Это офис, детка!

Лилия Куликова, 2020

Карьера или семья? Гармония или деньги? Полет души или вечная усталость? Миллионы женщин задают себе этот вопрос ежедневно. Ради чего жизнь посвящается туманному определению «успешности»? Чем они жертвуют и чего им уже никогда не вернуть? Героини книги – молодые амбициозные женщины, искренне верящие в постулат «каждому по заслугам». Но годы идут, заслуги копятся, а вознаграждение по-прежнему где-то там, в далеком будущем. И однажды осознание этого пронзает мозг так остро, что жить, как прежде, уже невозможно… Все имена, названия компаний, события – плод здорового воображения автора. Не ищите совпадений. Просто читайте и сопереживайте. Героиням этого будет вполне достаточно.

Ангелина

Моя страсть к деньгам впервые проявилась в самом раннем детстве. Не очень понятно, откуда она вообще взялась: семья наша не бедствовала, мне и сестре покупали все, что нужно было детям нашего возраста. Папа зарабатывал неплохо, и родителям даже удавалось откладывать что-то на черный день.

Мама до сих пор любит рассказывать одну историю. У нас была большая деревянная копилка, и в нее несколько лет собирались металлические рубли. Когда копилка наполнилась до краев, решили ее торжественно вскрыть. Папа долго возился, а когда наконец открыл, копилка выскользнула из его рук и блестящие кружочки весело раскатились по всей комнате. Я бросилась на пол и стала вопить: «Мое, мое!» Родители сначала посмеялись, но когда я стала рыдать и кричать: «Не трогай, не трогай, мое, мое!», не на шутку испугались. Мне было два или три годика, реакции моей никто не понял, но, конечно, постарались, как могли, успокоить, насыпав полные карманы тяжелых монет.

Мама хорошо шила, старалась на каждый праздник придумать что-нибудь оригинальное, модненькое. Она как-то смастерила нам по шубке из искусственного меха, который купила у местного барыги за бешеные деньги. Мне досталась синяя, а сестре — красная. Я ей жутко завидовала. Красный — мой любимый цвет.

Когда родители жили в Германии, мама умудрялась заработать себе на шпильки и булавки, обшивая генеральских жен. Наверное, способность делать конфетки из ничего передалась мне именно от нее.

После возвращения в Союз мамина карьера быстро пошла в гору, от мастера она доросла до директора комбината бытовых услуг. А потом неожиданно для нас всех стала депутатом — сначала районного совета, а потом и городского. Рано утром за ней приезжала служебная машина — и все, до поздней ночи мы маму не видели. А папа наш, наоборот, стал каким-то домашним, хозяйственным. Рано утром ходил на базар, потом хлопотал на кухне, готовя нам завтрак. Работал он в суворовском училище, преподавал физику и математику. Он часто приглашал нас с сестрой на праздничные мероприятия и рассказывал, какие хорошие ребята у него учатся. Мы фыркали: не очень-то и нужны нам были его прыщавые суворовцы.

В классе восьмом я начала прифарцовывать шмотками, которые привозил из Москвы Ленька-Дрын. Меня долго проверяли, не хотели связываться с дочкой депутатши. Сначала давали на продажу только пластиковые пакеты с логотипами сигарет — по рублю за штуку. Потом мохеровые шарфы. А там «дослужилась» и до джинсов. В десятом классе я сама стала ездить в столицу за товаром. Пару раз ловили менты, но, получив красненькую с портретом Ильича, быстро отпускали.

После окончания школы я твердо знала только одно: пофиг, чем заниматься, главное — чтобы было много денег. Я хотела красивой жизни, хотела купить машину — свою, личную. В Москву хотела переехать. Но для столичной жизни денег, полученных от фарцовки, было маловато. Начала челночить в Польшу, Турцию. Открыла свою палатку на нашем рынке.

Мать моим успехам не радовалась, все время пилила, чтобы я в институт поступила. А мне хотелось стать актрисой! Однажды в Москве я попала на «квартирник» Макаревича, там столько знаменитостей было! И весь вечер я не могла оторвать глаз от Тамары Дубич. Она казалась мне девушкой из прошлого века, случайно перелетевшей к нам на машине времени. Взгляд у нее был какой-то растерянный, говорила она очень тихим голосом, не курила, в отличие от всех остальных. Сидела себе тихо в уголочке, наблюдала за происходящим как-то отстраненно, через какой-то невидимый, полунепроницаемый барьер…

* * *

— Ты чего, дочь, серьезно? Актрисой? А ты знаешь, сколько актрис выпускают московские вузы и училища каждый год? А скольких ты видишь на экране? И куда деваются остальные — никогда не интересовалась?

— Мам, ну зачем сразу о плохом? Может быть, я буду талантливой актрисой? Ты же сама меня всегда артисткой называла!

— Ангелина Сыромятникова — талантливая актриса! Да ты дальше отдела кадров не пройдешь с такой фамилией!

