика. Это радость. От скорости, движения, вибрирующей в жилах мощи мотора. Это, чёрт его дери, заразно. Мне тоже хочется смеяться: громко, от души, во всё горло.

Ну, держись, Дюймовочка. Напросилась.

Не доехав до дома несколько сот метров, сворачиваю в сторону. Подождёт разговор с маменькой, никуда не денется — маме полезно подождать. А девчонка так хохочет искренне, так радуется, что я минут двадцать катаю её по сонному посёлку.

Кажется, вокруг никого, и только мотоцикл взрывает пахнущий летом воздух рокотом мотора.

Я не тороплюсь доставить Марту к матушке. То ли удовольствие ей доставить хочу, то ли домой возвращаться желания не имею — всё вместе, наверное. Оттягиваю этот момент как могу, и благодарен Дюймовочке, что она так реагирует. Крепко уцепившись обеими руками в моё запястье, своими излишними усилиями оставляет на коже белые следы, грозящие превратиться в синяки, ёрзает, не боясь упасть, такая оживлённая и беззаботная.

Кажется, эта поездка ей была нужна так же сильно как и мне, если не больше. У неё же мама болеет, точно.

Я многих девчонок катал на мотоцикле, но ни одна такой смелой не была. Обычно либо орут до лопнувших перепонок, либо наигранно хихикают, норовя прилипнуть к спине и грудью эффектно потереться. Но Марта… она просто наслаждается, позабыв обо всём на свете.

Адреналин бушует в венах — так всегда, сто́ит сесть на мотоцикл. Я люблю скорость, люблю носиться с раннего утра, чувствовать свободу, которой мне так всегда не хватало.

Наверное, с рождения я был заложником авторитета семьи. Их стремлений и амбиций. Сотни кружков, секций, три языка (китайский обязательно — он даёт столько возможностей, а французский просто красивый); плавание (для спины полезно); волейбол (нужно чувствовать дух команды); теннис (реакция и концентрация) и ещё чёртова куча всего на свете. Даже фехтование!

Я разве что крестиком не вышивал и в хоре не пел. А нет, в хоре я пел тоже.

Мать только и успевала заглядывать в ежедневник, чтобы ничего не пропустить, а отец — отлистывать деньги. Ведь единственный наследник образцово-показательной семьи Орловых просто обязан быть лучше, выше, сильнее всяких прочих детей. Словно я не сын металлургического магната, а наследный английский принц.

Когда от тебя многое ждут, приходится слишком много отдавать. Рано или поздно наступает передоз, срывает клапан, и наружу рвутся протесты и бунты.

Ответственность гнетёт, давит. Всегда улыбаться, быть примерным, самым красивым и умным — от этого рано или поздно начинает клинить. А от фальшивых улыбок клинит челюсть.

Но рано или поздно ко всему адаптируешься. Слава богу, я давно уже вырос, у меня своя жизнь и стремления.

Я могу кататься до бесконечности, но Марту всё-таки нужно доставить домой, и я паркуюсь возле входа и наконец убираю руку с тёплого девичьего живота, но ощущение ткани на коже несколько мгновений остаются на ладони.

Марта уже не смеётся — словно мираж растаял, и реальность больно ударила под дых.

Слезаю с мотоцикла, обхожу, становлюсь рядом с Мартой, а она крепко цепляется в ручки и хмурится.

Немного испуганно смотрит на ворота и игнорирует мою руку, которую протянул, чтобы помочь ей спрыгнуть. Оказавшись на безопасной тверди асфальтированной дорожки, топчется, смотрит на меня искоса.

— Спасибо, — выдавливает из себя и прячет руки за спину. И вдруг гневается: — Зачем вы это сделали?

— Тебе же понравилось.

Марта смотрит на меня из-под упавшей на лицо чёлки, тёмные волосы вьются мелким бесом, и она перекидывает копну через плечо. Но осуждающий взгляд не отводит, насупившаяся и злая. Глаза мечут молнии, на щеках румянец, но к смущению он не имеет никакого отношения.

— Марк Романович, вы, наверное, живёте в какой-то альтернативной вселенной, где все и каждый пляшет под вашу дудку.

— Не угадала.

— Не перебивайте, пожалуйста, — цокает языком, рукой взмахивает. — Я просто хочу напомнить, что пришла в ваш дом не на мотоцикле кататься. Да, мне понравилось, это было… весело, меня расслабило. Спасибо вам за это, но… Я не сдержалась, но так не годится. Я виновата, я расслабилась, но…

— Что"но", Дюймовочка? Слишком много “но”, ты не находишь? Мы просто прокатились, в этом нет какой-то крамолы. Расслабься, а?

— Я Марта! Не Дюймовочка. У меня рост сто шестьдесят сантиметров! — и вздохнув тяжело, продолжает: — Марк Романович, я очень вас прошу дать мне возможность нормально переговорить с вашей мамой и выполнить свои обязанности. Мне работать надо, понимаете? Если вы не в курсе, а вы наверняка не в курсе, но некоторым, не таким как вы, деньги на голову не сыплются. Их приходится зарабатывать. За-ра-ба-ты-вать. Наверное, для вас это незнакомое слово, но оно существует.

Она так много и долго говорит, что даже дыхание сбивается.

Я делаю шаг к ней, наклоняюсь к уху и говорю:

— Ты всё очень правильно говоришь, только в твоей вселенной, наверное, все жутко хорошие и правильные, ответственные и принципиальные. Только ты даже представить не можешь, во что вляпываешься. И поверь мне, я единственный, кто сможет тебе помочь.

— О чём вы? — икает и, задрав голову, смотрит на меня ошарашенно. — Почему все, кто меня окружает, вдруг решают говорить загадками? Моя мама отработала в вашем доме четыре года, её никто не съел и не изнасиловал. Прекратите сеять смуту!

Ох, девочка.

— Они сожрут тебя и глазом не моргнут, — мои губы так близко к её уху, что задеваю нежную кожу на мочке. — Такую маленькую наивную птичку, которая сама влетает в окно, грех не сожрать. Ты ведь не твоя мама.

Адреналин бурлит, а в такие моменты теряю контроль. Особенно, когда такая наивная трепетная крошка стоит настолько близко, пахнет солнцем и цветами. Что это за парфюм вообще? Какой-то незнакомый, и мне хочется вдыхать аромат её тела, дышать им, наслаждаться.

— Просто никому не верь в этом доме.

— А как же вы? Друг и всё такое… — она пытается в иронию, но получается очень плохо.

— Даже мне. И, в конце концов, прекрати выкать!

При всём желании я не смогу объяснить ей всего, что творится за высоким забором. Наше великолепное семейство ещё тот подарок.

— Иди, Марта. Главная гиена уже ждёт тебя. Ей хочется крови.

Я не знаю, отчего моя мать вдруг решила сыграть в благородство. Но я выясню. Это дело принципа.

Марта убегает прочь, исчезает в открытых воротах, и последнее, что вижу, прежде чем они медленно съезжаются, — её глаза. Испуганные, огромные, а я смотрю в небо и вижу чёрную огромную птицу.

Ну что, вестник печали, ты снова здесь? Я рад тебе, друг. Говоришь, случится плохое? Тебе так кажется? Ну что ж, теперь я готов.

А гиены воют, чуя падаль, кружат вокруг добычи, стараются ухватить кусок пожирнее.