Очень приятно, Вила́ры

Леони Вебер (2019)

Окончив школу, Полин переезжает из постсоветской страны во Францию к своему отцу. Девушке предстоит адаптироваться не только к абсолютно другому менталитету и образу жизни французов, но и к папе, с которым она раньше никогда не жила. Поль, кажется, собрал в себе все недостатки человечества, и теперь крайне специфическими методами будет решать не только свои приключения, но и проблемы дочери. Содержит нецензурную брань.

Долгая прогулка

Наши с папой прогулки после обеда нельзя назвать скучными, потому что отец не замолкает ни на минуту, постоянно что-то рассказывая, и даже когда он не разговаривает со мной, он шепчет сам себе. За эти несколько месяцев я уже забыла, как звучит природа, ведь шум ветра, пой птиц и поскрипывание деревьев тонет в ерунде моего папы. Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась.

Каждый раз, гуляя, папа обучает меня французскому. Подходит он к этому как можно проще: показывает рукой на окружающие нас предметы и спрашивает, как они называются. Поскольку мы гуляем по лесу, то все, что я выучила благодаря папе — это названия деревьев. Но отец упорно считает, что именно это пригодится в жизни.

После того, как я назвала все деревья правильно, папа спросил:

— Как будет самка дикой свиньи?

Единственное, что я хорошо помнила — звучит это слово так же, как какая-то еда. Я ляпнула первое, что мне пришло в голову.

— Па, — то есть хлеб на французском.

— Пар? Какой еще пар, что ты несешь?

Нет, нет, мое произношение слов вполне нормальное, по крайней мере другие люди меня понимают. Просто отец немного глухой, или не немного, судя по тому, насколько часто он не слышит, что я говорю, даже когда я произношу по слогам или ору. Вот и теперь то же самое.

— П-А!

— Да не пар, а ле, — рыкнул отец.

Вот это да, оказывается это «ле», как молоко.

— Кошмар, твои знания французского просто ужасны. Забыть, как будет самка дикой свиньи, когда я только вчера говорил это слово. С чего ты вообще взяла, что это… как ты там сказала?

— Понимаешь, я помню, что это омонимы с едой. Ну, когда звучат одинаково, а значение разное. «Па», как «па» — хлеб. А оказалось, это как молоко, — я подняла голову и увидела выражение крайнего недоумения на папином лице.

— Что ты несешь вообще? Какой пар? Нет, ты говоришь по-французски, как корова по-испански, это однозначно.

Папино любимое сравнение, которое я слышу каждый день.

— Слушай, а ты не хочешь все-таки вернуться на родину? — с надеждой спросил отец. Наш разговор явно принимал нежелательный оборот.

— Нет.

— Почему? Там же твоя мать и кот. Я ведь разорен, у меня совсем нет денег, и я так устал, ну вернись.

— Нет, — повторила я.

— Вот дерьмо, я попал, — сказал папа.

Я почувствовала, что от холода у меня течет из носа.

— Ты не мог бы дать мне мушром? — попросила я в полной уверенности, что правильно назвала носовой платок.

— Что? — закричал отец. — Как ты сказала?

— Мушром.

— МУШУАР! Боже, ты говоришь, хуже, чем корова по-испански, — кричал он, вынимая платок из кармана.

— Между прочим, профессор на занятиях понимает, что я говорю, — похвасталась я.

— А ваш профессор вообще точно знает французский? Потому что мне кажется, что он такой же придурок, раз понимает тебя.

— Вообще-то это только ты не слышишь, что я говорю.

— Если я не понимаю, то и другие понять не могут, — отрезал папа.

Мы немного помолчали, но не успела я насладиться этими минутами тишины, как батька сделал заявление:

— Знаешь, я невероятно крутой учитель по французскому. Я учу тебя в поте лица. Однажды ты скажешь людям, что именно твой отец давал тебе самые лучшие уроки и прекрасно обучил тебя.

Я решила не говорить, что до моего переезда сюда папа никогда не пытался научить меня хоть чему-то, да и сейчас от него было мало толку, кроме названия деревьев и самки дикой свиньи, разумеется.

— Слушай, а вот если у нас роутер на втором этаже, то интернет ловит на первом?

— Да, даже в туалете, — ответила я не подумав.

— Ты что, и в туалет с телефоном ходишь? — с ужасом повернулся ко мне отец.

— Ну да, а что же там еще делать? — пробормотала я, ожидая, что он меня отругает за постоянное использование современных технологий.

Но папа вынул свой старый кнопочный телефон, покрутил его в руках, и задумчиво сказал:

— Вот это да, а с моим телефоном в туалете не посидишь.

— Можешь купить себе недорогой смартфон, я сделаю тебе аккаунт в «Фейсбуке».

— Нет, нет. Это все бред. Когда ты наконец свалишь от меня, я все эти провода перережу и на хрен избавлюсь от интернета. В мире это абсолютно не нужно.

Мы опять помолчали минут пять, но отец не мог угомониться.

— Ты сегодня будешь мыться?

