Очень приятно, Вила́ры

Леони Вебер, 2019

Окончив школу, Полин переезжает из постсоветской страны во Францию к своему отцу. Девушке предстоит адаптироваться не только к абсолютно другому менталитету и образу жизни французов, но и к папе, с которым она раньше никогда не жила. Поль, кажется, собрал в себе все недостатки человечества, и теперь крайне специфическими методами будет решать не только свои приключения, но и проблемы дочери. Содержит нецензурную брань.

Потерянный кошелек

Мне всегда было интересно, есть ли в мире абсолютно нормальные семьи. Когда я с кем-то знакомлюсь, первым дело выясняю, какая у него семейка. Конечно, ненавязчиво, но все же расспрашиваю. Мне важно знать, что я не одна живу с такими странными родителями. И знаете, недавно я поняла, что каждая семья ненормальна по-своему. И каждой чужие странности кажутся нонсенсом. И мне стало намного легче. Потому что мой отец абсолютно ненормален.

Моя мама Инесса однажды вышла замуж за француза. Он быстро устал от семьи, детей, да и людей в целом, и вот уже десять лет живет отшельником в поселке в горах Эльзаса, во Франции. А мы с мамой остались у нас на родине. Но этим летом я закончила школу, и мы решили, что лучше мне поступить в университет в Страсбурге, недалеко от которого и отшельничает батька. Уговорить на это папу было непросто, но неожиданно получилось. И вот я здесь, в доме отца. Через два дня я пойду на курсы французского, чтобы в следующем году таки поступить. По крайней мере так распланировали родители. Точнее, мама. Папа все еще надеется, что я передумаю и уеду назад.

Мама вернется домой через неделю. Это время она хочет провести как можно более продуктивнее, что вряд ли выйдет, ведь папа ненавидит выезжать в люди и давать нам деньги на магазины (а именно это мама считает правильным досугом).

— Полина, иди сюда.

Я поднялась в спальню и помогла маме развесить мою коллекцию клетчатых рубашек в шкаф. Моего папу зовут Поль, и когда мама забеременела, он стукнул кулаком по столу и заявил, что если будет мальчик, его назовут в честь него. А если девочка, то тоже в честь него. Родилась я, и меня назвали Полин, ударение на последний слог. Но мама иногда говорит на славянский манер. Мы, кстати, Вила́ры, фамилия, не особо распространенная во Франции, чем отец очень гордиться.

— Наконец-то мы куда-то поедем, — прошептала мама, чтобы папа не услышал. Он сегодня был довольно мрачен и перебирал монетки в соседней комнате, прикидывая, сколько можно нам дать.

Я вообще-то не люблю ходить по магазинам, большую часть времени просто сижу на лавочке и смотрю, как мама перебегает из одного бутика в другой, пытаясь уложиться в данное папой время. Но в отцовском доме нет интернета, а потому заняться абсолютно нечем, так что я готова даже на шопинг.

Будто прочитав мои мысли, мама сказала:

— Ничего, через три недели вам проведут вай-фай.

Это должно было звучать ободряюще, но мы с мамой прекрасно понимали, что три недели без интернета — ад. Хорошо, что его хотя бы проведут. Папа ненавидит современные технологии, презирает всей душой. Он, конечно, стар как мир, ему уже почти семьдесят (ну да, я из поздних детей, где у родителей еще и разница в возрасте с двухзначным числом), но это не оправдание. Моя бабушка активно юзает смартфон.

В это время в комнату вошел батька и кинул на стол монетки.

— Это вам, — буркнул он.

Мы с мамой сочувственно переглянулись — кому, как не нам, знать, насколько папе тяжело делиться деньгами.

Спускаясь вниз, отец чихнул, как обычно, громко, неожиданно, протяжно. Я вздрогнула, мама воздела руки к небу и прокричала:

— Да чтоб ты сдох!

Так она делает всегда, когда папа чихает.

В магазин мы доехали без приключений, что каждый раз меня удивляет, ведь батька всегда в такой панике перед выездом в люди, будто мы собираемся на войну.

После обеда в кафетерии папа разложил газеты на весь стол и, глянув на свой кнопочный телефон, сказал:

— Через два часа здесь.

Мы с мамой сразу рванули, как марафонцы после свистка. Все шло очень неплохо, я почти не устала, купила новые джинсы, мама выбрала себе кофточку. В холле между бутиками мы остановились и мама начала искать в сумке конфетки. Через минуту она вывалила все содержимое на лавочку.

— Да ладно, я уже не хочу, — я решила, что одна карамелька не стоит таких грандиозных поисков.

— Я не могу найти свой кошелек.

Тут к маме присоединилась я. Осмотрев всю сумку, мы судорожно побежали к предыдущей лавочке, где скорее всего, и потеряли кошелек, но его там не было.

Тетенька — работница посоветовала пойти в центральную кассу, что мы и сделали. В стеклянной кабинке на возвышении сидела тучная дама с бритой головой и в очках.

— Простите, я потерять свой кошелек, — на ломаном французском с трудом выговорила мама.

Женщина нахмурилась, потом спросила:

— Немецкий?

— Кошелек? Нет, он…

— Вы говорите по-немецки?

— А, да, конечно.

Да уж, чем хороша эта часть Франции — все знают немецкий. Так что когда маме приходилось решать проблемы, она не раздумывая употребляла этот единственный иностранный язык, который знала. Собственно, на нем мама и разговаривала с отцом.

Женщина тем временем откуда-то выудила мамин кошелек и помахала им:

— Этот?

— Да! — мама радостно протянула руки, но работница прижала драгоценную находку к себе.

— Я не могу вам отдать его, пока вы не предъявите документы, удостоверяющие личность.

— Чего?

Между женщиной и мамой завязалась длинная, ни к чему не приведшая беседа, из которой мы поняли только то, что потерянные вещи во Франции просто так не отдают. В конце концов мама заявила, что сейчас приведет мужа (бывшего), который все решит.

Мы пошли в кафетерий. Папа читал газеты, мы настигли его сзади.

— Черт, — он подскочил, как всегда испугавшись непонятно чего.

— У нас проблемы… — начала мама.

— Дерьмо, как вы меня все достали! — закричал папа.

— Я потеряла кошелек, — продолжила мама.

— Дерьмо, ну вы и идиотки! Дуры! Я таких придурков в жизни не видел! — продолжал кричать папа.

— Подожди, это еще не все. Его нашли и отнесли в центральную кассу, но дамочка оттуда мне его не отдает. Иди, поговори с ней.

— Ка же вы меня достали, что же это за проклятие, дерьмо, ну за что мне все это, идиотки, я так устал от вас, — приговаривал папа все время, пока мы шли до центральной кассы.

Папа подошел к стеклянной перегородке и сразу, без предисловий, принялся объяснять ситуацию.

— Это моя бывшая жена, а это моя дочь, но они из другой страны, — зачем-то рассказал он. — У нее все документы дома, но я могу подтвердить, что это ее кошелек.

— Все равно я не могу вам его отдать, — говорила работница.

— Но я же вам говорю, это кошелек Инессы, — папа быстро начал выходить из себя, чего и следовало ожидать.

— Не отдам, не отдам, все равно не отдам, — приговаривала женщина, размахивая кошельком и как-то слишком радостно улыбаясь.

— Вы должны его отдать, я же все подтвердил! — кричал папа.

— А я не могу без документов.

— Да пошли вы к черту! — прокричал папа.

— Что? — улыбка сразу спала с лица работницы. — Да как вы смеете, я сейчас вызову полицию.

— Ну вызывайте, вызывайте, я тут всем покажу, кто такой Вилар! — папа выпятил грудь.

Женщина взяла телефонную трубку и позвонила кому-то. Я отошла подальше и уткнулась в мобильный, делая вид, что я не из этой семьи.

Вопреки моим ожиданиям, пришел не полицейский, а заведующий торговым центром. Это был невысокий, худой мужчина с интеллигентным лицом. Он пожал родителям руки, и снова начались выяснения. Папа старался сдерживаться, но все равно кричал, и казалось, что все потеряно, и мы уедем домой без кошелька, а завтра вернемся с документами. Но внезапно работница нашла в одном из отделений мою детскую фотографию. Пришлось мне подойти и смиренно стоять, пока главный и кассирша решали, похожа ли я на свою шестилетнюю копию. Они пришли к выводу, что похожа, и мама снова протянула руки к кошельку, но тут главный сказал:

— Мне кажется, стоит извиниться перед женщиной за то, что послали ее к черту.

Кассирша сразу надулась, а папа закатил глаза. Он вздохнул, подошел к кассе, широко раскинул руки, и смеясь, будто на самом деле он милый, добродушный человек, проговорил:

— В общем, я прошу прощения за то, что был груб.

