Комикс про то, чего не было… Часть вторая

Леонид Владимирович Кузнецов

Нет в Колеснице Иезекииля никакой тайны. Не в Колеснице тайна. Да и вообще никаких тайн нет, если ты проснулся! Есть только тишина и покой. И воля. Безмерная! Когда возвращаешься… Туда, где был всегда. Где невозможно перестать быть и где время и смерть становятся просто словами.

Как ты себе представляешь — проснуться в могиле?

Аву и в самом деле полегчало, когда они выбрались на воздух. Не то, чтобы он вдруг совсем выздоровел и готов был снова летать, но хотя бы немного отступила эта омерзительная тошнота. Константин, понимая, в каком состоянии находится его чудесным образом найденный родственник, не решился настаивать на том, чтобы подъехать к его ершалаимскому дому в карете, дожидавшейся у ворот. От этого предложения мальчишка наотрез отказался, потому как за последние сутки вдоволь накатался на всем, на чем только можно ездить. Хватит с него колесниц! Он их видеть больше не мог. В особенности его почему-то пугал вид колес. Ему казалось, что из ободьев на него смотрят втиснутые в них глаза. В огромном количестве и причем его собственные! К тому же ехать эти глазастые колеса готовы были каждое, куда захочет, от чего противно кружилась голова и во рту появлялся отвратительный вкус чего-то железного и совершенно несъедобного.

Четверка легионеров — минимальный отряд, обязанный сопровождать прокуратора во всех его перемещениях, без энтузиазма отнеслась к идее идти пешком по беспокойным улицам ночного города, тем более, что солдатам теперь пришлось вести под уздцы своих коней, что неправильно, поскольку руки, равно как и внимание телохранителей должны быть всегда свободными, однако спорить с Константином, понятное дело, никто не посмел. Валерий Грат никогда так не рисковал. Правда, об умении временного прокуратора Иудеи и без всякой охраны отбиваться от хулиганов ходили легенды. Зачем она ему вообще была нужна — эта охрана? — Непонятно…

Довольно странная, надо сказать, компания отправилась от дворца Каифы: впереди шествовал разодетый в пурпур и золото римский вельможа, державший за руку иудейского оборванца, чей рот ни на секунду не закрывался; за ними понуро брели четыре солдата, выгуливавшие своих не скрывавших удивления коней; а позади шагом тащилась карета с юлиевыми гербами, которую шесть возмущенных идиотизмом ситуации лошадок светлой масти порывались сорвать в галоп, кабы не кучер, тоже мало что понимавший, но по счастью уже хлебнувший из фляжки и потому согласный на все…

Константин сообразил, что психотропное снадобье поможет Аву быстрее справиться с приступом их семейной болезни, если мальчишку при этом еще и разговорить, заставив тем самым от мигрени отвлечься. Ну что ж, он оказался прав. Как всегда. Тем более, что ему и в самом деле нужно было кое о чем Ава расспросить. Будучи опытным переговорщиком, он не стал напрямую допытываться о том, что означает это их загадочное “мы втроем” (или как там сказала Мария — “нас трое”? — Так, кажется…). Разумеется, он понимал, что она не просто так проговорила эту формулу. Константин, как и Каифа, почувствовал, что она вовлекает двух своих добровольных рабов в какую-то хитрую и не факт, что безопасную, игру. И эта игра, когда Ав зажмурился и начал тереть виски, стартовала. Игра, в которой проигравший был заведомо известен. Вернее, был этой бандой назначен. А еще точнее, назначен он был предводительницей шайки. И деваться ему, бедному, было уже некуда.

— И зачем только этот кретин оскорбил Марию?!…

Вряд ли наследник Каифы, проглотивший отравленную приманку, мог предполагать, чем для него закончится безобидная с виду игра. И, главное, когда! Константин интуитивно понял, что того, во что конкретно выльются “мирные” библейские чтения, не знали пока что и сами пираты. Но им уже было известно, что Мария, конечно же, выиграет. Что она просто не может проиграть! И вообще, что все случится “по слову ее”. Это Константин прочел на ее лице. Об уже одержанной победе говорила ее насмешливая гримаса и нехороший блеск в глазах. Улыбка змеи, поймавшей в свои смертоносные, но пока еще не сжавшиеся кольца глупого мышонка. Смертоносные!… Вот оно — слово, которое, увидев, как Ав трет виски, Константин явственно услышал. Почему и поспешил увести оттуда мальчишку, как бы чего худого не случилось прямо там, при Каифе. Это малолетним разбойникам первосвященник мог представляться кем угодно, хоть милым дядюшкой, хоть добрым джинном из детской сказки, но Константин знавал его и под другими личинами.

