Комикс про то, чего не было… Часть вторая

Леонид Владимирович Кузнецов

Нет в Колеснице Иезекииля никакой тайны. Не в Колеснице тайна. Да и вообще никаких тайн нет, если ты проснулся! Есть только тишина и покой. И воля. Безмерная! Когда возвращаешься… Туда, где был всегда. Где невозможно перестать быть и где время и смерть становятся просто словами.

Если мое пророчество не сбудется, можешь побить меня камнями!

— Ну, милый мой, да ты уже в первом предложении столько ошибок умудрился наделать, что его узнать невозможно!, — возмутился Михаэль.

— Ничего, я поняла, — успокоила его Мария. — Это он из Второзакония пытается нам читать. Узнать действительно трудно, но я знаю, зачем он взялся оттуда читать, — и, повернувшись к сыну Каифы, спокойно глядя ему прямо в глаза, сказала: — ты хочешь дать понять, как с нами поступишь, когда станешь первосвященником. Не правда ли? Ну так слушай, как это звучит на самом деле: “Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом: «Пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им», — то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего; ибо через сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего от всего сердца вашего и от всей души вашей; Господу, Богу вашему, последуйте и Его бойтесь, заповеди Его соблюдайте и гласа Его слушайте, и Ему служите, и к Нему прилепляйтесь; а пророка того или сновидца того должно предать смерти за то, что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего…”

— Достаточно, дочка!, — остановил ее потрясенный Каифа. — Ты убедила нас в том, что тору знаешь. В отличии от моего оболтуса…, — и обернулся к Иосифу. — А ты, похоже, и в самом деле неплохой учитель. Скажи, а моего сына мог бы так же натаскать?

— Поздно. А потом, главное в учении — это же не слова из свитка зубрить…

— Это я понимаю.

— Не уверен.

— Что значит “не уверен”?!…, — вскинулся Каифа.

— Да ты не обижайся. Я ведь тоже не все понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

— Того, например, каким образом Мессия умудрится остаться в живых, когда произнесет то самое слово. Которое нам с тобой известно…

— О чем ты говоришь? Оно же не будет обращено против Бога! И не будет призывать…

— Да ты глухой, что ли?! Не слышал, что сейчас Мария сказала?

— Так ведь умный человек отличит…, — начал Каифа.

— Мне совершенно наплевать, — оборвал его Иосиф, — кто начнет убивать Мессию, умный человек или дурак! Я не хочу, чтобы его убивали!

— Ты не веришь во власть первосвященника?… В мою власть над этими…

— При чем здесь?… Я, конечно, верю в твою мудрость… И в твою власть над синедрионом. Более того, я почти уверен, что не ты захочешь убивать Мессию… если он вдруг явится при нашей жизни. Но что, если первосвященник, чье имя запомнится в веках только тем, что при нем в наш мир приходил Мессия, окажется не столь добрым, как ты?

— Но позвольте, о Мессии в священных книгах нет ни единого упоминания, —

влез в разговор сын Каифы, стремясь как-то реабилитироваться после сокрушительного фиаско. Чем вот только? Важностью, которую на себя напустил? —

— С какой стати мы должны его ждать? Про лжепророков мы уже слышали.

— Вот видишь, — криво улыбнулся Иосиф загрустившему Каифе, — а ты говоришь…

— Ты Исаию читать не пробовал?, —

жуя мясо и даже не оборачиваясь к сыну Каифы, что было, мягко говоря, невежливо, сквозь зубы процедил Михаэль. —

— Был у нас такой пророк. Из великих, между прочим…

— Хочешь, я тебе из него почитаю? Что помню…, —

тут же предложила помощь своей жертве Мария. —

— А то ведь ты сам не найдешь. Или пропустишь главное. Там же нигде большими буквами не написано, что он говорит о Мессии. И картинок, как в греческих книжках, нет. Вот, слушай: — “Это все будет, когда родится Ребенок, Богом данный нам Сын, который станет поводырем, и назовут Его: Чудотворный Советник, Бог Всемогущий, Вечный Отец и Князь мира…”; или вот еще — в другом месте: “Дух Господа будет в этом Ребенке, дух мудрости, разума, могущества и дар вести за собой…”; или вот смотри, как красиво Исаия сказал. Это он как бы из будущего написал. Он же — пророк. Вперед, значит, все видел… “Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились…”.

Мария покраснела и даже немного задохнулась от волнения.

— Как здорово Исаия сказал! Правда ведь?

— Да заткнись ты уже, дрянь! Деревенщина! Ненавижу! Когда стану первосвященником, тебя первую велю забить камнями!

Все случилось быстро. Никто не мог ожидать такого продолжения турнира. Кстати, подобные словесные ристалища часто устраивалось в Ершалаиме. Чуть ли не в каждом доме. Обычное дело. Вроде бы и сейчас собирались из Писания читать. Всего лишь…

Михаэль перелетел через стол и сокрушительным ударом в челюсть отправил сына Каифы в нокдаун. Каифа не шелохнулся, только смертельно побледнел. Иосиф попытался встать, но завалился на спину. — Пить надо меньше! Сир начал его поднимать, а Мария кинулась разнимать дерущихся. И тут… Дальше все происходило как во сне…

Китайчонок нарисовался из ниоткуда и словно включил тишину. Все вдруг замерло и почему-то стало слышно, как по залу летает муха. Она летала не над столом, а где-то у дальней стены. Ее не было видно. Зато было отлично слышно. И еще громко потрескивало масло в светильниках. Ну невозможно громко! Странно, что раньше на этот бьющий по нервам звук никто не обращал внимания.