— Ну что вы, ничего страшного, — кассирша сразу подобрела и протянула маме кошелек.

Мы вышли на парковку, мама прижимал к себе сумку, папа почти бежал впереди и говорил:

— Дерьмо, из-за вас мне пришлось извиняться! Я никогда в жизни не извиняюсь, а ту пришлось! Да извиняться это вообще не мое! Дерьмо, какие же вы дуры! Видите, как во Франции все сложно, а, видите? — тут он отступил ко мне и пробормотал: — Может, все-таки вернешься назад?

Я покачала головой, и папа продолжил свой полубег к машине, бормоча, какие же мы дуры.

Дома он лег на диван и заявил, что очень устал и должен теперь много отдыхать. Вечер прошел в тишине, лишь один раз отец зашелся в своем обычном приступе кашля, громком, долгом, как у больного трахеитом, туберкулезом и эмфиземой одновременно. Мама, не отрываясь от кроссворда, проговорила:

— Господи, да лучше тебе сдохнуть, чем так мучиться.

Выход в транспорт

Первую неделю после отъезда мамы папа как мог старался быть заботливым отцом. Потом ему надоело, и он заявил, что больше не намерен возить меня на машине из села, где мы живем, в Страсбург на учебу. Поэтому в конце третей недели моей полноценной французской жизни он купил мне абонемент на электричку и автобус. Слава богу, ему пришла в голову мысль первый раз поехать со мной и все мне показать.

Мои занятия начинались в девять утра, но папа впал в панику, что если мы возьмем поезд на пол восьмого, то каким-то образом не успеем на учебу, хотя за сорок минут, которые останутся до уроков после прибытия электрички можно объездить весь город. Но отец приказал ехать поездом на семь утра.

Я встала в шесть и спустилась вниз. Папа сидел в кресле в гостиной полностью одетый, в куртке.

— Поторопись, осталось мало времени, — сказал он. — Я вообще встал в три часа утра.

— Зачем? — пытаясь скрыть улыбку спросила я.

— Как это зачем? Я все делаю ради тебя, а ты задаешь такие вопросы? — папа поднялся. — Жду в машине.

— Вообще-то еще час… — но папа уже вышел из дома.

Выбравшись из электрички, папа как можно скорее пошел к остановке напротив вокзала, как будто за весь день там проезжает лишь один автобус нужного нам номера, и мы можем не успеть.

Мы дошли, папа бросился читать расписание автобусов, я с трудом переводила дух. Вернувшись, отец недовольно хмыкнул.

— Еще десять минут нашего ждать.

В это время к нам подошла девушка, которую я сразу узнала. Она училась со мной на курсах и тоже говорила по-русски. Я смекнула, что она будет каждый день ездить на том же автобусе, что и я, а значит, мы можем подружиться. Неужели у меня появятся друзья здесь? Эта мысль страшно меня обрадовала, а девушка тем временем вежливо поздоровалась с нами на французском.

— Доброе утро! — я попыталась сделать свою самую приязненную улыбку.

— Доброе утро, — мрачно буркнул папа, с подозрением осматривая незнакомку. Девушка, поймав его взгляд, поспешила отойти на другой конец остановки.

Подошел автобус. Девушка одной из первых зашла в него, мы с папой были последними. Папа купил у водителя билет и приложил его к специальному автомату на входе. Автомат радостно засветился зеленым. Вслед за папой я приложила к автомату свой проездной, одновременно и для электрички, и для городского транспорта. Автомат запищал и засветился красным.

Не будь я такой наивной и правильной, я бы нагло прошла в автобус, как это сделала передо мной девица с точно таким же проездным. Но я не такая, поэтому я подняла свои большие глаза на водителя и взглядом спросила у него, можно ли мне войти, ожидая кивка, потому что других людей с пиликающей карточкой он все равно пропускал. Но водитель сузил глаза и начал мне что-то говорить.

— Что? Папа! — позвала я отца, отчаявшись понять французскую речь.

— Что происходит? — отец растолкал людей и подошел к нам.

Я заметила, что возле моей однокурсницы есть свободное место и решила, что самое время с ней познакомиться. Обычно я так не делаю, жду пока человек сам со мной заговорит, но вдруг окружающие так же стеснительны, как и я. Не будем же мы до конца жизни ездить в одном автобусе не перекидываясь ни словом.

Я подумала, что с моим проездным папа разберется и без меня, тем более, там и разбираться-то нечего, просто какая-то досадная ошибка. Я прошла в середину автобуса, села рядом с девушкой. Она повернулась ко мне, вытянула один наушник, я открыла рот, собираясь представиться, но тут нас прервал крик моего отца.

— Да как вы смеете? Вы что, совсем охренели? Иди сюда! — последняя фраза адресовалась мне.

Я пошла, краем глаза заметив, что однокурсница вытащила и второй наушник.

— Какого черта здесь происходит? — кричал папа, выхватывая из моих рук проездной. — У меня все оплачено, это ваши проблемы, что автомат не считывает карточку.

— Мсье, я вам еще раз говорю, что не могу поверить на слово. Предъявите бумагу, что проездной оплачен.

— Давай чек, покажем этим придуркам, — проревел папа мне.

— Но я его не взяла.

— Прекрасно, — папа повернулся к водителю и снова закричал: — У нас нет чека, но я знаю, что проездной действительный!

— К сожалению, не могу ее пропустить. Пусть тогда купит билет, — невозмутимо сказал водитель.

— Буду я еще тратить два евро на билет, ты, водитель-вредитель. Я уже 77 евро заплатил за проездной, я больше не потрачу ни цента!

— Мсье…

— Дерьмо, это просто дерьмо!

Я отвернулась от их ссоры к салону автобуса. Теперь наушники вынули уже все пассажиры. Моя однокурсница смотрела на происходящее огромными глазами, кажется, такого она еще в жизни не видела.

Отцу таки пришлось купить билет, но ссора продолжалась. Зная папу, он бы кричал на водителя еще два часа, но, поскольку отправка автобуса уже задержалась на пять минут, через передние двери вошла какая-то женщина.

— Доброе утро, я управляющая. Что случилось?

— Случилось дерьмо, — не дав водителю вставить и слова прокричал папа и принялся рассказывать.

— Понятно, — так же невозмутимо промолвила управляющая. — Понимаете, мсье, вашей вины в этом нет. Просто автоматы в городских автобусах не считывают проездные такого типа.

— Но я уже заплатил два евро за ее билет, — папа в отчаянии помахал бумажкой.

— Ну, мы не вернем вам деньги, — осторожно сказала женщина, видимо, поняв, что с нравом папы нужно быть поаккуратнее. — Просто носите с собой чек и предъявляйте его в случае проблем.

— Да, но это дерьмо…

Управляющая, не дослушав, вышла из автобуса и приказала водителю трогаться. Он пожал плечами и повернул ключ зажигания, всем своим видом показывая, что дискуссия окончена. Нам ничего не оставалось, как пройти в салон.

Девушка-однокурсница продолжала во все глаза смотреть на нас, но я поняла, что после такого позора из-за папы я точно с ней не подружусь, поэтому мы сели напротив.

— Какого черта ты не взяла с собой чек? — обрушился на меня отец. Делать это тихо, он, конечно, не мог, а однокурсница еще не воткнула наушники, так что мне опять стало стыдно.

— Я подумала, что он не нужен.

— Конечно, нужен! В этой стране все нужно, вечно какие-то проблемы. Страна-дерьмо, автобусы-дерьмо, как я устал!

Когда через десять минут мы вышли из автобуса прямо рядом со зданием, где я учусь, однокурсница задержалась у двери, явно поджидая меня. Я собралась было к ней бежать, но папа схватил меня за локоть и начал приговаривать.

— У меня теперь такой стресс! Я так устал! Такой стресс… Нет, два евро пришлось потратить! Дерьмо! Я весь вспотел!

Девушка у двери то ли замерзла, то ли устала ждать, но перетаптывалась с ноги на ногу и крепко держалась за ручку. Я наконец отделалась от папы с его причитаниями и пошла к ней.

В тот день я все-таки нашла подругу. Но когда мы после занятий вышли вдвоем из здания, отец уже ждал меня. Увидев его, Аня торопливо попрощалась и пошла к автобусу. Папа схватил меня за локоть и потянул в другую сторону.

— Идем до вокзала пешком. Тупые автобусы.

В поезде отец прицепился к кондукторше с расспросами, почему же все так сложно с проездным. К счастью, она сумела вовремя отделаться от папы и уйти в другой конец вагона.