Мытье — его больная тема. Папа считает, что счета за воду его разоряют. Сам он принимает душ каждый день, но когда я делаю так же, он возмущается и кричит, что я трачу воду литрами и кубиками, которые он, к слову, научился отсасывать пылесосом из счетчика, так что особых трат у него теперь не бывает. Главная папина мечта — мыться бы мне пореже, лучше раз в месяц.

— Да.

— Да что же такое, опять она моется, — пробубнил он.

— Ты же отсосешь свои кубики потом, — возмутилась я.

— Это неважно, ты все равно должна экономить. Я приучаю тебя ко взрослой жизни. Ты же криворукая, я знаю, раскрутить счетчик и отсосать не сможешь, так что учись экономить.

Мы помолчали полсекунды.

— Это же завтра ты идешь на учебу?

Я кивнула.

— Дерьмо, как меня утомили эти ранние подъемы. Я сегодня встал в шесть утра, потому что думал, что это понедельник. Потом я вспомнил, что сегодня воскресенье. Ты мне весь режим сбиваешь своей фигней, как же я устал.

Весь обратный путь до поселка папа говорил о том, что он не собирается содержать меня еще двадцать лет, а потому в будущем году я должна выбрать профессию, которая меня точно прокормит, а лучше мне сразу пойти работать без всякого образования, или выучится, как он, на механика, просто и деньги будут. Он не прекращал это нести даже когда, как всегда, пи́сал под деревом.

Пописав, он повернулся ко мне и, застегивая джинсы, важно проговорил:

— Ты должна понимать, насколько умные вещи я говорю. Умнее этого тебе никто ничего не скажет. Я могу умереть завтра, так что мотай на ус мои слова.

— Пап, ты штаны описал.

Отец глянул на капли на штанине.

— Да ничего страшного, подумаешь.

Когда мы выходили из леса, там как раз начали убирать срубленные деревья у обочины дороги. Несколько больших тракторов ездили туда-сюда, захватывая бревна своими огромными манипуляторами. Асфальт в некоторых местах уже пошел трещинами из-за тяжести таких машин, и папу это почему-то крайне взволновало.

Мы проходили по траве мимо тракторов и заметили нескольких старушек, которые смотрели на все это действо. Батька остановился рядом с ними и, размахивая руками, закричал:

— Вы видите этот беспредел? Эти тракторы рушат нам все дороги! А ведь их только недавно обновили! Я возмущен!

Женщины переглянулись, одна из них с трудом сказала:

— Простите, мы не знаем французский.

— А, вы не поняли, что я сказал? — отца это совсем не смутило, и он зачем-то снова завел свою шарманку, теперь уже больше изъясняясь жестами. — Вот эти машины, — он ткнул в тракторы, — рушат дороги, — папа показал руками на дорогу и сделал взмах ладонью, означающий, по его мнению, поломку.

— Ааа, — протянули женщины, улыбнулись нам и пошли дальше. — До свидания!

— Да, до свидания, — гордый тем, что просветил людей в такой важной проблеме, батька пошел дальше.

Войдя в поселок, папа ткнул пальцем в стоявшею у одного из домов машину.

— Вот это хорошая машина. Я мог бы купить такую и отдать тебе.

— Да, но у нее нету дверей сзади.

— А зачем тебе двери сзади? — фыркнул отец.

— Ну, если я буду возить свою семью, друзей, чтобы всем было удобно пролазить внутрь.

— У меня нет задних дверей, — напомнил папа.

— Так это неудобно.

— Я купил эту машину для себя, так что мне пофиг, удобно ли вам там всем, или нет. Все это бред, чтобы другим тоже было удобно.

Мы вернулись домой, и я уже надеялась отдохнуть от всех этих разговоров, но впереди еще было чаепитие.

Уже за столом мы обнаружили, что я заварила отцу зеленый чай вместо черного.

— Вот как так можно?! — отец отхлебнул немного и сделал такое лицо, будто хуже этого ему пить еще не приходилось.

— Просто понимаешь, я много думаю, и поэтому такая рассеянная, — объяснила я, пока папа доставал со шкафчика сахар.

— Много думаешь?! Интересно, о чем ты можешь думать. Думать — это вообще фигня, вот я никогда не думаю, сразу беру и делаю, — философски сказал отец, одновременно засунув руку в штаны.

Вместо ответа я высморкалась.

— Ты сморкаешься за столом? — закричал папа.

— Да, а что? Все так делают, не шмыгать же носом.

— За столом это неприлично. Ты вообще ешь как свинья, просто кошмар, все манеры твоей матери, — вынес вердикт отец, после чего начал поедать хлеб с вареньем, хрюкая, чавкая, роняя кусочки.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Чего ты смеешься?

Ну не могу же я ему сказать причину, что это он ест как самка дикой свиньи.

— Сама не знаю.

Папа посмотрел на меня с ужасом.

— Я дура, — добавила я, пока он сам это не произнес.

— Это точно, тут ты права, — и отец углубился в свою газету.

Так закончился этот обычный день.