— Не помню, чтобы я сам вдруг вызвался рассказать тебе про ее секрет.

— Ну как же! Когда мы уезжали из гарнизона… Вспомни! Ты меня еще хотел увести подальше от кареты, чтобы нас никто не услышал. А твой учитель помешал. Как всегда… Деликатный прямо до невозможности… Убил бы гада!

— А-а! Ты об этом…, —

вспомнил Ав, и глаза его ожили. Константин даже в полумраке увидел, как они засветились синим. —

— Мог бы и сам уже догадаться, как она все устраивает. Тут важно — не как, а — почему.

— Не понял…

— А что тут непонятного? Тебе же была дана подсказка.

— Ты о чем?

— Ну, помнишь, Михаэль еще бросил на песок монету, которую Мария ему подарила?

— Помню. И что? Вообще-то говоря, с его стороны — довольно хамская выходка.

— Это уж их дело. Разберутся. А что потом случилось, помнишь?

— Ничего не случилось. Он полез к Гавриилу на козлы, а монету поднял Иосиф. Вот и все.

— Ну а перед тем, как он ее поднял? Разве ничего не происходило?

— Не помню… А что там могло случиться? Мария поднялась, села в карету и мы поехали. Все.

— Вот именно: поднялась! Сам же сказал. Ну так что, — понял?

— Да что, собственно, тут можно понять?!

— Вспоминай глазами! Вернись туда. Почему она поднялась?

— Потому что сидела на корточках.

— Правильно. И?…

— И что-то чертила на песке… Мне так показалось… Меня это тогда еще немного насторожило. Она не смотрела на то, что пишет.

— И очень хорошо, что насторожило. А почему?, — Ав начал проявлять нетерпение.

— Да ты вроде как говорил, что она не умеет читать. И писать, соответственно…

— Ну! — Все правильно. И какой делаешь вывод?

— Пока никакого, — растерялся Константин. — А что же она тогда делала, если не чертила на песке? Я помню, как ты рисовал мне… У озера. Под деревом. Ты мне еще рыбу тогда принес.

— Ничего я тебе не приносил.

— Да не важно!

— И под деревом я с тобой не сидел.

— Как не сидел? Ну ладно. Так вот… Я подумал, что у вас так принято — рисовать на земле. Мы, когда я учился в Афинах, тоже…

— Ничего у нас не принято!, — оборвал его Ав. — Она искала в песке монету. Золотая все-таки…

— Погоди. А какое это имеет отношение к тому, о чем ты собирался мне рассказать?

— Про то, как она заставляет людей видеть в ней того, кого ей хочется?…

— Ну да.

— Господи, да что ж тут непонятного!, — не выдержал Ав. — Как она может заставить что-то сделать того, кого не видит?! Подумай сам.

— То есть…

— То есть она всех нас себе придумывает! Какой ты в самом деле несообразительный!… Нет, она пока еще что-то видит, иначе это давно бы все заметили. Но только очень плохо видит. И поэтому ей приходится додумывать. Фантазировать, как мы выглядим. Точнее, как можем выглядеть. Должны бы… Понимаешь, Мария — фантазерка…

— Ну, это ты можешь мне не рассказывать! Убедился уже. Еще какая выдумщица, скажу тебе!

— Только ведь она не просто фантазирует. Она в это верит. Не задумываясь! Думает, что так оно и есть. А потому все, что она начинает видеть… Как бы тебе сказать… Она ведь не знает, что все это придумывает. В общем все, что она фантазирует, для нее — настоящее. А нашего настоящего для нее просто нет. Она считает, что это как раз мы придумываем себе всякие глупости. Всякое вранье, как ей кажется. Ну, раз она всего этого не видит… Понимаешь, что-то в ней устроено так, что, если в ее мире этого нет, значит этого нет вообще. Зато, если уж она что увидит, даже если этого на самом деле нет…

— И давно это у нее началось?, —

решил сойти с опасной дорожки Константин. Его мозги еще не начали закипать, но он сейчас забеспокоился об Аве, который от возбуждения опять стал задыхаться.

— А вот это — неприличный вопрос. Воспитанные мужчины такого не спрашивают!

— Понятно… Значит, примерно год назад…

— Два, —

смутившись, поправил его Ав. Господи, как же легко было поймать его на крючок!

— Она что же, так рано созрела?

— А что, месячные в десять с половиной лет — это, по-твоему, рано? В Магдале некоторые девочки в этом возрасте уже рожают.

— Ничего себе!

— А чему ты удивляешься? Здесь тебе не Рим. Тут солнце другое. А потом, дядя Иосиф для нас разные упражнения придумывает, чтобы Богу было удобнее с нами разговаривать. Только после некоторых из них какой-то бешеный делаешься и такого хочется, что сказать неприлично.