Дивный современный мир

До установки интернета оставалась всего неделя, но меня это не радовало, как и папу. Его — потому что придется каждый месяц платить двадцать евро, меня — потому что я устала без нормальной связи с миром и боялась не пережить эти семь дней.

Поэтому я решилась попросить батьку купить мне сим-карточку с французским номером и мобильным интернетом. Это, конечно, не так круто, как нормальный вай-фай, но хоть переписываться можно.

Такой просьбе отец не обрадовался, но, сквозь зубы, все же согласился в ближайшую среду заехать в торговый центр и купить симку.

В назначенный день он уже с утра был нервный. То есть, такой он каждое утро, но когда дело доходит до покупок, особенно связанных с чем-то электронно-современным, его стресс достигает пика.

Вообще, все отношение папы к компьютерам, смартфонам, планшетам, интернету отлично показывает вот эта недавняя ситуация.

Несколько дней назад за обедом папа спросил:

— Ну, что вы проходили на занятиях?

— Мы изучали слова, связанные с современными технологиями, — ответила я, судорожно проглотив кусок сосиски, чтобы отец сумел разобрать мой французский.

— Это плохие слова, они никак не связаны с реальным миром, — покачал головой папа и продолжил закидывать в себя еду со скоростью света и глотать ее почти не жуя.

Зная отца, я старалась успокоить свои надежды и мечты о том, как смогу написать вечером друзьям в мессенджере, потому что вполне возможно, мы или ничего не купим, или купим какую-то ерунду.

Уже после всего произошедшего я подумала, что нужно быть полной дурой, чтобы позволить себе хоть чуточку фантазий о удачной покупке.

В торговом центре мы отыскали магазин электроники. Папа ворвался в него так, словно заветное приобретение было нужно ему, но на самом деле он просто хотел как можно скорее отделаться от всего этого и пойти кушать, грустя при этом о потраченных деньгах.

На входе нас встретил продавец-консультант, круглолицый, розовощекий и с планшетом в руках.

— Добрый день, — с улыбкой поприветствовал он нас.

— Здрасте, — кинул папа, нервно оглядываясь. Потом придвинулся к продавцу и резко заговорил: — Так, а теперь слушайте меня очень внимательно. Дело крайне серьезное.

Продавец-консультант тоже придвинулся к нему, и нахмурил брови. Очевидно, он поверил и решил, что сейчас ему расскажут о действительно сложной проблеме.

Но папа вместо простой просьбы показать сим-карты начал нести какую-то чушь.

— Понимаете, моя дочь, вот она, — он ткнул пальцем мне в грудь. — Она жила с матерью в другой стране, приезжала только на каникулы, но…

Папа пустился в пространственные описания моих путешествий из Франции на родину и обратно, а я подумала, хватит ли мне словарного запаса, чтобы объяснить, что мне нужно в этом магазине.

— Вот так вот. И я волнуюсь, можно ли в телефон, купленный в другой стране, вставить французскую сим-карточку? — наконец закончил отец.

Продавец-консультант непонимающе посмотрел на него, а я отвернулась, потому что мне снова, впервые после той истории с автобусом, стало стыдно за папу. Только тогда мне было стыдно за его поведение и крики, а теперь — за ужасающую тупость. Ну коню же понятно, что телефон и сим-карта друг от друга не зависят.

— Конечно, можно, — выдавил улыбку продавец. — Знаете, лучше вам поговорить вот с тем консультантом, она точно поможет, — и он указал на женщину в другом конце магазина.

Мужчина быстро пошел к другим клиентам, делая вид, что так и нужно, хотя мне показалось, что он просто хотел избавиться от нас.

Мы же отправились к продавщице. По дороге папа размахивал руками и кричал всем вокруг:

— Я не хай-тек! Помните об этом, я не хай-тек!

Женщина-консультант вежливо поздоровалась, еще не подозревая, с кем она связалась и что ее ждет. Папа принялся описывать ей историю в таких же подробностях, как и предыдущему продавцу.

— Надеюсь, вы нам поможете, потому что я не хай-тек. Она, — он кивнул на меня, — хай-тек, но я нет.

— Конечно, какую вы хотите сим-карту? — радостно спросила продавщица. Кажется, ее папа с толку не сбил.

— Я бы хотела, — начала я, тщательно подбирая слова и ставя их в правильную грамматическую форму, — чтобы там был мобильный интернет, хотя бы 2G, потому что…

— Нужно, чтобы она была подешевле. И чтобы входила в ее телефон, — перебил папа, загораживая меня своей широкой спиной.

Похоже, мой французский еще очень плох, потому что продавщица услышала только батьку и сразу стала предлагать ему дешевые варианты сим-карт.

— Вот, отлично, вот эта подходит.

— А там есть мобильный интернет? — спросила я как можно громче и четче.

— Нет, — радостно сказала продавщица. — Для этого нужна карта с тарифом, а если вы включите передачу мобильных данных на этой, она снимет все деньги со счета за минуту.

— Но я хотела…

— Все в порядке, мы берем эту, — снова встрял папа, показывая мне, что все решено.

Я поняла, что уже ничего не сделаю. В этой Франции все не так, как у людей. Даже с сим-карточками проблемы. У нас просто купи одну, и у тебя по-любому будет интернет, а тут нужно покупать какую-то особенную, потому что обычная не так работает… О Боже!

— И засуньте карточку в телефон, а то вдруг она сама не сможет, — папа, кажется, забыл, что минуту назад назвал меня хай-теком. — Потому что я во второй раз сюда переться не собираюсь! — и он с угрозой посмотрел на меня.

— А что, в твоей родной стране так плохо, что ты переехала? — спросила меня продавщица, запихивая карточку в разъем.

— Там настоящая нищета и ужас, — гордо сказал папа, закрывая меня собой.

— То есть во Франции лучше?

— Конечно, нет! — рявкнул папа от избытка чувств, ведь критиковать все и всех было его любимым занятием, кроме пересчитывания своих денег, разумеется. — Ни в одной стране нету ничего нормального! Эти президенты все идиоты! Я бы хотел уехать на какой-нибудь остров…

— Готово, — продавщица протянула мне телефон, я вяло взяла его.

— Спасибо, до свидания, — папа потянул меня из магазина.

— На ней нет мобильного интернета, — сказала я, пока мы шли к кафетерии.

— Слушай, ты меня заколебала! — закричал папа на весь торговый центр. — Ты что, ненормальная? Как можно быть в истерике из-за отсутствия интернета, это же просто интернет! Вот я вообще из-за этого не нервничаю, живу себе без вай-фая, смартфона, и посмотри, какой я здоровый!

— Но…

— Все, замолчи, ты меня уже достала за сегодня.

За обедом отец довольно потряхивал своим кошельком с монетками, а я в ярости метала в рот картошку фри, даже не чувствуя вкуса.

Технологии в доме Виларов

В то утро я проснулась в радостном настроении, несмотря на начавшиеся каникулы, во время которых я умирала от скуки. Но сегодня нам должны были провести интернет, и у меня появится хоть какое-то развлечение. Кроме того, я наконец-то смогла бы поговорить с мамой. Она уже с ума сходила от незнания, что там происходит в моей жизни.

На самом деле мама была против моего переезда во Францию. Она все время ходила и приговаривала:

— Ты же у меня еще такая маленькая, как же ты выживешь с твои придурком-отцом.

На что я ей отвечала:

— Мать, ну что поделать, птенец оперился.

В общем, наверное, от перевозбуждения, я плохо спала ночью, и в этот день проснулась рано, в восемь вместо обычных десяти часов утра. Я полежала пару минут, потом перевернулась на другой бок, и уже собралась засыпать снова, как вдруг внизу зазвонил папин телефон.

Папе практически никогда никто не звонит, потому, когда раздается эта мелодия, он крайне волнуется, подскакивает, бежит спотыкаясь к комоду, на котором, словно на алтаре, лежит его мобильник, не забывая при этом бурчать:

— Дерьмо, ну кому я нужен, как же меня достали эти люди.

Потом он неловко берет трубку, с трудом нажимает на кнопку ответа и кричит на весь дом:

— Алло!

Именно поэтому, услышав звонок, я очень удивилась и собиралась послушать разговор, но уснула как раз в тот момент, когда папа с матами тыкал пальцем по кнопкам.

В десять утра я снова проснулась, на этот раз уже от грохота. Это отец распахнул дверь моей комнаты так, что она стукнулась о стену.

— Вставай! Вставай, они вот-вот приедут. Нужно подготовить комнату. Убери все с комода и отодвинь его, в этом углу они проведут провод.