Нет, еще не все. Еще было слышно, как секретарь Каифы пьет вино. Мелкими, но почему-то ужасно громкими глотками. Не может же быть такого, чтобы он вдруг начал глотать вино громче, чем делал это до сих пор И вообще, почему все застыли словно букашки в янтаре, а этот безликий нагло продолжал пить вино? Ему что, все равно? — А впрочем, какая разница? Может, его уже ничто в этой жизни не удивляет. Может, он насмотрелся в доме первосвященника и не такого!… А может, он слепой? Или глухой? — Нет, это вряд ли. Видел и слышал этот бездушный субъект все даже лучше многих, иначе не служил бы секретарем у Каифы… А чего это мы о нем? Кто он такой, в самом деле?… — Да никто! Плевать на него. Просто под горячую руку попал. Случилось нечто такое, когда начинаешь вдруг слышать, как растет трава и думает кузнечик. А тут кто-то вино преспокойно себе пьет!…

Каифа стал медленно вставать с поднятой над головой рукой, призывающей всех хранить молчание и неподвижность. Осторожно, словно боясь наступить на хвост кошке, которой здесь точно не было, он поплыл в сторону упавшего кресла, на котором только что гордо восседал его сын. Вот он добрался до замершей в неудобной позе Марии. Нащупал руку китайчонка, прижавшего к ее горлу короткое и острое как бритва лезвие. Медленно отвел эту руку. Не отпуская ее, своей правой рукой он ухватил щуплого телохранителя за шиворот и потащил его вон из зала. Дверь за ними закрылась. Не было произнесено ни слова. Сон закончился. Как-то сразу оборвался. И муха пропала. Может на что-нибудь села. Михаэль слез с поверженного врага, отряхнулся и спокойно вернулся на свое место. Глядя остекленевшими глазами сквозь хрустальное блюдо с виноградом, он машинально принялся за недоглоданную баранью ногу.

Мария нагнулась к лежавшему на полу врагу и, безуспешно пытаясь побороть икоту, напавшую на нее от испуга, постаралась заговорить страшно и таинственно:

— Слушай меня ты, дурак! Ты никогда не станешь первосвященником. Потому что Бог вложит сейчас твоему отцу в уста слова, которые сбудутся. А исполнит его… —

Тут Мария запнулась и сделала вид, будто она к чему-то прислушивается. К тому, что, разумеется, не из этого мира. Она даже красиво закатила глаза, как всегда делала, когда на нее во время урока глядел Иосиф и когда она хотела, чтобы он думал, будто она молится, а вовсе не мечтает о том, о чем в ее возрасте мечтают все нормальные девочки. На самом деле она просто еще не придумала, что бы такое сказать сыну Каифы, чтобы пообиднее было. Ага, вот:

— А исполнит Его волю одна девчонка. Вот именно, девчонка!, —

и опять важно наморщила лоб, сочиняя концовку. Хотелось, чтобы было эффектно. Мария перебирала в памяти лица магдальских девочек, которых знала и которые были ей чем-либо несимпатичны. Но вдруг сообразила, что тех, кого знает она, этот дурак знать не может. Так что выбирать ей придется из тех, кто знаком ему. Но в доме Каифы она еще ни одной не видела…

— Может быть его сестра?, — мелькнула мысль. — Но ведь я ее не знаю! А вдруг она не такая уж плохая и глупая, как о ней говорил Каифа? Вдруг она красивая?

И тут перед ее глазами проплыло лицо китайчонка, чуть не зарезавшего ее минуту назад. Назвать его раскосое лицо некрасивым она не могла, к тому же оно не было женским, но выражение жестокой решимости в его холодных глазах ее ужасно испугало и мешало сейчас думать. В общем выбирать было не из кого.

— Вот и ладно, — сказала она себе. — Пусть будет загадочно и непонятно. Так даже лучше! Пусть помучается, скотина, отгадывая!

Мария вспомнила, как две недели назад выпивший лишнего Иосиф отловил на улице градоначальника и стал его прилюдно изобличать, крича на всю Магдалу, что “этот богоотступник” экономит на конопляном масле для светильников синагоги, а, стало быть, что он ворует у Бога. Иосиф говорил так искренне, так вдохновенно, как говорят, наверное, только настоящие пророки. Согнувшейся в три погибели Марии говорить сейчас было до чрезвычайности неудобно. — Она задыхалась.

— Эх, если бы можно было выпрямиться и немного отставить правую ногу!… —

посетовала она, и вдруг решение пришло. Само! Мария пошмыгала носом, готовясь… А потом, не меняя позы, задрала полу своего платья и поставила ногу на грудь поверженного врага. — Получилось очень красиво. Ей понравилось. И Михаэлю тоже. Но, правда, только им и понравилось. Сир, так тот был в ужасе.

Подождав самую малость, девчонка набрала в грудь побольше воздуха и, старательно копируя “пророческие” интонации Иосифа, нараспев заговорила низким замогильным голосом:

— И в ту страшную минуту ты ее узнаешь.

Для большего впечатления Мария наморщила брови и выпятила вперед нижнюю губу…

— Она подойдет к тебе из темноты совсем близко. Как тень. И посмотрит на тебя своими страшными глазами. Такими узкими, что ты их даже не увидишь. Ты меня понял? — Девочка это будет. С узкими глазами! И совсем даже не еврейка! Все! Больше я тебе ничего не скажу, дурак! И, если мое пророчество не сбудется, можешь меня тогда побить камнями!…