— Даже так?

— Ага. Три года назад он велел нам представить себя похороненными заживо.

— Он что, совсем рехнулся?! Идиот…

— Почему сразу рехнулся? — Очень, скажу тебе, полезное упражнение. Представь, что тебя завернули в тряпки и закопали в песок.

— Да он точно спятил, этот ваш учитель! Сволочь!…

— Вот зря ты на него злишься. Ты же сам разных философов читал. И вообще, умных уважаешь.

— А при чем здесь умные?

— Так ведь у тебя времени прибавляется, чтобы думать. Разве это не здорово?

— Как это — прибавляется времени?…

— Буквально. Ты ведь только тогда и можешь не спеша о чем-нибудь подумать. По-другому, не как раньше… Если действительно сумеешь представить, что тебя зарыли в темноту. Да тебе просто ничего другого не останется, кроме как умным стать.

— Ты то о муравьях, то… Я уже ничего не понимаю! Откуда время-то берется?

— Так ты же спать перестаешь.

— Как это?

— Ну а как ты себе представляешь — заснуть в могиле?

— Да, в общем, можно, наверное… А почему нет?, — задумался Константин.

— Давай, попробуй, — с сарказмом предложил Ав.

— А что тут такого особенного?

— Да ничего, в общем. Только как ты просыпаться будешь? Не подумал? Заснул себе, красивые сны начал смотреть и…?

— Что — и?

— То самое! Как ты себе представляешь — в могиле проснуться? Ты же с ума сойдешь от ужаса!

— То есть ты хочешь сказать…

— Вот именно! Ты вообще перестаешь спать. Ну, конечно, и бодрствование твое уже не совсем тем становится, к чему ты привык. То есть — совсем не тем, что мы этим словом называем. Собственно, ты больше и не спишь, и не бодрствуешь.

— Но ведь так можно спятить! Траву начать есть…

— Запросто, если не поумнеешь, — спокойно согласился с кузеном Ав. — Вот для того дядя Иосиф нам и нужен, чтобы мы не начали есть траву.

— И что, этот пьяница действительно может кому-то помочь?

— Как видишь, мы живы. И вроде как нормальные…

— Особенно вы с Марией!, — съязвил Константин. — Слушай, —

внезапно сошел он с темы, желая поберечь свои нервы и мозги. —

— А почему бы тебе на ней не жениться? Мне кажется, у нее сейчас такой гон пошел, что ей уже почти все равно, с кем…, — и прикусил язык.

— Как это почему?, —

от неожиданности Ав даже задохнулся. Слава Богу, он не расслышал последней фразы.

— Ну, во-первых, у нее с Михаэлем любовь. Уже давно. А потом…, — замялся он, — мы ведь, получается, родственники. Дети у нас нездоровые будут. А она ужасно хочет ребенка. Каждую ночь меня об этом просит. Прямо с ума сходит и все разрешает… Ты же сказал, что она моя сестра…

— Если быть точнее, — племянница. Но я могу тебя на этот счет успокоить. Дело в том, что род Юлиев делится на две ветви. Одна — сильная, другая — слабая.

— В каком смысле?

— Ну, большинство политиков, деньги и прочее, — это все в сильной.

— Не понял, а мы с тобой — из какой?

— Из сильной.

— А как же дед Марии? Он что?…

— Прадед, — поправил его Константин. — Парадокс, но великий Цезарь — происходит как раз из слабой ветви Юлиев. Он, по сути, является ее единственным заметным представителем. Другие так, мелочь. Но я не об этом. Понимаешь, мы с Марией, конечно же, одного рода. В том смысле, что у нас одно имя, герб и прочее. Но, если говорить о крови, то она тебе никто. Мы родня — только по имени. А кровь в наших жилах течет разная. Кстати, уже были браки…

— Что ж ты раньше молчал?!, — разволновался Ав.

— Да ты вроде не спрашивал, —

опешил Константин. Разговор о “нас трое”, как он понял, откладывается на потом. Ну ладно. Тем более, что уже и к дому подошли. —

— Слушай, — вдруг спохватился он, — А как же она у Каифы вино разливала?

— Кто?

— Да Мария!

— А что такое?

— Она не промахивалась. Ни капли мимо бокалов не пролила.

— Так ты что, действительно не видел?, — изумился Ав. — Ей же мать все время помогала.

Если бы Константин не говорил вчера с Леонтиной, он решил бы, что Ав над ним издевается. А ведь, если честно, он так до сих пор и не был уверен в том, что этот оборвыш с безумными глазами говорит всегда одну лишь правду. Хотя, впрочем, и на вранье пока что пойман не был…