Обрадовавшись, что интернет установят еще до обеда, я вскочила, оделась и принялась вдохновенно все двигать, прятать грязные носки и засовывать комки пыли обратно под кровать.

Потом я спустилась вниз и доложила:

— Все готово.

— Хорошо.

— А когда они приедут?

— Где-то часа в три.

— Что?! — да еще же больше пяти часов. И зачем я так спешила и паниковала?

— Ты представляешь, они мне в восемь позвонили и сообщили, что могут приехать уже в одиннадцать. Я так испугался! Сразу им сказал: нет, нет, подождите, я еще не готов. Ужас, — папа посмотрел на меня с таким лицом, как будто бы в этой ситуации он повел себя как абсолютно нормальный человек.

— Ты так и сказал?

— Ну естественно, а как иначе?

Да уж, только он может на предложение провести интернет отреагировать так, словно ему руку и сердце предлагают.

Похоже, осознав, что современные технологии как никогда близко подобрались к его дому, папа впал в панику, потому что к трем часам он нервно бегал туда-сюда по комнатам и пыхтел, разговаривая сам с собой.

Наконец-то в дверь позвонили. Папа бросился открывать. В дом вошли два молодых парня, отец провел их в мою комнату, показал, что и как. Потом он спустился вниз, и несколько минут мы прислушивались к звукам дрели.

— Ой, я так волнуюсь, — и папа побежал наверх, чтобы дать какие-то указания.

Когда он снова появился в гостиной, я спросила:

— Как там дела?

— Все плохо. Я уверен, они делают с моим домом что-то не то.

— Да ладно, все же устанавливают, и все в порядке.

— Дерьмо это, зачем оно нам, можно же жить прекрасно и без этого вай-фая. Пойду я, а то у меня стресс, — и папа занялся варкой кофе на кухне.

Работы в нашем доме и припаркованная рядом машина с названием интернет-компании не могли не привлечь внимание соседей, ведь папа был единственным человеком в поселке, у которого не было интернета. Более того, он никогда не хотел его устанавливать, и на все расспросы односельчан гордо кричал:

— Я последний человек во Франции, который не пользуется интернетом, и я горжусь этим!

Поэтому где-то через час после начала переворота в дверь постучали. Папа открыл, на пороге стояли наши соседи из дома чуть дальше.

— Поль, как так случилось, что мы уже давно не пили вместе кофе?! — воскликнула пожилая пара, муж и жена.

— Конечно, проходите, — папа попытался натянуть гостеприимную улыбку.

За кофейным приемом соседи узнали все что надо и про установку интернета, и про мой переезд. Мой переезд, кстати, волнует всех в поселке. Кого бы папа не встретил, все сразу начинают интересоваться, как мне живется. Папа всегда гордо выпячивает грудь и говорит:

— Я для моей дочери сделаю все. Я вытащил ее из ужасной страны и теперь оплачиваю ей курсы французского, устрою в университет, куплю квартиру…

Соседи кивают, одни с недоверием и лукавой улыбкой, потому что знают отца, другие с неподдельной радостью за мое счастье и счастье батьки, который больше не отшельник.

Так вот, узнав все, соседи ушли. Папа запер за ними дверь и начал бубнить:

— Чертовы люди со своим кофе, теперь два часа чашки за ними мыть, как меня достали.

В этот момент парни позвали нас наверх. Мы поднялись.

— Ну, все готово. Давайте проверим. Подключитесь с чего-нибудь к вай-фаю, — сказал один из них.

Я взяла свой телефон и подключилась. Конечно, этот старый кусок железа, впервые за месяц поймавший интернет, не выдержал такой нагрузки и сразу завис. Я повернулась к папе:

— Нужно подождать.

Отец кивнул и подошел к роутеру.

— Слушайте, он такой большой, а я в гостях видел такие маленькие, — восхищенно сказал он.

Парни переглянулись с ухмылкой, а папа, заметив это, сразу же попытался оправдаться своей любимой фразой:

— Понимаете, я не хай-тек. Я ведь не хай-тек.

Больше ему о современных технологиях сказать было нечего, потому он стал сзади меня и уперся взглядом в экран моей мобилки.

— Ну что, заработало? Нет? А когда заработает? Заработало? Нет? А теперь? А оно точно будет работать? Ну? Работает? — спрашивал он без остановки следующие пять минут.

Я упорно качала головой, не открывая рта, потому что боялась не сдержать раздражение.

Наконец телефон заработал и все загрузилось.

— Работает, — сказала я парням.

— Позвони своей матери по этому вашему, как его…

— Вайберу?

— Да, позвони, чтобы проверить, точно ли все в порядке.

Я вызвала маму и вышла из комнаты. Когда я услышала ее голос, все, что я смогла сказать, это:

— Мам, он так меня достал.

— Знаю, детка, знаю, — вздохнула она.

Я вернулась и сообщила, что все работает.

— Прекрасно, — папа хлопнул в ладоши и глянул на работников: — Установка вай-фая же бесплатная? Я вам ничего не должен?

— Вообще-то вы должны нам три евро, — стараясь говорить серьезно, произнес один из них. Второй весело хмыкнул.

— Три евро? Ну конечно, сейчас, — папа побежал в свою комнату, вынул банку с монетками, и, позвякивая, отсчитал деньги.

— Вот, — он протянул им три монеты.

Я стояла уставившись в пол и мечтала, чтобы они действительно взяли эти деньги и ушли, потому что иначе мне снова было бы стыдно за отца.

— Нет, мсье, мы пошутили, вы ничего нам не должны, — парни пытались сдержать дикий смех, их губы растягивались, но они упорно старались превратить все в вежливую улыбку.

— А, вы пошутили, вот это смешно, — и папа засмеялся, как будто бы не показал только что свое полное отсутствие чувства юмора.

Работники ушли, а я включила ноутбук, желая насладиться всемирной паутиной. Папа вошел в мою комнату и закричал:

— Я очень устал, поэтому теперь оставь меня в покое!

Когда через час я спустилась вниз что-нибудь съесть, папа крепко спал на диване, хотя было всего шесть вечера.

Большие траты

Вот уже два месяца я жила с моим отцом-отшельником. Приближалась зима, и, несмотря на то, что в этой части Франции редко бывали сильные морозы, мне все же нужна была новая куртка. Конечно, я могла бы взять старую из дома, но она мне надоела, и я решила, что папа даст мне денег на новую. Тем более, что в последнее время, когда начался сезон простуды, он впал в паранойю, что я заболею. Вызвана эта паника была, естественно, не его волнением о моем здоровье, а тем фактом, что он до сих пор не подал документы на медицинскую страховку, без которой посещение врача и покупка лекарств были бы платными. Теперь отец каждый день требовал, чтобы я одевалась как можно теплее, и угрожал, что если я заболею, он отправит меня к матери на родину.

Узнав о моем желании купить зимнее пальто, Аня, моя здешняя единственная подруга, сразу распланировала, как мы поедем с ней в магазин, и погуляем там, заодно и ей новую одежду посмотрим. И сразу же назначила этот увлекательный поход на ближайшую пятницу. Теперь мне нужно было сделать самое сложное: уговорить папу встретить меня с электрички позже и дать с собой денег.

Я тянула с этим до самого четверга, и едва встав утром, поняла, что сегодня все равно придется обо всем поговорить. Я решила проделать это после занятий, потому что утром папа всегда был в ярости из-за того, что ему приходится рано вставать, при том, что он всю жизнь попрекал меня моей любовью нежиться в кровати до полудня.

После занятий я решительно вышла из поезда и, увидев отца, сразу поняла, что говорить сейчас — очень плохая идея. Он был не в духе. Во-первых, как назло, именно сегодня он пошел узнавать о необходимых для страховки бумагах и впал в панику от того, что их нужно слишком много. Во-вторых, месяц подошел к концу, и мы должны оплатить проездной на ноябрь. Трата 77 евро папе давалась с трудом.

Мы вошли в здание вокзала нашего городка мрачными, я — предчувствуя свое поражение в предстоящем разговоре, отец — мучаясь осознанием того, как много денег он тратит, а ведь можно их просто раскладывать на столе, любоваться и складывать обратно.

Пока служащий пополнял карточку, папа решил поговорить с ним о наболевшем.

— Ваши дурацкие карточки не работают в городских автобусах, — гаркнул он так, что несколько школьников в очереди за нами подскочили.

— Это не наши карточки дурацкие, а автоматы в автобусах, — спокойно сказал служащий, стуча по клавиатуре.

— Вот именно! — размахивая руками, папа пересказал ту историю, при воспоминании о которой я вся краснела.

Служащий слегка кивал, похоже, его не впечатлял драматизм ситуации.