История нашей фамилии была притчей во языцех. Когда мама, в девичестве Вольская, выходила замуж за отца, она категорически не хотела брать его фамилию. Но он пригрозил, что бросится с моста, если она не передумает. Мама любила его безумно, пришлось, поплакав немного, стать Сыромятниковой. Все мое школьное детство я проклинала слабовольную мамашу, которая из-за дурацкой влюбленности не сохранила свою красивую фамилию. А тут еще и дурацкое имя — в честь отцовой бабушки: она его вырастила, и он обещал назвать свою дочку именно Ангелиной. Меня всегда мучила эта несправедливость: почему свою старшую дочь он назвал Светланой, а мне, младшей, торжественно доверил нести бабушкино имя?!

Как бы там ни было, из театрального документы я забрала и отнесла в педагогический. На заочное. Мне нужен был только диплом, а свой рыночный бизнес я сворачивать не собиралась.

К моменту окончания института у меня уже было несколько магазинов. За товаром я ездить давно перестала: наладила поставки напрямую с фабрики. Растаможкой занимался папа, который ушел из своего суворовского — устал получать копейки, несмотря на стаж и погоны. А бухгалтерией заведовала сестра.

В какой-то момент мне стало скучно. Денег было столько, что я уже не знала, что с ними делать. Мне еще не исполнилось и тридцати, а у меня уже была квартира в Москве на Маяковке, «мерседес» — красный, конечно же… Я объездила всю Европу, пожила в Италии, выучила язык.

Когда вернулась в Россию, поняла, что все изменилось. Деньги сами по себе уже ничего не значили. Все вокруг говорили об успехе. К нуворишам относились с легким презрением, особенно в Москве.

Поглядев по сторонам, решила купить рекламный бизнес — и не прогадала. В Россию хлынули компании со всего мира, и всем были нужны хорошие рекламные площадки. Денег у заказчиков было навалом, но они хотели качественный продукт. Пришлось учиться на ходу. Подняла итальянские связи, вызвала парочку дизайнеров из Рима. Жизнь в моем агентстве закипела. От клиентов не было отбоя, но мне хотелось чего-то особенного, не просто быть владелицей крупного бизнеса. Я никак не могла «ухватить» этот чертов успех.

Как-то раз в самолете познакомилась с одним парнем. Выглядел он как оборванец, хотя и летел в салоне бизнес-класса. Оказалось, что это один из самых известных в России дизайнеров, ехал он в Канны представлять свой ролик на знаменитом фестивале. Я быстро поменяла свои планы, отменила встречу с очередным заказчиком в Брюсселе и полетела туда же.

С этого дня мои мысли были только об одном: «Мой рекламный ролик должен получить Каннского льва!». В реальности это оказалось не очень сложным делом, хотя мне пришлось поменять почти всю команду, отправив домой, в Рим, обоих итальянцев и наняв за четверть их зарплаты пяток отличных молодых ребят из поколения пепси. Я закрывала глаза на их свинские манеры, меня не волновало, что на работу они приходят к полудню. Они выдавали классный продукт, и это было главное.

Во время очередного приезда в родной город я решила зайти в alma mater.

— С чем пожаловала, с какой вестью, с каким посланием?

— Иван Алексеевич, я просто зашла вас повидать. Вы же знаете, только на ваши лекции ходила. Ни одной не пропустила.

— Вот и говорю, Ангелина — это же значит посланница, ангел. Так что хочешь сказать?

Ангелиной я не была уже лет десять, после того, как поменяла свое дурацкое имя на Анжелу. А в Италии и вовсе стала Анжелиной. Короткометражный итальянский муж оставил на память красивую фамилию — Бьянка. Так что от Ангелины Сыромятниковой осталась только карточка в выпускном альбоме.

Весь следующий день у меня из головы не выходил вопрос этого, черт бы его побрал, старого чудика Ивана Алексеевича. Он и в молодые годы был язвой, ставя нас, нерадивых студентов, в тупик своими каверзными вопросами. Когда Сашка Смирнов решил развестись, чтобы жениться на первой красавице Оленьке Чуровой, Иван Алексеевич встретил его вопросом: «И ты, Брут?» Сашка долго изводил нас: «Ну, чего он имел в виду? Что он хотел этим сказать?»

А Ленку, мою подругу, довел до слез после того, как она написала в каком-то сочинении «растеклась мыслью по древу». О, ей пришлось выучить все «Сказание о полку Игореве» наизусть и продекламировать его на осенней пересдаче. Спасибо Ленке, у меня в мозгу до сих пор намертво запечатлено: «Боян вещий, если кому-то хотел сложить песнь, растекался мысию по дереву, серым волком по земле, сизым орлом под облаками». Кстати, то был мой коронный вопрос при приеме на работу, и ни один король дизайна не ответил на него правильно. Поколение пепси, что с них взять.

* * *

— Иван Алексеевич, вы, говорят, кафедру рекламы открыли в институте. Возьмите меня на полставки, я вам такие лекции классные читать буду, студенты валом попрут. Я серьезно! У меня такие кейсы, московские вузы обзавидуются!

— Ну я же говорил — ангел, сущий ангел! Кстати, наше главное здание закрыли на ремонт, мы теперь лекции в драмтеатре читаем. Нам малую сцену в дневное время сдают по льготной цене.