— Но знаете, что я сделал?! Я взял и поскандалил с водителем! Да! Я устроил скандал и не побоялся этого! — кричал папа.

Я почувствовала, что на нас все смотрят, и что я снова заливаюсь краской. Лучше бы не понимать французский, не было бы стыдно за эту чушь. А тем временем папа повернулся так, чтобы его видели и работники, и люди в очереди и закричал еще громче:

— И я могу сказать вам с уверенностью: если такое еще раз повториться, я этих придурков поубиваю! Да! Вы слышите, как я говорю?! Я называю водителей автобусов придурками и не боюсь этого! — и он стукнул кулаком по стойке, так, что школьники опять подпрыгнули.

Служащий еле сдерживал смех, я видела, что его губы растягиваются почти как у тех парней, что проводили нам интернет, да и у всех людей, которым когда-либо приходилось контактировать с папой.

Работник протянул мне карточку:

— Вот, с 1 по 30 ноября.

— А почему по 30? — с ужасом спросил папа. — Я же заплатил все 77 евро.

— Ну потому что в ноябре тридцать дней, — едва скрывая насмешку ответил служащий.

Папа рассмеялся своим громовым смехом и снова стукнул кулаком по стойке:

— Точно, а я и забыл.

Не стоит удивляться этому, папа живет в своей норе, а потому не замечает, что там в мире, и какой вообще сегодня день.

После обеда у отца улучшилось настроение, и я решила завести разговор про куртку во время нашей обычной дневной прогулки.

Мы вышли за село и я изо всех сил старалась решиться. Тем временем папа не замолкал ни на минуту, главной темой его беседы было желание отправить меня обратно к маме, ведь он очень устал. После того, как он в пятый раз спросил, точно ли я не хочу на родину и перечислил плюсы жизни там и минусы жизни тут, воцарилась тишина. Я повторила в голове все нужные мне слова на французском и четко произнесла:

— Папа, мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Пожалуйста, слушай меня очень внимательно.

Отец повернулся ко мне с радостным лицом, улыбка до ушей. Я сразу сообразила в чем дело. Он решил, что я хочу заявить о своем желании уехать к маме.

— В общем, завтра мы с Аней пойдем в магазин, и я хочу взять другую электричку, приехать часа на два позже.

На лице отца отразилось непонимание.

— Ты же помнишь Аню?

— Ну конечно, — уверенно ответил он, хотя я сомневалась в его знаниях.

— Так мне можно приехать позже?

— Ну ладно, мне то что, — сразу огорчился папа. А ведь я еще не перешла к самому страшному.

— Как ты знаешь, мне нужна новая куртка, и в этом магазине я хочу ее посмотреть.

— И?

— Было бы неплохо, если бы ты дал мне где-то сто евро, вдруг я…

— Нет! — закричал он не дав мне договорить. — Ты что, офигела? Сто евро?! Езжай куда хочешь, но денег я тебе не дам!

— Но мне они нужны. Вдруг я увижу что-то.

— Какого черта ты не привезла куртку с собой? — кричал папа.

— Потому что она старая и не влезла в чемодан! — закричала я.

— Так не нужно было это барахло с собой тащить, книги, ноутбук, положила бы вместо них куртку.

— Ну пожалуйста! — взмолилась я.

— Да я разорен, ты понимаешь это или нет? У меня нету ни копейки, я все трачу на тебя, я разорен!

Папа забегал туда сюда по парковке за нашим поселком, держась за голову и приговаривая:

— Подумать только, сто евро, сто евро.

Минут через пять он подошел ко мне.

— Хорошо, я дам тебе сто евро. И не смей их потратить на какую-то ерунду, или отправить своей матери. И оставь меня в покое, у меня стресс, с тобой так много забот.

— Спасибо, — выдавила я из себя.

— Подумать только, сто евро. Я разорен. А твоя мать когда-то говорила, что я ничего не делаю для дочери. Посмотри, сколько я даю тебе денег, — говорил отец всю обратную дорогу.

Дома он торжественно вручил мне купюру Я спрятала ее в кошелек и радостно подумала, что весь этот цирк закончился, но нет, я ошиблась.

Во время ужина папа сел напротив меня за столом и важно проговорил:

— Сейчас я скажу тебе очень важные вещи. Я проведу тебе лекцию по безопасности.

Я подумала, что лекция по безопасности в 18 лет — немного поздновато, не находите? Но решила промолчать. Зря, потому что отец начал нести что-то странное.

— Я хочу, чтобы ты ни в коем случае не заходила домой к этой девице, как там ее…

— Аня.

— Ну да, именно к ней. Не смей к ней приходить. Потому что люди вокруг очень опасные, а она вообще какая-то крайне подозрительная личность, еще убьет тебя вместе со своей семьей, а сто евро себе заберут. Так что не смей бывать у нее в гостях!

— Хорошо, — я с трудом удержалась от закатывания глаз к потолку.

Кажется, папа понял, что лекция не возымела достаточно устрашающего эффекта, а потому, размахивая руками, продолжил:

— Недавно во Франции студента убили его друзья. С тобой тоже может такое случится.

— Но дома я ходила в гости к своим друзьям, и все еще жива.

— Знаешь, что ты там делала в своей стране меня не волнует. Там была твоя мать, это ее проблемы. А ты представляешь, что будет, если с тобой что-то случиться здесь? — папа сделал большие глаза и с трудом вымолвил свой самый худший кошмар: — Твоя мать приедет сюда, скажет, что я плохой отец и убьет меня.

— Пап, мы просто идем по магазинам. Я не пойду к ней домой, — покорилась я, зная, насколько для батьки важно, чтобы все вокруг считали его великолепным отцом, пусть он сам таковым и не является.

— А вообще, я не знаю, как ты от этого торгового центра доберешься назад до вокзала.

— Аня пообещала, что доедет со мной обратно.

— Я ей не верю.

— Но она пообещала.

— Нет, я точно знаю, что она бросит тебя у магазина! Но когда она так сделает, не смей мне звонить, я за тобой в такую даль не поеду! Это твои проблемы, — рявкнул папа.

— Хорошо, я уже взрослая и сама все решу.

— Как же я устал, — отец тяжело поднялся со стула и пошел спать на диван.

На следующий день я съездила с Аней в магазин, купила куртку, потратив на нее все сто евро, и мы вдвоем успешно доехали до вокзала, причем по дороге она не убила меня, только шутила, что сейчас из-за угла выйдет ее семья и отберет мои оставшиеся центы.

Дома я показала куртку папе. Он ее не оценил, только сказал:

— Ты должна быть рада, что у твоего отца есть хоть копеечка, чтобы ты могла покупать себе одежду.

Потом он ушел наверх считать свои монетки.

Естественные нужды

Вопреки моим надеждам, появления интернета вовсе не означало, что я смогу спокойно разговаривать по телефону со всеми своими друзьями и мамой. Уже после первых моих попыток папа очень устал, потому что он ненавидит использование современных технологий в доме, не хочет, чтобы я общалась с кем-то, и еще множество странных причин. Поэтому я снова говорила там, где и до появления интернета — на вокзале, в ожидании электрички, подключившись к вай-фаю местного кафе.

Но в тот день Ани не было на занятиях, и она написала мне, что позвонит вечером, чтобы я объяснила новую тему. Вспомнив последние разговоры с друзьями, во время которых папа врывался в мою комнату и начинал кричать, так что стекла в окнах дрожали, я решила заранее попросить его не устраивать этот цирк хотя бы во время разговора с Аней. Хватит мне и стыда из-за его скандалов в автобусе.

После обеда мы, как всегда, вышли на прогулку и двинулись за поселок.

— Пап, сегодня утром мне позвонила Аня…

— Как это? — почему-то опешил отец.

— Ну, на мобильный в электричке, — разъяснила я, решив, что он не понял мой французский.

— Но ведь у тебя закончились деньги на счету, и ты пополнила его только после обеда, — еще сильнее выпучил глаза папа.

— И что?

— Как она могла тебе позвонить, если у тебя нет денег на счету?

Я кашлянула, чтобы подавить тяжелый вздох.

— Вообще-то это я не могу звонить, но принимать входящие вызовы могу.

— Правда?

Я кивнула.

— Вот это да, а я и не знал, — покачал головой отец.

— Так вот, ее сегодня не было на учебе…

— Это еще почему? — опять перебил отец.

— Кто-то в ее семье заболел, ей нужно было о нем позаботиться.

— Это тупая причина, — отрубил папа. — Я таких причин не понимаю. Подумать только, кто-то заболел, и она осталась дома из-за этого.

— Короче, мне нужно с ней созвониться вечером, — выпалила я главное.

— Так а что вы будете друг другу рассказывать? — искренне удивился он.

Действительно, о чем, а главное, зачем, можно разговаривать с людьми.

— Ну, я объясню ей грамматику, которую мы проходили.

— Хорошо, но не смейте говорить два часа!

Интересно, когда я так делала?!

— Мы поговорим десять минут.

— Правильно, — обрадовался папа. — Лучше, конечно, пять. А лучше бы вы вообще не говорили.

Я решила никак это не комментировать.

— Видишь, я специально тебя предупредила, чтобы у тебя не было стресса.

Отец остановился посреди дороги.

— Что ты несешь? У меня нет никакого стресса.

— Но ты же кричишь на весь дом, когда я говорю по телефону, значит, у тебя стресс, — я специально ввернула это, чтобы заставить его застыдиться и потерпеть эти десять минут без скандалов.

— В голове у тебя опилки, а у меня нет никакого стресса! — рыкнул папа и поскорее пошел дальше по дороге.

Мы остановились на парковке за поселком.

— Я иду пи́сать, — радостно сказал папа.

Вы, наверное, хотите знать, зачем он об этом сообщил. Дело в том, что у отца этот процесс очень сложный. Он никогда не справляет малую нужду в туалете, как нормальные люди. В общественных туалетах он боится подхватить какую-то заразу, а дома таким образом экономит на счетах за воду — в смысле, не нужно пользоваться сливным бачком. Кроме того, мой папа имеет явную склонность к социопатии, но в отличие от других таких людей, эта проблема у него проявляется не в воровстве, побоях или поджогах, а в писании в неположенных местах. Он получает от этого несравнимое ни с чем удовольствие. Есть у него еще одно проявление социопатии, но об этом позже.

Папа пошел к краю парковки, а я только сейчас заметила, что на обочине стоит машина. Я подошла чуть ближе и обнаружила, что внутри полно людей, которые смотрят на нас через стекло.

Я подбежала к папе. Он уже расстегнул штаны.

— Пап, подожди, не писай, там в машине люди.

— И что? Чего это тебя люди пугают? — папа продолжал копошиться в штанах.

— Меня никто не пугает, просто это неэтично — писать при людях, — ну это же правда, тем более, во Франции я никогда не видела писающих на улице при всех мужчин.

— Да мне пофиг, я писаю где хочу! Если я хочу, мне все равно! Твои с матерью штучки про воспитанность! — кричал он, но штаны все же застегнул.

— Все манеры моей матери, — сказала я фразу, которую слышала от отца пять раз в день.

— Вот именно. Пошли, если я не пописал, я не я.

С парковки мы свернули на дорогу, ведущую в лес. Пара метров — и мы уперлись в чей-то дом.

Папа подошел к забору, стал прямо напротив окон, ничем, к слову, не занавешенных, и сделал то, чего так хотел, ни на секунду не волнуясь о том, что его могут увидеть жители, и что он описал чужой забор.

Всю обратную дорогу папа говорил о том, что я такая странная со своими хорошими манерами и воспитанностью.

Дома я таки позвонила Ане, но была так взволнована и так подскакивала от каждого звука от папы, что проговорила всего три минуты.

Позже я спустилась вниз и напомнила отцу про его обещание, а именно — сварить мне манную кашу на ужин.

— Сейчас я помою голову, а после этого ты мне сваришь, да?

— Я так устал, я не уверен, хватит ли у меня сил, — ответил папа.

Помывшись, я намекнула папе, что очень проголодалась. Папа долго оттягивал момент варки, но у него не вышло, и он встал и пошел на кухню.

Через две минуты я услышала грохот кастрюль, который был таким, словно они падали друг на друга с большой высоты. Грохот продолжался минуты две, потом папа вынул пакет манки, и сразу же послышался плюхающийся звук — это он его уронил. Расставив все принадлежности возле плиты, отец вышел из кухни.

— Сначала мне нужно пописать, потому что варка каши очень сложное дело, — сказал он, надевая куртку.

Пробыв на улице два часа, папа все же вернулся к начатому. Кастрюли снова грохотали, потом что-то зашуршало.

— Дерьмо, я все рассыпал, — закричал отец. — Скорей бы уже каникулы, как же я рад, что ты уедешь к матери, ты меня задолбала своей едой, потом мне еще два часа посуду мыть, дерьмо!

Через десять минут каша была готова. Папа налил ее в тарелку, сел напротив меня, смотрел, как я ем, и приговаривал:

— Вкусно? Видишь, как отец о тебе заботится. А то потом приедешь к матери и скажешь ей, что папа тебе и каши не сварил. Как же я рад, что ты уедешь, я задрался.

Когда я наконец доела, отец сказал:

— Теперь мне час посуду мыть, вот дерьмо, вали отсюда.

Я встала и засеменила к выходу, но в дверях остановилась и предложила:

— В следующий раз я сама сварю.

— Нет, ты все сделаешь неправильно, испачкаешь мою прекрасную кухню, чистую плиту. Нет, ни в коем случае.

И так на все мои желания помочь. Даже посуду он не позволяет помыть, потому что уверен, что я делаю это не так — то есть не наливаю пол литра моющего средства туда, где оно не нужно.

Долгая прогулка

Наши с папой прогулки после обеда нельзя назвать скучными, потому что отец не замолкает ни на минуту, постоянно что-то рассказывая, и даже когда он не разговаривает со мной, он шепчет сам себе. За эти несколько месяцев я уже забыла, как звучит природа, ведь шум ветра, пой птиц и поскрипывание деревьев тонет в ерунде моего папы. Сегодняшняя прогулка ничем не отличалась.

Каждый раз, гуляя, папа обучает меня французскому. Подходит он к этому как можно проще: показывает рукой на окружающие нас предметы и спрашивает, как они называются. Поскольку мы гуляем по лесу, то все, что я выучила благодаря папе — это названия деревьев. Но отец упорно считает, что именно это пригодится в жизни.

После того, как я назвала все деревья правильно, папа спросил:

— Как будет самка дикой свиньи?

Единственное, что я хорошо помнила — звучит это слово так же, как какая-то еда. Я ляпнула первое, что мне пришло в голову.

— Па, — то есть хлеб на французском.

— Пар? Какой еще пар, что ты несешь?

Нет, нет, мое произношение слов вполне нормальное, по крайней мере другие люди меня понимают. Просто отец немного глухой, или не немного, судя по тому, насколько часто он не слышит, что я говорю, даже когда я произношу по слогам или ору. Вот и теперь то же самое.

— П-А!

— Да не пар, а ле, — рыкнул отец.

Вот это да, оказывается это «ле», как молоко.

— Кошмар, твои знания французского просто ужасны. Забыть, как будет самка дикой свиньи, когда я только вчера говорил это слово. С чего ты вообще взяла, что это… как ты там сказала?

— Понимаешь, я помню, что это омонимы с едой. Ну, когда звучат одинаково, а значение разное. «Па», как «па» — хлеб. А оказалось, это как молоко, — я подняла голову и увидела выражение крайнего недоумения на папином лице.

— Что ты несешь вообще? Какой пар? Нет, ты говоришь по-французски, как корова по-испански, это однозначно.

Папино любимое сравнение, которое я слышу каждый день.

— Слушай, а ты не хочешь все-таки вернуться на родину? — с надеждой спросил отец. Наш разговор явно принимал нежелательный оборот.

— Нет.

— Почему? Там же твоя мать и кот. Я ведь разорен, у меня совсем нет денег, и я так устал, ну вернись.

— Нет, — повторила я.

— Вот дерьмо, я попал, — сказал папа.

Я почувствовала, что от холода у меня течет из носа.

— Ты не мог бы дать мне мушром? — попросила я в полной уверенности, что правильно назвала носовой платок.

— Что? — закричал отец. — Как ты сказала?

— Мушром.

— МУШУАР! Боже, ты говоришь, хуже, чем корова по-испански, — кричал он, вынимая платок из кармана.

— Между прочим, профессор на занятиях понимает, что я говорю, — похвасталась я.

— А ваш профессор вообще точно знает французский? Потому что мне кажется, что он такой же придурок, раз понимает тебя.

— Вообще-то это только ты не слышишь, что я говорю.

— Если я не понимаю, то и другие понять не могут, — отрезал папа.

Мы немного помолчали, но не успела я насладиться этими минутами тишины, как батька сделал заявление:

— Знаешь, я невероятно крутой учитель по французскому. Я учу тебя в поте лица. Однажды ты скажешь людям, что именно твой отец давал тебе самые лучшие уроки и прекрасно обучил тебя.

Я решила не говорить, что до моего переезда сюда папа никогда не пытался научить меня хоть чему-то, да и сейчас от него было мало толку, кроме названия деревьев и самки дикой свиньи, разумеется.

— Слушай, а вот если у нас роутер на втором этаже, то интернет ловит на первом?

— Да, даже в туалете, — ответила я не подумав.

— Ты что, и в туалет с телефоном ходишь? — с ужасом повернулся ко мне отец.

— Ну да, а что же там еще делать? — пробормотала я, ожидая, что он меня отругает за постоянное использование современных технологий.

Но папа вынул свой старый кнопочный телефон, покрутил его в руках, и задумчиво сказал:

— Вот это да, а с моим телефоном в туалете не посидишь.

— Можешь купить себе недорогой смартфон, я сделаю тебе аккаунт в «Фейсбуке».

— Нет, нет. Это все бред. Когда ты наконец свалишь от меня, я все эти провода перережу и на хрен избавлюсь от интернета. В мире это абсолютно не нужно.

Мы опять помолчали минут пять, но отец не мог угомониться.

— Ты сегодня будешь мыться?

Мытье — его больная тема. Папа считает, что счета за воду его разоряют. Сам он принимает душ каждый день, но когда я делаю так же, он возмущается и кричит, что я трачу воду литрами и кубиками, которые он, к слову, научился отсасывать пылесосом из счетчика, так что особых трат у него теперь не бывает. Главная папина мечта — мыться бы мне пореже, лучше раз в месяц.

— Да.

— Да что же такое, опять она моется, — пробубнил он.

— Ты же отсосешь свои кубики потом, — возмутилась я.

— Это неважно, ты все равно должна экономить. Я приучаю тебя ко взрослой жизни. Ты же криворукая, я знаю, раскрутить счетчик и отсосать не сможешь, так что учись экономить.

Мы помолчали полсекунды.

— Это же завтра ты идешь на учебу?

Я кивнула.

— Дерьмо, как меня утомили эти ранние подъемы. Я сегодня встал в шесть утра, потому что думал, что это понедельник. Потом я вспомнил, что сегодня воскресенье. Ты мне весь режим сбиваешь своей фигней, как же я устал.

Весь обратный путь до поселка папа говорил о том, что он не собирается содержать меня еще двадцать лет, а потому в будущем году я должна выбрать профессию, которая меня точно прокормит, а лучше мне сразу пойти работать без всякого образования, или выучится, как он, на механика, просто и деньги будут. Он не прекращал это нести даже когда, как всегда, пи́сал под деревом.

Пописав, он повернулся ко мне и, застегивая джинсы, важно проговорил:

— Ты должна понимать, насколько умные вещи я говорю. Умнее этого тебе никто ничего не скажет. Я могу умереть завтра, так что мотай на ус мои слова.

— Пап, ты штаны описал.

Отец глянул на капли на штанине.

— Да ничего страшного, подумаешь.

Когда мы выходили из леса, там как раз начали убирать срубленные деревья у обочины дороги. Несколько больших тракторов ездили туда-сюда, захватывая бревна своими огромными манипуляторами. Асфальт в некоторых местах уже пошел трещинами из-за тяжести таких машин, и папу это почему-то крайне взволновало.

Мы проходили по траве мимо тракторов и заметили нескольких старушек, которые смотрели на все это действо. Батька остановился рядом с ними и, размахивая руками, закричал:

— Вы видите этот беспредел? Эти тракторы рушат нам все дороги! А ведь их только недавно обновили! Я возмущен!

Женщины переглянулись, одна из них с трудом сказала:

— Простите, мы не знаем французский.

— А, вы не поняли, что я сказал? — отца это совсем не смутило, и он зачем-то снова завел свою шарманку, теперь уже больше изъясняясь жестами. — Вот эти машины, — он ткнул в тракторы, — рушат дороги, — папа показал руками на дорогу и сделал взмах ладонью, означающий, по его мнению, поломку.

— Ааа, — протянули женщины, улыбнулись нам и пошли дальше. — До свидания!

— Да, до свидания, — гордый тем, что просветил людей в такой важной проблеме, батька пошел дальше.

Войдя в поселок, папа ткнул пальцем в стоявшею у одного из домов машину.

— Вот это хорошая машина. Я мог бы купить такую и отдать тебе.

— Да, но у нее нету дверей сзади.

— А зачем тебе двери сзади? — фыркнул отец.

— Ну, если я буду возить свою семью, друзей, чтобы всем было удобно пролазить внутрь.

— У меня нет задних дверей, — напомнил папа.

— Так это неудобно.

— Я купил эту машину для себя, так что мне пофиг, удобно ли вам там всем, или нет. Все это бред, чтобы другим тоже было удобно.

Мы вернулись домой, и я уже надеялась отдохнуть от всех этих разговоров, но впереди еще было чаепитие.

Уже за столом мы обнаружили, что я заварила отцу зеленый чай вместо черного.

— Вот как так можно?! — отец отхлебнул немного и сделал такое лицо, будто хуже этого ему пить еще не приходилось.

— Просто понимаешь, я много думаю, и поэтому такая рассеянная, — объяснила я, пока папа доставал со шкафчика сахар.

— Много думаешь?! Интересно, о чем ты можешь думать. Думать — это вообще фигня, вот я никогда не думаю, сразу беру и делаю, — философски сказал отец, одновременно засунув руку в штаны.

Вместо ответа я высморкалась.

— Ты сморкаешься за столом? — закричал папа.

— Да, а что? Все так делают, не шмыгать же носом.

— За столом это неприлично. Ты вообще ешь как свинья, просто кошмар, все манеры твоей матери, — вынес вердикт отец, после чего начал поедать хлеб с вареньем, хрюкая, чавкая, роняя кусочки.

Я не выдержала и рассмеялась.

— Чего ты смеешься?

Ну не могу же я ему сказать причину, что это он ест как самка дикой свиньи.

— Сама не знаю.

Папа посмотрел на меня с ужасом.

— Я дура, — добавила я, пока он сам это не произнес.

— Это точно, тут ты права, — и отец углубился в свою газету.

Так закончился этот обычный день.

Кладбище

В один из вечеров папа вышел во двор опустошить почтовый ящик. Вернулся он в мрачном настроении.

— Посмотри, мне уже второй раз присылают письмо, что наша семейная могила на кладбище не оплачена. Но я все оплатил, что это за хрень?!

— Это дерьмо, — ответила я.

— Ну естественно. В общем, встань-ка завтра на полчаса раньше, может, мы поедем туда, посмотрим, а может и нет, не знаю. Но на полчаса раньше встань.

— Хорошо.

Следующим утром я встала раньше, но отец ничего не сказал по поводу того, едем ли мы в город на кладбище или нет, поэтому я решила, что никуда не едем. Неспешно позавтракав, я застилала кровать, когда отец, все еще не говоря ни слова, вышел на улицу. Через десять минут он влетел в дом.

— Мне еще долго тебя ждать? — заорал он.

— А мы что, едем?

— Ну конечно.

— Черт. Подожди, я сейчас.

В панике я кое-как оделась, и без макияжа, успев схватит главное — телефон и наушники, вылетела на улицу. Едва я прыгнула в машину, как папа сорвался с места.

— Какого черта? Кладбище в выходные работает до 12, мы сейчас не успеем.

— Ты же не сказал, что мы едем.

— Я вчера объяснил, какой у нас план на день.

— Ты ничего не объяснил, кроме того, что я должна встать раньше.

— Ой, знаешь, — папа махнул рукой, чуть не дав мне по носу, — я мастер объяснений, это ты какая-то странная, раз не понимаешь.

До кладбище мы доехали молча. Папа посмотрел на могилу, которую оградили красной лентой, похожей на полицейскую, и сразу же пошел в дом управляющего.

Без стука ворвавшись внутрь, мы подошли к столу, за которым сидел мужчина с очень странной внешностью, как раз подходящей для работника кладбища.

— Здравствуйте, — сказал мужчина.

— Здравствуйте! — рявкнул папа. — Значит так, вы знаете почему я здесь?

— Нет, не знаю, — невозмутимо ответил работник.

— Я здесь, потому что мне пришло письмо, что я якобы не оплатил могилу.

— Ну да, это я его отправил.

— Но я все оплатил.

— Я знаю, — все так же спокойно отвечал работник.

— Так а в чем проблема? — папа начал выходить из себя.

— В том, что на вашей могиле сломался памятник, он качается, когда его трогают. Мы оградили это место, но вы должны его починить.

— Вот это да, а я и не заметил, — поразился отец.

— Нам нужно было, чтобы вы приехали поскорее. Если памятник случайно упадет на человека и покалечит его, вы можете сесть в тюрьму.

Папа разразился громовым смехом.

— Да что за ерунда, меня за такую фигню в тюрьму!?

Но работник не смеялся, похоже, папа зря принял сказанное за шутку.

— Так а зачем же вы мне написали, что я не оплатил могилу?

— Чтобы заманить вас сюда, — без улыбки ответил служащий.

Папа промолчал, а я подумала, что ход конечно странный, но весьма действенный, ведь ничто не встревожит папу так сильно, как проблемы с деньгами.

— И что мне теперь делать?

— Для начала посмотреть на поломку.

Мы все вернулись к могиле, работник покачал памятник, который действительно висел на соплях и мог упасть в любую минуту.

— Да, я вижу, — папа, похоже, представил, сколько денег ему придется потратить на починку.

— Я дам вам телефон службы, которая этим займется, позвоните сейчас же и договоритесь.

Мы вернулись в домик, мужчина приготовился диктовать номер службы. Папа вынул свой кнопочный телефон, начал нажимать на кнопки, но несколько раз сбивался. К третьему разу, работник, похоже, очень устал от такого клиента.

— Давайте, диктуйте… Черт, подождите, не на то нажал, дерьмо, ненавижу эти телефоны, как же меня достало, что все люди с телефонами, задрали с этими телефонами.

Работник смотрел на папу, как на придурка. В конце концов ему все же удалось дозвониться и договориться со службой починки.

— Это все? — спросил папа, положив трубку. — Я могу уже идти обедать?

— Конечно, приятного аппетита, — мужчина, как и все люди, вынужденные общаться с отцом, мечтал поскорее от него отделаться.

Как и следовало ожидать, всю дорогу до супермаркета отец бубнил, как же он разорен с этой могилой, зачем она вообще нужна, лучше бы просто прах всей его семьи в лесу развеяли, так нет, теперь у него столько возни, будь они все прокляты, эти мертвые родственники.

В кафетерии я взяла рыбу, а он попросил стейк. Работница сообщила, что стейк еще не готов, и всучила ему в руку какую-то круглую штуковину с номером.

— Что это? — спросил папа, когда мы сели за столик.

— Наверное, назовут твой номер, когда будет готово.

Я начала есть, отец мечтательно смотрел на свою тарелку, когда штуковина загорелась красным, завибрировала и заскакала по столу. Папа резко откинулся на стуле, лицо его выражало крайнюю степень непонимания и ужаса.

— Что сидишь, иди свой стейк забирай, — я сразу догадалась, что это новая система оповещения.

— Вот это да, — сказал папа с восторгом. — Вот это система, я в шоке, а я и не понял, как это работает.

Взяв тарелку, он отправился к стойке и долго рассказывал работникам, как он удивлен такой интересной штукой.

После еды мы пошли за покупками. Кинув в корзину все, что необходимо согласно своему списку, папа решил воспользоваться кассой самообслуживания. Несмотря на его панику, ведь это нечто сенсорное, все шло вполне неплохо. Но когда настало время платить, автомат завис.

— Дерьмо! — папа тыкал во все уголки экрана. — Дерьмо!

Он повернулся и замахал руками работнице, следившей, чтобы все было в порядке.

— Помогите мне, — закричал он. — Что-то идет не так!

— Все хорошо, мсье, просто нажмите на красную кнопку.

— Что? — закричал отец. — Куда нажать?

— На красную кнопку.

— Где? Что? — продолжал кричать батька, разглядывая экран.

Я потянулась и нажала на нужную кнопку.

— Понапридумывают всякое дерьмо, — сказал отец, когда мы вышли из супермаркета.

Подъезжая к дому, я сообщила, что сейчас пойду прогуляюсь.

— Правильно, иди. А я так устал, я спать лягу.

Мы вышли из машины, папу кто-то позвал. Обернувшись, он увидел, что в соседний дом приехал хозяин, который не бывал тут уже месяц.

— Представляешь, я провел интернет, — сразу же сообщил папа.

Сосед выпучил глаза, такой новости он не ожидал.

— Правда?!

— Ну да, — и папа принялся рассказывать подробности, а я пошла на прогулку.

Вернувшись спустя час, я обнаружила отца бодрствующим на кухне.

— Представляешь, я так и не поспал, все это время проговорил с соседом. Теперь я такой голодный.

Я заварила чай, мы уселись за стол. Папа отрезал кусок хлеба размером с пол руки, намазал на него пол пачки масла, обильно полил вареньем, и принялся судорожно поглощать, издавая такие звуки: мням-мням-пых-пых-амнямня.

Разговор с соседом пробудил в отце не только зверский аппетит, но и желание действовать, потому он заявил мне, что ему нужно срочно проверить, как я пишу на французском. Я принесла свой учебник, и папа принялся искать там текст для диктанта.

— Какие-то у вас все тексты сложные, — заключил он через пять минут. — Может, ты что-то и понимаешь, но эти тупые люди на ваших занятиях наверняка ничего понять не могут.

Мой диктант он оценил как неудовлетворительно, невзирая на сложный текст.

— Ну все, я очень устал. Ты должна быть рада, что у тебя такой отец, я столько для тебя делаю.

— Ты лучший отец в мире, — сказала я с сарказмом.

— Да, тут ты права, — ответил отец абсолютно серьезно, без скромности. — Я надеюсь, однажды ты не скажешь, что я ничего для тебя не сделал, потому что я очень много делаю, я пошел на такие жертвы ради тебя.

— Своего будущего кота я назову в честь папы, — зачем-то сказала я, ожидая, что он выдаст свое любимое «ты дура», но батька вдруг улыбнулся.

— Правда?

Я кивнула.

— Ты назовешь его в честь меня? Ты такая дурочка, — и тут я увидела на его лице гордость.

Вообще-то у меня не было желания называть своего кота Полем, но теперь уже, видимо, не отвертеться, ведь папа так горд. Я поскорее ушла к себе в комнату, пока не сказала что-то еще, о чем потом пожалею.

Немыслимый стресс

За обедом в кухне папа не замолкал ни на минуту, распространяясь о том, насколько ужасен снег, идущий уже неделю, поездка по снегу вредит его великолепной машине, но он вынужден ездить из-за моей учебы, как же я его достала. За всей этой болтовней я вдруг услышала знакомую мелодию.

— Папа, твой телефон.

— А? Что? — он застыл с вилкой во рту, не понимая, что происходит. — Черт!

Отец бросился в комнату, схватил телефон, но к тому времени трубку уже положили. Папа принес его в кухню и попытался перезвонить.

— Это Жан-Жак, мне нужно с ним поговорить.

Батька жал на все кнопки, но перезвонить никак не получалось.

— Дерьмо, не могу, дурацкие телефоны, зачем они вообще созданы! Короче, сам позвонит, — и он сел за стол.

Звонок от Жан-Жака не заставил себя долго ждать, и на этот раз папа сразу схватил трубку. Жан-Жак — давний его друг, живущий в Кольмаре — другом крупном городе где-то в часе езды от нас. Видится с папой он раз в несколько месяцев, и это очень важно для них обоих, потому что папа последние годы зарабатывает нелегальной перевозкой сигарет из моей родины во Францию и продает их тут своим знакомым, включая Жак-Жака. Вся эта схема основана на том, что во Франции сигареты очень дорогие, потому, покупая их в другой стране и перепродавая тут можно немного заработать. Папа очень гордится своим бизнесом, и часто говорит мне, что я на такое не способна.

Поэтому, конечно, встреча с Жан-Жаком была назначена на ближайшую субботу.

Мы выехали ни свет ни зоря за три часа до встречи, хотя ехать всего час. По дороге отец заявил, что купит мне карточку, чтобы пополнить счет в телефоне. Тут-то мне и пришлось раскрыть все карты.

— Папа, дело в том, что мой телефон сломался, — это была правда, там повредились какие-то настройки, и теперь он ни принимал звонки, ни вызывал. Поэтому и смысла пополнять счет не было.

— Что? Как это? — батька чуть не вылетел на встречную полосу от ужаса.

Я попыталась объяснить суть поломки.

— Слушай, я ничего не понимаю, какие-то настройки, вызовы, все это бред. Мне пофиг. Запомни главное: я не куплю тебе новый! Да я разорен! — уже кричал он. — Как ты смеешь даже думать, что я куплю тебе новый, когда у меня ни копейки, все уходит на тебя! Забудь об этом!

— Вообще-то я и не просила у тебя новый.

— Правильно, потому что я не куплю, не куплю! — кричал он, размахивая руками. — У меня теперь стресс! Я знаю сколько стоят телефоны, тысячу евро.

Конец ознакомительного фрагмента.